СИНЬОРА 26 page

— Ах, горемыка! Бедная, мятущаяся душа!

Они еще никогда не слышали, чтобы в голосе отца звучала такая горечь, такой испепеляющий сарказм. Его лицо перекосила ядовитая усмешка.

Грания расправила плечи.

— Мама права, — сказала она. — В конце концов, мне двадцать один год, я совершеннолетняя и вольна поступать так, как мне вздумается. Но мне хотелось сделать это… ну, с вашего благословения, что ли.

— А где же сам сэр Галаад?[73]Почему он не удостоил нас чести явиться сюда и снизойти до нас, букашек?

— Он на улице. В своей машине. На тот случай, если это будет необходимо… — Грания прикусила губу. Она с самого начала знала, что они не захотят его видеть. Так и получилось.

— Нет, — сказал отец. — В этом нет необходимости. И вот что еще, Грания. Я не дам тебе благословения, о котором ты просила. Твоя мать сказала правильно: ты все равно поступишь по-своему. Так что же зависит от нас? Ничего! Значит, и все эти разговоры ни к чему.

Встрепанный, красный от злости, Эйдан встал из-за стола и вышел. Через несколько секунд на первом этаже грохнула дверь его комнаты.

Грания посмотрела на мать. Нелл Данн передернула плечами.

— А чего ты ожидала? — спросила она.

— Но Тони в самом деле любит меня!

— Может, любит, а может, и нет. Но неужели ты полагаешь, что это имеет хоть какое-нибудь значение для твоего отца? Случилось так, что ты выбрала себе единственного из целого миллиарда мужчину, которого твой отец никогда не примет. Никогда!

— Но ты… Хоть ты-то меня понимаешь?

Грании было очень нужно, чтобы хоть кто-то ее поддержал!

— Я понимаю одно: он — именно тот человек, который тебе сейчас нужен. Что тут еще понимать?

Лицо грании застыло, словно выточенное из камня.

— Спасибо, мама. Ты мне очень помогла. — Затем она перевела взгляд на свою сестру и подружку. — И вам тоже большое спасибо. Что бы я без вас делала!

Бриджит буквально взвилась от столь несправедливого обвинения:

— А чего ты ждала? Что мы упадем на колени и скажем родителям, что вы с Тони созданы друг для друга?

— Я пыталась сказать, что он — хороший, — проблеяла Фиона.

— Да, я помню. — Грания была мрачнее тучи. Она поднялась из-за стола все с тем же каменным лицом.

— Куда ты собралась? — спросила Бриджит. — Только не иди к отцу, его не переубедить.

— Нет, к отцу я не пойду. Я хочу собрать вещи, а потом поеду к Тони.

— Если он так безумно влюблен в тебя, он просидит в машине и до завтра, — сказала Нелл.

— Но я не хочу больше здесь оставаться, — парировала Грания. — Я не сознавала этого до последней минуты, но я никогда не была здесь счастлива.

— А что значит — «счастлива»? — спросила Нелл Данн.

Ответа не последовало. В молчании они слушали, как Грания направляется по лестнице в свою комнату, чтобы упаковать чемодан.

В машине, припаркованной у тротуара, сидел мужчина, мучаясь неизвестностью и строя всевозможные догадки относительно того, что происходит в эти минуты в доме. В окнах спальни он заметил какое-то движение и теперь размышлял над тем, хороший это знак или дурной. А затем он увидел, как из дома вышла Грания с чемоданом в руке.

— Поехали домой, детка, — сказал он ей. А она разрыдалась и долго плакала, уткнувшись лицом ему в плечо — точно так же, как, казалось бы, еще совсем недавно, будучи ребенком, плакала, уткнувшись в плечо отца.

Фиона еще не один час размышляла о событиях того вечера. Грания всего на год старше, откуда же у нее столько смелости, чтобы так бесстрашно бросать вызов родителям? По сравнению с драмой, разыгравшейся в жизни подруги, ее собственные проблемы казались ей мышиной возней. Сейчас перед ней единственная задача: предпринять что-нибудь для того, чтобы наладить отношения с Барри, закрепиться в его жизни.

Уже засыпая, она решила, что подумает об этом завтра утром, придя на работу.

Если ты работаешь в больнице, то всегда можешь купить в цветочном ларьке дешевые цветы: в конце дня полуувядшие букеты распродавались буквально за гроши. Фиона купила маленький букетик фрезий и прикрепила к нему записку со словами: «Для Нессы Хили. Желаю скорейшего выздоровления», — и когда ее никто не видел, оставила цветы на столе дежурной медсестры в отделении, где лежала мать Барри. И почти бегом вернулась в свой кафетерий.

Они с Барри не виделись уже два дня, но когда он наконец-то появился, то выглядел весьма жизнерадостным.

— Маме уже гораздо лучше, — сообщил он. — В конце недели ее, наверное, выпишут домой.

— О, я очень рада, что она справилась с… со своими проблемами.

— Ну, видишь ли, все дело в моем отце. Она думает… Точнее, думала, что… Короче, он ни разу не пришел навестить ее. Он говорит, что не позволит шантажировать себя этими попытками самоубийства. И она поначалу находилась в глубокой депрессии.

— А теперь?

— А теперь он, похоже, сдался. И даже прислал ей цветы — букетик фрезий. Вроде бы мелочь, но мама теперь знает, что не безразлична ему, и хочет поскорее вернуться домой.

Фиона почувствовала внезапный озноб.

— Он… сам принес ей эти цветы?

— Нет, просто оставил их на столе у дежурной медсестры и ушел, но, тем не менее, это сработало.

— А что он сам — твой папа — говорит обо всем этом? — слабым голосом спросила Фиона.

— О, он утверждает, что не приносил и не посылал никаких цветов, но так уж между ними заведено: постоянно прикидываются друг перед дружкой. — Голос у него был не очень уверенный.

— Да-да… Все родители немного странные, мне об этом буквально вчера говорила моя подруга. Никогда не знаешь, что у них на уме, — уверяла она.

— После того как я перевезу маму домой, мы с тобой сходим еще куда-нибудь.

— Я — с радостью, — сказала Фиона. Господи, Господи, только бы никто и никогда не узнал, что эти цветы положила она, только бы Барри и его мать приняли самое простое объяснение и продолжали верить в то, что фрезий прислал его отец!

Барри повел Фиону на футбол. Перед тем как отправиться на стадион, он объяснил ей, за кого нужно болеть. Кроме того, вкратце разъяснил ей основные правила игры, сообщил, что в прошлых матчах рефери проявлял удивительную близорукость, и дай Бог, чтобы к сегодняшнему дню его зрение исправилось.

На трибунах им встретился коренастый темноволосый парень.

— Здорово, Луиджи! — приветственно обратился к нему Барри. — Я и не знал, что ты болеешь за эту команду.

Луиджи не скрывал своего удовольствия от встречи с Барри.

— Да что ты, Бартоломео, я же старый фанат и болею за этих ребят испокон века!

Затем они перешли на итальянский и буквально в унисон произнесли фразу: «Mi piace giocare a calcio», — а потом долго смеялись, и Фиона смеялась вместе с ними.

— Это означает: «мне нравится играть в футбол», — пояснил ей Луиджи. Фиона интуитивно поняла смысл этой фразы, но, чтобы не показаться невежливой, изобразила удивление.

— Вы, я гляжу, на этих курсах уже настоящими итальянцами сделались, — сказала она.

— О, извиняюсь! — спохватился Барри. — Луиджи, познакомься, это моя подруга, ее зовут Фиона.

— Какой ты счастливчик, что твоя подружка ходит с тобой на футбольные матчи! А вот Сьюзи ненавидит футбол. Она говорит, что скорее будет стоять перед свежевыкрашенной стенкой и наблюдать, как сохнет краска.

Фиона размышляла, стоит ли объяснять этому странному мужчине с дублинским акцентом и итальянским именем, что она на самом деле не является подружкой Барри, но затем решила, что не стоит. И почему он называет Барри таким необычным именем?

— Если вы со Сьюзи намерены встретиться после матча, мы все четверо могли бы где-нибудь посидеть и пропустить по стаканчику, — предложил Барри. Луиджи сказал, что это лучшая идея, какую ему когда-либо приходилось слышать, и они договорились, в каком пабе встретятся.

В течение всего матча Фиона изо всех сил пыталась разобраться в том, что происходит на поле, чтобы вопить и размахивать руками в нужные моменты. Ее сердце пело. Она думала, как же это здорово — все то, что составляет жизнь других девушек: ходить на матчи со своими парнями, а потом встречаться с их друзьями и подружками их друзей.

Она была на седьмом небе от счастья.

Сейчас ей надо кое-что запоминать: в каких случаях назначается угловой удар, в каких — штрафной, а когда — вбрасывание. И она не должна забывать еще об одном — самом важном: ни в коем случае не заводить с Барри разговоров о его матери, отце и о таинственном букетике фрезий.

Сьюзи оказалась настоящей красавицей с копной густых темно-рыжих волос. Она работала официанткой в кафе «Храм», расположенном в одном из престижных районов Дублина. Фиона сообщила ей, что обслуживает пациентов в кафетерии при больнице, и извиняющимся тоном добавила:

— Так что мы с вами, как видите, в разных весовых категориях.

— Нет, — твердо произнесла Сьюзи, — ваша работа гораздо важнее. Вы обслуживаете людей, которые по-настоящему нуждаются в этом, а я — тех, которые выходят в свет, просто чтобы покрасоваться.

Мужчины были рады тому, что девушки так быстро нашли общий язык, и они сосредоточились на обсуждении только что закончившегося матча, разбирая его буквально по косточкам. Потом они заговорили о том, как здорово будет поехать в Италию.

— Твой Бартоломео тоже с утра до вечера говорит об этом их viaggio?[74]— поинтересовалась Сьюзи.

— Почему вы его так называете? — в свою очередь спросила Фиона.

— А разве его зовут не так? — искренне удивилась Сьюзи.

— Да нет, на самом деле он — Барри.

— О Господи, значит это все проделки Синьоры! — рассмеялась Сьюзи. — Она и впрямь неподражаема! Синьора снимает комнату в доме моих родителей, преподает на вечерних курсах итальянского языка и называет Лу Луиджи. Я настолько привыкла к этому, что теперь и сама его часто так называю. А ты тоже поедешь?

— Куда?

— В Р-р-им, куда же еще! — пояснила Сьюзи, мечтательно закатив глаза и перекатывая на губах букву «р».

— Вряд ли. Честно говоря, я еще не очень хорошо знаю Барри. Но если между нами все будет складываться так, как мне бы хотелось, то, может, и поеду. Чем черт не шутит!

— Тогда начинай копить деньги прямо сейчас. Поездка обещает быть потрясающей. Лу хочет, чтобы мы поженились в Италии, или хотя бы чтобы это путешествие стало для нас свадебным.

Сьюзи подняла руку, на которой красовалось кольцо с большим сверкающим камнем.

— Какое чудо! — задохнулась от восхищения Фиона.

— Камень, правда, не настоящий, но для меня это не главное.

— Подумать только, медовый месяц в Риме! — с завистью в голосе проговорила Фиона.

— Плохо только, что во время этого медового месяца мне придется делить мужа с еще несколькими десятками людей, — заметила Сьюзи.

— Это еще проще: значит, тебе придется развлекать его не круглые сутки, а только ночью, — сказала Фиона.

— Развлекать его? А как насчет того, чтобы он развлекал меня? Я, честно говоря, рассчитываю именно на это!

Фиона, как с ней часто бывало, прикусила язык. Конечно, такая девушка, как Сьюзи, не может рассуждать иначе. Она ожидает, что этот Луиджи будет плясать вокруг нее. Сьюзи в отличие от Фионы не будет пытаться угодить ему, не станет мучиться, боясь, что раздражает и утомляет своего парня. Как, наверное, здорово обладать подобной уверенностью в себе! А с другой стороны, для этого нужно быть такой же красавицей, как Сьюзи, — с гривой рыжих волос, с богатым любовным опытом, и уметь соблазнять молодых людей вроде Луиджи, которые дарят своим девушкам кольца с огромными самоцветами… Фиона печально вздохнула.

Сьюзи смотрела на нее с симпатией.

— Ну что, очень скучала на матче? — спросила она.

— Да нет, не очень. Я ведь раньше никогда не была на футболе. И даже сейчас не совсем поняла, что же такое офсайд. А ты?

— О Господи, да нет, конечно! Я и не пыталась понять. Стоит только разобраться в этих подробностях, почувствовать к ним вкус, как ты сразу же окажешься на промерзших трибунах среди тысяч сумасшедших людей, от крика которых лопаются барабанные перепонки, а потом еще будешь встречаться с ними и часами обсуждать всякие пенальти и эти… как их… офсайды. Нет, такое не по мне.

Сьюзи, похоже, знает все на свете. Фиона смотрела на нее с нескрываемым восхищением и завистью.

— Как у тебя получается быть такой… ну, уверенной, что ли? Это потому, что ты такая красивая?

Сьюзи с подозрением покосилась на Фиону. Нет, судя по всему, эта девочка с жадным взглядом большущих глаз за толстыми стеклами очков вовсе не потешается над ней и спрашивает совершенно искренне.

— Я никогда не задумывалась о том, как выгляжу со стороны, — столь же искренне ответила она. — Мой отец постоянно твердил, что у меня вид хабалки и шлюхи, мать говорила, что я слишком легкомысленна, в тех местах, куда я пыталась устроиться на работу, заявляли, что я злоупотребляю косметикой, а парни, которые хотели затащить меня в постель, уверяли, что я красавица.

— Да, мне это знакомо, — кивнула Фиона. Мать ей говорила, что она выглядит глупо в своих майках с днями недели, а людям в больнице они нравились. Некоторые утверждали, что очки ей очень идут, поскольку делают ее глаза еще больше, а другие спрашивали, почему она не носит контактные линзы. Иногда она сама любовалась своими длинными волосами, а порой ей казалось, что с ними она похожа на школьницу-переростка.

— В общем, в один прекрасный день я поняла, что уже взрослая. Мне стало ясно, что никогда не смогу нравиться всем без исключения, — продолжала Сьюзи. — Тогда я решила, что главное — нравиться самой себе. У меня красивые ноги, поэтому я теперь ношу короткие, но стильные юбки, и стала использовать меньше косметики. И вот когда я перестала переживать из-за того, как на меня смотрят другие, на меня и впрямь стали оглядываться.

— Как ты считаешь, стоит мне сделать короткую стрижку? — доверительно спросила Фиона.

— Хочешь — постригись, хочешь — оставь все как есть. Пойми, это твои волосы, твое лицо, и ты должна делать с ними только то, что тебе самой хочется. Не слушай ни моих советов, ни советов Бартоломео, ни советов матери, иначе ты до конца жизни останешься маленькой девочкой. По крайней мере, таково мое мнение.

Как складно и просто все выходило у ослепительной Сьюзи! А Фиона чувствовала себя мышкой в очках. В очках и с длинными волосами. Но если она избавится от того и другого, то превратится в подслеповатую мышь с короткой стрижкой. Как же ей повзрослеть и научиться принимать самостоятельные решения? Наверное, должно произойти что-нибудь такое особенное, что укрепит ее волю?

Барри был в восторге от проведенного ими вечера. Потом он вез Фиону домой на своем мотоцикле, а она, крепко вцепившись в его куртку, думала, что ответить, если он пригласит ее еще на один матч. Стоит ли ей проявить силу духа, как у Сьюзи, и сказать, что она предпочла бы встретиться вечером, или, поменявшись сменами с кем-нибудь на работе, все же пойти на матч? Как поступить? Ах, если бы она умела выбирать сама то, что ей больше по сердцу! Но она, в отличие от Сьюзи, еще не стала взрослой и не имеет собственного мнения.

— Мне было очень приятно познакомиться с твоими друзьями, — сказала Фиона, когда мотоцикл остановился в конце ее улицы и она спрыгнула на мостовую.

— В следующий раз программу составляешь ты, — проговорил Барри. — Завтра я заскочу к тебе на работу, там и повидаемся. Мне ведь надо забирать маму из больницы.

— А я думала, что ее уже выписали.

Ведь Барри говорил ей, что они увидятся после того, как миссис Хили окажется дома, вот Фиона и решила, что он пригласил ее на футбол потому, что это уже произошло. С тех пор, кстати, она ни разу не отваживалась подходить к отделению, где лежала мать Барри, опасаясь, что в ней узнают девушку, которая принесла фрезии.

— Мы думали, что мама уже полностью поправилась, но ей вдруг стало хуже.

— Какая жалость! — искренне посочувствовала Фиона.

— Она вбила себе в голову, что прислал ей в больницу цветы отец. Но, разумеется, ошибалась, и когда наконец поняла это, у нее случился новый кризис.

Фиону бросило сначала в жар, потом в холод.

— Какой ужас! — пискнула она, а потом таким же дрожащим голосом спросила: — Почему же она решила, что цветы именно от него?

Барри приуныл и пожал плечами.

— Кто знает? Маленький букет с запиской, а там ее имя. Доктора, так те вообще думают, что она купила их сама для себя.

— А почему они так думают?

— Ведь никто больше не знал, что мама в больнице, — просто ответил юноша.

В ту ночь Фиона вновь не сомкнула глаз. Слишком много всего вместил в себя прошедший день: футбольный матч, попытки постичь правила игры, знакомство с Луиджи и Сьюзи, мысль поехать в Италию, то, что ее принимали за подружку Барри. Ее будоражили раздумья о том, что ей предстоит повзрослеть, научиться самостоятельно думать и решать. А еще Фиону терзала жуткая мысль: своим дурацким букетиком фрезий она, сама того не желая, снова уложила мать Барри на больничную койку! Она ведь хотела как лучше, думала, что женщине будет приятно, проснувшись, найти на своей тумбочке цветы, а вышло все в тысячу раз хуже.

Придя на работу, Фиона выглядела бледной и разбитой. Более того, она перепутала футболки, чем вызвала в кафетерии немалый переполох. Одни глядели на нее и недоуменно чесали в затылках: с утра они полагали, что сегодня пятница, а надпись на груди Фионы нагло утверждала: «Понедельник». Одна женщина, сбитая с толку этим недоразумением, ушла домой, не дожидаясь приема у врача: ей было назначено на пятницу, и она решила, что перепутала дни. Вконец расстроенная, Фиона ушла в раздевалку и надела футболку задом наперед, надеясь, что уж сзади на нее точно никто не будет смотреть.

Барри появился в середине дня.

— Мисс Кларк, наш менеджер, отпустила меня на пару часов. Она очень милая женщина и, между прочим, тоже ходит на курсы итальянского языка. Там я называю ее Франческа, а на работе — мисс Кларк. Смех, да и только! — рассказывал он.

Фионе уже начинало казаться, что половина Дублина посещает эти итальянские курсы и называет друг друга выдуманными именами. Но сейчас ей было не до того, чтобы завидовать людям, которые дважды в неделю собираются в школе Маунтенвью и играют в детские игры. Она должна выяснить, как обстоят дела у его матери, не задавая при этом никаких вопросов.

— Все в порядке? Лицо Барри погрустнело.

— Честно говоря, нет. Мама не хочет ехать домой, однако она не настолько плоха, чтобы ее и дальше держали в больнице, поэтому доктора рекомендуют обратиться к услугам врача-психиатра.

— Это плохо, Барри, — выдавила из себя Фиона. От недосыпа и волнения она тоже выглядела не лучшим образом.

— Я понимаю, но придется как-то пережить и это. А сейчас я заехал для того, чтобы снова пригласить тебя на свидание. Только теперь — помнишь, я говорил? — ты сама должна выбрать, куда мы пойдем.

Фиону охватила паника. Ей — выбирать? Она ни за что не решится! Господи, только бы он не потребовал от нее немедленного ответа, только этого не хватало вдобавок ко всему!

— По правде говоря, я еще не решила, чем…

— Да нет, я не предлагаю идти куда-нибудь прямо сейчас, это можно и отложить. Я только хотел сказать, что не собираюсь встречаться с кем-то еще, и не хочу… и вообще… — От волнения он запинался и не мог закончить фразу.

И тут Фиона поняла, что нравится ему. С души у нее словно гора свалилась.

— Конечно. Как только ты разберешься со своими проблемами, мы обязательно будем встречаться, — заговорила она с сияющей улыбкой. Люди, которые дожидались своего чая, были мгновенно забыты.

Барри ответил ей такой же широкой улыбкой и ушел.

Фиона усердно штудировала футбольные правила, но никак не могла уяснить тонкостей, связанных с офсайдом, и никто не мог дать ей удовлетворительного разъяснения.

Она позвонила своей подруге Бриджит Данн. Трубку взял отец Бриджит.

— Хорошо, что ты позвонила, Фиона, я как раз хотел с тобой поговорить. В прошлый раз, когда ты была в нашем доме, я повел себя не слишком любезно по отношению к тебе. Прости меня, пожалуйста.

— Все в порядке, мистер Данн, просто вы были немного расстроены.

— Я был очень расстроен и пребываю в этом состоянии до сих пор. Но это не может являться оправданием грубости по отношению к гостю, так что прими мои извинения.

— Ну, может, мне не стоило находиться там во время такого важного разговора…

— Сейчас я позову к телефону Бриджит, — сказал он. Бриджит пребывала в прекрасном настроении. Во-первых, она сбросила целый килограмм, во-вторых, присмотрела себе потрясающий жакет, в котором будет выглядеть неотразимой, а в-третьих, собиралась отправиться в бесплатную поездку в Прагу. Там нет этих ужасных нудистских пляжей.

— Как дела у грании? — поинтересовалась Фиона.

— Понятия не имею.

— Ты что же, с ней не виделась? — Фиона была потрясена.

— А это, кстати, неплохая идея. Давай съездим сегодня в «дом разврата» и повидаемся с ней? Заодно, может, и на ее старпера поглядим.

— Прекрати, Бриджит, не называй его так! Чего доброго, твой отец услышит.

— А это, между прочим, его выражение, — невозмутимо заявила Бриджит. — Он сам так говорит.

Они договорились о времени и месте встречи. Для Бриджит это было очередным развлечением, а Фиона искренне волновалась за Гранию.

Когда Грания открыла им дверь, на ней были джинсы и длинный черный свитер. Увидев на крыльце девушек, она не сумела скрыть удивления.

— Не верю своим глазам! — радостно воскликнула Грания. — Идите сюда! Тони, похоже, две голубки принесли нам оливковую ветвь мира!

Тут появился и он — улыбающийся, симпатичный, но все же очень старый. Фиона невольно подумала, неужели Грания считает, что у их союза есть будущее?

— Знакомьтесь, моя сестра Бриджит и наша подруга Фиона.

— Заходите, вы пришли как нельзя кстати. Я как раз собирался откупорить бутылочку вина. Грания, правда, жалуется, что мы слишком много пьем, имея в виду, что это я слишком много пью, но теперь у нас есть законный повод опрокинуть по бокалу.

Он провел их в комнату, уставленную книгами, аудиокассетами и компакт-дисками. Негромко играла какая-то греческая мелодия.

— Это танец зорба? — спросила Фиона.

— Нет, но композитор тот же. Вам нравится Теодоракис?[75]Глаза мужчины загорелись при мысли о том, что он, возможно, встретил кого-то, кому нравится музыка его молодости.

— Кто-кто? — переспросила Фиона, и улыбка на лице Тони О'Брайена угасла.

— Туту вас классно! — восхищенно выдохнула Бриджит, оглядываясь вокруг.

— Тебе правда нравится? Эти полки для Тони делал тот же плотник, который смастерил полки и для нашего папы. Кстати, как он? — В голосе Грании звучало неподдельное волнение.

— Да как обычно, — равнодушно обронила Бриджит. Было видно, что эта тема волнует ее меньше всего.

— Все еще бушует и произносит проповеди на темы нравственности?

— Нет, по большей части тяжко вздыхает и издает жалобные стоны.

— А мама?

— Ты же знаешь маму! Она, похоже, даже не заметила, что ты ушла из дома.

— Спасибо, ты всегда умела сказать что-нибудь приятное!

— Я тебе говорю так, как есть.

Фиона пыталась завязать разговор с пожилым хозяином дома, чтобы до его слуха не доносились эти интимные подробности относительно семейства Данное, но он, вероятно, и так все знал. Тони налил им всем по бокалу вина и произнес:

— Я рад видеть вас здесь, девушки, но у меня есть кое-какие дела в школе, а вам, видимо, хочется поболтать между собой, поэтому я вас оставлю.

— Тебе вовсе незачем уезжать, любимый, — обратилась к нему Грания, и это «любимый» прозвучало из ее уст совершенно естественно.

— Я знаю, что незачем, но, тем не менее, поеду. — Тони О'Брайен повернулся к Бриджит. — А вы, если будете говорить с отцом на эту тему, скажите ему, что… что… — Было видно, что слова даются ему нелегко. Бриджит выжидающе смотрела на мужчину. — Скажите ему, что Грания… замечательная, — грустно закончил он и вышел.

— Ну, — обратилась Бриджит к сестре и подруге. — Что вы на это скажете?

— Он очень удручен, — сказала Грания. — Отец не разговаривает с ним в школе и просто выходит из помещения, когда там появляется Тони. Это тяжело. А мне тяжело оттого, что я не могу появиться дома.

— А почему ты не можешь появиться дома? — спросила Фиона.

— Потому что опять будет неприятная сцена, снова начнутся крики о том, что я ему не дочь, и все в том же духе.

— Не знаю, он в последнее время вроде бы малость поутих, — пожала плечами Бриджит. — Ну, может, сначала немного порычит, ногами постучит, а потом опять успокоится.

Грания с сомнение взглянула на сестру.

— Я не стерплю, если он начнет поносить Тони, — сказала она.

— Ты имеешь в виду, что отец вспоминает сомнительное прошлое твоего жениха? — уточнила Бриджит.

— Да, но ведь я ему тоже не девственницей досталась. Кто знал, какое прошлое было бы у меня, будь мне сейчас столько же лет, сколько Тони. Мне просто не хватило времени заработать это самое прошлое.

— Какая ты счастливая, тебе есть что вспомнить! — завистливо вздохнула Фиона.

— Ох, Фиона, заткнись ради Бога! Не болтай чепухи! — сказала Бриджит.

— Для тебя это, может, и чепуха, а я вот еще ни разу ни с кем не переспала! — выпалила Фиона.

Сестры Данн посмотрели на нее с неподдельным изумлением.

— Не может быть, — наконец проговорила Бриджит.

— Как это «не может быть»! Уж, наверное, я бы запомнила, если бы такое было.

— А почему не было? — поинтересовалась Грания.

— Откуда мне знать! Каждый раз либо мужчина был пьяный или противный, либо место было неподходящее, либо я колебалась, а когда чувствовала, что готова, оказывалось слишком поздно. Вы же меня знаете. — В ее голосе звучала жалость к самой себе. Бриджит и Грания не знали, что и сказать. — А вот сейчас я этого хочу! — с вызовом заявила Фиона.

— Какая досада, что мы позволили уйти этому жеребцу, — сказала Бриджит, кивком указав на дверь, из которой недавно вышел Тони О'Брайен. — Он бы сейчас преподнес первый урок нашей девственнице.

— Если ты думаешь, что это хоть чуточку смешно, то ошибаешься, — сухо проговорила Грания.

— Я тоже так считаю, — присоединилась к ней Фиона, неодобрительно косясь на младшую из сестер. — Я ни за что не стала бы заниматься этим с первым встречным.

— Ах, простите меня, ради Бога! — насмешливо бросила Бриджит.

Грания налила им еще по бокалу вина.

— Давайте не будем ссориться, — примирительно сказала она.

— А кто ссорится-то! — фыркнула ее сестра и протянула руку с бокалом, чтобы чокнуться с Гранией и Фионой.

— Ты должна пойти домой и повидаться с папой. Он очень скучает по тебе, — сказала Бриджит.

— И лучше говорить с ним на отвлеченные темы: про твой банк, про политику, про вечерние курсы, которые он организовал, но только не о том, что напомнило бы ему про… э-э-э… Тони. По крайней мере, пока он не привыкнет к этой ситуации. — Таков был совет Фионы.

— А мама? Ей и впрямь все равно?

— Нет, я сказала это только, чтобы позлить тебя. Но ты же сама знаешь, что она все время выдумывает себе какие-то неприятности: то что-то на работе, то месячные вовремя не пришли. Поэтому ты просто отошла у нее на второй план.

— Что ж, это на нее похоже, — сказала Грания. — А теперь обсудим Бриджит.

— Я думаю, — заговорила Фиона, — что Бриджит следует заткнуться и прекратить свои вечные рыдания по поводу того, что она толстая.

— Потому что она вовсе не толстая. Она сексуальная, — поддержала подругу Грания. — А мужчин одолевает смертная скука от разговоров про чертовы калории и не застегивающиеся «молнии» на юбках, — со смехом добавила Грания.

— Легко вам говорить! Сами-то вон, тощие, как палки от швабры!

— Сексуальная зануда — какая неожиданная комбинация! — проговорила Грания.

Видя, что они говорят искренне, Бриджит улыбнулась.

— Ну ладно, а теперь — Фиона, — с энтузиазмом предложила она.

Сестры умолкли. Всегда легче критиковать родственника, чем постороннего, пусть даже близкого человека. Неожиданно Фиона предложила:

— Давайте я налью еще вина? И тут началось:

— Чересчур робкая.

— Слишком нерешительная.

— Не имеет своего взгляда на вещи.

— Не может ничего решить самостоятельно.

— До сих пор не повзрослела и не поняла, что нужно жить своим умом.

— Наверное, так и останется ребенком до конца своих дней.

— Что-что?! — вмешалась Фиона.

Грания и Бриджит немного стушевались, сообразив, что, похоже, хватили через край.

— Просто ты слишком деликатна с людьми, и никто не знает, что ты думаешь на самом деле, — сказала Грания.

— Если ты вообще думаешь, — мрачно добавила Бриджит.

— Нет, повторите, что вы там сказали про ребенка, — настаивала Фиона.

— Ну, я имела в виду, что мы обязаны принимать решения, ведь так? В противном случае решать за нас будут другие, а это все равно что оставаться ребенком. Вот и все, — заключила Грания, боясь, что ее слова обидели маленькую забавную Фиону.

— Поразительно, но ты — второй человек, который говорит мне эти самые слова! То же самое сказала мне Сьюзи, когда я спросила ее, не стоит ли мне обрезать волосы. Чудеса, да и только!

— И что же, ты так и сделаешь? — спросила Бриджит.

— Как?

— Будешь жить своим умом, спать с парнями, пострижешься…

Date: 2015-11-13; view: 273; Нарушение авторских прав