Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава 26. Проект
Главный вывод для РФ из “оранжевых революций” в Сербии, Грузии и на Украине состоит в следующем: преодолеть операцию Запада по смене типа государственности России, по превращению ее в полностью контролируемого вассала с внешней легитимацией его власти и “новым народом”, нынешняя власть («режим Путина») не в состоянии. Р. Сафиуллин пишет о состоянии российской бюрократии: «Адекватные действия, направленные на предотвращение „оранжевых“ революций, противоречат всей сути системы, которую эта бюрократия создавала в течение многих лет. Поэтому ждать от нее сколько‑нибудь конструктивных „контрреволюционных“ мер на сегодняшний день не имеет смысла»367. В данный момент власть стоит перед выбором: или готовиться к более или менее завуалированному «самоубийству», зачищая хвосты и уничтожая улики перед капитуляцией, или она должна в короткие сроки произвести значительные изменения в своем идейном и организационном оснащении. Однако эти изменения могут произойти только под давлением снизу. Более того, они должны быть частью проекта, «рожденного» и сформулированного «внизу» — и «заданы» власти. Иными словами, обновление власти и обретение ею силы и «воли к жизни» возможно только параллельно со сплочением и обретением самосознания той части общества, идеалы и интересы которой несовместимы с целями «оранжевой» революции. Состояние общества и государства таковы, что в данный исторический момент, так же как в тяжелейший момент начала ХХ века, этот единый процесс может зародиться только «внизу», в обществе. Кризис зашел столь глубоко, что речь уже может идти лишь о революционном процессе, альтернативном революции «оранжевой». Если интенсивная «кристаллизация» общества запустит процесс обновления власти в режиме взаимо действия, а не противо действия, то есть в рамках того же мировоззренческого коридора, то нынешний цивилизационный кризис России будет преодолен без тяжелых потрясений. В противном случае произойдет столкновение разных частей общества с властью и между собой. А. Чадаев пишет: «Сюжет 2005 года для России — это конкуренция двух одновременно набирающих силу процессов — революции и контрреволюции. И, соответственно, двух политических стратегий: войны с властью и диалога с ней. Отказываясь от диалога, власть сделает выбор в пользу войны; в свою очередь, отказ от войны будет означать диалог. Однако оба субъекта — и субъект „войны“, и субъект „диалога“ — конкурировать будут не с властью, а друг с другом, и это будет игра на опережение. Иначе говоря, если в обществе не будут созданы лояльные, но независимые от «начальства» политические силы, революция станет не только возможностью, но и неизбежностью. И потому форсированное создание таких сил, даже вопреки воле власти, инстинктивно пытающейся сохранить свою монополию на политику, — главная задача современной российской контрреволюции»368. Преодолеть ближайшую, актуальную угрозу «оранжевой» революции может только новая организованная общественная сила, отделенная от нынешней власти и даже оппозиционная ей — но защищающая ее как российскую (пусть беспомощную и больную). В нынешнем разделенном обществе за последние десять лет выявились и смутно определились те его части, которые в своих главных ценностях и интересах сходятся достаточно для того, чтобы на их основе собраться в сообщество с существенным уровнем солидарности. Основа этой солидарности — общее представление (или даже ощущение) о том, перед каким историческим вызовом стоит Россия, какую угрозу означает для нее полная утрата, даже на короткое время, независимой государственности, и общее категорическое неприятие такого исхода. Это сообщество всех людей, независимо от их социального положения, возраста, национальности и идеологических предпочтений, которым нестерпима сама мысль, что Россия — как цивилизация, как культура и тип существования людей и народов — будет ликвидирована. Понимание того, что это сообщество, в разделенном и неорганизованном виде, существует в РФ и на землях бывшего СССР, не раз уже выражалось в разных формах и с разной окраской. Были и попытки его соединения, пока что неудачные. Нынешняя угроза и новый опыт заставляют продолжить эту работу, уже на новой основе. Почему прежние попытки были неудачными, почему при попытках договориться сходство фундаментальных идеалов и интересов отступало перед разногласиями по проблемам второго уровня? Во многом потому, что все мы в своем представлении об общественном жизнеустройстве и в его проектировании по инерции пользовались категориями и понятиями, унаследованными от советской идеологии, в то время как ее связность была разрушена кризисом последних трех десятилетий. Это и есть, в духовном и интеллектуальном отношении, постсоветское состояние. М.Ремизов сформулировал важную вещь: «Многие думали, что “эпоха Путина” выходит за рамки “постсоветского” времени и имеет собственный, позитивный характер, как бы к ней ни относиться. Оказалось, что это не так, и ясность внес сам президент, сказавший после Беслана честные слова: “мы живем в условиях, сложившихся после распада огромного великого государства”… Путин фактически признал, что с его приходом “переходный период” не закончен, но переходить‑то уже некуда…»369. Чтобы переходить было некуда — такого не бывает в обществе, в котором есть воля к жизни. Эта воля не появляется сразу у всех, она разгорается, как уголек, в какой‑то сплоченной части. Пока что она разгорелась «не у нас», а в стаях и прайдах хищников, у «новых народов». Зато у нас есть намного больше чему гореть — без треска и вспышек, но жарко. Надо преодолевать яд, возникающий при распаде «огромного великого государства». То, что работало в том организме, не годится при нынешней буре в чистом поле. Сборка общества на теоретической матрице «советского Просвещения» сейчас невозможна. Советская интеллигенция говорила на чужом, адаптированном к потребности нашей идеологии языке западного гражданского общества в версии марксизма. Мы видели жизнь страны через очки исторического материализма, то есть как движение производительных сил и производственных отношений, как созревание и разрешение противоречий в порожденной этими производственными отношениями социальной структуре общества. Оказалось, что многие, в том числе ставшие фатальными для нас, противоречия не были видны через эти очки и не видны сегодня. Выйти из тупикового постсоветского пространства значит, прежде всего, снять эти очки. Сила «оранжевых» революций, во многом обязанная гению Грамши и таланту Сороса, поразила даже американских неоконсерваторов и фундаменталистов неолиберализма. В языке этих революций задан новый, постмодернистский смысл важным понятиям Просвещения, в которых привычно мыслило и западное гражданское, и советское общество. В «оранжевом» языке постмодерн смыкается с архаикой и мобилизует, казалось бы, давно уснувшие архетипы. С помощью магии слов и художественных образов режиссеры «оранжевых» спектаклей смогли на короткое время создавать народы. Не классы, не партии, а народы — с искусственной заданной им религией, искусственно скомпонованными историей и будущим, причем народы с сильным мессианским чувством. «Оранжевая революция станет эпидемией свободы по всему миру!” — взывала Тимошенко, и новый народ выл от восторга. Сейчас мы обязаны исходить из того факта, что сложилась особая область науки и технологии, предметом которой является создание и демонтаж народов — демотехника. В рамках ее понятий можно построить плодотворную модель «оранжевой» революции и борьбы с ней. Такую модель и предлагает Р. Шайхутдинов, вводя в обиход сам термин «демотехника». Вот как он видит возможность победы над «оранжевой» революцией в России: «Киргизские события показывают очень важную вещь: если тысяча людей, объявившая себя народом, начинает что‑то требовать, то власть не может удержаться, если не появляется другой народ, который выходит на ту же площадь и говорит: „мы не хотим так, как вы требуете“. Только если между этими народами возникает напряжение, а может быть даже и столкновение, власть оказывается нужной, необходимой. Но именно народ, а не фальшивые созданные политтехнологами „движения“. Ведь если этого народа, который готов существующую власть и существующий порядок защищать, нет — то значит, власть действительно никому не нужна. Этого не понимают политтехнологи, работающие в идеологии обмана народа и создающие подделки («фальшивки») народа в форме псевдо‑общественных движений. И дело тут не в «контрреволюционных молодежных политических движениях» и не в «федаинах» — а в том, чтобы начал, наконец, существовать народ, поддерживающий существующий порядок». В гл. 21 приведены представления Р. Шайхутдинова о том, как может развиваться фрагментация России, раздираемой несколькими «новыми» народами, сплотившимися на основе культурной общности («западники»), исламского фундаментализма или местнических интересов (Сибирь). Преодоление всех этих сепаратизмов он видит в том, что на политическую арену выходит народ, защищающий целостность России и вступающий с каждым народом‑сепаратистом в диалог или столкновение: «Если, например, в Сибири возникает сильное сепаратистское общественное движение, то должно появиться сильное, равномощное ему, движение, ориентированное противоположно, члены которого бы заявляли, что они хотят жить в России и не хотят, чтобы Сибирь или Дальний Восток были отдельными государствами. И это не должно быть движение в европейской части страны, которое бы твердило „Не отпустим“ (все помнят, чем кончил фараон из книги Исхода) — этому реально может помешать лишь движение, укорененное в Сибири, но желающее сохранения России… И только тогда, когда между этими двумя народами возникает содержательное столкновение, напряжение, взаимодействие — власть оказывается нужна. Тогда именно она пытается этот вопрос регулировать, пытается создать такой порядок, который бы устраивал обе стороны — и тогда возникает основание для подлинной демократии». Здесь стоит вспомнить 1917 г. Временное правительство способствовало децентрализации и сепаратизму не только национальных окраин, но и русских областей. Резко усилилось движение за автономию Сибири. Конференция в Томске (2‑9 августа 1917 г.) приняла постановление «Об автономном устройстве Сибири» и даже утвердила бело‑зеленый флаг Сибири. 8 октября I Сибирский областной съезд постановил, что Сибирь должна обладать всей полнотой законодательной, исполнительной и судебной власти, иметь Сибирскую областную думу и кабинет министров. Ожесточенными противниками «областничества» были только большевики. После Октября Дума Сибири не признала советскую власть и была разогнана. В 90‑е годы «областничество» набирало силу уже в Российской Федерации — под знаменем идеологии этнорегионализма. Один из ведущих идеологов татарской интеллигенции Р.Хаким писал в книге «Сумерки Империи» (1993 г.): «Региональные интересы и в целом идея регионализации могут стать для России выходом из идеологического тупика». А в Якутии в среде интеллигенции культивировали идею формирования региональной общности «людей, живущих по морально‑этическим нормам Севера»370. С уходом Ельцина «областничество» ушло в тень, хотя никуда не делось и сдерживается, скорее, административными рычагами. Напротив, «племя» западников даже в тень не уходило и мобилизуется уже в открытой конфронтации с режимом В.В.Путина. Здесь мысль Р.Шайхутдинова еще более определенна: «То же — с „прозападным народом“: если какая‑то часть народа говорит „Мы хотим в Европу“ (как было на Украине), то для того, чтобы этому противостоять, должен возникнуть другой народ, который заявляет: „Мы не хотим в Европу, мы хотим здесь жить и жить по‑своему, а не по европейски“. И снова, в условиях такого взаимодействия появляется необходимость во власти… Но если мы выяснили, что противостоять возможным сценариям потери власти в России могут только такие народы, стоящие за единство и целостность России и за сохранение ее суверенитета на основе сформированного в России типа порядка — то мы должны себе задать вопрос: есть ли те, кто может составить собой такой народ? Есть ли у нас сильное общественное движение, которое будет говорить, что Сибирь — это Россия, мы и есть Россия, наша задача развивать ее? Есть у нас антизападное движение, такое, которое было бы против глобализации, против навязывания европейских стандартов?» И в конфликте с «западниками» большевики стали организационным воплощением воли народа, желавшего жить в России. Этим многонациональным народом Красная Армия воспринималась как своя армия. При Временном правительстве Украина отделилась от России — западники‑либералы буквально разгоняли народы. Глава образованного Украинской Центральной Радой правительства (Директории) В.К.Винниченко в воспоминаниях, изданных в Вене в 1920 г., признает «исключительно острую неприязнь народных масс к Центральной раде» во время ее изгнания в 1918 г. большевиками, а также говорит о враждебности, которую вызывала проводимая Радой политика «украинизации»: «Ужасно и странно во всем этом было то, что они тогда получили все украинское — украинский язык, музыку, школы, газеты и книги». Речь шла о том, что этот народ желал жить в России и «жить по‑своему, а не по европейски». В тот исторический момент эту возможность и давал советский проект. Этот цивилизационный смысл большевизма тогда прекрасно понимали и западники, и традиционалисты. В том числе на Западе. Вальтер Шубарт в своей известной книге 1938 г. «Европа и душа Востока» пишет: «Самым судьбоносным результатом войны 1914 года является не поражение Германии, не распад габсбургской монархии, не рост колониального могущества Англии и Франции, а зарождение большевизма, с которым борьба между Азией и Европой вступает в новую фазу… Дело идет о мировом историческом столкновении между континентом Европы и континентом России … То, чего Запад боится, — это не самих идей, а тех чуждых и странных сил, которые за ними мрачно и угрожающе вырисовываются, обращая эти идеи против Европы. Большевистскими властителями тоже руководит настроение противоположения Западу. То, что случилось в 1917 году, отнюдь не создало настроений, враждебных Европе, оно их только вскрыло и усилило. Между стремлениями славянофилов и евразийцев, между лозунгами панславизма и мировой революции разница лишь в методах, но не в цели и не в сути. Что касается мотивов и результатов, то все равно, будут ли призываться к борьбе славяне против немцев или пролетарии против капиталистов. В обоих случаях мы имеем дело с инстинктивной русской попыткой преодолеть Европу»371. Говоря о нынешнем состоянии этого протонарода, который должен встать и защитить целостность и культурную идентичность России, Р. Шайхутдинов приходит к пессимистическому выводу: «Кто может составить собой такой народ?.. Вопросы — риторические. Даже возможность таких движений с трудом мыслится российским человеком. И это свидетельствует о том, что такое, как в Киргизии — элементарно возможно в России. Если движение пенсионеров или дальневосточных сепаратистов догадается сказать, что они — народ, а власть — антинародная, то они смогут, собрав пару тысяч человек, вышвырнуть власть из ее кабинетов. При этом вокруг будут стоять толпы зевак, которые, как в октябре 1993 г. будут считать, что все эти игры — не их дело. Но сегодня ситуация может стать значительно драматичнее. Сегодняшняя архаическая власть в России эту дыру в принципе не закрывает. И как только пойдет какое‑то финансирование и любые силы, заинтересованные в том, чтобы сбросить нынешнюю власть, поймут эту схему — она сработает на все сто процентов. Ведь нет народа (и он не формируется), который бы сказал, что мы хотим быть Россией. Больше того: всех тех, кто сейчас говорит такого рода вещи, во многом справедливо считают националистами и шовинистами. А значит, демотехническая задача только усложняется: надо создавать, формировать не просто народ, который заинтересован в сохранении России и тех порядков, которые регулируют нашу жизнь, но и является современным, модным и осмысленным. Но может ли существующая российская власть взяться за решение этой задачи? Очевидно, что нет. Мы должны вырастить, создать, вылепить российский антизападный народ, российский антиисламистский народ, выступающий за светский характер российского общества. И только тогда, когда в трудный момент он сможет противостоять иным общественным силам, мы поймем, что власть в России — современная и прочная»372. Последний абзац отвергает пессимизм предыдущих. Раз мы должны — «вырастить, создать, вылепить» — то и следует это делать. Нет гарантии успеха, но нет и оснований для фатализма. Мы находимся в состоянии неустойчивого равновесия, и победит тот, кто вовремя и точно приложит пусть небольшие, но целеустремленные силы. Мы считаем, что сообщество, имеющее черты российского державного народа, может возникнуть за достаточно короткий срок. Оно уже почти созрело и ждет лишь «затравки», чтобы пошла его кристаллизация. Все ждали, что такой затравкой станет после 2000 г. команда В.В.Путина, но, к сожалению, не получилось. Будем действовать сами. Чтобы действовать, надо ответить на ряд вопросов. Каковы могут быть организационные формы, в которых это сообщество будет представлено на политической арене? В каких отношениях оно должно быть с властью, чтобы выполнить свою хотя бы первую миссию — принять в себя энергию “оранжевой революции” и перенаправить ее не на разрушение, а на укрепление России? Эту организационную форму с большой натяжкой можно назвать привычным словом “партия”. Партии (от слова “часть”) есть порождение буржуазных революций, когда сословное общество с его стабильной структурой распределения прав и обязанностей уступало место классовому гражданскому обществу. Партии представляли интересы разных социальных групп в обществе “войны всех против всех”. Эта роль партий отражена в теориях классовой борьбы как части формационного подхода к пониманию общества. Этот процесс шел и в России периода раннего капитализма (начало ХХ века) — возник спектр “классовых” партий — кадеты и октябристы, эсеры и социал‑демократы. С активным участием Запада (через политическое масонство) готовилась и “оранжевая” революция февраля 1917 г. с опорой на социальное недовольство практически всех классов и сословий. Но в противовес этим партиям возникли и совсем иные политические организации — “партии нового типа”, целью которых было действие, предотвращающее разделение народа на классы. С точки зрения либералов и всего “оранжевого” масонства, это были партии контрреволюционные. Одна из этих “партий”, Союз русского народа, была консервативной (и даже реакционной). Она была полностью лояльна к монархической власти и пыталась выполнить безнадежную программу — остановить революцию. Другая “партия”, большевики, интуитивно (и вопреки ее официальной доктрине марксизма) “оседлала” архаический крестьянский коммунизм подавляющего большинства населения России и, вобрав в себя энергию “оранжевой” революции, перенаправила эту энергию на восстановление российской государственности, реставрацию империи и даже, в новых формах, самодержавия. “Классовые” партии в союзе с Западом попытались преодолеть этот проект в Гражданской войне, но безуспешно. М.Агурский пишет в важной для нас книге: «Если до революции главным врагом большевиков была русская буржуазия, русская политическая система, русское самодержавие, то после революции, а в особенности во время гражданской войны, главным врагом большевиков стали не быстро разгромленные силы реакции в России, а мировой капитализм. По существу же речь шла о том, что России противостоял весь Запад. Это не было неожиданностью, и дело было даже не в самой России, а в потенциях марксизма, который бессознательно локализовал мировое зло, капитализм, географически, ибо капитализм был достоянием лишь нескольких высокоразвитых стран. По существу, капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада. Еще больше эта потенция увеличилась в ленинизме с его учением об империализме. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Как только Россия осталась в результате революции одна наедине с враждебным капиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбу национальную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россия противостояла западной цивилизации»373. По своему отношению к России как цивилизации черносотенцы и большевики были партии родственные, имевшие целью разрешение противоречия не классового, а цивилизационного типа (только в этом случае разрешались и социальные противоречия). Кадеты даже называли большевиков красной сотней. Именно поэтому наша западническая либеральная часть интеллигенции питает совершенно иррациональную ненависть именно к этим двум культурно‑политическим течениям — черносотенцам и большевикам. Она благосклонно относится к кровавым террористам эсеров, к разрушительному пафосу анархистов, к тоталитарному революционизму Троцкого или марксистскому социализму меньшевиков. Но цивилизационный вектор черносотенцев и большевиков, их отрицание западного либерализма делают их исчадиями ада — и создаются черные мифы, которые лелеет подсознание российского «демократа» (да и западного тоже). Черносотенцы и большевики разными способами пытались преодолеть одну и ту же угрозу — втягивание России в зону периферийного западного капитализма с утратой ее цивилизационной идентичности (отсюда следовали и прямые социальные угрозы для главного сословия России — крестьянства). М.Агурский писал: «Имеются свидетельства, что вскоре после революции и даже за некоторое время до нее массовый элемент правых партий перешел в основном к большевикам. Московский священник С. Фрязинов писал в конце 1917 года, что под флагом большевизма „объединились люди двух крайних лагерей. С одной стороны, мы знаем, — говорит Фрязинов, — что вся рабочая молодежь и матросы Балтийского флота, всегда примыкавшие к крайним левым течениям, составляют основное ядро большевиков, но с другой, ни для кого не секрет, к ним примыкают и все те громилы, которые раньше представляли из себя грозную и вместе с тем грязную армию т.н. черносотенцев“. Уже перед Февралем 1917 г. черносотенцы практически исчезли в столицах, влившись в революцию. Вот одно письмо, перлюстрированное полицией 12 января 1917 г.: «Сегодня вот что было: группа фабричных рабочих — мужчин и женщин — пошли на Театральную и Красную площади… говорят, что скоро будет большой бунт. Рабочие говорят, что если поднимут восстание, то студенты тоже поднимутся, радуются, что теперь нет черносотенцев, что все идут за народ. Прошли те времена, когда мужики студентов с Каменного моста в Москву‑реку бросали за то, что те были против правительства; теперь правительство последние деньки доживает». Сами правые осознали этот сдвиг еще раньше. Председатель правой фракции Госдумы А.С.Вязигин писал князю Д.П.Голицыну 30 ноября 1915 г.: «Трудно сказать, кто более революционно настроен, правые ли низы или левые интеллигентные круги. Характерно, что недовольство объединяет и тех, и других»374. Если бы образованный слой России с середины ХIХ века не был так проникнут евроцентризмом (в версии либерализма и марксизма), что позволило бы раньше созреть партиям “цивилизационной” (а не классовой) борьбы, то Россия избежала бы Гражданской войны (а может быть, и свержения монархии, о чем размышляли и консерватор Леонтьев, и “стихийный сталинист” Солоневич). Если бы большевики не были вынуждены принять жесткую марксистскую фразеологию, к ним примкнуло бы множество людей из «привилегированных» сословий, которые цивилизационно были не просто близки к советскому проекту, но жаждали его. От активного участия в советском строительстве на первом, самом трудном этапе не были бы отстранены едва ли не большая часть купечества, буржуазии, духовенства и старой русской интеллигенции. Тогда такой возможности история нам не дала. Только марксизм мог в тот момент соединить мировоззренческую матрицу русского общинного коммунизма с рациональностью Просвещения. И только этот новый «образ истинности», соединивший идею справедливости с идеей развития, позволил России вырваться из исторической ловушки периферийного капитализма и совершить рывок, на инерции которого мы протянули еще целых полвека после Второй мировой войны. Партия большевиков строилась в соответствии не с формационным, а с цивилизационным подходом — и уже на первых этапах стала «орденом меченосцев», а не торговцем на политическом рынке программ и голосов. Природа большевиков видна и в том, что в ходе дальнейшего развития советского общества КПСС вообще перестала быть партией в строгом смысле слова, а стала чем‑то вроде постоянно действующего собора, т.к. включала в себя представителей всех “сословий” и профессий, всех национальностей и всех местностей. “Классовая” оппозиция была из нее вычищена, даже с удивительной избыточной жестокостью. Эта партия отражала структуру общества и тип власти, сложившиеся в российской цивилизации в ХХ веке. Опыт последних 15 лет показал, что в РФ не произошло разделения общества на враждующие классы — “новые русские” выделились в особый малый народ, квази‑этнос. Социокультурные архетипы большинства населения России оказались очень устойчивыми, и гражданского общества западного типа не возникает — не сложилось той многопартийной системы, о которой говорили демократы в начале 90‑х годов. Предполагалось, что система таких партий «нарежет» общество по социальным интересам, на классы. Этого не произошло, и реально в качестве партий мы имеем два осколка КПСС — “Единую Россию” (“КПСС от райкома и выше”) и КПРФ (“КПСС от райкома и ниже”). Остальные партии, возникшие при временном сдвиге интеллигенции к социал‑демократии и либерализму, сникли. Построение власти на многопартийной основе было с недоверием воспринято в массовом сознании. В 1995 г. ВЦИОМ опубликовал большой обзор результатов социологических опросов “Мониторинг перемен: основные тенденции”. Вывод таков: “И старая, и новая идеологическая мода побуждает добрую половину респондентов склоняться к признанию несовместимости отечественного образа общественной жизни с “западной демократией”. Сравнение двух замеров, разделенных полутора годами, — да еще какими [замеры делались в июне 1993 г. и в октябре 1994 г.]! — показывает, что перед нами не просто показатель настроения, а установка, что‑то вроде канона общественного сознания россиян. Это не усредненная, а поистине универсальная установка, разделяемая — в неодинаковых, впрочем, пропорциях относительным и абсолютным большинством практически во всех наблюдаемых категориях респондентов”. В 1994 г. 33% опрошенных посчитали, что “многопартийные выборы” принесли больше вреда, и 29% — что больше пользы. С тех пор отношение изменилось несущественно. За последние годы происходит преодоление мировоззренческого раскола общества и даже идейно‑политического разделения, группы населения опять стягиваются в народ. Радикальная группа «новых русских» превратилась в маргинальную. Руководитель аналитического отдела ВЦИОМ Л. Бызов сообщает: «Лишь 26,2% опрошенных считают фактор идейных и партийных различий в обществе „весьма значимым“, а 33,5% — вообще „малозначимым“… Продолжалась за минувший год и деградация традиционного идейно‑политического деления общества по принципу „левые“ — „правые“ — „патриоты“. В середине 90‑х гг. более 65% россиян готовы были отнести себя к одной из этих групп. Сегодня только чуть менее 37% опрошенных идентифицируют себя с одним из этих направлений… Гораздо больше тех, кто ищет что‑то среднее между всеми этими направлениями (24,9%) или вообще не видит себя в рамках предложенного деления (32,0%)». Маргинальной стала и право‑либеральная субкультура, ее вес в обществе многократно преувеличивается СМИ в результате ее положения во власти и в среде крупного капитала. На деле затягивается, зарастает и раскол на «правых» и «левых». Волошин верно писал в стихотворении «Русская революция»:
Но жизнь и русская судьба Смешали клички, стерли грани ……………………………… Мы все же грезим русский сон Под чуждыми нам именами.
Л. Бызов пишет: «Среди „левых“ лозунгов… с большим преимуществом (46,8%) доминирует „правая“ интерпретация „левой“ идеи — это сильное государство, заботящееся о всех своих согражданах. Запрос на социальную справедливость в этом случае обращен не к обществу, а к сильному государству, к власти. И поэтому, если исходить из наиболее распространенной европейской традиции, это направление не может быть названо однозначно „левым“. Собственно же „левая“ идеология, характеризующаяся такими лозунгами, как социальная справедливость, равные права и возможности, самоуправление, имеет значительно меньше сторонников (16,3%)»375. В целом, можно с уверенностью сказать, что создание в РФ (и шире — в РФ, на Украине и в Белоруссии) новой большой “квази‑партии”, построенной исходя из представлений цивилизационного (а не формационного) подхода, возможно и необходимо. Именно эта партия и создаст организационную основу, на которой соберется и обретет самосознание российский державный народ. Культурные и интеллектуальные силы, привлеченные этой партией, и станут «будителем» этого народа. Мы говорим прежде всего о республиках со славянским, в большинстве, населением потому, что в первую очередь перед РФ, Украиной и Белоруссией в полной мере и с очевидностью встала угроза расчленения и утраты своей государственности и культурной идентичности. Победа “оранжевой” революции в РФ будет означать моментальное изъятие у нее ядерного оружия и остатков научного потенциала, после чего демонтаж православных славянских стран будет проведен форсированным темпом. Эта угроза более или менее отчетливо осознается большинством населения, однако это осознание не может быть преобразовано в политическую волю в рамках нынешней системы партий. По многим признакам видно, что уже полностью созрела социальная база для организации, которая сформулировала бы эту угрозу и возможности ее преодоления в ясных понятиях и в политической программе. При появлении “зародышей кристаллизации” такой партии и издания первых программных документов процесс ее наполнения пошел бы очень быстро. Создание такой массовой организации резко изменило бы весь ход событий в РФ и СНГ. Сразу была бы снята опасность распространения “оранжевых” революций и погружения РФ в новый период хаоса и массовых страданий. Власть, получившая реальную поддержку и в то же время подвергнутая гражданскому давлению, смогла бы (и была бы вынуждена) постепенно восстановить суверенитет РФ и отцепиться с крючка США. Именно постепенное восстановление государственности и хозяйства, на которое еще дает кредит времени население, позволило бы предотвратить назревающее разрушительное социальное противостояние, не имеющее шансов перерасти в конструктивную революцию. Если власть в данный момент не пойдет на компромисс с этими чаяниями народа и “затопчет” (или подомнет под себя) ростки этой новой организации, то она встанет перед дилеммой, обе части которой загонят страну в разные, но фатальные тупики. Или власть сразу капитулирует и “сдаст” государство какому‑то “российскому Ющенко” (в него может переодеться и сам В.В.Путин) — тогда процесс демонтажа РФ пройдет без заминки. Или на какой‑то момент власть сумеет отсрочить “оранжевую” революцию — с тем, чтобы через пару лет она разразилась в гораздо более разрушительной форме. Если власть РФ уже повязана с правящей верхушкой США обязательством подавлять зародыши подобных инициатив и выполнит эти обязательства, то этот исторический шанс будет упущен, а следующая попытка, если вообще окажется возможной, будет совершаться уже в ходе “оранжевой” революции, с гораздо большим риском гибели российской государственности. Социальную базу новой партии составят все те группы, которые перечислены в гл. 20 в качестве естественных противников «оранжевой» революции. На первом организационном этапе наиболее мобильными, видимо, будут служащие госаппарата (прежде всего связанные с жизнеобеспечением населения и безопасностью государства), часть научно‑технической интеллигенции, крестьянства и студенчества. Затем, если будет наглядно показано, что программой партии является не консервация нынешнего состояния РФ, а его преодоление через “революцию без катастрофы” (альтернативную “оранжевой”), то партию поддержат существенные доли всех общественных групп. Программа‑минимум этой «горизонтальной» партии, пересекающей линии раздела кусков нынешней политической системы, — преодоление угрозы «оранжевой» революции через «встречное» движение. Об этой программе‑минимум Е.Холмогоров пишет так: «России нужна полноценная тактика противодействия “импортной” революции. Тактика, которая приведет не к национальному расколу и политической катастрофе, а к национальному единству и укреплению суверенитета страны. Спровоцированный агентами “политического самоубийства” во власти социальный кризис должен быть развернут в противоположную сторону — не к разрушению, а к укреплению нации. И народ не должен в этой ситуации допустить “самоубийства власти”, распада государственности и фактического ухода политической системы от ответственности за взятые ею обязательства. “Политический дефолт” должен быть для власти невозможен. Российская государственность должна сохраниться и обновиться, ни одна из внешних сил не должна получить полного контроля над российской политической жизнью и не может приобрести права самовольно смещать и назначать власть в России. Для того, чтобы этого добиться, необходимо следующее: 1. Власть должна отказаться от гипноза неизбежности заказанной Вашингтоном “революции” и обратиться вместо мнимого источника легитимности — “мирового сообщества” и “цивилизованного мира”, — к единственному подлинному ее источнику, — народу России, русской нации. Решительно опираясь на силу нации, государство может сохранить свой суверенитет сколь угодно долго. 2. Должны быть со всей решительностью изолированы от власти все агенты “политического суицида”, то есть те, кто провоцирует и нагнетает социально‑политический конфликт, руководствуясь принципом “чем хуже, тем лучше”. Единственным критерием сохранения чиновничества у власти должна быть не преданность текущему начальству, которая вполне сочетается со способностью “слиться” в решающую минуту. Единственным критерием сохранения у власти, должна быть готовность защищать государство и нацию до последнего»376. В других терминах формулирует эту задачу М.Чернов — как задачу «пересборки» самого властного аппарата, отрыва его от «народа» горбачевско‑ельцинской антисоветской революции. Он пишет: «По словам экспертов RBC daily, единственный способ справиться с ситуацией — очистить госаппарат и администрацию президента от ставленников олигархических группировок и прекратить „шизофреническую политику“. „Руководству пора определиться. Сейчас проводится две взаимоисключающих политики — линия на укрепление государства и либеральные реформы. Нельзя работать с командной, где две части противоположны друг другу“, — считает Горюнов. Согласен и Собянин: „Либеральные реформы никак не вписываются в контекст восстановления российского государства“377. Как известно, никакая цель не достигается, если вместе с ней не ставится цель более высокого уровня. Преодолеть угрозу «оранжевой» революции можно только в том случае, если российский державный народ предложит «народам‑сепаратистам» проект жизнеустройства, снимающий те причины, которые толкают людей к поддержке «оранжевых» проектов. Соблазнители — Саакашвили, Ющенко и пр. — находят отклик потому, что обещают хотя бы иллюзию какого‑то выхода из постсоветской безысходности. Продолжение шизофрении «переходного периода» становится невыносимым, и люди тянутся за дудочками крысоловов. Собрав из раздробленных частей общества новое тело большого народа, станет возможным осуществить революционный выход из этой ситуации. При этом угроза «оранжевой» революции будет устранена походя, ее энергия вольется в революцию возрождения российской государственности. Такую революцию может совершить только народ, а не класс и не партия. Потому что теперь уж точно придется пройти по лезвию ножа — вырваться из удавки, тянущей Россию на периферию Запада, не вступив в антагонистический конфликт с этим самым Западом. Ведь «антиоранжевая» революция санкции Запада не получит, и Сорос ее финансировать не будет. Возможно ли это? В классическом варианте невозможно, потому что на этапе становления современного общества революции легитимировались только насилием — гильотиной. Но классическое время прошло, «антиоранжевая» революция должна быть тоже революцией постмодерна. М.Ремизов пишет: «Возможна ли революция без внешней санкции? Разумеется. Но революция принципиально не “бархатная”. В случае классической революции механизмом становления толпы в качестве народа является насилие… Собственно, политическое насилие является единственным способом “самоучреждения” народного суверена из стартовой ситуации “небытия”. Но именно на политическое насилие и наложено табу в рамках логики “бархатных революций”. Они происходят в ситуации, когда, во‑первых, действующая власть неспособна насильственно защититься от “изненасилования” (как удачно сказал Егор Холмогоров) со стороны технично организованной толпы. А во‑вторых, и сама толпа неспособна “в борьбе обрести право свое”, право быть народом, право создавать право. Эта неспособность имеет общий источник: принятие логики мировой империи». Да, революция во спасение возможна для России только как отрицание «логики мировой империи». Но этого от нее и ждет большинство человечества, включая и большую часть европейцев и американцев. США со своей имперской логикой и стоящим за ней безумным проектом «золотого миллиарда» зашли в тупик и все больше превращаются в «сверхдержаву‑изгоя». Восстановление России как культурной и геополитической реальности разорвет этот порочный круг. Проект этого революционного восстановления не будет нести уже мессианского проекта Просвещения в его марксистском варианте — глобализации через пролетарскую революцию. Ошибочная идея универсализации мира на основе единой модели жизнеустройства преодолевается, мир будет устойчивой системой только как «симфония народов». Такой проект получит внешнюю поддержку, он необходим для выхода из тупика всеобщего кризиса индустриализма. И эта внешняя поддержка не втянет нас ни в какой блок и ни в какую периферию. Трудно и опасно идти по лезвию ножа, многие сорвутся. Но не идти — гибельно для всех. Без России нам нет места на земле как народу.
Date: 2015-11-13; view: 246; Нарушение авторских прав |