Символистская поэтика и природа образности

Одной из самых утонченных эпох в истории русской культуры», эпохой «творческого подъема поэзии и философии после периода упадка» называл Н.А. Бердяев «культурный ренессанс начала века». «Вместе с тем, — писал философ о том времени, — русскими душами овладели предчувствия надвигающихся катастроф. Поэты видели не только грядущие зори, но и что-то страшное, надвигающееся на Россию и мир»[5].

Символическая поэзия самими символистами воспринимается как нечто большее, нежели только искусство, — как «результат синтеза, давшего слияние поэтического с научно-философским началом высшего рода»[6]. «Поэзия как касание к сверхчувственной реальности, граничит с чудотворством <…> Ее истина где-то выше человеческих умственных и моральных категорий. Обольщенный величием своего признания поэт-символист почитал себя членом высокого ордена, жрецом, не только метафорически; поэтическое творчество, обращаясь из искусства в тайнодействие, связывало его с судьбой человека на земле, с судьбой всего человечества»[7]. Возвестителем такого понимания символической поэзии можно считать Андрея Белого, самого философски начитанного из поэтов того времени и наиболее преданного философии Владимира Соловьева. Представление о «цельном мировоззрении», в котором нет антиномии научного и художественного мышления, точного и гуманитарного знания, А. Белый связывал с понятием «символизм», с категорией символа. Само слово «символ» он «производил» от глагола «сюмбалло» (συμβάλλω греч.), выбирая из множества значений последнего — «соединяю»[8]. Владимир Соловьев в свою очередь, не будучи ярким поэтом, сообщил всей русской поэзии нового века свое мистическое томление и этим связал русскую символическую поэзию с мистикой. «Соловьевцы не только разрабатывали и переносили в современность уже известные мифы, но и мифологизировали реально существующие жизненные ситуации и даже отдельные личности»[9].

Символ (от греческого symbolus – знак, опознавательная примета) есть образ, несущий и аллегоричность, и свое вещественное наполнение, и широкую, лишенную строгих границ, возможность истолкования. Он таит в себе глубинный смысл. Символы - это не изобретения людей, но некие знамения, означающие нечто, принадлежащее божественной действительности. Символ принципиально неоднозначен. Он не дает точного знания о своем содержании, но лишь в большей или меньшей мере намекает на него. По словам В.Брюсова, символ должен «выразить то, что нельзя просто «изречь»[10]. «Мир символов есть мир фикций»[11], «символ есть единство творчества, содержаний, переживаний», - говорит А. Белый в своём труде «Символизм как миропонимание».

Символисты «стремятся к постижению сокровенной жизни сущего. Символ для них не только слово, которое характеризует впечатление от вещи, не объект души художника и его случайной судьбы: символ знаменует реальную сущность вещи»[12]. «Слово у символистов не изображает и не выражает, а знаменует. В этом «знаменовании», в отличие от изображения и выражения, превращавших слово в условный значок для чего-то внешнего ему, сохранялась вся конкретная материальная полнота слова и в то же время возводилась в высшую степень его смысловая значимость»[13]. Символичность и многозначность слова прямо приравниваются к его укорененности в традиции, поэтому символом может становиться любое слово: метель, облака, дорога и т. д. Их повторяемость, закрепленность создают атмосферу мгновенного узнавания: по одному намеку, одной детали мы можем вспомнить их.

В поэтике символизма «помимо такого широко известного компонента, как художественный символ, обнаруживается другой компонент, причем сопоставимый с ним по важности, — художественный синтез»[14], то есть поэзия должна представать не в чистом виде, а в соединении с другим видом искусства: с музыкой, живописью. «Символизм кажется воспоминанием поэзии о ее первоначальных, исконных задачах и средствах» [15].