Если это может Арнольд Палмер, — ответил Иисус, — смогу и я

Иисус размахнулся клюшкой и ... « Плюх !» — мяч упал прямо в пруд. Моисей сделал второй удар, попал прямо на лужайку и вернулся, чтобы понаблюдать за Иисусом. Иисус начал закатывать штанины джинсов.

— Иисус, прошу тебя! — кричит Моисей. — Умоляю тебя, сделай подачу с лужайки. Из пруда подачу можно сделать только чудом!

— Если это может Арнольд Палмер, — ответил Иисус, — смогу и я.

И он зашагал по глади воды. В это время садовник, наблюдавший всю сцену, подошёл к Моисею и спросил:

— Этот парень, что, решил, что он Иисус Христос?

— Если бы! Он решил, что он Арнольд Палмер!

Каждый раз, когда вы найдёте время, хотя бы на несколько минут расслабьте дыхательную систему, ничего больше — расслаблять всё тело не нужно. Сидя в поезде, или в самолёте, или в машине, — никто не заметит, что вы это делаете. Просто расслабьте дыхательную систему. Пусть она работает так, как для неё естественно. Затем закройте глаза и наблюдайте дыхание: вдох, выдох, вдох, выдох ...

Не концентрируйтесь. Если вы попытаетесь концентрироваться, то создадите проблемы, потому что тогда всё начнёт вас отвлекать. Если вы будете концентрироваться, сидя в машине, отвлекать будет шум мотора, отвлекать будет сидящий рядом человек.

Медитация — это не концентрация. Это просто осознанность. Вы просто расслабляетесь и наблюдаете дыхание. Из этого наблюдения ничто не исключается. Машина гудит — прекрасно, примите это. Мимо движется транспорт — хорошо, это часть жизни. Сосед по путешествию храпит рядом с вами — примите это. Ничего не отвергайте. Вы не должны сужать сознание.

Концентрация — это сужение сознания до такой степени, что вы сходитесь в одной точке, а всё остальное должно быть побеждено. Вы боретесь со всем остальным, потому что боитесь потерять это сужение. Может быть, вас это отвлечёт, потревожит. Тогда вам нужно уединение ... — Гималаи. Вам нужна Индия, комната, где вы можете сидеть в молчании, и где никто никогда вас не беспокоит.

Нет, это неправильно — это не может быть процессом жизни. Это самоизоляция. Это даёт хорошие результаты: вы более спокойны, более умиротворены, — но эти результаты временны. Именно поэтому вы снова и снова чувствуете, что тон снова теряется. Как только вы лишаетесь условий, в которых это может случиться, всё теряется.

Медитация, для которой вам нужны определённые предпосылки, для которой должны быть выполнены определённые условия, это вообще не медитация — потому что вы не сможете этого сделать, умирая. Смерть будет невероятным разрушением. Если вас отвлекает даже жизнь, подумайте о смерти. Вы не сможете умереть медитативно, и тогда все усилия будут тщетными, бесполезными. Вы умрёте в напряжении, в тревоге, в несчастье, в страдании и тут же создадите новое рождение такого лее вида.

Пусть смерть будет критерием. Всё, что вы можете сделать, даже умирая, реально — и это можно сделать где угодно; никаких необходимых условий нет. Если есть хорошие условия, хорошо, наслаждайтесь ими. Если их нет, это ничего не меняет. Вы можете это делать даже на рыночной площади.

Не пытайтесь ничего контролировать, потому что весь контроль исходит из ума, и медитация никогда не может быть плодом контроля.

Ум не может медитировать. Медитация — это нечто за пределами ума или вне ума, но никогда не внутри ума. Таким образом, если ум продолжает наблюдать и контролировать, это не медитация; это концентрация. Концентрация — это усилие ума. Она приводит качества ума к кульминации. Учёный концентрируется, солдат концентрируется; охотник, исследователь, математик — все они концентрируются. Это умственное действие.

Вы можете выбрать любое время. Нет необходимости устанавливать определённое время. Используйте любое время, когда вы свободны. В ванной, когда у вас есть десять минут, просто сидите под душем и медитируйте. Утром, днём, четыре или пять раз, небольшие промежутки времени — хотя бы пять минут — медитируйте, и вы увидите, что это будет постоянно давать вам энергию.

Нет необходимости делать это все двадцать четыре часа.

Достаточно чашки медитации; не стоит пытаться выпить всю реку — достаточно чашки чая. И пусть это будет как можно легче. Что легко, то правильно. Пусть это будет как можно более естественно. И не гонитесь за этим — просто делайте каждый раз, когда появляется время. Не вводите этого в привычку, потому что все привычки принадлежат уму, а у настоящего человека, фактически, привычек нет.

Для расслабления нужен полный комфорт. Найдите комфортную позу, сядьте в кресло. Закройте глаза и расслабьте тело. От самых кончиков пальцев ног и до головы ощутите, где внутри вы чувствуете напряжение. Если вы чувствуете напряжение в колене, расслабьте колено. Просто коснитесь колена и скажите ему: « Пожалуйста, расслабься ». Если вы чувствуете напряжение где-то в плечах, просто коснитесь этого места и скажите: « Пожалуйста, расслабься ». Через неделю вы сможете общаться со всем телом. И как только вы начинаете общаться с телом, всё становится очень легко.

Тело не нуждается ни в каком принуждении; его можно убедить. Бороться с телом не нужно — это уродливо, насильственно, агрессивно, и любого рода конфликт только создаст ещё больше напряжения. Никакого конфликта не нужно — пусть правилом будет комфорт. Тело — такой чудесный дар Бога, и бороться с ним — значит отвергать самого Бога. Это алтарь ... все мы вознесены на его алтарь; это храм. Мы в нём существуем и должны как можно лучше о нём заботиться — это наша обязанность.

Таким образом, семь дней ... Поначалу это покажется немного абсурдным, потому что нас никогда не учили разговаривать с телом — но оно способно творить чудеса. Чудеса уже происходят, но мы об этом не знаем. Когда я что-то вам говорю, рука следует за словами в жесте. Я с вами говорю — мой ум что-то вам передаёт. Тело следует за умом. Тело остаётся в резонансе с умом.

Когда вы хотите поднять руку, вам ничего не приходится делать — вы просто её поднимаете. Одной идеи, что вы хотите её поднять, достаточно, чтобы тело последовало; это чудо. Фактически биология или физиология пока не могут объяснить, как это происходит. Потому что идея есть идея; вы хотите поднять руку — это идея. Как эта идея превращается в физическое сообщение руке? И даже никакого времени не требуется — доля секунды; иногда временного промежутка вообще нет.

Например, я с вами говорю, и рука продолжает сотрудничать; временного промежутка нет. Тело словно действует параллельно уму. Оно очень чувствительно — человек должен научиться с ним разговаривать, и можно будет сделать многое.

Таким образом, первое ... Расслабьтесь в кресле, сядьте в темноте или в полумраке, если вам так нравится, но свет не должен быть ярким. Скажите всем, чтобы двадцать минут вас никто не беспокоил, не звонил телефон, вообще ничего ... словно на эти двадцать минут мира нет. Закройте дверь, расслабьтесь в кресле, пусть одежда будет свободной, и нигде ничего не жмёт, и начните чувствовать, где в теле есть напряжение. Вы найдёте много точек напряжения. Их нужно будет расслабить в первую очередь, потому что, если тело не расслаблено, не может расслабиться и ум. Тело создаёт ситуацию для того, чтобы расслабился ум. Тело становится проводником расслабления.

В каждом месте, где вы чувствуете какое-то напряжение, коснитесь тела с глубокой любовью, с состраданием. Тело — наш слуга, и мы ничего ему не платим — это просто подарок. И такой сложный, такой безмерно сложный, что наука пока не смогла создать ничего, подобного телу. Но мы никогда об этом не думаем; мы не любим тело. Напротив; мы на него злы.

И так называемые святые учили людей многим глупостям: что тело — это ваш враг, что тело — это ваша деградация, что тело тянет вас вниз, что тело — это грех; это не грех. Если вы захотите совершить грех, тело поможет, это правда. Но ответственны за это вы, не тело. Если вы хотите медитировать, тело готово помочь вам и в этом. Если вы хотите двигаться вниз, тело последует за вами. Если вы хотите двигаться вверх, тело последует за вами. Тело совершенно ни в чём не виновато. Вся ответственность лежит на вашем сознании — но мы всегда пытаемся найти козла отпущения. Тело явилось одним из самых древних козлов отпущения. Вы можете обвинить его в чём угодно; тело немо. Оно не может дать сдачи, не может ответить, не может сказать, что вы не правы. И, что бы вы ему ни сказали, тело на это никак не реагирует.

Таким образом, охватите всё тело и окружите его любящим состраданием, глубоким сочувствием, заботой. Это займёт, по меньшей мере, пять минут, и вы начнёте чувствовать большую мягкость, расслабление, почти сон. Затем перенесите сознание в дыхание: расслабьте дыхание.

Тело — самая внешняя часть вас, сознание — самая внутренняя, а дыхание — мост, соединяющий их друг с другом. Именно поэтому, когда дыхание прекращается, человек умирает — потому что мост разрушен; теперь тело не может служить вам домом, жилищем.

И когда тело расслабленно, закройте глаза и смотрите на дыхание; расслабьте и его. Поговорите немного с дыханием: « Пожалуйста, расслабься. Будь естественным ». Вы увидите, что как только вы говорите: « Пожалуйста, расслабься », — словно срабатывает едва уловимый переключатель. Обычное дыхание стало очень неестественным, и мы разучились его расслаблять, потому что находимся в постоянном напряжении, и стало почти привычным, чтобы дыхание оставалось напряжённым. Поэтому просто скажите ему, что оно может расслабиться, скажите два или три раза и просто оставайтесь в молчании.

Миллионы людей живут, глядя в зеркало; они думают, что то, что они видят в зеркале, — и есть их лицо. Они думают, что это их имя, тождественность и так далее.

Вам нужно войти немного глубже. Закройте глаза. Наблюдайте изнутри. Будьте в молчании. Пока вы не придёте к точке абсолютного молчания внутри, вы никогда не узнаете, кто вы такие. Я не могу этого вам сказать. Сказать это невозможно. Каждый должен найти это сам.

Но одно я могу сказать точно: вы есть. Нужно только достичь собственного глубочайшего внутреннего ядра, найти себя. И именно этому я учу все эти годы. То, что я называю медитацией, — не что иное как средство к нахождению себя.

Не спрашивайте меня. Не спрашивайте никого. Ответ внутри вас, и, чтобы его открыть, вы должны пойти глубоко внутрь себя. И он так близок — стоит всего лишь развернуться на сто восемьдесят градусов, и вы окажетесь с ним лицом к лицу.

И вы будете удивлены: вы — не ваше имя, вы — не ваша раса, не тело и даже не ум.

Вы — часть целого существования, во всей его красоте, во всём его великолепии, блаженстве, безмерном экстазе. Знать себя — вот всё, что значит сознание.

Тело, само по себе, — ничто. Оно сияет только благодаря тому, что остаётся за пределами тела. Слава тела содержится не в самом теле — это привидение — славой обладает его гость. Если вы забываете гостя, тогда тело — ничто, кроме самопотакания. Если вы помните гостя, тогда любить тело, праздновать тело — это часть поклонения.

Американское поклонение телу бессмысленно. Люди начинают увлекаться здоровым питанием, массажем, рольфингом, тысячей и одним способом пытаются создать в жизни смысл. Но посмотрите им в глаза: там совершенно пусто. Вы видите, что они что-то потеряли. Аромата нет; цветок не расцвёл. Глубоко внутри они похожи на пустыню, — заблудившиеся, не знающие, что делать. Они продолжают что-то делать для тела, но в этом отсутствует цель.

Я слышал историю ...

Розенфельд пришёл домой с довольной ухмылкой на лице.

Никогда не угадаешь, что мне посчастливилось купить, — сказал он жене. — Четыре полиэстровых шины — стальной обод, диагональное рифлёние, белые стенки, повышенная проходимость — и по цене распродажи!

— Ты что, с ума сошёл? — сказала миссис Розенфельд. — Зачем ты купил шины? У тебя же даже машины нет!

— Ну и что? — ответил Розенфельд. — Ты ведь тоже покупаешь себе лифчики?

Центра ещё нет, но вы продолжаете украшать периферию. Это может обмануть других, но не может принести вам осуществлённости. Иногда это может обмануть даже вас, потому что даже собственная ложь, если она повторяется достаточно часто, начинает выглядеть, как правда. Но она не может вас осуществить, не может дать удовлетворённость. Американец изо всех сил пытается радоваться жизни, но никакой радости, кажется, не получается. Помните это: если вы пытаетесь радоваться, ничего не получится. Сама попытка достичь счастья абсурдна — потому что счастье уже есть: вы не можете его достичь. С ним ничего не нужно делать, нужно просто его позволить. Оно происходит, оно всюду вокруг вас; внутри, снаружи — нет ничего, кроме счастья. Ничто другое не реально. Наблюдайте, смотрите глубоко в мир, вглядитесь в деревья, в птиц, в реки, в звёзды, в луну и солнце, в людей, в животных — всмотритесь глубоко: существование состоит из вещества счастья, радости. Существование состоит из блаженства. Ничего делать с ним не нужно; само ваше действие может стать преградой. Расслабьтесь, и оно вас осуществит; расслабьтесь, и оно изольётся в вас; расслабьтесь, и оно наполнит вас до краев.

Американец напряжён. Напряжение возникает, когда вы за чем-то гонитесь; расслабление — когда вы что-то позволяете.

Американец гонится, гонится изо всех сил, пытаясь что-то получить от жизни, пытаясь выжать из жизни всё. Ничего из этого не получается, потому что так не бывает. Нельзя ничего выжать из жизни; ей следует сдаться. Нельзя победить жизнь. Нужно быть достаточно храбрым, чтобы позволить жизни победить себя. В этом случае победа — в поражении, и попытки одержать победу не приведут ни к чему, кроме окончательного, полного поражения.

Жизнь нельзя победить, потому что целое не может быть побеждено частью. Всегда оказывается так, что маленькая капля пытается победить океан. Да, маленькая капля может упасть в океан и стать океаном, но не победить океан. Фактически упасть в океан, соскользнуть в океан — единственный способ победить.

Американец пытается найти счастье, отсюда его чрезмерная озабоченность телом. Это почти одержимость. Его отношение вышло за рамки заботы, оно стало одержимостью: постоянные размышления о теле, те или другие действия, все возможные мероприятия ... Его усилия устремлены в том направлении, чтобы установить связь со счастьем посредством тела. Это невозможно.

И второе: американский ум склонен к соревнованию. Необязательно вся эта забота значит, что вы действительно любите тело; это может просто значить, что вы соревнуетесь с другими. Поскольку что-то делают другие, делаете и вы. Американский ум — самый поверхностный и амбициозный ум, который только бывает в мире. Это очень грубый, практический ум. Именно поэтому в Америке бизнесмен может стать основой всего уклада жизни. Всё остальное меркнет на заднем плане; бизнесмен, человек, контролирующий деньги, оказывается основой всего. В Индии основой всего служат брамины — искатели Бога. В Европе основой всего служат аристократы — культурные, образованные, бдительные, сонастроенные с тонкими нюансами жизни: музыкой, искусством, поэзией, скульптурой, архитектурой, классическим танцем, языками, латынью, греческим. Аристократ, веками воспитывавшийся на тонких ценностях жизни, составлял в Европе центр жизненного уклада. В Советской России основа жизненного уклада — пролетариат ... человек отверженный, угнетённый, человек физического труда является центром реальности ... В Америке — это бизнесмен, контролирующий деньги.

Деньги — это царство соревнования. Вам не нужна культура, нужно только иметь деньги. Не нужно знать ничего о музыке, не нужно знать ничего о поэзии. Не нужно знать ничего об античной литературе, об истории, религии, философии — нет, ничего этого не нужно. Если у вас большой счёт в банке, вы значительны. Именно поэтому я говорю, что это самый поверхностный ум, который только существует в мире. И этот ум всё обращает в коммерцию. Этот ум находится в постоянном соревновании. Даже если вы покупаете картины Ван Гога или Пикассо, вы их покупаете не ради Пикассо. Вы их покупаете потому, что купили соседи. У них в гостиной висит картина Пикассо, как вы можете себе позволить её не иметь? Вы должны её иметь. Может быть, вы ничего не знаете — может быть, не знаете даже, как её повесить, какой стороной кверху ... Потому что это определить непросто, если речь идёт о Пикассо, — картина висит, как надо, или вверх ногами? Может быть, вы даже не знаете, действительно ли это настоящий Пикассо. Может быть, вы вообще на неё не сморите, но только потому, что она есть у других, и все говорят о Пикассо, вы должны тоже показать свою культуру. Вы просто показываете деньги. И всё, что стоит дорого, становится важным; всё, что стоит дорого, считается важным.

Деньги и соседи кажутся для людей единственным решающим критерием, определяющим всё: их машины, их дома, их картины, их украшения. Люди устраивают в ванных сауны, и не потому, что любят тело, — необязательно, — но потому, что это модно; это есть у всех. Если у вас этого нет, вы покажетесь бедным. Если у каждого есть дом на холмах, он должен быть и у вас. Может быть, холмы не доставляют вам никакого удовольствия; может быть, вы там просто скучаете. Или вы берёте с собой телевизор и радио и просто слушаете там то же самое радио, что и дома, и смотрите те же самые программы по телевизору. Какая разница, где вы сидите — на холмах или дома в гостиной? Но эти дома есть у других. Нужен гараж на четыре машины; он есть у других. Может быть, у вас нет четырёх машин ... Я слышал ...

Всю жизнь старый Люк и его жена пользовались славой самых скупых людей в долине. Прошло несколько месяцев после смерти Люка; его жена тоже умирала. Она позвала соседку и сказала слабым голосом:

— Рути, похорони меня в чёрном шёлковом платье, но прежде чем его на меня надеть, вырежи спину и сделай из неё новое платье. Материал хороший, жалко, если он пропадёт.

— Как же можно, — сказала Рути. — Когда вы с Люком подниметесь по золотой лестнице, что скажут ангелы, если у тебя на платье не будет спины?

— На меня смотреть никто не будет, — сказала она. — Я похоронила Люка без штанов.

Внимание всегда на другом — Люк окажется без штанов, и все будут смотреть на него. Американца интересует другой ...

Вы когда-нибудь видели ребёнка, который просто бегает, кричит, танцует без всякой причины? — потому что у него ничего нет. Если его спросить: « Почему ты так счастлив ?» — он не сможет ответить. На самом деле он подумает, что вы сошли с ума. Нужна ли какая-нибудь причина, чтобы быть счастливым? Его шокирует сама возможность появления « почему ». Он пожмёт плечами и пойдёт своей дорогой, продолжая по-прежнему петь и танцевать. У ребёнка ничего нет. Он ещё не премьер-министр, он не президент Соединённых Штатов, он не Рокфеллер. Ему ничто не принадлежит — может быть, несколько раковин или камешков, которые он собрал на берегу моря, не более.

Жизнь американца кончается, когда кончается жизнь. Когда тело кончается, кончается и американец. Поэтому американец очень боится смерти. Из страха смерти американец пытается, как только возможно, продлить себе жизнь, иногда доходя в этом до абсурда. Сейчас есть много американцев, которые просто ведут растительное существование в больницах, в приютах для душевнобольных. Они не живут; они давно уже как мёртвы. Жизнь в них поддерживается врачами, лекарствами, современным оборудованием. Так или иначе, им удаётся продолжать цепляться ...

Страх смерти так велик: как только вас не станет, вас не станет навсегда, и ничего не останется — потому что американец знает только тело, ничего больше. Если вы знаете только тело, вы очень бедны. Во-первых, вы будете оставаться в вечном страхе смерти, а человек, который боится умереть, боится и жить — потому что жизнь и смерть так связаны, что если вы боитесь умереть, то будете и бояться жить. Именно жизнь приносит смерть, и, если вы боитесь смерти, как вы можете по-настоящему любить жизнь? В вас будет страх. Именно жизнь приносит смерть; вы не можете жить её тотально. Если смерть кладёт конец всему, если таково ваше представление и, понимание, ваша жизнь будет жизнью гонки и преследования. Поскольку смерть приближается, вы не можете быть терпеливыми. Отсюда американская мания скорости: всё должно быть как можно быстрее, потому что смерть приближается, и до смерти нужно попытаться успеть как можно больше. Прежде чем умереть, нужно постараться набить своё существо как можно большим количеством опытов, потому что, когда вы умрёте, вы умрёте.

Это создаёт острое чувство бессмысленности, и, конечно, душевную боль, тревогу. Если нет ничего, что может пережить тело, тогда ничто из того, что вы делаете, не может быть глубоким. Тогда ничто из того, что вы делаете, не может принести удовлетворённости. Если смерть положит конец всему, и ничто не выживет, в жизни не может быть никакого смысла и никакой важности. Тогда это сказка, рассказанная идиотом, полная ярости и шума, ничего не значащая.

Баул, сознательный человек, знает, что он — в теле, но он — не тело. Он любит тело; это его жилище, его приют, его дом. Он не против тела, — потому что глупо быть против собственного дома, — но он и не материалист. Он — земной человек, но не материалист. Он очень реалистичен, не материалистичен. Он знает, что в смерти ничто не умирает. Смерть приходит, но жизнь продолжается.

Я слышал ...

Погребальная служба завершилась, и Дезмонд, агент похоронного бюро, обнаружил, что рядом с ним стоит какой-то пожилой господин.

— Родственник усопшего? — осведомился он.

— Так и есть, — ответил старик.

— Сколько вам лет?

— Девяносто четыре.