Часть III. Некоронованный король 3 page

– Спроси миледи, не присоединится ли она к нам?

Несколько последующих минут мужчины провели в молчании. Наконец дверь отворилась.

Ботвелл вскочил навстречу прекрасной молодой женщине. Покровительственно обняв ее, он сказал:

– Сэнди, разреши представить тебе Катриону, леди Лесли. Кат, это мой старый друг Сэнди Хоум.

Лорд Хоум склонился над протянутой ему тонкой рукой, а подняв взгляд, увидал самые прекрасные глаза, какие когда‑либо встречал. Услышав же имя их хозяйки, он чуть не упал.

Леди улыбнулась и нежно высвободила руку из его ладоней.

– Да, лорд Хоум. Я та самая Катриона Лесли, графиня Гленкерк. И да, лорд Хоум, я та, которая имеет славу Добродетельной графини.

Хоум зарделся.

– Мадам, я… – попытался он еще что‑то сказать.

Она помогла:

– Вы удивлены, милорд, видя меня здесь. Пусть Френсис поведает вам правду, если того захочет. А теперь я должна поговорить с экономкой, чтобы она позаботилась о вашем удобстве. – Катриона повернулась к Ботвеллу:

– Я велю подать обед в маленькой столовой.

– Ты составишь нам компанию, Кат?

– Да. – И она снова улыбнулась лорду Хоуму, а затем повернулась и вышла.

– Боже мой, Ботвелл! – вскричал Александр Хоум. – Катриона Лесли!.. А Гленкерк знает, что она здесь? Он объяснил, что жена отправилась домой ухаживать за больным ребенком, и даже продал ее должность при дворе.

– Хорошо, – ответил Ботвелл. – Я не позволю ей вернуться ко двору. И отвечу на твой вопрос, Сэнди: нет, Гленкерк не знает, где она. Она написала своему дядюшке, аббату Гленкеркското аббатства, и попросила его устроить развод.

– Как это произошло? – спросил Хоум. – Ведь Гленкерка с женой все считали счастливой парой. Проклятие, Френсис! Ты снова всех обдурил! Тогда ты заявлял, что не спишь с ней. Как же смеялись при дворе, когда слышали твои заверения о простой дружбе! Говорили, что Хепберн наконец нашел то, что ему надо, но она не хочет для него раздвинуть ноги, и вообще для любого мужчины, кроме своего мужа, и все это время ты спал с ней!

Хоум шлепал себя по ляжкам и ревел от восторга. – Затем он услышал тихий голос Ботвелла:

– Нет, Сэнди. Это началось не так. Налей себе еще виски, и я расскажу, как все было на самом деле.

Александру Хоуму не пришлось повторять дважды, ибо Френсис Хепберн делал самое лучшее виски на границе, а возможно, и во всей Шотландии. Откинувшись назад в своем кресле, Александр слушал – сначала с изумлением, а затем со все большим ужасом, и, наконец, с возмущением.

– Да поможет мне Бог, – закончил свой рассказ Ботвелл. – Я любил леди Катриону с самого начала, но не надеялся отбить ее у Гленкерка. Проклятый дурак, выбросил такую драгоценность!

– Даже если вы оба получите свободу, – негромко произнес лорд Хоум, – Джеймс Стюарт никогда не позволит вам пожениться. Проклятие, Френсис! Ты же рос вместе с королем. Ты не можешь не знать, каким он бывает мстительным.

А тебе вряд ли удастся скрыть от него, что разводишься с дочерью Ангуса. А Гленкерк? Когда ему сообщат, что жена требует свободу, и поведают, где она находится, граф прилетит с севера, словно буря. Он мог в минуту гнева потерять голову, однако, я убежден, что он по‑прежнему любит свою жену и хочет получить ее обратно.

– Кат не вернется к нему, – твердо заявил Ботвелл. – Да я ее и не отпущу. Ты знаешь, что меня называют некоронованным королем Шотландии. Я не домогаюсь трона, хотя Джеми в этом не убедишь. Когда мы с Кат поженимся, то станем большую часть времени проводить в Италии. Я только хочу сохранить Эрмитаж для сына, которого она мне когда‑нибудь подарит. Такую цену – изгнание с любимой родины – мы заплатим королю за наше счастье. Что же до графа Гленкерка, то он пойдет на наши условия, не то Кат пригрозит ему обо всем рассказать. Джеми этого ни за что не допустит. Он ведь не только король, но и глава церкви, Ах, Сэнди! Всю свою жизнь я ожидал счастья и наконец‑то нашел его! Никогда прежде не думал, что такое возможно.

Лорд Хоум покачал головой. Все получалось слишком уж просто. Слишком. Однако он рассчитывал на Ботвелла, веря, что тому это удастся. Френсис Ботвелл никогда не знал покоя. Великий ум, далеко опередивший свое время, он постоянно был вынужден защищать себя от нападок самых разных мелких людишек. Любовь сделала его другим: лорд стал заметно спокойнее и выглядел менее грозным.

Александр Хоум знал Катриону Лесли только по придворным сплетням. Но он понимал, что женщина, так сильно повлиявшая на графа Френсиса Ботвелла, непременно должна быть весьма незаурядной. Сэнди ухмыльнулся. И проклятие, если Хепберну не повезло! Такая к тому же красавица!..

Поразмыслив, Хоум решил остаться в Эрмитаже и узнать побольше о графине Гленкерк. Он пробыл у Ботвелла весь конец весны – редкостного времени исключительно хорошей погоды, которая сохранялась и летом. Александр ходил со своим другом в пограничные набеги и испытывал такую же гордость за горянку‑графиню, что и Ботвелл с его людьми.

Хоума страшно трогал очаровательный ритуал, который влюбленные исполняли перед каждым выходом на дело. Ботвелл поворачивался к Катрионе и говорил ей:

– Я – Ботвелл.

Она тихо отвечала:

– Я – Лесли.

Однако они не осмеливались громко выкрикивать боевые кличи на английской стороне границы.

Всегда, когда они возвращались невредимыми через границу на свою землю, Френсис снимал Катриону с ее лошади и сажал перед собой на Валентайна.

Одна сильная рука держала поводья, а другая обвивалась вокруг тонкой талии. Влюбленные ехали, ведя сокровенные разговоры.

Когда‑то давно, в детстве, нянечка рассказывала маленькому Сэнди Хоуму о сказочной и чистой любви. Но когда он вырос и стал зрелым мужчиной, выяснилось, что в отношениях между знатными женщинами и мужчинами существовали только два пути. Первый был династическим, где брак заключался к наибольшей выгоде обеих брачующихся сторон и с желаниями участников этого союза никто не считался. Другим путем была похоть. Ни один из этих случаев не объяснял того, что произошло между графом Ботвеллом и графиней Гленкерк. Александр Хоум понял, что стал свидетелем настоящей любви.

Уверившись, что Катриона Лесли не была авантюристкой, пожелавшей воспользоваться его другом, Хоум распрощался с обитателями Эрмитажа и возвратился к себе домой в Херсел.

Дэвид Дуглас, граф Ангус, был тихим человеком и избегал всякого беспокойства. Он не любил сцен. А теперь граф находился у дочери в Кричтене и только что закончил читать письмо, присланное ей мужем.

– Итак, папа, что же мне делать?

Дуглас слегка содрогнулся. Голос Маргарет был резким и жестким. Он раздосадовал его, как и всегда.

– А что ты хочешь делать, дорогая? По‑моему, ты уже приняла решение. Любишь его, Маргарет?

– Нет.

– Тогда что за вопрос? Он попросил у тебя развода, предложив отдать все, что у него есть, кроме Эрмитажа. Ты что, хочешь еще и Эрмитаж?

– Нет! Я ненавижу это место!

– Тогда дай ему то, что он хочет, дочь моя.

– Но почему Ботвелл просит развод именно сейчас?

Он всегда довольствовался тем, что жил отдельно. Раньше о разводе и не заикался.

– Так ты ведь знаешь слухи, Маргарет. Говорят, что теперь, когда он ходит в набеги в Англию, с ним бок о бок скачет женщина. Возможно, он хочет жениться на этой таинственной амазонке.

– Достойная пара! – презрительно усмехнулась Маргарет.

– Послушай, дочь, – проникновенно начал Ангус. – Брось ты Ботвелла. Рано или поздно он схлестнется с королем в открытую. Они с Джеймсом всегда задевали друг друга. Я не хочу, чтобы тебя с детьми втянули в эту битву.

– Вы правы, отец, – сказала графиня Ботвелл. – И будет лучше, если я уже сейчас возьму все, что смогу. Вы можете позаботиться о том, как это устроить?

– Конечно, моя дорогая. – Дэвид Дуглас потрепал дочь по руке. Он был доволен: всегда можно рассчитывать, что Маргарет окажется холодной и разумной.

А в Гленкеркском аббатстве преподобный Чарлз Лесли размышлял над письмом своей племянницы, графини Гленкерк, в котором та просила получить развод от Патрика Лесли. Среди шотландской знати как одной, так и другой церкви, развод не представлял ничего необычного, но все равно Чарлз Лесли возмутился – Катриона пожелала, чтобы ее отпустили! И это – после адских стараний, приложенных для женитьбы! И ведь все эти годы оба выглядели такими счастливыми! Зная, что Патрик находится в замке, он послал за ним монаха.

Первое, что заметил Чарлз Лесли, когда явился племянник, это то, что Гленкерк выглядел усталым и изнуренным. Что‑то было очень неладно, и аббат удивился, почему не узнал об этом раньше. Ни слова не говоря, он протянул графу письмо и, притворяясь безразличным, стал разливать по бокалам бузинное вино. Искоса он посматривал на Патрика.

Лицо Гленкерка перекосилось от страдания и горя.

– Она не сообщила вам, почему хочет развестись? Хотя ее поступок справедлив. Но, видит Бог, дядюшка, я не хочу терять ее!

– Ладно, ладно, Патрик, – успокаивал племянника аббат, еще более изумленный тем, что увидел его таким расстроенным. Ведь тот всегда держался уверенно. – Не может же дело обстоять так плохо. Неужели из‑за той датской девчонки, с которой ты переспал? Ведь из‑за нее Кат не держит на тебя злобы.

– Нет, дядюшка. Она простила меня, и поэтому то, что я сделал Катрионе, вдвойне ужасно.

Чарлз Лесли попросил объяснений. Услышав их, он с ревом обрушился на племянника.

– Дурак! Глупый, надменный дурак! Как ты мог?! Больше мне ничего не говори. Я не позволю вернуться к тебе единственной дочери моей сестры!

Граф нервно возразил:

– Я не дам своего согласия, пока не поговорю с ней.

Кто доставил вам письмо?

– Слуга Кира.

– Тогда я отправлюсь в Эдинбург, чтобы повидать Кира, – сказал Патрик, – и найду Кат. Если после разговора со мной она все еще захочет развестись… Что ж, тогда я дам свое согласие.

Граф Гленкерк тайно поскакал в Эдинбург. Он не желал, чтобы король узнал о его приезде. После той роковой февральской ночи Джеймс очень настороженно относился к гленкеркским Лесли. Граф объяснил миссис Керр, что о его появлении никто не должен знать. Приученная к чудачествам Лесли, экономка заговорщицки улыбнулась и кивнула.

Затем Патрик отправился в дом Кира на Голдсмитс‑лейн. Его тепло приветствовали оба брата, и по настороженному сочувствию в глазах Бенджамена он заключил, что старший из Кира уже догадался о причине, которая привела его сюда. Когда любезности окончились и Абнер вышел, Бенджамен с графом сели перед огнем.

– Итак, Бенджамен, – начал Гленкерк, – где она спряталась на этот раз?

– Милорд, – ответил Кира, – мой дом служит вашему со времен вашей прабабушки, но эти сведения я разгласить не могу. Не могу даже сказать, знаю ли, где находится ее милость. Я не более имею право нарушить слово, данное ей, чем вам.

Патрик ожидал таких слов.

– Тогда, Бенджамен, не можете ли вы передать мое послание ее милости?

– Думаю, что да, милорд. Велеть ли мне принести пергамент с чернилами?

– Спасибо, друг мой.

Принесли письменные принадлежности, и банкир оставил Патрика в одиночестве. Граф сочинил письмо следующего содержания:

"Кат! Я не дам тебе свободу прежде, чем ты поговоришь со мной лицом к лицу. Если после этого ты все‑таки пожелаешь развестись со мной, я не встану у тебя на пути.

Я обидел тебя, но умоляю выслушать меня. Я, как и прежде, люблю тебя. Гленкерк".

Граф посыпал пергамент песком, свернул, капнул воску и скрепил своей печаткой. Выходя из комнаты, он вручил свиток слуге, ожидавшему у дверей.

– Передай это своему хозяину, парень. Скажи, что я буду здесь, в городе, у себя в доме.

Несколько минут спустя Бенджамен Кира вручал письмо вестнику.

– Отвези это леди Лесли в замок Эрмитаж. И смотри, чтобы за тобой не следили.

Катриона не желала встречаться с мужем, однако Ботвелл настоял:

– Ты не можешь быть уверена, что в душе больше не любишь его, пока не посмотришь ему в глаза и не произнесешь это. Ты могла бы встретиться с графом в доме у Кира. Остановись у кузины Фионы. Я тоже поеду в Эдинбург. Мне уже давно пора чем‑то ответить на эти глупейшие обвинения – будто я занимаюсь колдовством против короля. Теперь подходящее время. К тому же, раз Маргарет согласилась дать мне развод, следует подписать бумаги.

– Как ты думаешь, Джеми знает о нас?

– Нет. И никто не знает, кроме Хоума. Поедем в город тайно. С собой можешь взять Херкюлеса, а когда прибудем в Эдинбург, он проводит тебя до самого дома кузины.

– А что, если ты мне будешь нужен, Френсис?

– Я это узнаю, дорогая. Не бойся. Мы поскорее постараемся завершить все дела и не успеем оглянуться, как будем целые и невредимые у себя в Эрмитаже.

Вскоре они выехали в Эдинбург и там расстались. Увидев кузину, Фиона Лесли пришла в восторг. Она сгорала от любопытства.

– Пообещай мне, – предупредила Катриона. – Пообещай, Фиона, не говорить Патрику, что я здесь. Он остановился в нашем доме, и если ты меня не приютишь, то мне больше некуда будет идти.

– Я бы тебе обещала, Кат, но ведь Адам непременно ему расскажет.

Когда зять вернулся домой, графиня встретила его лицом к лицу.

– Если ты сообщишь Патрику, что я здесь, то я скажу ему, что это ты посоветовал мне спать с королем, – пригрозила Катриона.

– Он уже знает, – ответил Адам, потирая челюсть.

– А ты сказал ему, что подложил меня Джеми, когда на самом деле он домогался твоей жены?

– Не правда! – взревел Адам.

– Да, не правда, но я скажу Гленкерку, что было именно так, и Фиона меня поддержит, правда, кузина?

– Да, – ласково подтвердила Фиона, и ее дымчато‑серые глаза метнули мужу озорной взгляд. Адам Лесли возвел руки к небу.

– Ладно, вы, две суки! Вы победили. Ты получишь приют, Кат. А уж когда Гленкерк про это прослышит, то влепит мне опять по челюсти.

Катриона обвила зятя руками.

– Сядь, Адам. И ты тоже, Фиона. Я хочу серьезно поговорить с вами обоими.

Те сели. Посмотрев на кузину, Катриона сказала:

– Сейчас ты уже, наверное, знаешь от Адама, что Джеймс принуждал меня ложиться к нему в постель.

Фиона кивнула.

– Когда Гленкерк обнаружил меня с королем, – продолжила Катриона, – то пришел в страшную ярость. О том, что он мне сделал, я больше никогда не хочу рассказывать. Теперь я попросила у него развод, но он отказывается дать свое согласие, пока я не переговорю с ним тет‑а‑тет. Вот зачем я приехала в Эдинбург.

– Где ты была все эти месяцы? – спросила Фиона.

Кат улыбнулась.

– А этого, кузина, я тебе не скажу.

Адам Лесли что‑то невнятно проворчал и встал, чтобы налить себе вина. Если не хочет говорить, то и не скажет.

Но Фиона почуяла удивительную нежность в голосе кузины и с изумлением подумала:

«Боже мой! Она же влюблена! Она влюблена в другого!»

Фионе отчаянно хотелось узнать имя возлюбленного Катрионы, но ей не приходил в голову ни один мужчина, с кем бы та дружила за пределами своей семьи. Однако она была решительно настроена любым путем вызнать это. Заметив помрачневшее лицо Фионы, Кат рассмеялась.

– Скажу тебе, кузина, но только не сейчас.

Пойманная на мысли, Фиона рассмеялась.

– Ты всегда была скрытной.

На следующий день к Кира явился вестник. Графиня Гленкерк посетит их дом в час дня для встречи с мужем, если Кира известят об этом графа Гленкерка.

Гленкерк прибыл вскорости. Ему не терпелось увидеть Катриону, ибо он полагал, что, когда объяснится и попросит у нее прощения, их разлука окончится. На пороге дома графа встречала юная служанка. Проведя его в комнату, где уже ожидала Катриона, она вышла, закрыв за собой дверь.

На графине Гленкерк было синее шелковое платье с высоким воротом и кружевными манжетами цвета небеленого полотна. Темно‑золотистые волосы были собраны в тугой и строгий узел на затылке. Да, перед графом действительно была Катриона, однако в чем‑то она выглядела другой.

– Патрик. – Ее голос прозвучал холодно, и в нем не слышалось приветствия.

Граф бросился к жене и внезапно остановился, увидев в ее руке кинжал, сверкающий драгоценными камнями.

– Только тронь меня, и я его применю.

– Голубка, прошу тебя! – взмолился Патрик. – Ты моя жена, я люблю тебя!

Но это были не те слова. Катриона горько рассмеялась.

– Ты не проявлял таких сильных чувств два с половиной месяца назад, когда вместе с королем насиловал меня целую ночь. Боже мой, Гленкерк! Тринадцать лет я была тебе доброй и верной женой! Ни разу за все время не давала тебе повода для сомнений. И, однако, застав меня в объятиях короля, ты сразу посчитал меня виновной просто потому, что я женщина. А разве мужчины никогда не бывают виновными?

Ее голос дрожал. Граф упал на колени и схватил подол ее платья.

– Кат! Кат! Простишь ли ты меня когда‑нибудь? Наутро я проснулся и вспомнил все, что произошло. Боже, ты не могла ненавидеть меня больше, чем я ненавидел сам себя. Простишь ли ты меня, милая?

– Нет, Патрик! Никогда. Можешь ли ты представить, каково было мне? Можешь ли представить, что значит позволить другому мужчине овладеть твоим телом? Для мужчины любовь – дело плотское. Вы жаждете женщины, но едва ею овладеваете, как ваше чувство угасает. Женщина же переживает чувственный опыт. Ее страсть к мужчине кипит до акта любви, во время него и даже после него. Из‑за Джеймса я чувствовала себя шлюхой. Всякий раз, как он в меня втискивался, я ненавидела его и молилась, чтобы ты, Патрик, никогда не узнал о моем позоре, ибо огорчить тебя было невыносимо. Если бы только ты, Патрик, проявил ко мне такое же милосердие, то я бы сейчас тебя могла простить. Но, застав в нашей спальне короля, ты наказал меня, вместо того чтобы защитить. Нет, милорд Гленкерк! Я не прощаю вас!

Он встал.

– А дети?

– Я хочу дочерей, – сказала Катриона. – Джеми и Колин уже у Роутса, Робби пойдет на следующий год.

Можешь держать детей, пока развод не завершится. А после этого я хочу, чтобы они находились у меня. Ты сможешь видеть их, когда захочешь. Все они – гленкеркские Лесли. Ты – Патрик Гленкерк, и я не допущу, чтобы твои дети это забыли. Я не допущу также, чтобы они ненавидели своего отца, Патрик. То, что случилось между нами, их не касается.

– Вы очень великодушны, мадам, – язвительно произнес Гленкерк. – И раз уж мы все уладили, то, может быть, вы удовлетворите мое любопытство и наконец откроете, где скрывались все это время?

– Нет. Я не скажу тебе, Патрик. В ту февральскую ночь ты потерял всякое право на мою жизнь.

Катриона протянула руку к стене, где был шнур звонка, и приказала юной горничной:

– Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы подвели мою лошадь.

Затем она повернулась к Патрику и холодно кивнула.

– Прощайте, милорд.

Уход Катрионы ошеломил графа. Как поверить в происшедшее? Он потерял ее. В прелестных изумрудно‑зеленых глазах, что, глядя на него, всегда сияли, больше не чувствовалось любви. Он сам, своей волей погубил Катриону Лесли, а женщина, которая, подобно фениксу, возродилась из ее пепла, не была его женщиной и вряд ли ею когда‑нибудь станет. Опустившись в кресло, Патрик обхватил голову руками и заплакал. Несколько минут спустя он покинул дом Кира и весь остаток дня и следующую ночь беспробудно пил.

Когда Френсис Стюарт Хепберн сдался своему кузену, то Джеймс совсем потерял голову. Он немедленно заточил графа в Эдинбургском замке. Король, будучи излишне суеверным, ужасно боялся черной магии. Канцлер Мэйтлэнд это прекрасно знал и, стремясь перешибить хребет шотландскому дворянству, сфабриковал против Ботвелла обвинения. Канцлер полагал, что, сломав пограничного лорда, он тем самым подавит всякое сопротивление Джеймсу Стюарту. К несчастью, знатные собратья графа весьма раздраженно восприняли эту попытку посягнуть на их влияние.

Они отказались собраться, чтобы рассмотреть дело Хепберна. Правосудие зашло в тупик, потому что судить графа никто другой не мог.

Узнав, что Ботвелл заточен в Эдинбургском замке, Катриона пришла в отчаяние. Она ничего не могла предпринять. Страх перед королем не позволял ей связаться со своим возлюбленным, а где искать Херкюлеса, было неизвестно.

Поэтому в ожидании известий Катриона затаилась у Фионы. Без Френсиса она из Эдинбурга не уедет.

Но совсем скоро пришла записка от верного Херкюлеса. На следующий день пополудни Катрионе следовало, надев маску, прийти в таверну «Роза и чертополох» и спросить мистера Прайора.

Она стала лихорадочно ждать этого часа.

В два часа на следующий день Катриона выскользнула из дома кузины и быстро зашагала по улице под моросящим июньским дождем. Такая погода была даже к лучшему, потому что прохожих встречалось мало. Войдя в таверну, она, как и было велено, спросила мистера Прайора, и ее провели в заднюю гостиную. Там оказался Херкюлес.

Катриона едва дождалась, когда уйдет служанка, и сразу набросилась на него с вопросом:

– Френсис?!

– Невероятно удобно живет в большом и хорошо обставленном покое из двух комнат, – ответил брат Ботвелла. – Ест и пьет все лучшее, что только можно купить за деньги. Любимец своих тюремщиков. Однако нерешительность Джеми уже начинает ему надоедать.

– Что делать мне? – взволнованно спросила Катриона.

– Френсис полагает, что слишком большая доза королевского гостеприимства может его утомить, – захихикал Херкюлес. – Поэтому вскорости он покинет Эдинбург. Можете ли вы спрятать его на несколько часов? Самое большее – на день.

– Да, могу. У кузины Фионы. Он знает этот дом. Мой зять Адам завтра уезжает в Гленкерк. Его не будет две недели, но не больше. Сумеет ли Френсис бежать за это время?

Херкюлес кивнул.

– За неделю, миледи.

– Я буду готова. Вы сможете тогда подать мне какой‑либо знак?

– Мальчик принесет вам букет из диких красных роз и белого вереска. И это будет той ночью.

Херкюлес налил красного вина и протянул ей бокал.

– Выпейте, мадам, у вас усталый вид.

Катриона улыбнулась и приняла вино.

– Я места себе не находила, – призналась она. – Не знала ничего, кроме базарных слухов, и не осмеливалась расспрашивать слишком настойчиво.

Херкюлес взглянул на нее.

– И как это удалось моему брату‑повесе? Как он добился того, что в него влюбилась самая прелестная и самая храбрая женщина этой дикой страны?

Он ухмыльнулся такой ботвелловской ухмылкой, что сердце Катрионы перевернулось.

– Ему всегда везло, этому дьяволу!

Графиня не смогла сдержать смех.

– Это мне повезло, Херкюлес. Мой Френсис – великий человек. – Она взяла со скамейки свой плащ. – Мне лучше сейчас уйти. Буду ждать вашего знака.

На следующий день Адам Лесли выехал из Эдинбурга, оставив жену с Катрионой в доме. Почти сразу же Фиона насела на кузину с расспросами, стремясь узнать имя ее возлюбленного. Катриона только рассмеялась.

– Нет, пока не скажу, Фиона. Но через несколько дней ты не только узнаешь его имя, но и познакомишься с ним самим.

От разочарования та лишь заскрежетала зубами. Два дня спустя пополудни в дверь дома постучал мальчуган.

Передав горничной букет белого вереска и диких красных роз, он сказал:

– Для леди Гленкерк.

Издав восторженный возглас, малышка‑горничная поставила букет в серебряную чашу и принесла его графине.

Фиона удивленно подняла бровь.

– Очаровательно, – произнесла она. – Значит ли это, что я скоро познакомлюсь с твоим джентльменом?

– Сегодня вечером, – ответила Катриона. – Ты сможешь отделаться от прислуги?

– Уже, дорогая Кат. Сегодня канун дня святого Иоанна, и все будут праздновать.

– Проклятие! – выругалась графиня. – Как же я сразу не догадалась! Фиона, скажи прислуге, что она может гулять и завтра. Пожалуйста. Сделай это ради меня. Милорд не захочет, чтобы его видел кто‑то другой, помимо нас с тобой.

Фиона согласилась.

– У них у всех с похмелья голова распухнет от эля, вина и любви и толку от них не будет в любом случае. Ох, кузина! Я просто заворожена! Кто же этот мужчина?

– Ботвелл, – тихо сказала Катриона.

– Но он в тюрьме! – воскликнула Фиона, а затем ее дымчато‑серые глаза широко раскрылись, и она хлопком закрыла себе ладонью рот.

Катриона засмеялась, но кузина скоро оправилась от изумления.

– Ну ты даешь! – покачала она головой. – Тебе и в самом деле постоянно везет. Сначала Гленкерк, а затем и сам пограничный лорд! – Глаза Фионы засверкали. – Что это за мужчина? – прямо‑таки взмолилась она. – Он и в самом деле колдун? А в постели такой же, как и простые смертные?

Кат подавила приступ смеха, поскольку увидела, что вопрос был задан вполне серьезно.

– Нет, кузина. Френсис не колдун и не волшебник, и в постели он очень приятен, спасибо.

– Как ты с ним познакомилась, Кат?

– При дворе. Но тогда он был мне не любовником, а просто другом.

– У него есть жена, Кат.

– Он разводится с ней, а я развожусь с Гленкерком. В конце года мы поженимся, Фиона.

– А Гленкерк знает о Ботвелле? А король?

– Нет. Ни тот, ни другой. И ты ничего не говори, Фиона. Я не хочу, чтобы кто‑нибудь знал прежде, чем мы с Френсисом сыграем свадьбу.

– А что нам надо приготовить? – спросила хозяйка дома.

– Еды, кузина. Когда Френсис в хорошем настроении, у него волчий аппетит, а тут он перехитрит Джеми с Мэйтлэндом в придачу и, наверное, будет ликовать.

Вечером, когда слуги покинули дом, леди принялись ждать. Катриона считала, что Ботвелл не станет бежать до позднего часа, когда празднества будут в разгаре, и она оказалась права. Лишь ближе к полуночи раздался стук в кухонную дверь. Кат бросилась открывать, и в комнату быстро проскользнули две фигуры, укутанные до глаз.

Сбросив плащ, Френсис Хепберн оглядел Катриону и насмешливо ухмыльнулся.

– Добрый вечер, дорогая.

Катриона шагнула вперед. На ее глазах блестели слезы.

– Ах, Ботвелл!.. – Внезапно она остановилась. – Чем это ты воняешь?

Он застенчиво фыркнул.

– Боюсь, что средство передвижения, выбранное мною для переезда из замка, оказалось не самым изысканным.

– Каким же?

– Повозка с навозом.

Она вытаращила глаза.

– Повозка с навозом?!

– Там было двойное дно, – объяснил Ботвелл, – и я в нем спрятался, а надо мной покоилось содержимое всех конюшен замка.

Катриона посмотрела на Херкюлеса.

– В шкафу есть ванна, – сказала она. – Пожалуйста, достань ее и наполни горячей водой для его светлости.

А Фиону, стоящую с вытаращенными глазами, она попросила:

– Достань какую‑нибудь одежду Адама и отнеси в мою комнату. И не забудь, пожалуйста, пеньюар.

Херкюлес вытащил сидячую ванну, а Катриона стала греть воду. Когда чан был наполнен, она взяла у Ботвелла его одежду и бросила в камин. И прежде чем пустить его в ванну, провела на кухню и предварительно обмыла. Усадив графа в чан, она принялась тереть его жесткой щеткой и намыливать волосы.

– Слава Богу, никаких вшей, – были ее единственные слова.

Ухмыляясь, Ботвелл наконец выбрался из ванны и обернулся большим полотенцем.

Катриона заботливо усадила его к огню, чтобы высушить волосы. Фиона вернулась с длинным мягким халатом из легкой шерсти. Ботвелл немедленно в него облачился.

Затем он поймал руку Фионы и поднес к своим губам.

– Леди Лесли, – сказал он тихим задушевным голосом, от звуков которого ее щеки зарделись, а сердце учащенно забилось. – Благодарю вас за гостеприимство.

Надеюсь, что я не причиню вам неудобств.

– Принимать вас в доме – большая честь, – запинаясь, ответила Фиона. – Когда вы будете готовы, то пожалуйте к ужину в малую столовую.

– Вы, разумеется, присоединитесь к нам, – учтиво произнес Ботвелл, подавая ей руку.

На откидном столе кузины уже сервировали небольшой ужин – вареные креветки, окорок, ребра сырокопченой говядины, вареный каплун, горячий хлеб, несоленое масло, свежие фрукты, салат из зелени и одуванчиков. Были также черный эль, красное и белое вино и виски. Катриона, сама едва прикасаясь к пище, смотрела, как граф радостно набивал себе брюхо. Наконец он насытился и, откинувшись на спинку стула, потягивал виски.

Катриона сидела рядом, чтобы ухаживать за ним. Фиона расположилась вместе с Херкюлесом на противоположной стороне стола. Отодвинув свой стул назад, Ботвелл тихонько сказал графине:

– Иди, дорогая, сядь ко мне на колени.

Кат устроилась у него поудобнее.

– Ты скучала по мне?

– Да, – прошептала она. – Я так боялась!..

Граф отыскал своим ртом ее жадные губы и страстно поцеловал, ощутив, как прелестное тело возлюбленной оживает под его ласками.

– Боже, как я скучал по тебе, – пробормотал он ей в шею. – У меня были деньги на шлюх, но я не взял ни одной. Я оставался верен тебе, дорогая, а я никогда не поступал так ни с одной другой женщиной.

Она поймала его руки и прижала их к своей упругой груди. Ладонями Ботвелл ощутил ее твердые маленькие сосочки. Он встал, поднял графиню на руки.

– Мне очень жаль, дорогая, но сегодня я не могу ждать, – сказал лорд.

– И я не могу, Ботвелл, – тихо ответила Катриона. – Отнеси меня в постель. Я сгораю от любви.