Часть IV. КАТ ЛЕСЛИ

Дождик моросил без перерыва, но Катриона настояла на том, чтобы ехали не останавливаясь до самого Эдинбурга. Графиня отказалась ночевать в таверне и только дважды пожелала устроить краткий привал, чтобы лорд Хоум с его людьми смогли освежиться и облегчиться. Печальная путешественница не брала в рот ни крошки, выпив за всю дорогу лишь чашку вина, которое, по указанию лорда Хоума, хозяин таверны приправил яйцами и пряностями.

Кузен лорда, ехавший в этом же отряде, заметил:

– Надеюсь, тебе удастся доставить ее в Эдинбург живой. Позади у тебя Ботвелл, а впереди – король, и не хотел бы я оказаться на твоем месте, Сэнди, если с ней что‑нибудь случится.

– Она доедет, – угрюмо сказал Хоум. – Хотя бы для того, чтобы иметь удовольствие плюнуть в лицо королю.

Смелая же это девка – Кат Лесли.

В туманный и холодный предрассветный час всадники прибыли в Эдинбург. Тут уже лорд Хоум посчитал остановку обязательной.

– Кто‑нибудь, – сказал он Катрионе, – должен сейчас отправиться во дворец и сообщить королю, что ты здесь.

Он непременно хотел тебя видеть.

Катриона не стала спорить, и Хоум послал с этим поручением своего кузена, потихоньку дав ему наказ – заехать к Гленкерку и уведомить графа о прибытии жены, а только затем уже следовало направиться в Холлируд и оповестить короля.

Лорд Хоум проводил Катриону в свой городской дом, где прислуга разожгла для них теплый огонь и приготовила славный завтрак.

– Надо что‑нибудь поесть, милая Кат, – озабоченно сказал Хоум.

– Сэнди, мне ничего в горло не лезет, но прикажи, пусть сделают еще этой винной смеси. И еще я хочу принять горячую ванну. Я совсем закоченела, да и не пристало появляться перед королем и вонять дорогой. Пусть кто‑нибудь из твоих людей внесет в дом мою дорожную суму. Там смена белья.

Голос Катрионы был спокоен, просьба – разумна, но глаза ее лихорадочно горели.

Дав указания своим людям, Хоум обнял графиню и спросил:

– С тобой все в порядке. Кат?

– Не старайся проявлять доброту, Сэнди, – мягко отстранила она его. – Иначе я совсем сломаюсь, а я не могу себе это позволить, пока не увижу Джеми.

Перед камином установили сидячую ванну и отгородили ее ширмой. Маленькая девушка‑горничная вынула из сумы брусок душистого мыла и помогла Катрионе принять ванну. Когда графиня вышла из‑за ширмы, Хоум тихо присвистнул – и восхищенный, и пораженный.

– Господи, любовь моя! Неужели ты собираешься предстать перед Джеймсом в таком виде?

На ней было платье из черного бархата с глубоким вырезом и длинными узкими рукавами, отделанными красным кружевом. Выпуклые груди изящно облегал хепберновский плед, прихваченный на плече крупной золотой булавкой с сияющим изумрудом. На шее висела подвеска с золотым хепберновским львом, подаренная графине Ботвеллом.

– Ты что, думаешь, король будет возражать, если я покажу, кому отдано мое сердце? – спросила Катриона.

– Черт возьми, ты же сама знаешь, что будет! Ты ничего не добьешься, Кат, если будешь его дразнить!

– Но ничего и не потеряю, Сэнди! Он уже отнял у меня всю мою жизнь.

Лорд Хоум только покачал головой. Никакими разумными доводами леди Лесли ему было уже не убедить. И он просто подал ей бокал вина.

– Выпей это, дорогая. В предстоящей битве надо быть сильной.

Час спустя лорд Хоум наконец свалил с себя это бремя.

Паж королевской спальни проводил графиню Гленкерк в личный кабинет Джеймса Стюарта.

На короле было платье до пят, надетое поверх ночной рубашки. Катриона присела в реверансе и, поднявшись, оказалась лицом к лицу с монархом. Янтарные глаза осуждающе глянули из‑под полуприкрытых век.

– Мне не нравится ваше платье, мадам, – холодно сказал король.

– Я в трауре, сир.

– По кому?

– По самой себе, – ответила Катриона столь же холодно. – Я умерла вчера.

– Не ведите себя вызывающе, мадам! За ваше своеволие вас следует сурово наказать.

Катриона зло рассмеялась.

– Учите меня, ваше величество. Вполне позволительно быть вашей любовницей, но совсем непозволительно оставаться женщиной Ботвелла. Так?

– Я любил тебя, – тихо возразил Джеймс.

– Вы вожделели меня! И здесь не было ничего возвышенного, – бросила она в ответ. – И даже тогда, когда та нежная юная девушка стала вашей королевой, вы не удовлетворились и не стали себя вести пристойно. Вы пожелали снова вломиться в мою постель, хотя и знали, что это навлечет на меня беду. Я умоляла вас не разрушать мой брак с Патриком Лесли, а когда он застал вас за вашим постыдным делом, то вы представили все хуже, чем было на самом деле. Но, Джеми, я прощаю вам это, потому что, вынужденная бежать от вашей жестокости, я нашла Френсиса Хепберна. И влюбилась. Он стоит сотни таких, как вы, Джеми. И хотя вам и удалось оторвать нас друг от друга, даже смерть не прервет нашей любви, потому что она величественнее всех проклятых Стюартов.

Катриона отвернулась. А король Джеймс был ошеломлен ее яростью.

– Кат… – Он впервые произнес ее имя с нежностью. – Кат, любовь моя, не отворачивайся от меня. Я так жаждал тебя все эти месяцы. – Он тронул ее за плечо, и она вздрогнула.

– Во имя милосердия, Джеми, не прикасайся ко мне.

Ты мне отвратителен.

Его рука поднялась и погладила блестящие темно‑золотистые, заплетенные в косу волосы, которые графиня скрепила лентой.

– Прекрасные мягкие волосы. Помню, как они рассыпались по подушкам, когда я любил тебя. Или, подобно блестящей занавеси, ниспадали вокруг нас на постели. Они такие чудесные, такие чудесные, – ласково шептал король.

И тогда Катриона резко повернулась к нему, а он, очарованный, еще не веря своим глазам, увидел, как графиня протянула руку к безделушкам, что свисали у нее с пояса, и выхватила маленькие золотые ножницы. И прежде чем Джеймс успел остановить ее, Кат обрезала свою бережно заплетенную косу над самой лентой.

– Если тебе так нравятся мои волосы, Джеми, то получи же их, ибо это все, что ты когда‑нибудь еще получишь от Катрионы Лесли!

Она бросила этот золотистый клубок прямо в короля.

Лицо ее горело презрением.

Монарх в ужасе отпрянул. И именно в этот миг в кабинет вошел граф Гленкерк. Какое‑то мгновение Джеймс и Патрик стояли бок о бок. Увидев их вместе, Катриона почувствовала, как неистово забилось ее сердце. Гленкерк первым понял, что ее испугало, и, прыгнув через разделявшее их расстояние, успел подхватить жену прежде, чем та осела в глубоком обмороке. Но он еще услышал ее крик:

– Френсис! Помоги!

Подняв Катриону на руки, Патрик сказал:

– Добрый день, Джеми. Когда Катриона оправится и сможет перенести дорогу, я увезу ее домой в Гленкерк.

Если вы попытаетесь остановить меня, то, клянусь, я сам верну ее Ботвеллу, и к дьяволу все, что вы придумали!

Но Джеймс молчал. Он только во все глаза смотрел на шелковистую косу, оказавшуюся у него в руках. А Патрик Лесли, следуя за пажом, перенес свою все еще не пришедшую в сознание супругу в экипаж и приказал кучеру быстрее ехать в их эдинбургский дом. Там миссис Керр, увидев пропавшую хозяйку, сочувственно закудахтала и помогла раздеть ее и уложить в постель.

Вскоре Патрик с облегчением увидел, что жена просто глубоко спала. Заметил он и другое: как сильно Катриона была измучена – и душевно, и физически, хотя лорд Хоум и сообщил ему об этом, когда они покидали дворец. Весь день Гленкерк просидел возле кровати спящей жены, наблюдая за ней. Он начал понимать, насколько глубока была ее любовь к Френсису Хепберну. И слыша, как Катриона разговаривает во сне, Патрик испытывал безумную печаль. Он не был уверен, что когда‑нибудь снова сумеет завоевать эту женщину, он только еще раз осознал, как сильно любит ее.

Ближе к вечеру Гленкерк увидел, что Катриона скоро проснется. Выйдя в верхний холл, он позвал миссис Керр и велел принести поднос с каплуном, хлебом и маслом вместе с небольшим графинчиком сладкого белого вина. Когда Катриона открыла глаза, то увидела, как Патрик идет через комнату с подносом в руках.

– Добрый день, голубка, – нежно сказал он. – Как ты себя чувствуешь?

– Сколько я спала?

– Часов десять.

Поставив поднос на стол у кровати, Гленкерк взбил пуховые подушки и помог Катрионе сесть.

– Миссис Керр собрала тебе этот поднос. – Он поставил его жене на колени.

– Убери, я не могу есть.

Патрик пододвинул к кровати стул и сел. Он поднес крылышко каплуна к самому носу своей печальной супруги.

– Лорд Хоум сказал мне, что за всю дорогу с пограничья ты и крошки в рот не взяла. Скажи, когда ты ела в последний раз?

– Две ночи назад. – Катриона произнесла это так тихо, что граф едва расслышал.

– Ешь, – сказал он мягко.

Катриона подняла голову и внимательно посмотрела на мужа. Ее прелестные глаза наполнились слезами, которые потоком выплеснулись и разлились по щекам. Патрик сразу отложил крыло, которое еще держал в руке, и обнял Катриону. Он почувствовал, как женское тело в его объятиях стало жестким, но предпочел не заметить этого.

– Плачь! – приказал он. – Проклятие, Кат, плачь!

И тогда великое горе, которое эта женщина сдерживала в себе, разорвало ее душу и выплеснулось наружу. Она плакала, пока глаза ее не покраснели и не распухли и пока не осталось сил даже плакать.

И все это время Патрик сильно и бережно обнимал жену, что‑то нежно бормоча ей вполголоса. А когда Катриона наконец затихла, он отодвинул ее от себя и шелковым платком вытер ее залитое слезами лицо. Однако стоило графу попытаться вытереть и мокрый нос, как она с гневом вырвала платок у него из рук.

– Я не дитя, Гленкерк!

– Нет, – согласно кивнул он, – не дитя.

– Боже мой! И как же ты можешь хотеть меня обратно, – возмущенно бросила Кат, – если знаешь, что я люблю его? И всегда буду любить только его!

Схватив графинчик, она плеснула себе вина. Дерзкий взгляд, брошенный Патрику, принадлежал настоящей Катрионе. Граф рассмеялся.

– Не напивайся, пока не поешь.

Гленкерк убрал графин с подноса и поставил на стол.

Шагнув к двери, он снова позвал миссис Керр, и та вскоре принесла новый поднос, плотно уставленный сырыми устрицами, ломтями окорока, артишоками в масле, разнообразными бутербродами, яблоками, медовыми сотами.

Венчал все кувшин красного вина.

Графиня опасливо наблюдала, как муж с удовольствием поглощал всю эту снедь, сама же она заставила себя съесть кусок каплуна и немного хлеба с маслом. Зная ее склонность к сладкому, Патрик положил жене на тарелку медовых сот и обрадовался, когда она съела. А затем, выпив весь графинчик белого вина, она взяла кувшин с красным и наполнила свой бокал доверху. Патрик поднялся и забрал вино из ее рук.

– Тебе будет плохо. Кат, и нет ничего отвратительнее, чем спать с пьяной женщиной, Графиня широко открыла глаза.

– Уж не хочешь ли ты спать в этой постелив Нет! Нет!

Нет! Нельзя быть таким жестоким, Патрик! Дай мне немного времени!

И тут настал тот момент, когда Патрик Лесли заставил себя сделать то, что должен был сделать. Он поразился, поняв, что Ботвелл знает Катриону гораздо лучше его самого.

– Ты моя жена. Кат, – тихо сказал Патрик, – и хочешь ты быть ею или нет, теперь это уже не важно. По закону ты принадлежишь мне, и хотя, возможно, уже не любишь меня, я люблю тебя очень сильно. Два года я был без тебя. И не намерен отказывать себе в удовольствии овладеть твоим прекрасным телом прямо сейчас.

Произнеся эти слова, граф неторопливо разделся. Потом он прошел к кровати и, стянув на пол одеяло, взобрался на постель. Катриона попыталась ускользнуть от него, спустившись с другой стороны кровати, но он легко поднял ее обратно. Медленно и осторожно Патрик притянул к себе яростно отбивающееся тело. Силой уложив ее голову на изгибе своей руки, он склонился и захватил губами несогласный рот. Ее губы были холодны и крепко сжаты.

Гленкерк с нежностью раздвинул их губами, открыв путь своему языку, а его свободная рука гладила и ласкала груди, которые граф уже умело освободил от корсажа. Катриона только вздохнула: по ней уже прокатилась волна желания. В отчаянии она возобновила борьбу, потому что не хотела Патрика Лесли. Она хотела только Френсиса Хепберна, и даже сейчас ей слышался его дразнящий голос.

Всего две ночи назад он говорил:

– Ты создана для любви. И не можешь отрицать этого.

Как и всегда, тело графини предавало ее, отзываясь на любовные ласки, когда она того не хотела. И все то время, пока муж наслаждался ею, сердце Катрионы стонало по Ботвеллу. Никогда раньше Гленкерк не проявлял такой нежности, и это несколько ее успокоило. Патрик ритмично двигался и наконец с криком достиг наслаждения.

Катриона обнаружила, что, хотя тело ее и возбудилось, чувственно она осталась холодной. Патрик тоже это понял. Высвободившись, он заключил жену в объятия.

– Спи, – нежно приказал он.

Почему‑то Катриона почувствовала себя уютно и быстро заснула.

Еще несколько дней они оставались в Эдинбурге, пока Патрик не уверился, что Катриона сможет хорошо перенести дорогу. Каждую ночь он овладевал ею, словно желая вновь утвердить свое положение. Наконец граф повез ее в Гленкерк. Они добрались домой неделю спустя, после одиннадцатого дня рождения Бесс. И казалось, недавняя именинница была единственной из всех детей, кто не особенно радовался встрече с матерью.

Джеми, наследнику Лесли, исполнилось уже пятнадцать лет, он приехал из университета на короткие каникулы.

Ростом мальчик был выше отца, а по сочным взглядам, которые бросали на него девушки‑служанки, Катриона поняла, что этот парень уже сведущ в искусстве любви. Эта мысль несколько обеспокоила графиню, поскольку ей самой был всего тридцать один год. Когда она обнимала сына, тот тронул ее непривычно короткие локоны и спросил:

– Что случилось с твоими волосами, мама?

– Я подарила их королю.

– Боже, ты вела себя с ним дерзко?

Джеми заметил боль в глазах матери и также увидел, что она пытается это скрыть. Обняв Катриону, он тихонько произнес:

– Не печалься, мама. Мы тебя любим и очень рады, что ты снова дома.

Колин и Робби получили отпуск у Роутса. Они кружились возле матери, словно маленькие щенки. Но совсем по‑другому вели себя младшие дочери, шестилетняя Аманда и пятилетняя Мораг, которые просто оробели перед этой незнакомой женщиной, красивой и печальной, оказавшейся, по словам бабушки Мэг, их матерью. За несколько дней, однако, Катриона сумела завоевать привязанность этих двух девчушек. И только Бесс по‑прежнему держалась отчужденно.

– Бесс к тебе ревнует, – весело сказала Маргарет. Скоро она станет совсем взрослой и с недавних пор уже чувствует свою женскую природу. А тут появляешься ты – и Боже мой, Катриона! Тебе больше тридцати, и ты невероятно красива! Для бедной девочки это уж слишком. Она обожает Патрика, и он до сих пор баловал ее своим вниманием. А теперь мой сын почти все свое время проводит с тобой.

И совсем невмоготу стало, когда выяснилось, что ночные труды Патрика не прошли бесследно: живот у Катрионы вновь начал округляться. Несчастная графиня Гленкерк случайно услышала тогда разговор дочери со старшим сыном.

– По‑моему, это отвратительно, – возмущалась девочка. – В ее‑то возрасте! И это после того, что она сделала, когда распутничала с лордом Ботвеллом!

Послышался звук шлепка, и Бесс завопила:

– Ты меня ударил, Джеми! Ты меня ударил!

– Да, – ответил Джеми, – и, мисс Ревность, вы получите от меня снова, если позволите себе еще так говорить о маме. Мы не знаем, что случилось у мамы с папой, но я знаю, что она любит Френсиса Хепберна. И вернулась она сюда потому, что любит также и всех нас и не захотела дать королю нас разорить.

– Как ты об этом проведал? – насмешливо спросила Бесс.

– Знаю, потому что со мной в университете учится Джон Лесли, наследник Роутсов. И он подслушал, как его отец говорил его дяде, что, мол, Гленкерк получил свою жену обратно только потому, что король пригрозил, если только она не уйдет от лорда Ботвелла, он разорит всех наших родственников.

– И правильно сделал король, – злорадствовала Бесс. – Это благочестивый человек.

Джеми засмеялся недобрым смехом.

– Дура ты, сестренка. Нет, просто глупенькая маленькая девственница. Король вожделеет маму, и когда она ему отказала, то Джеймс принудил ее навсегда оставить лорда Ботвелла, пригрозив нам всем.

– Тогда почему она зачала ребенка от папы, если его не любит?

– Чтобы помириться с ним, так я думаю, сестренка.

Наша мама – отважная и красивая женщина, и если ты не будешь вести себя с ней прилично, я тебя побью.

Катриона изумилась тому, сколько знал ее сын и каким Джеми оказался мудрым – в его‑то годы. Она поняла также, что за Бесс придется внимательно присматривать.

Девочка быстро взрослела, слышала достаточно всяческих полуправд, чтобы прийти в смятение. Катриона прекрасно понимала, что рассуждения дочери принадлежали не самой девочке, они были эхом взрослых голосов. И догадываясь, чьих именно, графиня решила предпринять некоторые шаги, чтобы выправить положение.

Когда Катриона убежала к лорду Ботвеллу, то ее самая верная служанка так и не узнала истинной причины ее поступка. Возвратившись в Гленкерк, Эллен приняла Бесс с рук вечно занятых Салли и Люси Керр. Шли месяцы, вестей от Катрионы все не приходило, и растерянность славной женщины обратилась в гнев. Она неблагоразумно выразила свои чувства перед юной впечатлительной девочкой. А теперь, когда вернулась ее госпожа, Эллен оставила Бесс и стала снова прислуживать самой Катрионе, усугубив тем самым огорчение и обиду своей маленькой госпожи.

Графиня заметила, что Бесс скучала по Эллен, и, хотя Катриона всегда очень ценила верную женщину, ее чрезмерная мелочная заботливость уже начинала раздражать.

Казалось, служанка была убеждена, будто ее хозяйка совершила какой‑то ужасный поступок и должна благодарить Бога, что Патрик Лесли простил ее. Катриона не стала бранить славную женщину, а, оставшись как‑то раз наедине с ней, доверительно сказала:

– Элли, мне понадобится твоя помощь. Бесс достигла уже того возраста, когда ее надо направлять опытной рукой. Ты присматривала за девочкой, когда меня не было.

Не согласишься ли ты снова взять ее под свою опеку? Она так к тебе привязана.

– Я с охотой сделаю все, что вы пожелаете, мадам, но кто позаботится о вас самих в вашем положении?

– Элли! Ты становишься старенькой и глупенькой. Это же не первый мой ребенок. Без служанки мне, конечно же, не обойтись, но полагаю, что твоя племянница Сюзан прекрасно сумеет тебя заменить.

– Да, – задумчиво протянула Эллен, представив свою невзрачную, но весьма рассудительную племянницу. – Сюзан – это не какая‑то там вертихвостка. Она будет хорошо исполнять свои обязанности, а я стану ею руководить. Но не разумнее ли ей вместо меня прислуживать госпоже Бесс?

– По‑моему, с тобой, Элли, Бесс будет чувствовать себя лучше. Я помню, что в детстве ты была со мной так добра, Элли. Но решай сама.

Как и предполагала Катриона, Эллен решила, что лучшей госпожой окажется Бесс. Повелевать молодой и не уверенной в себе девушкой было нетрудно. Катриону служанка зачастую переставала уже и понимать. Вновь преисполнившись сознанием своей значимости, она приняла девочку под свое крылышко и стала говорить о Катрионе добрее и лучше.

Графиня старалась уделять время всем своим трем дочерям. Аманда и Мораг вскоре совсем перестали робеть перед ней, и это радовало Катриону. Бесс, хотя и оставалась настороженной, проявляла большее дружелюбие и даже участвовала в играх, которые Кат затевала с малышками.

Через восемь месяцев после возвращения к Патрику у Катрионы начались родовые муки.

– Слишком скоро, – озабоченно сказал граф своей матери.

– А я удивляюсь, что она держалась так долго, – заметила Маргарет. – Не тревожься, сын мой. К ночи в этом доме будет на двух Лесли больше. Катриона носит близнецов, а рождение нескольких детей всегда происходит раньше срока. Я знаю это потому, что последние дети моей матери тоже были двойняшками, это – наше семейное.

Вдовствующая графиня оказалась права. Прежде чем 1 мая 1594 года зашло солнце, Катриона легко разрешилась сыном и дочерью. Мальчика окрестили Ианом, а девочку Джейн.

Патрик пришел в неописуемый восторг, жена столь мудро назвала детей именами их бабки и деда по отцу. Перед тем как уснуть, Катриона покачала каждого из новорожденных, а затем тихо, но решительно объявила, что этих детей сама вскармливать не будет. Близнецам срочно нашли кормилиц.

В середине июня Патрика Лесли посетил Бенджамен Кира, и после беседы с ним граф решил отправиться в Лондон. Думая, что жена захочет совершить это путешествие вместе с ним, Патрик пригласил и ее.

– Меня не будет в Гленкерке с конца лета до следующей весны, любовь моя. Пожалуйста, поезжай со мной.

Мы с тобой были вместе так мало.

– Нет, Патрик, – отказалась Катриона. – Ты обещал ему, что, прежде чем он покинет Шотландию, мы встретимся. И если, когда он меня позовет, я окажусь в Англии, то никогда больше его не увижу. Не проси меня ехать с тобой.

Граф и не стал, хотя ему больно было признаваться даже самому себе, сколь огорчил его этот отказ. Он‑то надеялся, что рождение близнецов поможет Катрионе забыть пограничного лорда. И 15 августа Патрик Лесли выехал из Гленкерка в Лондон.

А 15 сентября графиня Гленкерк получила приглашение от Джорджа Гордона, могущественного графа Хантли, посетить его и его жену в их родовом замке. По слухам, Ботвелл находился на севере. Если в слухах была правда, то Катриона была уверена, что встретит его у Гордонов. 17 сентября графиня Гленкерк верхом выехала в Хантли.

Перемирие между королем Джеймсом Стюартом и Френсисом Стюартом Хепберном так и не удалось.

Хотя 14 августа 1593 года король подписал соглашение, обязавшись простить своего благородного кузена вместе с его столь же благородными приверженцами и вернуть им все их поместья, титулы и почести, однако вскоре Джеймс испытал соблазн отказаться от своего слова. 8 сентября в Стерлинге состоялось заседание парламента, на котором он попытался переиначить обещания, которые дал в августе. 22 сентября король воспретил Ботвеллу и его сторонникам приближаться к его величеству на расстояние десяти миль, если только не придет вызов от самого монарха. И посмей эти люди ослушаться, они будут обвинены в государственной измене. Власть Мэйтлэнда не ослабевала.

Перчатка, брошенная королем, была, конечно, поднята Ботвеллом и его вооруженными соратниками. В начале сентября они собрались в Линлитгоу в то время, когда там находился и король. 22 октября Френсис Ботвелл был вызван на заседание Высшего Совета, чтобы отвечать на обвинения в государственной измене. Пограничный лорд не захотел явиться на эти слушания и подвергся осуждению. Несколько месяцев все оставались там, а потом, в начале весны 1594 года, Джеймс Стюарт дважды трубил сбор своему воинству, желая захватить кузена и устроить ему королевское правосудие. Внезапно лорд Ботвелл появился на окраине Ли с сильным отрядом.

Он пришел, по его словам, сражаться с испанцами, о чьей недавней высадке ходили слухи. На самом же деле лорд хотел показать свою силу в надежде принудить кузена‑короля договориться полюбовно.

Джеймс Стюарт двинулся из Эдинбурга на Ли, а Ботвелл спокойно отошел к Далкиту, словно его вовсе и не преследовали. Королю ничего не оставалось, как вернуться в столицу, проиграв кузену еще очко. Пограничный же лорд проскользнул затем в Англию, где потихоньку и залег, пока королеве Елизавете не пришлось заметить присутствие беглеца и изгнать его.

Теперь у Френсиса Хепберна было два пути. Он мог либо сдаться Джеймсу Стюарту, либо войти в сговор с северными графами. Чувствуя, что места в Шотландии для него уже нет, лорд Ботвелл отправился на север, желая увидеться с Катрионой прежде, чем покинет родину. Больше он никого видеть не хотел. Херкюлес был пойман еще в злосчастном феврале и тогда же повешен.

Маргарет Дуглас с детьми вели себя так, словно его и не существовало. Оставалась только одна Катриона Лесли.

Захочет ли возлюбленная увидеть его?..

Никто ничего не говорил Катрионе, но она сама шестым чувством поняла, что Ботвелл ждет ее в Хантли. Собрав дочерей, графиня объявила, что уедет на некоторое время.

– Но я скоро вернусь, мои милые, – обещала она, – и уже больше никогда не расстанусь с вами.

Когда Аманда и Мораг убежали играть, Бесс, которой было уже двенадцать, тихо спросила:

– Мама, Ботвелл в Хантли?

Первым побуждением Катрионы было ответить дочери, что это не ее дело. Но снова взглянув на Бесс, которая из ребенка превращалась в девушку, графиня передумала.

Она обняла девочку рукой.

– Да. Думаю, что лорд Ботвелл сейчас в Хантли, – спокойно сказала она. – Не сердись, Бесс. Твой отец дал мне разрешение увидеться с Френсисом. Когда‑нибудь и ты полюбишь. Возможно, тогда ты лучше поймешь свою маму.

– Я не буду любить никакого мужчину, кроме моего законного супруга и господина, мама.

Катриона рассмеялась и прижала к себе дочь.

– Как чудесно быть столь юной и столь уверенной, дорогая! Надеюсь, что, пока я в отъезде, ты станешь помогать бабушке и присматривать за сестренками и за близняшками.

Бесс взглянула на мать, а потом прильнула к ней.

– Ты не уедешь с лордом Ботвеллом? Вернешься домой? Не оставишь нас навсегда?

– Нет, дитя мое. Я вернусь. – К ее горлу подступил комок. – Вернусь к тебе, Бесс. Не тревожься.

Прежде чем Катриона уехала из Гленкерка, Маргарет захотела поговорить с ней наедине.

– Мой сын поступил с тобой ужасно жестоко, Катриона. Иди… Попрощайся навсегда с Френсисом Хепберном.

Не спеши и оставайся с ним, сколько тебе будет нужно. Но когда ты вернешься в Гленкерк, ты снова должна стать доброй женой Патрику. Он понес уже достаточное наказание.

И вот, сидя в седле и сгорая от нетерпения, графиня Гленкерк скакала по горам, за которыми стоял замок Хантли. Эллен попыталась было увязаться за ней, заявляя, что племянница еще не имеет достаточного опыта, чтобы сопровождать госпожу в такой славный дом. Однако графиня, конечно же, не желала, чтобы старая служанка мешалась при ее свидании с Френсисом Хепберном. А Сюзан молода и слишком не уверена в себе – она поведет себя сдержанно.

Наконец показались башни Хантли, и сердце Катрионы учащенно забилось. Конолл подъехал к ней.

– Полагаю, вы не хотите, чтобы мы оставались, – сердито сказал он.

– Нет, – отвечала графиня. – В доме Гордонов мне не нужна защита Лесли. Моя бабушка была Гордон.

– Я имел в виду защиту не от Гордонов, мадам.

Катриона улыбнулась.

– Мне не требуется защита от милорда Ботвелла, Конолл. Это он скорее нуждается в защите от меня.

Помимо воли Конолл засмеялся. Он уже давно потерял надежду понять своих господ. А когда пытался, то только приходил в замешательство.

Они проследовали во двор замка, где уже стоял Джордж Гордон вместе со своей прелестной женой – француженкой Генриеттой. Спешившись, Катриона сердечно приветствовала их, но ее глаза беспокойно озирали двор. Лорд Гордон засмеялся.

– Он приехал часа два назад. Кат, и непременно захотел принять ванну. Сомневаюсь, чтобы он уже был готов тебя принять.

Но внезапно графиня увидела его на верхних ступенях лестницы, и какой‑то миг, словно завороженные, они смотрели друг на друга. Не отводя взгляда, Катриона сделала несколько шагов вперед, но затем ноги отказались служить ей и стали подкашиваться. Мгновение спустя Френсис Хепберн был уже рядом с ней и подхватил ее в свои сильные руки. Его темно‑голубые глаза буквально пожирали Кат. Потом он склонился, его руки обвились вокруг ее шеи, а губы нашли ее рот. И все вокруг – двор, лошади, прислуга, Гордоны, – все расплылось и исчезло, и они растворились друг в друге.

И тут Генриетта Гордон разрушила очарование. Она повернулась к мужу.

– Но, Джордж, почему ты не сообщил мне, что леди Лесли и лорд Ботвелл знакомы друг с другом? Я определила им покои в разных концах замка.

Френсис оторвался от Катрионы, и оба расхохотались.

– Ох, Джордж, – весело отозвалась графиня Гленкерк, – и как же ты просмотрел такую незначительную подробность?

Лицо Хантли приняло горестное выражение. Ботвелл поставил Катриону на ноги.

– Теперь уже можешь стоять, дорогая?

– Да, Френсис, все в порядке.

Пограничный лорд повернулся к очаровательной хозяйке замка и, взяв ее пухленькую ручку, улыбнулся малышке с высоты своего роста.

– А какой из этих двух покоев просторнее, Риетта?

– У леди Лесли. Я подумала о дамских платьях и обо всем остальном.

Графиня Хантли была чрезвычайно взволнована таким оборотом событий.

– Не соблаговолите ли вы в таком случае, – серьезно и вместе с тем любезно произнес Ботвелл, – приказать, чтобы мои вещи перенесли к леди Лесли? В конце концов нам будет нужна только одна кровать. – Он повернулся к хозяину:

– Джордж, вы извините нас, если мы исчезнем до ужина. Мы с миледи не видели друг друга больше года.

Я знаю, что ты поймешь меня. – Обняв Катриону рукой, он повел возлюбленную вверх по ступенькам.

Генриетта Гордон смотрела на мужа с оскорбленным видом. Рассмеявшись, муж тоже повел ее в замок, а когда он поведал своей жене‑француженке печальную историю лорда Ботвелла и Катрионы, то графиня была готова расплакаться.

– Ox, Джордж! Il est un cochon! Джеймс Стюарт – il est un cochon![1]– возмущалась, волнуясь, Генриетта. И с этого мгновения она стала их союзницей.

Целый час Ботвелл нетерпеливо ждал, когда же наконец останется с Катрионой наедине. А слуги все сновали взад и вперед. Катриона приказала, чтобы ей устроили перед камином горячую ванну. Фарфоровый чан, украшенный рисунками из цветов, привел ее в восторг. Принесли горячую воду, и Сюзан засуетилась, отыскивая душистое туалетное мыло, пахнувшее гиацинтами. Френсис наблюдал, забавляясь, как бойкая маленькая служанка прогнала всех из комнаты, а затем попыталась то же самое проделать с ним. Он, смеясь, ухватил ее за талию и глянул сверху вниз. Под его озорным взглядом щеки девушки залил сочный алый румянец.

– Ты не Эллен, да? Ты слишком молода.

– Нет‑нет, сэр, – смущенно ответила девушка. – Я – Сюзан, ее племянница. Моя тетушка теперь присматривает за молодой госпожой Бесс.

– Что ж, Сюзан, – доброжелательно сказал Ботвелл, – теперь ты пойдешь в залу для слуг и хорошенько поужинаешь. И если вдруг какой‑нибудь из здешних парней станет тебя обижать, девочка, ты пригрозишь им, что они будут отвечать передо мной.

– Но, сэр, я должна помочь миледи помыться.

Мягко, но непреклонно Ботвелл вытолкнул служанку за дверь.

– Я сам помогу миледи принять ванну, Сюзан. И это будет не в первый раз. И не приходи, девочка, пока за тобой не пришлют.

Он запер за служанкой дверь, а затем повернулся к Катрионе, которая уже совсем обессилела от смеха.

– Ах, Ботвелл, проказник! Она ведь теперь будет рассказывать об этом всю свою оставшуюся жизнь! – веселилась графиня Гленкерк.

– Принимайте ванну, мадам, – приказал Ботвелл.

– Расстегни мне, – возразила графиня, поворачиваясь к нему спиной.

Руки Френсиса прошлись по длинному ряду маленьких серебряных пуговиц. Катриону позабавили эти трясущиеся пальцы сильных рук. Движением плеч она сбросила с себя бархатное дорожное платье для верховой езды и шагнула из него. Ниже оказались шелковая нижняя рубашка с глубоким вырезом, планшетка с ленточками, три шелковые нижние юбки и кружевные ажурные чулки с подвязками. Графиня расстегнула рубашку и сняла ее, но маленькую планшетку расцепил он. Обнаженная до пояса, она, не отрывая глаз, смотрела на любимого, и в этих глазах отражалось желание.

– Мойся, – повторил он хрипло.

Скользнув по бедрам, нижние юбки опустились вокруг ее лодыжек. Выступив из них, Катриона ногой откинула белую шелковую горку, лежавшую возле нее. Теперь она осталась совершенно голая; за исключением синих вязаных кружевных чулок и розовых подвязок, на ней не было ничего. Простонав, граф отвернулся. Она улыбнулась про себя, быстро скрутила чулки и сняла их со своих стройных ног. Когда Ботвелл снова обратил к ней лицо, Катриона уже уютно устроилась в ванне. Френсис сел рядом.

– Ты могла бы соблазнить целую толпу ангелов.

– Ты, наверное, был мне верен, Ботвелл, что так быстро возбудился. Я польщена.

Он скорбно глянул на нее.

– По правде говоря, я задирал всякую юбку, какую только мог, пытаясь затушить огонь, который ты оставила в моем сердце. Но я без конца терпел постыдную неудачу, потому что не переставал любить тебя, нуждаться в тебе. И не думаю, что когда‑нибудь перестану.

– Ох, Френсис, – вздохнула Катриона в ответ. – Я страдала по тебе все эти долгие месяцы. Я тоже никогда не переставала любить тебя.

– И однако, – возразил граф почти желчно, – ты подарила мужу еще одного ребенка. Нет, даже двух!

Она рассмеялась. Серебристый звук разорвал тишину комнаты.

– Ох, Ботвелл, какой же ты глупец! Дети твои! Твои!

Он, казалось, не поверил.

– Ты не можешь знать наверняка. Кат.

– Могу, – ответила она. – Могу. О мой нежный лорд, разве не казалось тебе странным, что ты уже стал отцом стольких детей, я – матерью шестерых, а своих у нас с тобой не было?

Френсис кивнул, и Катриона продолжила:

– Когда Мэм вернулась с Востока, она привезла с собой секрет, как предотвращать зачатие. В нашей семье этот секрет знают все женщины. Но, пока мы с тобой не состояли в браке, я не могла допустить, чтобы у нас появился ребенок. Когда король запретил мой развод, то я не осмеливалась вложить в руку Джеймса Стюарта новое оружие.

Затем он приказал, чтобы мы расстались, и я поняла, что не могу расстаться с тобой, не получив от тебя что‑то, что бы меня поддерживало. К нашему последнему дню я была уже больше месяца беременна, Френсис. А Гленкерк не стал ждать ни минуты, и сразу же полез восстанавливать свои супружеские права. Так что он посчитал, что дети от него. Особенно когда узнал от матери, что близнецы в семье всегда рождаются преждевременно.

– Как ты их назвала?

– Иан и Джейн.

– По имени моих родителей?

– Да, но Патрик думает, что это из‑за его бабки с дедом по отцу.

– А как они выглядят, мои малыши? На кого они похожи, Кат?

И снова зазвенел ее серебристый смех.

– Френсис! Но это пока только младенцы! Пятимесячные младенцы!

Увидев понурое лицо Ботвелла, Катриона попыталась что‑то рассказать:

– Парень – с золотисто‑каштановыми волосами и голубоглазый. Смышленый, могу тебе сказать, и очень требовательный. А его сестра – голубоглазая, как и он, и рыжевато‑белокурая. Очень похожа на братишку по характеру.

Кормилицы и прислуга обожают их, и оба совершенно очаровательны.

Именно это графу и хотелось услышать. Его глаза затуманились. Катриона почувствовала, как у нее перехватило в горле, и мысленно снова прокляла короля. Чтобы не расплакаться, она сказала:

– Подай мне это мыло, любимый…

Она принялась скрести дорожную пыль. Закончив, встала и выбралась из ванны. Френсис обернул ее полотенцем и принялся вытирать насухо. Наслаждаясь чудесным прикосновением его рук, Катриона только тихонько постанывала от наслаждения.

Она чувствовала, что Френсис вот‑вот потеряет ту безупречную сдержанность, которой всегда так гордился, и сейчас она желала его, как никогда прежде. Повернувшись, Кат обвила его шею своими руками.

– А теперь, Френсис Хепберн, – тихо и страстно произнесла она, – возьми меня! Сейчас же! Сию минуту! Я больше года ждала, когда снова окажусь с тобой, и сейчас не время сдерживать себя.

Оторвавшись от него, графиня медленно прошла по комнате и забралась на огромную перину, отделанную кружевами и надушенную лавандой.

– А разве Гленкерк недостаточно часто любил тебя, что ты так нетерпелива, моя прелесть? – раздеваясь, поинтересовался Френсис.

– Гленкерк пользовался мной при каждой возможности. Но пусть мое тело и отвечает ему – ни разу, со времени нашей последней ночи, я не была на том седьмом небе, куда попадала с тобой, Френсис. Ох, милорд, я жажду тебя! – Она протянула к нему руки, и больше он ждать не стал.

Под теплым мягким одеялом Катриона с Ботвеллом тесно прижались друг к другу. Он уложил любимую на одну свою руку, а другой ласкал ее мягкую грудь, и затем смело принялся гладить круглый живот, упругие, трепещущие бедра и мягкие сокрытые места. Катриона задышала уже короткими прерывистыми вздохами, но внезапно, вывернувшись из рук графа, оттолкнула его на подушки.

Она склонилась над ним, и ее губы начали бродить по его длинному телу. Невероятно возбуждая, нежные алые лепестки ее губ прикасались к нему тут и там, спускаясь все ниже и ниже, пока, наконец, не достигли его раздувшегося мужского корня. И тогда Катриона мягко взяла этот орган в руки и нежно поцеловала пульсирующую розовую головку. Затем, взяв ее в свой теплый рот, всего на одно мгновение потянула. Дернувшись всем телом, Ботвелл вскрикнул, словно испытал страшное мучение. Катриона в испуге отпустила его, а потом посмотрела прямо в лицо.

– Я только хотела узнать, какой ты на вкус, любимый, – прошептала она.

Френсис снова затянул ее под себя и посмотрел на нее страстным взглядом.

– И какой же? – спросил он хрипло.

– С‑с‑соленый, – заикаясь, ответила Катриона, вдруг почувствовав робость.

Ботвелл тихо засмеялся. Быстро скользнув вниз, он очутился меж ее стройных ног, а там просунул руки ей под ягодицы и приподнял, чтобы тоже попробовать. Графиня вскрикнула – наполовину от радости, наполовину от стыда. Ей страстно хотелось, чтобы он взял ее таким способом, хотя и казалось, что это не совсем правильно.

– Сладкая! Сладкая! – послышался его шепот. – Боже, ты же сладкая, любовь моя!

Она почувствовала, как улетает в какой‑то незнакомый нежно‑золотой мир – мир исполнения желаний, куда не могла попасть с тех пор, как рассталась с Френсисом Хепберном. По низу ее живота стала разливаться желанная сладостная боль, твердый член вошел внутрь, и Катриона закричала от блаженства.

Потом, почти сразу, не разъединяя тел, влюбленные впали в глубокий счастливый сон. А когда Катриона открыла глаза, то увидела, что Ботвелл не спал, а смотрел на нее. Графиня улыбнулась и нежно притронулась к его щеке.

В ответ Френсис схватил ее руку, нежно поцеловал ладонь и внутреннюю сторону запястья. Их глаза встретились, и Катриона затрепетала – так велика была глубина его чувства. Ее удивило и испугало, что два человека могут любить друг друга столь глубоко и сильно, как они.

Опершись на локоть, Ботвелл взъерошил ее темно‑золотистые локоны.

– Что случилось с твоими роскошными волосами?

Катриона рассказала про свою встречу с королем, и Френсис изумленно покачал головой.

– Ты дерзила Джеми из‑за меня?! Боже! Как это, наверное, его оскорбило! – Он обвил ее своими руками. – Ты моя девка! Ты стала ею с самого начала! Да? Боже, как мне жить без тебя? И так уже было трудно.

– Не хочу об этом думать, Френсис. Не сегодня. Не сейчас, когда мы вместе.

– Сколько ты сможешь пробыть со мной, дорогая?

– Пока ты в Хантли. Гленкерк в Англии до весны.

– Чертовски удобно, – пробормотал Френсис, – однако, когда он обещал мне, что мы увидимся, вряд ли он имел в виду нашу совместную жизнь. – Глаза пограничного лорда весело заблестели.

– Я сделаю как захочу, Ботвелл! – воскликнула Катриона. – Если бы у меня была уверенность, что семьи Лесли не коснется гнев Джеми, то бежала бы с тобой во Францию сейчас же! Они оба – и муж и король – знают это. Но, к несчастью, я прочно повязана этим родом. С тех пор как я вернулась в Гленкерк, они все на меня так и насели. Мой дядюшка Патрик, старый граф Сайтен, умер два года назад, но его вдова, не переставая, зудит, что мое бесстыдное поведение грозит бедой ее драгоценному графу Чарлзу, который женат на сестре Гленкерка Джанет. А когда я рассказала своей матери правду о моем разрыве с, Патриком, то она даже отчитала меня: дескать, я не поняла и не оценила великую честь, оказанную мне Джеймсом Стюартом. Она, которая была девственницей до самой своей свадебной ночи, которая не знала за всю свою жизнь ни одного мужчины, кроме моего отца, заливалась насчет высокой чести стать любовницей короля! Мутит меня от всех них! От всех! Однако я повязана с ними и должна пожертвовать своим счастьем ради их благополучия. Но, любовь моя, жизнь моя, я не стану жертвовать этими месяцами, что проведу с тобой. Когда ты покинешь Шотландию, то я больше уже никогда тебя не увижу. Я знаю это. Я это чувствую! Мы обречены на разлуку, но все это время я проведу с тобой!

Руки Ботвелла сжали ее.

– Я знаю, что не совершил в своей жизни ничего, чтобы заслужить такую твою любовь, моя нежная Катриона Маири.

Часы над камином пробили пять, и она спохватилась:

– Боже милостивый! Мы опаздываем к обеду! Что подумают Гордоны!..

Она протянула руку и рванула шнурок звонка. Потом высвободилась из объятий Френсиса и встала.

У Ботвелла даже дух захватило от совершенства ее тела.

Без длинных волос явственно выделялась прекрасная линия ее спины. У пограничного лорда было множество разных женщин, но ни одна из них и в подметки не годилась этой. Френсис никогда и ни перед кем не кичился своими успехами у дам, однако теперь испытывал необычайную гордость оттого, что Катриона его любила.

Тем временем явилась Сюзан и скромно поставила ширму, чтобы госпожа за ней оделась. Ботвелл вслед за ней тоже поднялся с развороченной постели, и приставленный к графу гордоновский слуга ринулся было прикрывать ему срамные части, но по горящим щекам Сюзан понял, что опоздал. Не в силах удержаться, Френсис подмигнул маленькой служанке, и та чуть не лишилась чувств, – Проклятие, Френсис! Прекрати дразнить Сюзан! У нее даже пальцы уже не двигаются. Дитя мое, подвеску!

Ботвелл надел свою юбку, и Катриона оглядела его с головы до ног.

– Черт побери, Ботвелл! – весело отметила она. – У тебя самые красивые ноги, какие я когда‑либо видела под юбкой.

Он плутовски ухмыльнулся.

– А у вас, мадам, самые красивые… – Встретив ее предостерегающий взгляд, он засмеялся:

– Да‑да, дорогая, они самые…

Не имея более сил, Катриона тоже рассмеялась.

– Ты несноснейший из несносных мужчин! Проводи меня к ужину.

Из своей башни они спустились в зал, где в одиночестве их уже ждали Джордж и Генриетта Гордоны. Граф Хантли справедливо посчитал, что Ботвелл и Катриона не обрадуются шумному обществу, и, кроме них, никого не было.

Джордж Гордон имел забавное прозвище – «Северный петух» и тоже приходился родственником королю Джеймсу Стюарту. Катриона познакомилась с хозяином замка еще при дворе, от которого тот свою жену‑француженку мудро держал подальше. Маленькая и изящная, Генриетта Гордон обладала мягкими волосами цвета соломы и огромными золотисто‑карими глазами. Она была достаточно образованна, имела очаровательные галльские манеры и доброе, отзывчивое сердце. Очень быстро они с Катрионой подружились.

Зная, что Ботвелл останется в Хантли на всю зиму, Генриетта предложила Катрионе тоже пожить у них. Затем она выяснила, что, хотя сыновья гостьи уже уехали из Гленкерка, дочери были там, и она пригласила их к себе на Рождество и на Двенадцатую ночь. Когда Катриона было засомневалась, не желая оставлять Мэг на праздники в одиночестве, Риетта сказала, что пригласит также и вдову.

В конце концов договорились, что на праздники приедут Бесс, Аманда и Мораг. Мэг же получила приглашение в усадьбу Форбз к младшему сыну Майклу и его жене Изабелле. Ей не часто удавалось их видеть, и она рассудила, что лучшего случая и не представится. «Одна только сложность, – писала в письме старая графиня, – близнецам тоже придется отправиться в Хантли – не оставлять же их одних в Гленкерке со слугами!»

Узнав об этом, Ботвелл пришел в неистовое возбуждение.

– Наши дети! – воскликнул он. – Я увижу наших детей!

– Тебе нельзя признавать свое отцовство, – предупредила его Катриона. – Никто никогда не сомневался в том, что их отец – Патрик Лесли. И я не могу позволить никому – даже тебе – ставить их будущее под угрозу.

Так Ботвеллу открылась новая сторона ее характера: мать, яростно оберегающая своих детей. Он обнял графиню.

– Судьба обошлась с нами не слишком‑то ласково, да, Кат?

– Сейчас мы вместе, Ботвелл, – ответила она. Невысказанный вопрос: «Как долго?» – так и остался витать над ними. Ни Катриона, ни Френсис не смели его задать.

И пока вокруг отгорала осень, они воспользовались гостеприимством Гордонов. Нашлось то спокойное место, где они проведут последние месяцы вместе. Пусть лишь на короткое время, но можно было не вспоминать о всеобщей сваре, разгоревшейся вокруг Френсиса Стюарта Хепберна, и о той личной, которая разгорелась вокруг них двоих. Когда будущее настанет, они мужественно примут его. Но пока Катриона с Ботвеллом наслаждались своим счастьем.

Зелено‑золотой сентябрь уступил место радужному октябрю. Ноябрь прошел унылым, совсем не похожим на предыдущие месяцы. Первый снег выпал поздно, на святого Фому, и в тот же день приехали дети Лесли.

Старшая прибыла верхом на ласковой коричневой кобыле, а младшие вместе с прислугой – в экипажах, сопровождаемые верным Коноллом и пятьюдесятью всадниками.

Двенадцатилетняя Бесс изо всех сил старалась выглядеть взрослой. На ней был элегантный костюм для верховой езды из бордового бархата, такого же цвета плащ, отделанный соболем, и маленькая шляпка поверх темных, аккуратно заплетенных и уложенных волос. Катриона никогда еще не видела ее с такой прической.

– Она tres chic[2], – проговорила Генриетта.

– И еще очень молода, – ответила Кат, и у нее перехватило в горле.

– Дочь не одобряет твое поведение, – засмеялась Генриетта, прикрыв рот пухленькой ручонкой, увешанной кольцами. – Молодые, в особенности девственницы, всегда ужасно нетерпимы!

– Да, – согласно улыбнулась Катриона, – и я была такой в ее возрасте. Бедная Бесс! Френсис ей нравится.

Девочка ничего с этим не может поделать, но она любит своего отца и чувствует, что окажется ему неверна, если будет любезна с Ботвеллом. Как ей понять, почему я уже не люблю Патрика. А сама я не осмеливаюсь сказать ей правду, избегаю ее вопросов, а это малышку только еще больше обижает и смущает.

– А ты представь, подруга, что бы с ней было, если бы она узнала всю правду. Ладно, Кат, не волнуйся. Пойдем встретим твоих детей.

Когда Бесс увидела мать, ее серьезное юное лицо засияло. Забыв, что следует сохранять достоинство, она свалилась с лошади прямо в объятия Кат.

– Мама!

Графиня прижала дочь к себе. Затем, отпустив, ласково упрекнула:

– Бесс, что за манеры! Сделай реверанс лорду и леди Гордон и лорду Ботвеллу.

Залившись розовым румянцем, девочка повернулась и, красиво приседая, по очереди приветствовала взрослых.

Генриетта Гордон расцеловала Бесс в обе щеки и сердечно с ней поздоровалась, Джордж Гордон пробормотал что‑то подобающее. Но потом вперед шагнул Ботвелл и, взяв руку юной дамы, поднес к губам и поцеловал.

– Счастлив, что снова вижу вас, леди Элизабет, – сказал пограничный лорд, и его голубые глаза озорно сверкнули.

«Проклятие! – подумала Бесс. – Не хочу, а все равно он мне мил».

Аманда с Мораг, выбравшись из кареты, немедленно сделали изящные реверансы хозяину и хозяйке замка. Кат по очереди поцеловала дочерей. Наконец из второго экипажа появились сестры Керр, каждая с одним из близнецов на руках.

– Ax! – вскричала графиня Гленкерк. – Посмотрите все! Мои самые маленькие!

Она откинула покрывало с головы Джейн, из‑под кружевного чепчика выбивались золотисто‑каштановые локоны, на розовых щечках покоились темные ресницы. Девочка спала. Иан, однако, бодрствовал. Кат поразилась, как знакомо ей было выражение этих распахнутых синих глазенок.

– Проснулся, милый, – промурлыкала она мальчику и взяла его у Салли. – Иди к маме, мой малыш. – Потом Кат повернулась к пограничному лорду. – Ботвелл, подержи, пока я возьму мою Джейн. – Она проворно передала ребенка и тут же обругала графа:

– Боже мой, Френсис!

Он же не мокрый! Не урони! – Забрав у Люси малышку, Кат предложила:

– Пойдемте в дом. Здесь слишком свежо для детей.

Френсис Хепберн пошагал следом, он казался взволнованным, но довольным. Как хитро придумала Кат, чтобы дать ему подержать сына! В большом зале Ботвелл присел у огня и усадил ребенка к себе на колени.

– Здравствуй, Иан, сынишка! – тихо произнес он.

Мальчик серьезно посмотрел на взрослого, а затем, протянув толстый кулачок к склонившейся над ним голове, ухватил прядь волос и дернул.

– О‑в‑в‑в‑в‑у‑у‑у‑у‑у‑у‑у, – заревел граф Ботвелл, но ликование младенца обратило его гнев в радость.

– Ты, маленький дьяволенок, – засмеялся он, и Кат поняла, что Френсис доволен сыном.

– Лучше сейчас отдать его няне, Ботвелл, – тихо сказала она. Граф повиновался.

– А как вам нравится сестренка, милорд?

Ботвелл взглянул на Джейн, которая теперь тоже проснулась, и лицо его озарилось улыбкой. К восторгу графа, малышка тоже робко улыбнулась в ответ.

– Она немного похожа на тебя, – сказал Френсис.

– Да, – ответила Кат, – хотя у нее рыжие волосы.

Мэг говорит, что это цвет от Стюартов, но среди Лесли тоже есть рыжие.

Ботвелл жадно вглядывался в младенческие личики. В душе он проклинал Джеймса Стюарта.

Сын и дочь вырастут Лесли, никогда не зная о своем истинном родстве.

Он отчаянно хотел этих детей и с грустью смотрел, как сестры Керр уносили их в детские комнаты Гордонов.

Рассвет на Рождество был холодный и серый. Ботвелл, который сообразно политике то и дело переходил из старой церкви в новую и обратно, прослушал в поместном храме католическую службу вместе с домочадцами Гордонов. Ощущая коленями холод каменного пола, он стоял рядом со своей возлюбленной и снова думал: "Почему же люди режут глотки друг другу за то, как поклоняться Богу?

Даже если какой‑то бог и есть, то что ему за дело?"

Однако, взглянув на лицо Кат, Ботвелл переменил свое мнение. Да, Бог есть. Единственная сложность только в том, что Он, видимо, склонялся на сторону короля, хотя почему Всевышний одобрял поступки Джеймса Стюарта, Френсис Стюарт Хепберн понять никак не мог. Просто какой‑то недостаток вкуса!

В Шотландии Новый год и Двенадцатая ночь были самыми веселыми праздниками зимы. Накануне Нового года в замке устроили великое веселье с пиршеством, задавшим поварам работы на целых три дня. 31 декабря стояла морозная, но ясная погода, и Кат с Френсисом выехали на прогулку верхом.

Вернувшись уже к вечеру, они обнаружили, что на конюшенном дворе пусто. Все, от лорда до последней прислуги, отправились собирать дрова для полуночного костра. Но и Кат, и Ботвелл вполне могли позаботиться о своих лошадях сами. Они провели животных в стойла, не заметив, что сверху, с чердака, за ними наблюдала Бесс.

А дело было вот в чем. Пополудни, вслед за матерью, девочка решила, что ей тоже неплохо покататься верхом. Час спустя из‑за холода она вернулась и обнаружила, что все конюхи исчезли. Отведя свою кобылу в стойло, Бесс расседлала животное, почистила его и покормила. Затем из любопытства она залезла на чердак посмотреть, что оттуда видно. С верха гленкеркских конюшен виднелись в ясный день даже озера и башни Сайтена. С чердака у Хантли оказались видны только горы, горы и опять горы. Разочарованная, Бесс уже собралась слезать вниз, но туг увидела, как в стойло входит мать, ведя за собой лошадей. Элизабет Лесли даже не смогла бы объяснить, почему сразу затаилась на чердаке, а не обнаружила свое присутствие.

Внизу взрослые тихо разговаривали об обыденных делах, о предстоящем празднике, о том, какие подарки приготовили детям, – Бесс узнала, что мать с Ботвеллом подарят ей жемчужное ожерелье, о котором она давно мечтала, а еще браслет, серьги и в набор к ним брошь с жемчугами и бриллиантами. На Двенадцатую ночь она получит плащ из рыси, гранатовые серьги и колье.

– Девочка растет так быстро, – вздохнула Кат. – Скоро придется подбирать ей подходящую пару. Джордж и Генриетта предложили, чтобы мужем Бесс стал их второй сын Эндрю.

– Она будет красивой женщиной, – заметил Ботвелл, – только держи ее подальше от двора.

Кат кивнула.

– С этим все в порядке. Бесс похожа на своих бабушек – предпочитает оставаться сельской мышью. И тот мужчина, за которого она выйдет, получит превосходную жену.

Будущая превосходная жена молча прихорашивалась в своем укрытии. А Ботвелл склонился над Катрионой и сказал что‑то, что девочка не расслышала. Мать засмеялась и, схватив пригоршню сена, бросила в графа. Началась погоня; взрослые резвились, бегая туда и обратно, пока не упали со смехом на копну прямо под тем местом, где затаилась Бесс.

Чем занимались они на сене теперь, девочка не видела – надо было высовываться за край настила. Но звуки, доносившиеся до ее ушей, оказались страшно любопытными; пришлось осторожно лечь на живот и выглянуть. Юная дама имела лишь самые смутные представления о том, что происходит между мужчиной и женщиной. Открывшаяся внизу картина несколько просветила ее.

Мать лежала на спине в сене, ее бледно‑фиолетовые юбки были задраны. Длинные стройные ноги, обтянутые пурпурными кружевными чулками, были раздвинуты, а между ними туда и сюда раскачивался лорд Ботвелл.

Бесс не заметила ничего особо примечательного, поскольку оба действующих лица страстно целовались, одновременно тяжело дыша и нашептывая друг другу неразборчивые слова. Затем мать достаточно ясно вскрикнула:

– Ох, Ботвелл! Обожаю тебя! – И все затихло, слышалось только чавканье жующих лошадей.

Так вот, значит, какой была любовь! Странным образом Бесс не испытывала потрясения. Увиденное оказалось любопытным и объясняло те разговоры, что вели между собой служанки, когда думали, что она не слушает.

Лорд Ботвелл встал и поправил свою юбку, а затем потянул юбки матери и прикрыл ей ноги. Она тоже села и показалась Бесс как никогда прелестной – порозовевшая, с растрепанными золотистыми волосами.

– Проклятие, Френсис! Такое безрассудство! А что, если бы кто‑нибудь сюда вошел?

– Думаю, он бы… сразу и вышел, – улыбнулся пограничный лорд. – К тому же, мадам любовь моя, я не слышал от вас жалоб.

Тут уж ответить было нечего, и графиня залилась звонким смехом.

– Всегда мечтала, чтобы меня изнасиловали на стоге сена, – призналась она, и он расхохотался вместе с ней.

Но вскоре Кат посерьезнела.

– Мне кажется, я не вынесу разлуки, любимый.

– Тише, дорогая. Не думай об этом. Давай насладимся тем временем, что у нас еще есть.

– Позволь мне поехать с тобой, Френсис! Пожалуйста, возьми меня с собой!

– Кат! – начал он терпеливо и очень нежно. – Милая, мы обо всем этом уже говорили. Нельзя же брать себе на душу разорение всех Лесли. И потом, любовь моя, теперь я беден. Джеймс забрал все, что у меня было. Как же нам жить?

– Джеймс наверняка теперь забыл про меня, потому что родился принц Генри. Говорят, он души не чает в этом ребенке. Конечно же, он смилостивится и над нашими детьми.

Что же до пропитания, – о Френсис! Я сама по себе очень богатая женщина. Скажу только слово моим банкирам, и мои вложения и золото будут переведены в какую угодно страну!

Бесс возмутилась, услышав, что мать желает оставить семью. Ведь она обещала вернуться в Гленкерк! Девушка напрягла свой слух, чтобы услышать ответ Ботвелла. Ей не пришлось долго ждать.

– Никогда! – рявкнул граф. – Никогда не позволю, чтобы меня содержала женщина! А что Джеймс смягчится, то можете в этом разувериться, мадам. Король не отступит! Мои дети по крайней мере наполовину Дугласы и связаны кровью с могущественной семьей, которая защитит их. Но ваши Лесли женятся друг на друге. Кто вступится за Гленкерк, Сайтен и Грейхевен? Если только мы не покоримся кузену Джеми, он разорит их! Боже, любовь моя! Моя нежная любовь! Мне страшно и подумать, что тебя потеряю, но как строить жизнь на развалинах стольких семей?

Теперь Бесс отчетливо различала лицо матери, и трагическое выражение его было для девушки почти непереносимо. Кат стояла очень прямо. Приняв покорный вид, она сказала:

– Сожалею, милорд, что усугубляю ваши страдания.

Только как же насчет неких лордов Ботвеллов, что превращают разумных женщин в безрассудных? Мария Стюарт потеряла не только свое царство, но и единственного сына из любви к вашему дяде Джеймсу. И я готова тоже пожертвовать всей семьей ради вас.

Френсис прижал ее к себе. Глаза у Кат закрылись; камзол Ботвелла пахнул мокрой кожей. «Иногда, – печально подумала графиня, – иногда я жалею, что не могу просто закрыть глаза и никогда больше не открывать. Как вынести жизнь без него?»

Потом Кат осознала, что Ботвелл окажется еще более одинок, чем она. У него не будет ни супруги, ни семьи, ни детей. Без гроша в кармане он пойдет бродить по континенту, продавая свою шпагу тому, кто больше заплатит.

Или станет жить на содержании у женщин. Всегда найдутся милашки, которые с радостью позаботятся о Френсисе.

Так почему же он не позволит сделать это ей? Словно прочитав ее мысли, Ботвелл сказал:

– Нет, ни единого пенни, любовь моя. От тебя никогда, ибо я тебя люблю. С другими это не имеет значения.

Кат скорбно на него посмотрела, полностью овладев собой.

– Пойдем в дом и переоденемся к ужину, Френсис.

– Я никогда не перестану любить тебя, дорогая, – тихо произнес Ботвелл. И, отвернувшись, пошагал вон из конюшни.

– Ох, Христос! – услышала Бесс тихий возглас матери. – Дорогой Иисус, помоги мне быть смелее, чем я на самом деле. Теперь ему надо, чтобы я оказалась сильной. – И следом за Френсисом она пошла из конюшни.

А девочка осталась тихо сидеть на чердаке, ошеломленная услышанным. За последние полчаса она повзрослела, и почему‑то это причиняло ей боль. Потрясло Бесс не столько зрелище матери с лордом Ботвеллом, соединившихся в крепком объятии, а скорее то, что любовь приносила им страдание. А ей‑то казалось, что любовь всегда будет нежной и приятной. Если это чувство доставляло не удовольствие, а мучение, то зачем они ему следовали?

Бесс осторожно спустилась по лестнице, смахнула с себя предательские соломинки. Конечно, не попросишь мать все объяснить, но, возможно, потом ей удастся разгадать эту загадку. Теперь же надо было поспешить и поменять одежду, а не то она опоздает к новогоднему столу.

Праздники прошли. На горы спустилась глубочайшая зима. Дети Лесли давно уже уехали обратно в Гленкерк. Хотя король и узнал, что Ботвелл нашел прибежище у Гордонов, ему не донесли, что там со своим возлюбленным жила и графиня Гленкерк. Джеймс послал графу Хантли надменное письмо, предлагая полное прощение, если тот передаст мятежного лорда для казни. Великий горский вождь дал указание накормить королевского вестника и устроить его на ночь. Наутро он велел привести этого человека к себе.

– Я хочу, – тихо сказал Джордж Гордон, – чтобы мой кузен король знал: эти слова исходят лично от меня. Я не верю, чтобы Джеймс хотел, пусть даже намеком, предложить мне нарушить законы гостеприимства. Поэтому я не верю, что письмо послано им.

Граф Хантли спокойно разорвал пергамент надвое и подал обе части королевскому вестнику.

– Возвращаю моему господину королю в надежде, что это поможет ему выследить дерзкого предателя, который столь вопиюще использует высочайшее имя для своих низменных целей.

Когда Ботвелл узнал о хитрости Хантли, то поблагодарил его за смелый поступок, но сказал:

– Теперь мне надо уходить. Это конец, и если Джеймс действительно желает моей смерти, то надежды нет. Мэйтлэнд думает, что выиграл. – И тут Ботвелл жестко засмеялся. – Он и в самом деле полагает, что, сломав хребет знати, станет править сам. Но если у него и в самом деле такие мысли, то такого глупца еще поискать! Те суровые люди, что воспитали короля, потрудились лучше, чем сами хотели. Пусть Джеми и суеверен, пусть трусоват, но на этой земле королем будет он один! Попомни мои слова!

– Обожди по крайней мере до весны, – возразил Джордж Гордон. – А потом, здесь Кат. Конечно, твоя графиня – отважная женщина, но это разобьет ее сердце.

Ботвеллу и не требовалось напоминать об этом. Они с Катрионой жили в выдуманном раю, притворяясь обычными людьми. Когда он поднялся, чтобы пойти к Хантли, она еще спала, но сейчас, наверное, уже проснулась.

Леди Лесли действительно уже не спала. Ее вырвало в тазик. Потом Ботвелл вытер графине рот влажным полотенцем и, прижав к себе, сказал:

– За это мне надо было бы избить тебя. – Кат не ответила, и он продолжил:

– Моя глупая, глупая возлюбленная! Ты сошла с ума? Думаешь, они тебя там радостно встретят, когда ты явишься с раздутым животом? С нашим ребенком?

– Ребенок мой, – ответила Катриона, яростно глядя на него.

– Наш, Кат. Твой и мой. Когда Патрик в Англии, сомнений быть не может. Боже! Он же гордый! Не примет ребенка.

– Примет, – угрюмо возразила она. – Уж это он мне должен!

– Боже мой! – изумился Ботвелл. – Ты что, хочешь заставить его всю жизнь платить за один неблагоразумный поступок? Разве он уже не достаточно наказан?

– Нет! – сердито выкрикнула графиня. – Со временем, возможно, я прощу Патрика. Но никогда не забуду. Никогда!

Этот неблагоразумный поступок, как ты сказал, стоил мне всего – счастья, душевного покоя. И какую роль в ваших играх играю я? Вам, мужчинам, так легко – у вас гордость, у вас проклятый кодекс чести! И вот вы и погубили меня все втроем. Патрик воспользовался мной как обычной шлюхой, чтобы удовлетворить свою раненую гордость. И хотят еще, чтобы я благодарила за то, что меня взяли обратно. Джеймс осквернил меня, это пятно мне никогда с себя не смыть. А ты, Френсис? – набросилась она на Ботвелла. – Что привлекло тебя ко мне вначале? Что Джеми хотел меня? Поэтому вы влюбились в меня, милорд? Чтобы утереть нос королю?

Еще одна победа над венценосным мальчиком?

Ей хотелось причинить боль, как они все причиняли боль ей.

И прежде чем граф успел это осознать, его огромная ладонь взметнулась и шлепнула Катриону по лицу. Глаза графини залились слезами, но она не издала ни звука. А только осторожно прикоснулась к щеке и пощупала ушибленное место. От силы удара в голове у нее звенело, но все равно был слышен гневный голос Ботвелла.

– Я люблю тебя! – кричал Френсис, больно впиваясь пальцами в мягкую плоть ее рук. – Я любил тебя с самого начала, но ты была Добродетельной графиней, и я уважал твою непорочность. Видишь ли, любовь моя, я соблазнял лишь тех женщин, которые хотели быть соблазненными. И когда Джеми хвастался, что затащил тебя в свою постель, то мне становилось стыдно за него, и больно было представлять, какой стыд чувствовала ты… Затем Патрик и Джеймс оскорбили тебя, и я уцепился за эту возможность, которую они по глупости мне предоставили. Я люблю тебя! Ты избалованная, упрямая сука, но я люблю тебя. Кат! И так тяжело оставлять тебя, но знать, что оставляю тебя с моим ребенком в животе… – Ботвелл запнулся. Обхватив ее подбородок большим и указательным пальцами, он приподнял его. – Почему, дорогая? Почему ты сделала это?

– Потому, – тихо ответила Катриона, – потому что мне невыносимо терять тебя всего, любимый. Ты думаешь, оттого, что я спокойно заживу в Гленкерке, мне полегчает? Боже мой, Ботвелл! Это будет еще тяжелее – не знать, где ты, все ли у тебя благополучно или в чем‑то ты нуждаешься.