Крепости и напасти

Гумилёв пишет («Древняя Русь и Великая степь»), что «…во Владимирском княжестве войсками Батыя зимой 1238 г. было сожжено всего 14 деревянных городов (из общего числа около 300), да и эти были весной отстроены заново». Вы можете сказать: «Что – то маловато будет для ужасного нашествия». Безусловно, маловато. А мог ли Батый сжечь больше городов? Нет. Таких возможностей он не имел, даже если допустить, что он действительно был завоевателем.

Следует определить, что же такое «город»? «Слово „город“ в древнерусском языке означало укрепленное поселение в отличие от „веси“ или „села“ – неукрепленной деревни. Поэтому „городом“ называли всякое укрепленное место как город в социально‑экономическом значении этого слова, так и собственно крепость или феодальный замок, укрепленную боярскую или княжескую усадьбу. Все, что было окружено крепостной стеной, считалось „городом“. Более того, вплоть до XVII в. этим словом часто называли сами оборонительные стены» (П. А. Раппопорт, «Древние русские крепости», http://fortress.vif2.ru).

Каким же образом строили на Руси XIII века города? Во‑первых, используя рельеф местности т. е. заранее выбирали такое место, которое одним своим положением затрудняло бы выход атакующих к городским стенам, на холмах, используя речные изгибы, на болотных островках и т. д. Во‑вторых, строили круглые крепости на равнине. В этом случае можно без проблем устроить внутри крепости колодцы для снабжения защитников водой. Основа крепости в XIII веке – земляной вал. Стены строились деревянными. Все как‑то привыкли считать, исходя из просмотренных исторических фильмов, что крепость – это прежде всего каменные стены и башни. Однако это дорогое строительство и необязательное. Тем более, что в XIII веке пушек еще не было. Каковы характеристики земляных валов крепостей того времени? Возьмем для примера крепость Городец в Нижегородском Поволжье.

«Городец – старейший из русских населенных пунктов Нижегородского Поволжья. Русские летописи называют его Городец‑Радилов (от древнего названия Волги – „Ра“). По материалам археологических раскопок, давность возникновения Городца восходит к XI столетию.

Впервые населенный пункт в Нижегородском Поволжье, носящий название Городец, упоминается под 1172 годом, а под названием Городец‑Радилов – под 1216 годом. В 1172 году из Городца выступило в зимний поход на Волжскую Болгарию русское войско. В это время город уже являлся административным центром, в котором был воеводой Борис Жидиславич, командовавший войском и управлявший краем – «воеводство держащее и наряд весь». В дальнейшем городчане упоминаются летописями как участники Походов на болгар. Они же принимали участие в Липецкой битве 1216 года.

В том же 1216 году Городец‑Радилов стал местом ссылки Юрия Всеволодовича – впоследствии великого владимирского князя и основателя Нижнего Новгорода.

В 1238 году он, наряду с другими городами Северо‑Восточной Руси, был разгромлен татаро‑монголами, а в 1263 году в нем умер, возвращаясь из поездки в Орду, великий русский полководец Александр Невский. (И. А. Кирьянов, «Старинные крепости Нижегородского Поволжья», http://fortress.vif2.ru).

Крепость Городец состоит из двух участков вала (третий участок не достроен). Первый участок имеет следующие характеристики: высота вала 12 м, ширина основания 35 м, ширина верхней плошадки для городни 8 м, глубина предлежащего рва 8 м, ширина 24 м. Второй участок имеет следующие характеристики: высота вала 8 м, ширина основания 27 м, ширина верхней плошадки для городни 4 м, глубина предлежащего рва 5 м, ширина 23 м. На первом участке вала стояли 8 достаточно мощных башен, судя по величине разрывов вала, на втором участке башни стояли поменьше. Крутизна валов, по чертежу, приведенному в книге И. А. Кирьянова, составляет 40–45 градусов.

«Кроме главной внешней линии укреплений в древнем Городце на горе, носящей название „Княжая“, существовало еще одно укрепление – детинец. Это укрепление, расположенное в районе ул. Волжской, защищало княжеский дворец и его служебные постройки, собор, дома бояр. Линия его вала отсекала мыс, образованный отрогами двух оврагов, и в настоящее время почти незаметна – вал уничтожен застройкой и позднейшими планировками. Но при археологических раскопках 1960 года перед валом был обнаружен ныне полузасыпанный и оплывший ров глубиной до 4 м, на дне которого найдены остатки дубового тына – частокола. Общая протяженность сохранившегося участка вала составляет по обмерам 1960 года 550 м. Общая первоначальная протяженность линии обороны детинца с учетом развитых в этом районе оползневых явлений, уничтоживших выходящую к Волге сторону, составляла около 1 км» (И. А. Кирьянов, «Старинные крепости Нижегородского Поволжья»).

Общую характеристику валов русских крепостей дает П. А. Раппопорт: «Валы сооружали, как правило, несимметричными; их передний склон делали более крутым, а тыльный – более пологим. Обычно передний склон валов имел крутизну от 30 до 45° к горизонту, а тыльный – от 25 до 30°. На тыльном склоне, примерно на середине его высоты, иногда делали горизонтальную террасу, которая позволяла передвигаться вдоль по валу. Часто тыльный склон или только его основание мостили камнем. Каменная вымостка обеспечивала возможность бесперебойного передвижения воинов по тыльному склону и вдоль него во время военных действий.

Для подъема на вершину вала сооружали лестницы; иногда их делали деревянными, но кое‑где при раскопках были найдены остатки лестниц, вырезанных в грунте самого вала. Передний склон вала, по‑видимому, часто обмазывали глиной, чтобы воспрепятствовать осыпанию грунта и затруднить подъем на вал противнику. Вершина вала имела характер узкой горизонтальной площадки, на которой стояла деревянная оборонительная стена.

Размеры валов были различны. В укреплениях средней величины валы редко поднимались на высоту более 4 м, но в сильных крепостях высота валов бывала значительно большей. Особенно высокими были валы крупных древнерусских городов. Так, валы Владимира имели в высоту около 8 м, Рязани – до 10 м, а валы «города Ярослава» в Киеве, самые высокие из всех известных валов древней Руси, – 16 м» (П. А. Раппопорт, «Древние русские крепости»).

На валу устанавливались деревянные бревенчатые стены с бойницами. «Они стояли на вершине вала и представляли собой бревенчатые срубы, скрепленные на определенных расстояниях короткими отрезками поперечных стенок, соединенных с продольными „в обло“. Такие срубные стены, по‑видимому, впервые стали применяться в русском военном зодчестве со второй половины X в. Они были уже значительно более прочными, чем примитивные ограждения VIII–IX вв.

Стены, состоявшие из отдельных, плотно приставленных один к другому срубов, отличались своеобразным ритмом торцов поперечных стенок: каждый отрезок стены, имевший в длину 3–4 м, чередовался с коротким промежутком длиной около 1 м. Каждое такое звено стены, вне зависимости от конструктивного типа, называлось «городней». В тех случаях, когда оборонительные валы имели внутри деревянную конструкцию, наземные стены были тесно связаны с ней, являясь как бы ее непосредственным продолжением вверх над поверхностью вала.

Стены достигали в высоту примерно 3–5 м. В верхней части их снабжали боевым ходом в виде балкона или галереи, проходящей вдоль стены с ее внутренней стороны и прикрытой снаружи бревенчатым же бруствером. В древней Руси такие защитные устройства назывались «забралами». Здесь во время боевых действий находились защитники, которые через бойницы в бруствере обстреливали противника. Возможно, что уже в XII в. такие боевые площадки иногда делали несколько выступающими перед плоскостью стены, что давало возможность стрелять с забрал не только вперед, но и вниз – к подножию стен, или лить на осаждающих кипяток. Сверху забрала прикрывали кровлей» (П. А. Раппопорт, «Древние русские крепости»).

И последний элемент крепости – ворота. «Важнейшим участком обороны крепости были ворота. В небольших укреплениях ворота, возможно, делались по типу обычных хозяйственных ворот. Однако в подавляющем большинстве крепостей ворота сооружались в виде башни с проездом в ее нижней части. Проезд ворот обычно располагался на уровне площадки, т. е. на уровне основания валов. Над проездом поднималась деревянная башня, к которой с боковых сторон примыкали валы и стены» (П. А. Раппопорт, «Древние русские крепости»).

Таково было устройство городов на Руси в XIII веке. А теперь представьте, что вы – завоеватель Батый. Как вы будете брать город, да еще зимой? Скажете своим нукерам: «Мне все едино как, но чтобы к утру город был взят»? Вот спешились ваши монголы со своих замечательных лошадей и полезли на вал. Вал зимой обледенел, и ваши монголы без шипованых ботинок к стене так и не доберутся. А сверху защитники осыпают их стрелами, каменьями и вообще, чем могут, тем и осыпают. Что делать? Не буду томить читателя, расскажу, как эти крепости брали.

«Тактика захвата укреплений в XI в. заключалась в следующем: прежде всего пытались напасть на город врасплох, захватить его внезапным набегом. Тогда это называлось „изгоном“ или „изъездом“. Если такой захват не удавался, приступали к систематической осаде: войско окружало укрепленное поселение и становилось здесь лагерем. Такая осада обычно называлась „облежанием“. Оно имело задачей прервать связь осажденного поселения с внешним миром и не допустить подхода подкрепления, а также доставки воды и продовольствия. Через некоторое время жители поселения должны были сдаться из‑за голода и жажды. Типичную картину облежания рисует летопись, описывая осаду Киева печенегами в 968 г.: „И оступиша печенези град в силе велице, бещислено множество около града, и не бельве из града вылести, ни вести послати; изнемогаху же людье гладом и водою“.

Такая система осады – пассивная блокада – была в ту пору единственным надежным средством взять укрепление; на прямой штурм решались лишь в том случае, если оборонительные сооружения были заведомо слабыми, а гарнизон малочисленным. В зависимости от того, насколько жители осажденного поселения успевали подготовиться к обороне и запастись пищей и, особенно, водой, осада могла продолжаться иногда до нескольких месяцев. С учетом этих тактических приемов и строилась система обороны» (П. А. Раппопорт, «Древние русские крепости»).

Что из этого следует? То, что если вы не захватили город врасплох (т. е. гарнизон, выражаясь сегодняшним армейским языком, «прощелкал»), то готовьтесь всю зиму (если вы, как Батый, пришли зимой) сидеть у городских стен, греясь у костерка, в ночную январскую стужу и слушать отборный русский мат. Однако Батый у стен не сидел. Говорят, что города он брал штурмом. Вы можете справедливо возразить: дескать Раппопорт писал об XI веке. А что принципиально изменилось в XIII? Пушки появились? Нет. Не появились. Ознакомимся же с мнением другого автора.

«Средствами для нападения живой силой служили стрельба, подкоп, пролом и приступ. Среди орудий для стрельбы гарантию точности попадания давал ручной арбалет; но он мог выбрасывать очень незначительные снаряды, и дальность их полета не превышала 40 м. Для метания больших тяжестей на большие расстояния применялись грузные машины, которые действовали центробежной силой или эластичностью канатов; но эти пращи, или гигантские арбалеты, не обладали точностью попадания, и при обороне с ними мало считались.

Атака при помощи подкопа заключалась в том, что к подножию укреплений прокапывали подземные галереи, которые подводились под стены, намеченные для разрушения; при этом галереи крепились деревянными подпорками; чтобы вызвать падение стены, эти подпорки поджигали. В некоторых текстах утверждается, что иногда посредством подъемных машин, расположенных в подкопах, приподнимали и обрушали часть стен.

Пролом в стене достигался при помощи тарана или тяжелых повозок с железным наконечником, которые с разбега ударяли в низ стены.

Приступ обычно производился при помощи простых лестниц. Но высота лестницы не превышала десятка метров; чтобы добраться до более высоких пунктов, пользовались башнями на колесах, снабженными наверху подъемным мостом, который опускали на гребень крепостной стены» (Огюст Шуази, «Военная архитектура в средние века», http://fortress.vif2.ru).

Что могло быть у Батыя? Арбалет исключается. Подкоп Батый не применял, хотя мог, конечно, заставить своих бойцов долбить мерзлую землю. Пролом в стене при помощи тарана исключается. Попробуйте подтащить таран под углом 45 градусов к стене, да еще по обледенелому валу. И как вы будете таранить? Что, на верху вала имеется специальная площадка для таранов? Башни на колесах исключаются, поскольку вы не подведете ее вплотную к стене, даже забросав ров подручным материалом. Будет мешать выступ вала (12–15 м) (особенно крепкий в январе). Остаются лестницы и метательные машины, точность которых невелика, и как утверждает Огюст Шуази, с ними мало считались. Не правда ли, серьезная задачка, господа завоеватели?

Самое интересное состоит в том, что Э. Хара‑Даван и другие очень подробно описывают, вплоть до мельчайших деталей, кавалерийское монгольское войско, однако забывают дать такую же подробную характеристику ее осадно‑штурмовым подразделениям, ограничиваясь общими словами и предположениями.

«Роль артиллерии при монгольской армии играли тогдашние крайне несовершенные метательные орудия. До китайского похода (1211–1215) число таких машин в армии было незначительно и они были самого первобытного устройства, что, между прочим, ставило ее в довольно беспомощное положение в отношении встречаемых при наступлении укрепленных городов. Опыт упомянутого похода внес в это дело крупные улучшения, и в среднеазиатском походе мы уже видим в составе монгольской армии вспомогательную цзиньскую дивизию, обслуживающую разнообразные тяжелые боевые машины, употреблявшиеся преимущественно при осадах, в том числе и огнеметы. Последние метали в осажденные города разные горючие вещества, как‑то: горящую нефть, так называемый „греческий огонь“ и др. Есть некоторые намеки на то, что во время среднеазиатского похода монголы употребляли порох. Последний, как известно, был изобретен в Китае гораздо раньше появления его в Европе, но употреблялся он китайцами преимущественно для целей пиротехники. Монголы могли заимствовать порох у китайцев, а также принести его в Европу, но если и было так, то играть особенную роль в качестве боевого средства ему, по‑видимому, не пришлось, так как собственно огнестрельного оружия ни у китайцев, ни у монголов подавно не было. В качестве источника энергии порох находил у них применение преимущественно в ракетах, которыми пользовались при осадах. Пушка была, несомненно, самостоятельным европейским изобретением. Что же касается собственно пороха как такового, то высказываемое Г. Лэмом предположение, что он мог и не быть „изобретен“ в Европе, а занесен туда монголами, не представляется невероятным. При осадах монголы пользовались не только тогдашней артиллерией, но прибегали также и к фортификации и к минному искусству в его первобытной форме. Они умели производить наводнения, делали подкопы, подземные ходы и т. п.» (Эренжен Хара‑Даван, «Чингисхан как полководец и его наследие»). Батый подкопов не делал, ракетами не стрелял, наводнение зимой невозможно, что касается «греческого огня» или какого – то иного напалма, то это все есть очень интересные предположения, но не более того. Иначе бы и на штурм никто не ходил в средние века, а все только бы и поливали деревянные крепости этим «греко‑монгольским огнем».

Историки и летописцы упоминают, что в войске Батыя находились метательные осадные машины – «пороки».

«Монголы принесли с собой на Русь детально разработанную тактику осады крепостей. Это была в общем та же тактика, которая слагалась в то время и на самой Руси, но у монголов она была подкреплена широким применением камнеметов (по древнерусской терминологии – „пороков“). Камнеметные машины метали камни такой величины, „якоже можаху четыре человеки силнии подъяти“, причем устанавливали эти машины перед стенами осажденного города на расстоянии не далее 100–150 м, примерно на дальности полета стрелы из лука. Только на таком или еще более близком расстоянии камни, бросаемые „пороками“, могли причинить ущерб деревянным стенам. Кроме того, начиная осаду города, монголы окружали его частоколом, чтобы прервать связь города с внешним миром, прикрыть своих стрелков, а главное, предотвратить вылазки защитников, стремившихся разрушить „пороки“. После этого начинали систематически бить камнями из камнеметов по городским стенам, чтобы разбить какой‑либо их участок или хотя бы сбить их деревянные брустверы, забрала. Когда это удавалось, массированным обстрелом из луков осыпали данный участок стены тучей стрел; „стрелами яко же дождем пущаху“. Лишенные брустверов Защитники не могли вести ответную стрельбу: „не дадущим им выникнути из заборол“. И именно сюда, на участок, где была подавлена активная стрелковая оборона, нападающие бросали основные силы штурма. Таким способом монголы успешно брали даже наиболее крупные и защищенные русские города». (П. А. Раппопорт «Древние русские крепости»).

Обратите внимание, Раппопорт пишет, что монгольская тактика была, в общем, той же, что и русская. Только монголы широко применяли пороки. Понятно, что монголы, как пишут историки, научились у китайцев. А у кого научились русские?

Можно усомниться в словах Раппопорта, в той части, где утверждается, что монголы использовали пороки шире, чем русские. Вот цитата другого автора: «Если взять все 8 летописей вместе, в них насчитывается 31 самостоятельный эпизод, подразумевающий применение пороков (естественно, один и тот же эпизод может описываться в нескольких летописях). Из них 14 (1233–1291 гг.) относятся к Южной, Руси и Польше, 16 эпизодов – к Северной Руси и пограничным прибалтийским крепостям и 1 эпизод (Константинополь) никак не связан с русской историей. „Латыняне“ применяют пороки в 13 случаях, литовцы – в 1, монголо‑татары – в 7 (1238–1261 гг.) и русские в 10 (1234–1398 гг.), если относить „черниговский“ эпизод 1239 г. на их счёт.

Вот эти эпизоды с разбивкой по годам и сторонам, применявшим пороки: 1204 (Константинополь), франко‑итальянские крестоносцы – против византийцев; 1233 (Перемышль/Галич), венгры – против русских; 1234 (Чернигов), русские (галичане и киевляне) против русских (черниговцев); 1238 (Владимир), монголо‑татары – против русских; 1238 (Торжок), монголо‑татары – против русских; 1238 (Козельск), монголо‑татары – против русских; 1239 (Чернигов), русские (?) – против монголо‑татар (возможно совмещение с эпизодом 1234 г.); 1240 (Киев), монголо‑татары – против русских; 1240 (Колодяжин) монголо‑татары – против русских; 1245 (Люблин), русские – против поляков; 1249 (Ярослав), поляки и венгры – против русских; 1259 (Луцк), монголо‑татары – против русских; 1261 (Холм), русские – против монголо‑татар; 1261 (Сандомир), монголо‑татары – против поляков; 1268 (Раковор), русские (новгородцы) – против] немцев; 1272 (Псков), немцы – против русских; 1281 (Сохачев), поляки – против русских и поляков; 1282 (Сохачев), поляки – против русских; 1290 (Краков), поляки – против поляков; 1291 (Краков), поляки – против поляков; 1297 (Псков), немцы – против русских; 1300 (Ландскрона), шведы – против русских (новгородцев); 1322 (Выборг), русские (новгородцы) – против шведов; 1323 (Псков), немцы – против русских; 1342 (Псков), немцы – против русских; 1368 (Псков), немцы – против русских; 1382 (Москва), русские – против монголо‑татар (возможно применение также и монголо‑татарами); 1392 (Псков), русские; 1394 (Псков), русские (новгородцы) – против русских (псковичей); 1398 (Орлец), русские (новгородцы) – против русских (москвичей); 1426 (Воронач), литовцы – против русских (псковичей).

Еще более интересен качественный анализ этих фактов. Эпизоды с новгородцами‑псковичами или их немецко– шведскими и литовскими противниками разбросаны между 1268 и 1426 гг., то есть охватывают весь период применения пороков. Судя по всему, они регулярно использовались в этом регионе обеими сторонами. Напротив, все упоминания татаро– монгольских пороков в северных летописях относятся к походам Батыя в 1238–1241 гг. Причем авторов Софийской и более подробных новгородских и тверских летописей никак нельзя упрекнуть в недостатке внимания к «татаро– монгольскому» периоду – они старательно описывают все «татарские рати» и осады XIII, XIV и XV веков, но о пороках у татар молчат, одновременно упоминая их при каждом конфликте с «немцами» и «свеями». Столь регулярное умолчание – уже не случайность, а знаковая тенденция.

Подобным же образом южнорусская Ипатьевская летопись (точнее, входящий в неё «Галицко‑Волынский летописец») упоминает пороки в польско‑русском пограничье с 1233 до самого своего преждевременного окончания (1292 г.), тогда как период применения пороков монголо– татарами ограничивается 1238–1261 гг., т. е. практически временем правления Батыя» (Д. Уваров, «Средневековые метательные машины западной Евразии», Военно‑исторический портал «X Legio 1.5»).

Кстати, Уваров делает любопытные выводы: «…тяжелая осадная техника не была органически усвоена золотоордынскими татарами, оставаясь механическим заимствованием у более развитых „городских“ цивилизаций. Новые, после Батыя, поколения золотоордынских ханов были не в состоянии оценить и усвоить сложную технику и, очевидно, полагались только на традиционные кочевые методы ведения войны. Вероятно, сказывались и меньшие возможности принудительного изъятия готовых инженеров у Китая и мусульманского мира. Как следствие, осадные умения западных монголо– татар подверглись быстрой деградации уже с 1260‑х гг.».

Нужели один Батый оказался таким умным? Остальные ханы «были не в состоянии»? Предпочтительнее, на мой взгляд, рассуждать не о возможностях, а о потребностях. Вероятнее всего – не было нужды татарам, после централизации Руси под ордынской властью, применять осадные машины на территории Ордынской] Руси. Тогда как на внешних рубежах они использовались часто (в 1268 году против немцев, в 1322 году против шведов, и т. д. – см. выше). Отметим также, что в этих случаях пороки применяли новгородцы, которые, очевидно, использовали осадную технику достаточно широко. Новгород же при Батые контролировали владимиро‑суздальские князья Ярослав и Александр Невский. Каким образом новгородцы могли ознакомиться с достижениями западной военной техники – понятно. Новгород осуществлял прямые торговые связи с Западом. Поэтому можно предположить, что к Батыю «пороки» попали именно через князей Ярослава и Александра, а не от китайских инженеров.

Теперь представьте себе метательную машину, швыряющую тяжеленные каменья «якоже можаху четыре человеки силнии подъяти» на расстояние 150 метров. Я ни разу не измерял специально свои физические возможности, но две гири по 32 кг с места на место перенести смогу без особых проблем. Итого 64 кг. Пусть этот вес будет соответствовать средней «грузоподъемности» обычного человека. Теперь мы можем определить вес снаряда для метательной машины, используемой в войсках Батыя: 64x4=256 кг. Таким образом, монгольские пороки метали камни в двести килограмм на расстояние 150 метров. Учтите, цельные камни, а не каменную картечь (иначе смысла в таком метании нет).

А какой должен быть минимально пригодный вес камня для разрушения бревенчатых стен? Не меньше ста килограммов, чтобы сломать толстые бревна. Где же взять столько таких камней? В свое время переселенцы с Украины везли с собой на Дальний Восток камни для гнета (при засолке овощей). Это абсолютно достоверный факт. На Украине, например, камня хорошего не найти, а ведь Батый и там «свирепствовал». Точность метательных машин, по мнению Огюста Шуази, низкая, значит, камней потребуется много. Но если подходящих камней в городской округе не сыскать, то идут монголы… мимо города. Можете поставить эксперимент. Найдите место, где валяются камни весом сто и более килограмм в большом количестве, и осмотритесь вокруг: нет ли где поблизости пригодного для штурма городка? Ах, осажденный город и каменные россыпи не совпадают в пространстве? Следовательно, снаряды должны были готовиться заранее и перевозиться вслед за армией.

Как уже сказано выше, точность метательных машин была низкой и осажденные с ними мало считались. Вопрос о точности – это не в последнюю очередь вопрос об унифицированном весе снаряда. Если мы имеем снаряды одинакового веса, то, в конечном итоге, мы имеем возможность пристреляться. А если снаряды все разного веса, то все они и лететь будут на различные расстояния. Становится проблематичным попасть в ограниченную по площади цель, т. е. в определенный участок крепостной стены. Следовательно, необходимо заранее позаботиться о снарядах одинакового веса, если вы хотите иметь прицельную стрельбу. В общем, монгольское войско должно было бы таскать за собой, кроме продовольствия, фуража и подков, еще и обозы с каменными ядрами весом порядка двести килограммов каждый, заблаговременно их изготовив или закупив.

Сколько надо камней на один город? На пристрелку уйдет десяток камней. А на разрушение стены – все пятьдесят. Значит, на каждый город следует возить не меньше десяти‑двенадцати тонн камней. На четырнадцать взятых Батыем городов – 140–170 тонн. Как минимум. Всего городов во Владимирском княжестве – триста. Так что потребное количество камней для полномасштабного сокрушения всех городов одного только Владимирского княжества может составлять от 3000 до 3600 тонн. Однако этот расчет построен на чисто умозрительных догадках. Чтобы приблизить его к реальности, примем следующие условия: осада города длилась в среднем дней пять (пример Рязани, согласно В. В. Карагалову). Соответственно все пять дней пороки работали дотемна. Примем десять часов работы в сутки. Чему равнялась скорострельность осадных машин в средние века? Безусловно, она отличалась у разных типов машин. Однако есть оптимальные цифры, ими можно и воспользоваться.

«Исследования средневековых источников и опыт современных реконструкций позволили выделить оптимальный тип большого стенобитного требюше. Это устройство с рычагом 10–12 м, противовесом около 10 т, метающее каменные ядра в 100 кг весом на 200–220 м со скорострельностью 2 выстрела в час. По данным современных замеров, скорость полета тяжелого ядра требюше превышает 200 км/ч (60 м/с). Высота полета ядра достигает 60–80 м. Непосредственно стрельбу производит расчет из 12 человек, однако для ведения непрерывной круглосуточной стрельбы необходимо несколько таких расчетов» (Д. Уваров, «Требюше, или гравитационные метательные машины», Военно‑исторический портал «X Legio 1.5»).

Предположим, у Батыя присутствовало в войсках три «порока». Я думаю, это число не есть преувеличение. Итого, три «порока» выстрелят за пять дней осады, при скорострельности 2 выстрела в час, триста каменных ядер общим весом 30 тонн при весе снарядов в 100 кг и 60 тонн при весе снаряда в 200 кг. Поскольку каменное ядро в 200 кг подходит под описание в русских летописях, то примем вес ядер, потребных для сокрушения стен одного города, в 60 тонн. После штурма часть использованных ядер можно разыскать и использовать повторно. Следует только учитывать, что каменный снаряд, летящий со скоростью около 60 м/с, при столкновении с мерзлым грунтом окажется, с большой долей вероятности, разбит, а потому вряд ли более тридцати процентов камней могли быть использованы повторно. Впрочем, не буду настаивать на справедливости последних расчетов, поскольку вряд ли кто – то проводил полевые испытания в зимних условиях после завершения средневековья.

Итого, считаем на город 20 тонн – при весе снаряда в 100 кг и 30 %‑м возврате ядер и 40 тонн – при весе снаряда в 200 кг и 30 %‑м возврате ядер. На триста городов, таким образом, требуется от 6 000 до 12 000 тонн. Для перевозки этого снарядного имущества потребуется от 24 000 до 48 000 монгольских повозок грузоподъемностью 250 кг и 24 000–48 000 лошадей при повозке с одной лошадью (и соответственно от 14 400 до 28 800 тонн дополнительного фуража, для этих лошадей).

Поэтому русские и не применяли пороки широко. Их и монголы не могли применять широко, что бы там ни писал историк Раппопорт. Если Батый и завоевал четырнадцать русских городов (а никак не триста), то сделать это он мог только «изгоном». То есть русская разведка частично «прощелкала». Однако поход Батыя неожиданностью не был, и не зря в Рязани собралась целая команда князей. Ждали его, голубчика. «На Руси знали не только о самом факте подготовки нашествия, но и об общих целях монгольского наступления. Юлиан сообщает, что „князь суздальский передал словесно через меня королю венгерскому, что татары днем и ночью совещаются, как бы прийти и захватить королевство венгров‑христиан“, и что у татар „есть намерение идти на завоевание Рима и дальнейшего“ (В. В. Каргалов, „Внешнеполитические факторы развития Феодальной Руси“).

Между прочим, археологические раскопки должны подтвердить факт осады древнерусских городов монголами по наличию каменных ядер, которые, как известно, не гниют. И где же эти каменные ядра? Вот как доказывают археологи наличие татарского погрома Руси: «В докладе Т. Д. Пановой (заведующей музеями Московского Кремля) „Москва и монгольское нашествие: характер культурного слоя Кремля XIII в.“ было подчеркнуто, что данные археологии свидетельствуют о непрерывном и поступательном развитии Москвы в XIII в. Этому развитию не смог помешать и пережитый городом зимой 1237/1238 гг. разгром, археологическим свидетельством которого автор считает два клада серебряных ювелирных украшений, обнаруженных в Московском Кремле» (Конференция «Русь в XIII веке: континуитет или разрыв традиций?»//«Российская археология», № 3, 2001 г.). Т. Д. Панова нашла два клада и считает, что это и есть доказательство погрома Москвы?! А нашла ли она какие‑нибудь каменные ядра?

И еще одно. Что это за чудо‑оружие у монголов такое, которое метало снаряды по двести пятьдесят килограмм на сто пятьдесят метров? На такие подвиги был способен только один боевой механизм – требюше. Но надо заметить, что сделать подобный боевой механизм – это не дверь сколотить. Тут даже ссылка на китайцев не поможет. Тут будьте добры конкретно объяснить, откуда монголы научились подобным вещам, слишком уж хорошие нужны инженеры и мастера для изготовления такого оружия.

«На вульгарной латыни сложные осадные и крепостные механизмы часто называли ingenium („хитроумная выдумка“), а тех, кто проектировал, строил и использовал такие машины – ингениаторами (ingeniatores), во французском произношении это слово упростилось до „инженера“ (первоначально ensgeniors). Как уже отмечалось ранее, первыми мастерами‑строителями требюше были архитекторы‑строители. В качестве примеров можно привести англичан Мориса Инженера, строителя башен Ньюкасла‑апон‑Тайн и Дувра при Генрихе II, или Элиаса из Оксфорда при Ричарде Львиное Сердце (он и строил замки, и привез из Лондона машины в 1194 г. во время осады Ричардом Ноттингема), или гасконца по происхождению Бертрама при Генрихе III и Эдуарде I. Это не случайно – постройка и использование эффективного требюше требуют серьезных познаний в Эвклидовой геометрии и механике. Собственно, требюше был первым подлинно артиллерийским орудием, наводимым не через прицел, а посредством „слепого“, основанного на баллистической теории, изменения угла места и угла возвышения» (Д. Уваров, «Средневековые метательные машины западной Евразии», Военно‑исторический портал «X Legio 1.5»).

Исторические писатели, особенно в чине академиков, не затрудняют себя и читателя какими – то детальными объяснениями. Чуть что, сразу ссылаются на Китай: «Это все монголы в Китае взяли, там же научились, и вообще у них все китайское». Очень, знаете ли, удобно: все знают, что китайцы очень древняя нация, очень культурная и они изобрели порох и бумагу. Только им не повезло, их монголы завоевали. А вот объяснить, как могут, скажем, вооруженные силы Республики Конго завоевать Европу, не под силу даже академикам от истории. Но нам они предлагают поверить, что нечто подобное монголы проделали семьсот лет назад.

Если же допустить, что «пороки» были именно требюше и Батыю их предоставил кое‑кто из русских (точнее, владимиро‑суздальских) князей, то нет никакой необходимости заниматься поисками «китайского следа» в монгольских военных технологиях. Это тем более вероятно, что Д. Уваров вполне обоснованно указывает на отсутствие применения татарами пороков после 1262 года.

Но даже наличие требюше и «требюшеподобных» механизмов в монгольской армии еще не дает ей никакого особенного преимущества. Никакого особого преимущества не могли дать вначале даже пушки. «Описанная нами система обороны, рассчитанная почти исключительно на штурм, на подкоп сапой или на лобовую атаку с лестницами, казалось, должна была быть оставлена с того момента, когда огнестрельные орудия сделали возможной атаку с далеких расстояний. Но этого не случилось. Пушка появляется на полях битвы с 1346 г.; но в течение целого столетия система обороны не считается с этой новой силой, что может быть объяснено медленным развитием осадной артиллерии» (Огюст Шуази, «Военная архитектура в средние века»). Конечно, Шуази имеет в виду каменные крепости, однако при отсутствии артиллерии и деревянные очень неплохи.

Вернемся к крепости Городец. «По данным летописи известно, что в 1238 году она была взята татаро‑монголами и в 1408 году – Едигеем. Местное народное предание рассказывает о том, что местом прорыва обороны города был восточный угол крепости – место стыка двух вышеописанных ее участков. Оно же повествует о вылазках осажденных и битве перед крепостью неподалеку от этого участка, а также показывает местонахождение шатра предводителя вражеских войск» (И. А. Кирьянов, «Старинные крепости Нижегородского Поволжья»). Однако «сочетание двух неравноценных в отношении обороны типов укрепления в одном сооружении позволяет думать, что Городецкая крепость строилась в два приема с разрывом во времени. Первоначальная крепость, остаток которой сохранился до наших дней, заменялась более мощной, работы по сооружению которой не были завершены.

Русские летописи содержат указания на второе строительство. Под 1391 годом «князь велики Михаиле Александрович прибавил Нового Городка на Волге с приступа и ров около копали». Учитывая тогдашнюю принадлежность Городца к Тверскому княжеству, а также указание «с приступа», можно полагать, что незавершенная реконструкция Городецкой крепости относится к 1391 году». Таким образом: «Использование противником для штурма стыкового участка двух частей сооружения позволяет полагать, что предание путает осаду 1238 года с осадой 1408 года» (И. А. Кирьянов, «Старинные крепости Нижегородского Поволжья»).

А что же произошло с Городцом при нашествии Батыя в 1238 году? Судя по всему – ничего особенного. Батый взял в городе рекрутов и снаряжение и пошел по своим делам дальше.

Date: 2015-11-13; view: 364; Нарушение авторских прав