Глава 8. Первые большие государственные программы: военный коммунизм

Тип государственности и ее «прочность» определяются по тем программам, которые она способна выработать, объяснить и реализовать в чрезвычайных условиях, преодолевая множество препятствий, в том числе нового, непривычного типа. Такие программы, помимо того что они разрешают критические срочные проблемы, служат для населения диагностическим инструментом для самоопределения в обстановке высокой неопределенности. Во время Гражданской войны Советское государство на этом фронте «переиграло» белых вчистую. Недаром большие программы того времени в 80‑90‑е годы активно очернялись или замалчивались.

В целом программы создания новых социальных форм, которые были начаты сразу после Октября, – особая важная глава истории России. В этих программах было не просто накоплено огромное знание об обществе и государстве, особенно российском, но и сделано большое число изобретений. В этой книжке мы коснемся, очень кратко, только нескольких больших программ.

Едва ли не самая поучительная из них – военный коммунизм. Он стал отдельным важным этапом в экономической и социальной политике Советского государства, стал частью той «матрицы», на которой воспроизводился советский строй.

Скажем о самом понятии военного коммунизма. Главные его признаки – перенос центра тяжести экономической политики с производства на распределение. Это происходит, когда спад производства достигает такого критического уровня, что главным для выживания общества становится распределение того, что имеется в наличии. Поскольку жизненные ресурсы при этом пополняются в малой степени, возникает их резкая нехватка, и при распределении через свободный рынок их цены подскочили бы так высоко, что самые необходимые для жизни блага стали бы недоступны для большой части населения. Поэтому вводится нерыночное уравнительное распределение.

На нерыночной основе (возможно, даже с применением насилия) государство отчуждает продукты, особенно продовольствие, у их производителей и спекулянтов. Резко сужается денежное обращение в стране. Товары распределяются по карточкам – по фиксированным низким ценам или бесплатно (в Советской России в конце Гражданской войны даже отменялась плата за жилье, пользование электроэнергией, топливом, телеграфом, телефоном, почтой, снабжение населения медикаментами, ширпотребом и т.д.). Государство вводит всеобщую трудовую повинность, а в некоторых отраслях (например, на транспорте) – военное положение, так что все работники считаются мобилизованными.

Все это – общие (структурные) признаки военного коммунизма, которые с той или иной спецификой проявились во всех известных в истории периодах этого типа. Наиболее яркими (вернее, изученными) примерами служит военный коммунизм во время Великой Французской революции, в Германии – во время Первой мировой войны, в России – в 1918‑1921 годах, в Великобритании – во время Второй мировой войны.

Тот факт, что в обществах с очень разной культурой и совершенно разными господствующими идеологиями в чрезвычайных экономических обстоятельствах возникает очень сходный уклад с уравнительным распределением, говорит о том, что это – единственный способ пережить трудности с минимальными потерями человеческих жизней. Военный коммунизм как особый уклад хозяйства не имеет ничего общего ни с коммунистическим учением, ни с марксизмом. Сами слова «военный коммунизм» просто означают, что в период тяжелой разрухи общество (социум) обращается в общину (коммуну) по типу военной.

Серьезный анализ всей проблемы военного коммунизма в его связи с капитализмом и социализмом был дан в книге видного теоретика большевиков А.А. Богданова «Вопросы социализма», вышедшей в 1918 году. Он показывает, что военный коммунизм есть следствие регресса производительных сил и всего социального организма. В мирное время он представлен в армии, как обширной потребительской коммуне. Однако во время большого бедствия (типа разрушительной войны) происходит распространение потребительского коммунизма из армии на все общество. Богданов дает именно структурный анализ явления, взяв как объект даже не Россию, а более чистый случай – Германию.

Военный коммунизм, по выражению Богданова, есть «ублюдочный» хозяйственный уклад. При этом социализм «не входит в число его родителей». Это – порождение капитализма и потребительского коммунизма как чрезвычайного режима, не имеющего никакой генетической связи с социализмом, который прежде всего является новым типом сотрудничества в производстве.

Твердые цены, запрет на спекуляцию, реквизиции хлеба – издавна известные меры предотвращения голода. В широких масштабах, как единая государственная программа, они были применены в 1793‑1794 годах во Франции. Этот опыт был хорошо изучен, из него был сделан ряд важных выводов для экономической теории. В 1928 году на русском языке была издана книга ведущего историка Французской революции А. Матьеза «Борьба с дороговизной и социальное движение в эпоху террора» – скрупулезное описание французской «продразверстки».

Вот ее уроки. Военный коммунизм во Франции был введен радикальными сторонниками экономического либерализма, принципиальными противниками государственного регулирования рынка. Надо вникнуть в этот факт и нашим коммунистам, и нашим либералам – и те и другие имеют ошибочные представления!

Меры военного коммунизма во Франции были исключительно жесткими. Первым законом предписывалось реквизировать у земледельца лишь излишек урожая. Крестьянину оставляли «семейный запас» (достаточный для пропитания семьи в течение года) и семена для посева. Позднее Конвент отменил семейный запас и «превратил все продовольственные запасы республики в общую собственность». Проводились обыски домов и квартир, изымалось почти все продовольствие.

Единой для всей страны нормы оставляемого жителям хлеба установлено не было, но она везде была очень мала. Например, в округе Шомон эта норма составляла 16 кг на жителя, излишек он должен был сдать на военный склад в течение 5 дней. Реквизиции проводились национальной гвардией и часто сопровождались боями. Были введены хлебные карточки и смертная казнь за спекуляцию. По словам А. Матьеза, результат был таков: «правительство Робеспьера спасло рабочую Францию от голода».

Богданов указывает и на большую проблему, которая возникает в сфере идеологии: «Военный коммунизм есть все же коммунизм; и его резкое противоречие с обычными формами индивидуального присвоения создает ту атмосферу миража, в которой смутные прообразы социализма принимаются за его осуществление».

Из этого анализа вытекает важное, выходящее за рамки истмата положение: структура военного коммунизма, возникнув в чрезвычайных условиях, после исчезновения породивших ее условий (окончания войны) сама собой не распадается.34 Выход из военного коммунизма – особая и сложная задача. В России, как писал А.А. Богданов, решить ее будет особенно непросто, поскольку в системе государства очень большую роль играли Советы солдатских депутатов, проникнутых мышлением военного коммунизма.

К сожалению, уровень рассмотрения проблемы военного коммунизма в России сейчас намного ниже, чем в 1918 году. Ниже и уровень интеллектуальной ответственности: ни один автор, критикующий политику военного коммунизма 1918‑1920 годов, не сказал, каким образом следовало обеспечить город минимумом хлеба, не прибегая к такой мере.

Известно, что государство царской России было добито нехваткой хлеба в городах в начале 1917 года. Когда в 1915 году был нарушен нормальный товарооборот и, несмотря на высокий урожай, «хлеб не пошел на рынок», были установлены твердые цены и начались реквизиции, которые ударили только по крестьянам (помещикам удавалось обходить эти меры благодаря коррупции). В этих условиях 23 сентября 1916 года царское правительство объявило продразверстку и ввело ее со 2 декабря 1916 г.35 К 31 декабря разверстка должна была быть доведена до каждого двора. Количество подлежащего сдаче хлеба в целом составляло 772 млн пудов. Как видим, не имеющие никакого отношения к коммунистам министры царского правительства идут на меру, присущую военному коммунизму. В те времена все в России, включая Николая II, считали необходимым предотвратить голод в городах. Но важно еще уметь это сделать.

Объявленная на 1917 год продразверстка провалилась исключительно из‑за слабости царского правительства, саботажа и коррупции чиновников. В феврале председатель Государственной думы М.В. Родзянко подает Николаю II записку, в которой предупреждает о грядущей катастрофе: «Предполагалось разверстать 772 млн. пуд. Из них по 23 января было теоретически разверстано: 1) губернскими земствами 643 млн. пуд., 2) уездными земствами 228 млн. пуд. и, наконец, 3) волостями только 4 млн. пуд. Эти цифры свидетельствуют о полном крахе разверстки».

Неспособность правительства осуществить продразверстку погубила Российскую империю. М.В. Родзянко писал царю: «В течение по крайней мере трех месяцев следует ожидать крайнего обострения на рынке продовольствия, граничащего со всероссийской голодовкой».

В начале 1917 г. возникли перебои в снабжении хлебом Петрограда и ряда крупных городов. Возможно, они были созданы искусственно, ибо запасы хлеба в России были даже избыточными – но наличие заговора вовсе не обязательно. Пришвин, служивший в Министерстве земледелия, в Отделе продовольствия рабочих заводов и фабрик, в своих дневниках неоднократно возвращается к этому вопросу. В одном месте он пишет: «Член Совета Министров заставил нас высчитать, сколько всего рабочих занято в предприятиях, обслуживающих оборону. Цифра получается очень небольшая, и странно кажется, что этих рабочих Министерство Земледелия не могло обеспечить продовольствием, что на фабриках, работающих на оборону, повсеместно реквизируются запасы продовольствия… А бумаги все поступают и поступают: там по недостатку хлеба остановился завод, там целый район заводов».

На заводах были случаи самоубийств на почве голода. Подвоз продуктов в Петроград в январе составил половину от минимальной потребности. Продразверстка, введенная правительством осенью 1916 г., провалилась. Эта капля и переполнила чашу терпения.

Временное правительство, будучи буржуазным (либеральным и «рыночным»), также вводит хлебную монополию. Закон о ее введении первый министр земледелия Временного правительства кадет А.И. Шингарев подписывает уже 25 марта 1917 года. Отныне владельцы продовольствия должны были весь хлеб, за вычетом того, что требуется для собственного потребления и на хозяйственные нужды, передавать в распоряжение государства. 20 августа 1917 года Министерство земледелия выпустило инструкцию, которая предписывала применять вооруженную силу к тем, кто утаивал хлеб.

Вообще теоретически Временное правительство было гораздо более радикальным сторонником военного коммунизма, чем впоследствии большевики. Так, министр труда М.И. Скобелев при вступлении в должность заявил: «Мы должны ввести трудовую повинность для гг. акционеров, банкиров и заводчиков, у которых настроение вялое, вследствие того, что нет стимулов, которые раньше побуждали их работать. Мы должны заставить господ акционеров подчиняться государству, и для них должна быть повинность, трудовая повинность».

Но практически Временное правительство оказалось недееспособным. 16 октября 1917 года министр продовольствия С.Н. Прокопович завил, что «хлебная монополия, несмотря на удвоение цен, в условиях бестоварья оказывается недействительной и… при данном положении дел для хлебных заготовок придется употреблять военную силу».

Таким образом, Временное правительство приходит к выводу о необходимости выполнения введенной еще царским правительством продразверстки уже с помощью продотрядов – но также не может провести продразверстку в жизнь из‑за беспомощности государственного аппарата. По продразверстке 1917 года было собрано ничтожное количество – 30 млн. пудов зерна (около 1% урожая).

Чрезвычайные продовольственные меры Советского правительства вызвали ненависть нынешней антисоветской элиты и ее идеологов именно потому, что они были успешными. Декретом ВЦИК 9 мая 1918 года в стране была введена продовольственная диктатура, наркому продовольствия были даны чрезвычайные полномочия. Все организации и учреждения обязывались «безоговорочно и немедленно» исполнять все распоряжения наркома, касающиеся продовольственных вопросов. Крестьянам устанавливались нормы душевого потребления: 12 пудов зерна, 1 пуд крупы на год и т.д. Сверх этого весь хлеб считался излишками и подлежал отчуждению.

У Советов была реальная сила в виде рабочих отрядов. Летом и осенью 1918 года Наркомпрод посылал в хлебные районы страны рабочие продотряды. Половина добытого ими зерна поступала предприятию, сформировавшему отряд, половина передавалась Наркомпроду. Был издан декрет, по которому в хлебных местностях 85% стоимости товаров, отпущенных кооперативам, крестьяне должны были оплачивать не деньгами, а натурой. Была также предпринята попытка (30 октября 1918 г.) ввести продналог. Из нее ничего не вышло, поскольку вся прежняя система сбора налогов рухнула, а новой еще не было.

Рабочие посылались в продотряды сначала по очереди. Например, до января 1919 года Петроградский Совет направил 189 отрядов общей численностью 72 тыс. человек. Эти отряды составили затем единую Продармию, которая к декабрю 1918 года насчитывала 41 тыс. человек. Продармия была включена в состав войск внутренней охраны Республики (ВОХР).

11 января 1919 года СНК принимает декрет о продовольственной разверстке, согласно которому все количество хлеба и фуража, необходимого для удовлетворения государственных потребностей, разверстывалось между производящими хлеб губерниями, а дальше – между уездами, волостями, деревнями и дворами (использовался принцип круговой поруки деревенской общины). Эти меры дали определенные результаты. Если в 1917/18 году было заготовлено только 30 млн. пудов хлеба, то в 1918/19 году – 110 млн. пудов, а в 1919/20 году – 260 млн. пудов.

В годы перестройки чрезвычайные продовольственные меры Советского государства трактовались в прессе крайне недобросовестно, исходя из идеологических целей. Продразверстка – вопрос принципиальный и заслуживает особого разговора. Ведь обеспечить минимальное снабжение города через рынок при быстрой инфляции, разрухе в промышленности и отсутствии товарных запасав, очевидно, было невозможно. Реально покупать хлеб на свободном рынке рабочие не могли.

Впервые система дифференцированных пайков (три категории) была введена в августе 1918 года в Москве и Петрограде. В 1920 году система пайков постепенно была заменена оплатой труда натурой. Пенсиями и пособиями (в натуре, продовольствием) были обеспечены 9 млн. семей военнослужащих.

Введенная советским правительством продразверстка имела сравнительно небольшие масштабы: в 1914/15 году правительственные заготовки составили, например, 302 млн. пудов (при наличии еще нормального рынка), а в 1919/20 году – 260 млн. пудов. Это составляло менее половины довоенного экспорта зерна. Если учесть, что в те годы на экспорт хлеб вообще не отправлялся, а на внутренний рынок поставлялся в малом количестве вследствие паралича транспорта, сама по себе продразверстка для села не была слишком обременительной. Важнее были связанные с ней неизбежные эксцессы (например, из‑за неравномерности изъятия зерна в разных деревнях, в зависимости от доступности).

Эти меры устранили угрозу голодной смерти (но не голода) в городах и в армии. Пайками было обеспечено практически все городское население и часть сельских кустарей (всего 34 млн человек). За счет внерыночного распределения горожане получали от 20 до 50% потребляемого продовольствия (остальное давал «черный рынок»). Но продразверсткой дело не обходилось, реальная история того периода поражает разнообразием и изобретательностью тех подходов, которые пробовали и применяли и государственные органы, и предприятия, и граждане, чтобы организовать распределение жизненно необходимых продуктов и товаров.

В военном коммунизме советской власти господствовали здравый смысл, расчет и общинный прагматизм.36 Продразверстка была успешной не из‑за жестокости продотрядов. Причина в том, что крестьянство, получившее от советской власти землю и освобожденное от долгов, выкупных и арендных платежей, не пошло на конфликт с властью (хотя, разумеется, реквизициям сопротивлялись, нередко возникали и вооруженные столкновения).

В 1990 году в США вышла большая книга профессора Калифорнийского университета Ларса Ли «Хлеб и власть в России. 1914‑1921». Он сравнивает продовольственную политику царского, Временного и советского правительств. По мнению Л.Т. Ли, только большевики смогли создать работоспособный аппарат продовольственного снабжения и тем укрепили свою власть. Более того, вопреки созданному нашими демократами ложному представлению, продразверстка (из которой, а не вопреки которой вырос и продналог НЭПа) укрепила авторитет большевиков и среди крестьян. Крестьяне, пишет Л.Т. Ли, «поняли, что политическая реконструкция [восстановление государства] – это главное, что необходимо для прекращения смутного времени, и что большевики – это единственный серьезный претендент на суверенную власть» (см. [45]).

Тот факт, что большевики без всякого доктринерства и болтовни, не имея еще государственного аппарата, обеспечили скудными, но надежными пайками все городское население России, имел огромное значение для легитимации советской власти. Ведь этих пайков не дало ни царское, ни Временное правительство, которые действовали в гораздо менее жестких условиях.

Date: 2015-11-13; view: 286; Нарушение авторских прав