Рынок терроризма

Как это было с мыльным пузырем онлайн-бизнеса, бум вокруг катастроф раздувается непредсказуемо и хаотично. Так, сначала в сфере национальной безопасности возник бум вокруг камер наблюдения. В Великобритании их число дошло до 4,2 миллиона — по одной на каждые 14 человек, а в США — до 30 миллионов, они записывали ежегодно почти по 4 миллиарда часов видеоматериалов. Это заставило задаться вопросом: кто будет просматривать 4 миллиарда часов записей ежегодно? Затем появился новый рынок «аналитических программ», которые сканируют записи и сопоставляют их с уже накопленными визуальными данными (создание сети для различных систем безопасности потребовало крупнейших контрактов — скажем, Военно-воздушные силы заключили договор с консорциумом компаний, включая Booz Allen Hamilton, одну из старейших фирм стратегического консультирования, и с крупнейшими оборонными подрядчиками)[868].

Это породило очередную проблему, потому что компьютерные программы распознавания лиц позволяли идентифицировать личность, только когда человек стоит лицом к камере по центру поля обзора, что он редко делает, когда спешит на работу или домой. Так появился еще один рынок — повышения качества цифрового изображения. Salient Stills, компания, торгующая программами, которые позволяют изолировать и увеличить изображение, сначала пыталась работать на СМИ, но оказалось, что гораздо выгоднее сотрудничать с ФБР и стражами порядка[869]. И поскольку вся эта слежка продолжается: запись телефонных разговоров и их прослушивание, финансовая информация, почта, камеры наблюдения, сканирование Интернета, — правительство завалено данными, а это открывает еще один рынок управления информацией и оптимизации процесса поиска, а также программ, которые пытаются «связать концы» в этом океане слов и цифр и обнаружить подозрительную деятельность.

В 90-е годы П>компании бесконечно прославляли удивительный мир без границ и силу информационных технологий, сокрушающих авторитарные режимы и разрушающих стены. А сегодня в рамках капитализма катастроф средства информационной революции используют в противоположных целях. Мобильные телефоны и Интернет стали мощным средством для массовой слежки со стороны государства, которое становится все авторитарнее, при сотрудничестве частных телефонных компаний и интернет-поисковиков, будь то Yahoo!, сотрудничающая с китайским правительством в поиске диссидентов, или AT&T, помогающая Агентству национальной безопасности США прослушивать телефонные разговоры граждан без предупреждения (администрация Буша уверяет, что отказалась от подобной практики). Открытие границы между странами — великий символ глобализации, обещавший прекрасное будущее, — сменила стремительно растущая индустрия охраны границ: оптическое сканирование, паспорта с биометрическими данными, строительство оград на основе высоких технологий (например, запланировано возведение стены вдоль всей границы США с Мексикой, за что Boeing и консорциум других компаний получат 2,5 миллиарда долларов)[870].

Поскольку высокотехнологичные компании перескочили от одного бума к другому, в результате родилась странная смесь из культур безопасности и коммерции. Многие технологии, применяемые сегодня для войны с террором (биометрическая идентификация, видеонаблюдение, сканирование Интернета, анализ данных), компаний Verint Systems, Seisint, Accenture или ChoicePoint были разработаны в частном секторе до 11 сентября 2001 года, чтобы создать детальный профиль клиента и усовершенствовать технологии микромаркетинга. Была надежда, что они также позволят сократить количество персонала супермаркетов и торговых центров, поскольку биометрическая идентификация в сочетании с банковской картой сделают кассиров лишними. Общая неприязнь к технологиям Большого брата подавила многие из этих инициатив, которые напугали как продавцов, так покупателей. Но после 11 сентября они получили свободу: страх перед террором перевесил страх перед обществом тотальной слежки. Так что теперь информацию, собранную с банковских или дисконтных карт, можно продать не только туристическому агентству или магазинам Gap как информацию для маркетолога, но и в ФБР как информацию о безопасности, из которой выуживают «подозрительные» сведения о немедленной оплате мобильника или о путешествиях в страны Ближнего Востока[871].

В журнале Red Herring недавно появилась статья о программе, которая «выслеживает террористов благодаря знанию сотни способов написать то же самое имя, которое есть в базе данных по национальной безопасности. Допустим, это имя Мохаммад. Программа знает сотни вариантов его написания и обрабатывает терабайты данных за секунду»[872]. Конечно, это впечатляет, если бы не одна вещь: они слишком часто ловят не того Мохаммада, и это происходит как в Ираке или Афганистане, так и в пригородах Торонто.

Возможность ошибок, которые сопровождают некомпетентность и жадность, ставшие отличительным знаком правления Джорджа Буша, просто ужасает. Одна неверная идентификация в системе этих электронных слежек — и не интересующийся политикой семьянин, который вроде бы на кого-то внешне похож, чье имя вроде бы напоминает о ком-то (особенно для людей, ничего не смыслящих ни в арабском языке, ни в мусульманской культуре), навлекает на себя подозрения в террористической деятельности. А составлением списков подозрительных лиц и организаций сейчас тоже занимаются частные компании, как и компьютерной сверкой имен путешественников с именами в базах данных. В июне 2007 года в списке потенциальных террористов Национального контртеррористического центра числилось полмиллиона человек. Кроме того, программа ATS, созданная в ноябре 2006 года, уже оценила «рейтинг потенциального риска» десятка миллионов пассажиров, побывавших в США. Об этом рейтинге пассажирам ничего не сообщают, он основан на анализе коммерческих данных, таких как информация авиакомпаний об «истории приобретения пассажиром билета в один конец, о выборе мест в кабине, количестве багажа, способе оплаты и о том, какую еду пассажир предпочитает»[873]. Случаи подозрительного поведения пассажира учитывают при определении рейтинга риска.

Любому человеку могут запретить полет или не выдать визу в США, его даже могут арестовать, объявив «членом незаконного вооруженного формирования», на основании этих сомнительных технологий — может быть, программа распознавания лиц получила расплывчатое изображение, или имя было написано неверно, или разговор был неправильно переведен. И если такой «террорист» не является гражданином США, он может даже никогда и не узнать, на основании чего его подозревают, поскольку правительство Буша лишило его права habeas corpus, права познакомиться с уликами на суде, как и самого права на справедливый суд и защиту.

Если подозреваемого доставят в Гуантанамо, он может оказаться в новой тюрьме, построенной Halliburton, на 200 человек с ультрасовременной системой безопасности. Если он подлежит процедуре «чрезвычайной выдачи» ЦРУ, его могут похитить на улицах Милана или при пересадке в американском аэропорту, а затем доставить в одно из так называемых темных мест архипелага секретных тюрем ЦРУ; вероятнее всего, ему надвинут на глаза капюшон и посадят в Boeing-737. Как пишет газета The New Yorker, компания Boeing стала «турагентом для ЦРУ»: она организовала уже 1245 перелетов для экстрадиции и при этом обеспечивала наземную команду обслуживания и даже заказывала номера в гостиницах. По данным испанской полиции, эту задачу выполняет компания Jeppesen International Trip Planning, дочернее предприятие Boeing, находящееся в Сан-Хосе. В мае 2007 года Американский союз гражданских свобод подал судебный иск на Jeppesen, но представители компании отказались подтвердить или опровергнуть обвинения[874].

По прибытии на место арестованного ждут допросы, причем нередко его будут допрашивать не сотрудники ЦРУ и не военные, но люди из частных компаний, заключивших контракты. По словам Билла Голдена, который ведет посвященный поискам работы вебсайт www.InteUigenceCareers.com, «более половины квалифицированных специалистов по контрразведке работают на подрядчиков»[875]. Разумеется, такие «следователи-фрилансеры» заинтересованы в новых щедрых заказах, а потому стараются вырвать у подозреваемых ту «уличающую информацию», которую ожидают их заказчики в Вашингтоне. Это идеальная среда для злоупотреблений: под пыткой узник готов признаться в чем угодно, лишь бы избавиться от боли, а у частного палача в свою очередь существует мощный экономический стимул применять любые техники, чтобы добыть нужное признание — не важно, достоверно оно или нет. (Администрация Буша так полагается на частных исполнителей в сфере разведки, работающих в новых организациях, таких как секретное Управление особых планов Рамсфельда, еще и потому, что частники намного охотнее правительственных служащих обрабатывают информацию таким образом, чтобы она соответствовала политическим целям администрации — ведь именно от этого зависит следующий контракт.)

Существуют и «низкотехнологичные» способы применения маркетинговых решений для ведения войны против террора — щедрые награды за любую информацию о предполагаемых террористах. Во время вторжения в Афганистан американские разведчики объявили, что готовы заплатить от 3000 до 25 тысяч долларов за каждого выданного боевика «Аль-Каиды» или «Талибана». «Богатство и власть, о которых ты и не мечтал!» — такие слова были написаны на типичной американской листовке в Афганистане, которая была представлена в качестве вещественного доказательства в 2002 году в Федеральном суде, разбиравшем дело о нескольких заключенных в Гуантанамо. «Ты получишь миллионы долларов, если поможешь бороться с талибами... Достаточно денег, чтобы обеспечить твою семью, твою деревню, твой род до конца жизни»[876].

И тут же камеры Баграма и Гуантанамо заполнили пастухи, водители и торговцы — все они оказались смертельно опасными людьми, по словам тех людей, которые их сдали и получили вознаграждение. «Есть ли у вас какие-либо предположения о том, почему правительство и люди из пакистанской разведки передали вас американцам?» — спросил член военного трибунала у египтянина, содержащегося в тюрьме Гуантанамо.

Судя по рассекреченной стенограмме, узник настроен скептически. Он отвечает:

— Судья, вы сами знаете, как это происходит. В Пакистане человека можно купить за 10 долларов. А что будет, если предложат 5000?

— Так что же, вас продали? — спрашивает член трибунала таким тоном, как если бы ему подобная мысль никогда не приходила в голову.

— Да.

По сведениям Пентагона, 86 процентов заключенных в Гуантанамо были выданы самими боевиками или их агентами в Афганистане и Пакистане после объявления о наградах. К декабрю 2006 года Пентагон освободил из Гуантанамо 360 заключенных. Агентству Associated Press удалось проследить судьбу 245 освобожденных; 205 из них по возвращении на родину были освобождены от всех обвинений[877]. Эти данные свидетельствуют об ужасающем качестве разведки в условиях, когда поиск террористов ведется на основе рыночных стратегий.

Всего за несколько лет индустрия национальной безопасности, которой до 11 сентября почти не существовало, разрослась до размеров, которые значительно превосходят показатели Голливуда или музыкального бизнеса[878]. Но еще поразительнее то, насколько мало этот бум безопасности анализируют и исследуют как экономическое явление, как беспрецедентное сочетание бесконтрольной полицейской власти с таким же бесконтрольным капитализмом, из чего получается гибрид супермаркета и секретной тюрьмы. Когда информация о том, кто представляет угрозу безопасности, а кто нет, становится таким же товаром, как информация относительно покупки книг о Гарри Поттере через Amazon или о том, кто уже побывал на Карибских островах и теперь может захотеть отправиться на Аляску, это меняет всю нашу культуру. И это не только благоприятная среда для шпионажа, пыток и получения недостоверной информации, но и мощный стимул для сохранения страха и чувства угрозы — тех самых эмоций, которые изначально и породили индустрию катастроф.

В прошлом появление новых экономических систем, от революции Форда до бума информационных технологий, сопровождал поток споров и размышлений о том, как новый метод создания богатства изменит накопленные культурные стереотипы, то, как мы путешествуем или даже как наш мозг обрабатывает информацию. Новая же катастрофическая экономика не стала предметом подобных широких обсуждений. Разумеется, идут дискуссии о том, насколько Закон о патриотизме соответствует конституции, о задержании без определенных правил, о пытках и об «чрезвычайной выдаче», но никто не обсуждает смысла того, что все эти вещи происходят как коммерческие сделки. Темы обсуждений ограничиваются отдельными скандальными случаями получения прибыли от войны или коррупции, а также традиционными сетованиями на то, что правительство неспособно адекватным образом контролировать работу частных подрядчиков; но рамки дискуссии были слишком узки и мало кто говорил о том, что это значит — участвовать в полностью приватизированной войне, которая устроена так, что будет тянуться бесконечно.

Отчасти это объясняется тем, что экономика катастроф подкралась к нам незаметно. В 1980-1990-х годах новые типы экономики заявляли о себе гордо и громогласно. Особенно это заметно на примере бума информационных технологий и сопутствующего нового класса собственников, которые рекламировали себя в СМИ чересчур шумно: это бесчисленные молодые и решительные руководители компаний на фоне собственных самолетов, роскошных яхт и идиллических вилл.

Сегодня индустрия катастроф приносит не меньше богатства, но мы об этом почти ничего не слышим. По данным одного исследования 2006 года, «с начала войны против террора доходы руководителей ведущих 34 частных предприятий, работающих в сфере безопасности, в среднем выросли настолько, что вдвое превышают уровень доходов четырех лет, предшествовавших 11 сентября». Если у этих руководителей доход между 2001 и 2005 годами вырос в среднем на 108 процентов, руководители других больших американских компаний за тот же период стали получать больше всего лишь на 6 процентов[879].

Таким образом, доходы в сфере индустрии катастроф приближаются к доходам в сфере информационных технологий, однако тут существует почти такой же уровень секретности, что и в ЦРУ Капиталисты экономики катастроф избегают прессы, приуменьшают свое богатство и умеют молчать. Джон Илстнер из Chesapeake Innovation Center, где разрабатываются идеи национальной безопасности, заявил: «Мы не радуемся тому, что вокруг защиты нашей страны от терроризма расцвела гигантская индустрия. Но это большой бизнес, и наша компания целиком в него погружена»[880].

Питер Свайр, служивший советником по конфиденциальности в администрации Клинтона, сказал о сплетении сил, которые создают бум вокруг войны против террора, такие слова: «Есть правительство, священная миссия которого — сбор информации, и есть индустрия новых информационных технологий, которая отчаянно ищет новые рынки»[881]. Иначе говоря, это корпоративизм: большой бизнес и мощное правительство объединились в невиданную силу, чтобы регулировать и контролировать жизнь обычных граждан.

Date: 2015-11-13; view: 294; Нарушение авторских прав