Часть III. Некоронованный король 1 page

В своей охотничьей избушке Френсис Хепберн жил один. Время от времени он бежал от суетного света и укрывался в каком‑нибудь удаленном месте, обновляясь и душой, и телом. Таким образом Ботвеллу удавалось сохранять здравомыслие в обществе, которое то восхищалось им, то боялось его. Лорд любил зиму и наслаждался уединением уже несколько недель. Теперь его покой был нарушен окончательно и бесповоротно. Граф перенес лишившуюся чувств Катриону Лесли в свою хижину, поднялся с ней в спальню и бережно уложил на постель. Он стянул сапоги, чтобы не шуметь, затем обернул графиню в ее же подбитый мехом плащ. Подтянул одеяло и хорошенько ее укутал. Раздув большой огонь, Ботвелл положил кирпич греться на угли. Плотно занавесил все окна в комнате и зажег небольшую мавританскую масляную лампу, чтобы, придя в сознание, Катриона смогла увидеть, где находится.

Щипцами вытащив кирпич из углей, Ботвелл обернул его мягкой фланелью и положил спящей к ногам. После этого, налив в бокал немного крепкого виски, сделанного в его собственной винокурне, Френсис опустился на краешек кровати и стал натирать женщине запястья. Вскоре Катриона пошевелилась, и, бережно приподняв гостью, лорд поднес бокал к ее губам.

– Выпейте немного, дорогая.

Катриона так и сделала, и ее щеки снова окрасились румянцем.

– Не сообщайте Патрику, что я здесь, – сразу же взмолилась она.

– Не скажу, – пообещал Ботвелл. – А теперь, дорогая, отдохните. Вы совершенно измучены и продрогли до костей. Я хочу, чтобы вы закрыли глаза и уснули. А я буду внизу, слуг здесь нет, так что не тревожьтесь.

Лорд говорил сам с собой, потому что Катриона уже крепко спала. Поцеловав ее в лоб, Френсис оставил графиню и спустился по лестнице.. Нижний этаж его дома состоял из одной большой комнаты с огромным камином, сложенным из камней. Комната была обставлена грубой неотесанной старомодной мебелью. Окна закрывали такие же старомодные портьеры, везде лежали шкуры животных. Ботвелл налил себе вина из графина, подвинул кресло к окну и сел.

Он задумался о том, что могло прогнать графиню Гленкерк из Эдинбурга. Несомненно, она пережила какое‑то потрясение. Ботвелл немного изучал медицину у одного мавританского врача и теперь узнавал эти симптомы.

– Бедная девочка, – тихо проговорил он. – Что же, черт возьми, с ней стряслось?

Проснувшись несколько часов спустя, Катриона не сразу поняла, где находится. Она слезла с огромной кровати и в одних чулках прошлепала вниз по лестнице.

– Френсис, вы не спите?

– Нет, любовь моя. Подойди к огню и посиди со мной.

Катриона устроилась у него на коленях. Какое‑то время оба молчали. Ботвелл придерживал ее легко, но вместе с тем покровительственно, и графиня прильнула к нему, с удовольствием вдыхая запах его кожи и табака. А сердце лорда отчаянно билось. Он всегда держал себя с Катрионой несколько небрежно и снисходительно, часто поддразнивал и задирал, пытаясь тем самым скрыть свои чувства.

И это давалось ему достаточно легко, потому что они никогда прежде не оказывались слишком близко друг к другу. Теперь Френсис Хепберн боролся с собой, боясь испугать ее еще больше. Наконец в отчаянии он спросил:

– Вы не голодны? Когда вы ели в последний раз?

– Два дня назад. В прошлую ночь я остановилась в женском монастыре, но не смогла там есть. И утром – тоже.

– Тогда, дорогая, вы, конечно же, голодны.

Лорд мягко спустил ее с колен.

– Сумеете ли вы накрыть стол, Кат Лесли?

– Быть графиней, милорд Ботвелл, не означает быть беспомощной. Конечно же, сумею.

– Мы поедим у огня, – весело предложил он. – Скатерть в этом сундуке, а тарелки и приборы вы найдете вон в той кладовой.

К изумлению Катрионы, несколько минут спустя Френсис вынес из кухни дымящуюся супницу и корзинку горячего хлеба.

– Садитесь, – велел он. – И ешьте, пока горячее.

Катриона собралась было из вежливости отказаться, но суп пахнул так вкусно! Это был густой бульон из баранины с ячменем, луком и морковью, приправленный, как она обнаружила, перцем и белым вином.

Ботвелл придвинул к ней толстый, с хрустящей корочкой ломоть горячего хлеба, с которого стекало масло, и наблюдал, забавляясь, как его гостья поглощала ужин. Когда Катриона доела весь суп, Френсис взял ее миску и снова отправился в кухню. Вскоре он возвратился, держа в руках две тарелки.

– Утром, до вашего приезда, я поймал лосося и нашел ранний кресс‑салат, – гордо сообщил он.

Рыбу, нарезанную тонкими ломтями, Катриона ела уже медленнее. Ботвелла обеспокоило ее молчание, как и то, что она выпила три бокала бургундского.

Насытившись, Катриона откинулась на спинку стула.

– Где вы научились готовить? – спросила она.

– Мой дядюшка Джеймс считал, что мужчине требуются знания и такого рода.

Графиня ответила полуулыбкой и снова погрузилась в молчание.

– Что случилось, Кат? Можете ли вы поделиться со мной, дорогая?

После некоторого молчания Катриона подняла глаза. Боль, отразившаяся в них, ошеломила графа. Он поднялся, обошел стол и встал перед графиней на колени.

– Не надо говорить, если это слишком больно.

– Если я скажу сейчас, Френсис, мне не придется говорить об этом потом, и, возможно, со временем я смогу – все забыть. – Она тихо заплакала. – Проклятый Джеймс Стюарт! Ох, Френсис! Он намеренно погубил мою жизнь!

Я бы убила его, если б могла!..

И Катриона начала свой рассказ.

– Патрик уехал домой в Гленкерк, а я осталась одна.

Мне совсем не к кому было обратиться за помощью. Я постаралась держаться подальше от короля, но этот похотливый лицемер подкрался ко мне, словно удав к кролику. Патрик вернулся из Гленкерка и увидел, как Джеми меня лапает.

Король мог бы меня спасти, если бы захотел, но вместо этого он стал рассказывать Патрику, какая из меня чудесная любовница, и представил все еще хуже, чем было на самом деле.

– Он даже не упомянул, что я не хотела. Затем оба они напились моего виски и изнасиловали меня. Ох, Боже мой, Френсис!.. Король вместе с моим собственным мужем! И не один раз, а снова и снова – всю ночь напролет!.. Они никак не хотели меня отпускать и заставляли делать такие вещи… – Катриона содрогнулась. – Ох, Френсис! Вы мой друг. Пожалуйста, позвольте мне остаться у вас.

Рассказ Катрионы ошеломил пограничного лорда. Ошеломил и устрашил. Джеймс Стюарт представлялся страшно мстительным – этому граф вполне верил. Но чтобы Патрик Лесли, человек, подобно и самому Ботвеллу, воспитанный и образованный, мог так жестоко истязать собственную жену, притом совершенно безупречную, – Френсис был просто поражен.

– Бедняжка моя, – ласково сказал он, – вы можете остаться у меня навсегда. – Встав, он притянул женщину к себе. – Кто видел, как вы уехали?

– Никто, если только они не опознают меня во всаднике, который поскакал из дворца в Гленкерк. Монахини, которые приютили меня прошлой ночью, и вовсе живут на отшибе. Во всяком случае, меня видели только привратница и еще та, что заботится о странниках.

Обе – недолго. Других гостей в монастыре не было. А Патрик подумает, что я бежала в А‑Куил.

Лорд обнял ее.

– Ах, дорогая моя! Мне так жаль!.. Ужасно жаль! Но не бойтесь больше. У меня вам ничего не грозит. Люди, с которыми вы приехали сюда, ни за что и никогда не признаются, что видели вас.

Катриона стояла, огражденная кольцом его рук, а затем медленно подняла к нему лицо.

– Люби меня, Френсис! Здесь! Сейчас же! Люби меня!

Граф молча покачал головой. Он понимал, что вызвало этот порыв. Катриона нуждалась в успокоении, нуждалась в уверенности, что сама выбирает себе мужчину. Ботвелл не знал, упростит он дело или, наоборот, еще более осложнит его, если подчинится такой отчаянной просьбе. Он любил Катриону, и он желал ее, но, Боже милостивый, не так же?

Графиня рассерженно отступила.

– Давайте же, Ботвелл! Вы же прослыли лучшим любовником в Шотландии!

Катриона разорвала на себе рубашку, распахнула ее и скинула. Ее прекрасная грудь предстала перед графом во всей ее прелести. Спустив бриджи и отшвырнув их, она с вызывающим видом пошла на лорда. Обнаженная, какой ее сотворил Создатель, она воспламеняла во Френсисе желание, и он с трудом себя сдерживал.

– Давайте же, Ботвелл, – меж тем не унималась она. – Любите меня, или вы, что, не мужчина? Если я оказалась достойна короля, то хороша и для вас! – Ее глаза блестели гневными слезами.

Если бы Катриона была мужчиной, то лорд просто ударил бы ее, но тут он обо всем догадался. Подобно ребенку, упавшему с пони, который должен сразу же опять сесть в седло, Катриона Лесли жаждала любви с мужчиной, который не унизит ее. И если не он, Ботвелл, то кто же?..

Френсис Хепберн не стал искать ответ. Схватив стоявшую перед ним женщину на руки, граф понес ее наверх в свою спальню и уложил на кровать. Быстро скинув с себя одежды, лег к ней.

И прежде чем Катриона успела это осознать, Френсис оказался внутри и овладел ею с такой нежностью, какую она никогда и не мечтала встретить у мужчины. Он ласково целовал и гладил ее, стараясь довести до высочайшего наслаждения. Никто прежде не любил ее так. Наконец, Ботвелл уже не смог сдержать своего желания и выпустил в нее сгусток кипящей страсти.

Катриона зарыдала, громко всхлипывая и давясь слезами.

– Я ничего не чувствую! Боже милостивый, Френсис!..

Я ничего не чувствую! Что же они мне сделали, если я ничего не чувствую?! – Ее стала бить дрожь.

Ботвелл заключил графиню в объятия и крепко прижал к себе. Рана, нанесенная ей, оказалась более глубокой, чем он полагал. Чтобы вернуть Катриону к жизни, потребуется время, но он это сделает.

– Не плачь, моя драгоценная, – тихо промолвил он. – Не надо плакать. Они тебя страшно обидели, и прежде чем ты оправишься, должно пройти время. Засыпай, любовь моя, со мной ты в безопасности.

Уже через несколько минут Катриона спала глубоким сном, дыша легко и ровно. Но Френсис Хепберн лежал не смыкая глаз, и гнев его разрастался с каждой минутой. Он снова пожалел, что не был настоящим колдуном. А то с удовольствием покончил бы с обоими своими кузенами.

Лорд прекрасно сознавал, что женщина, спящая в его объятиях, даже и сейчас, после всего случившегося, сохраняла привязанность к своему мужу. Не следует причинять ей новые огорчения, наказывая графа Гленкерка. С Джеймсом Стюартом, однако, все было совсем по‑другому, и Френсису Хепберну предстояло долго и серьезно поразмыслить, какую же месть он уготовит кузену.

Тем временем он предложил прекрасной графине свой дом и свое сердце.

В последующие недели Катриона укрывалась в охотничьей избушке Ботвелла. Слуг, чтобы разносить о них сплетни, – здесь не было, и господа вполне управлялись по хозяйству сами. Когда Френсис Хепберн уходил со своими людьми в очередной пограничный набег, оставляя графиню одну дней на десять или даже больше, она не возражала. Кончалась зима, и Катриона наслаждалась одиночеством. Время хорошо лечило. Ботвелл не брал ее тело с того первого раза, и она не просила лорда. Но всякую ночь, что Френсис был с ней, Катриона спала, умиротворенная, в его объятиях.

Впервые в жизни граф Ботвелл страстно влюбился. Даже сознавая, что эта любовь может однажды оборваться, Френсис желал насладиться каждой минутой, что была им отпущена. Граф восторгался красотой своей гостьи, но даже если бы Катриона отличалась самой что ни на есть безобразной внешностью, он все равно любил бы ее.

Эта образованная леди, совсем не похожая на чуждую Френсису жену, могла вести с мужчиной беседу на самые разнообразные темы. И что еще важнее, Катриона сумела стать ему хорошей слушательницей. Она владела каким‑то чарующим тайным даром: в разговорах с ней мужчина верил, что все, о чем бы он ни говорил и какие бы банальные мысли ни изрекал, представляет для внимательной собеседницы необычайный интерес. Мягкая и сердечная, Катриона обладала, однако, и задиристым чувством юмора – как раз таким, что было и у него. Ее красота оказалась только дополнительным достоинством.

Ранней весной, вернувшись из очередного набега в Англию, Ботвелл привез длинную, искусно сработанную золотую цепочку, украшенную мелкими топазами – от самого бледного до глубочайшего оттенка. Он надел ее Катрионе на шею, – Теперь ты настоящая пограничная девка, – пошутил он. – Твой мужчина привез тебе трофей. Катриона лукаво улыбнулась.

– С какой прелестной шейки ты ее снял?

Но Ботвелл только ухмыльнулся.

– Если уж так хочешь знать, то я освободил от нее одного ювелира, который имел чрезмерные запасы и при этом дал промашку, попавшись нам.

Граф наклонил к ней лицо и вдруг, не в силах себя сдержать, неожиданно притянул Катриону к себе и поцеловал. Она затрепетала, но не отодвинулась, а, взяв в руки голову Френсиса, в ответ тоже крепко поцеловала.

Его голубые глаза слились в пристальном взгляде с изумрудно‑зелеными глазами Катрионы. Графиня стояла босая, поднявшись на цыпочки и обвив его шею. А руки Френсиса принялись нежно расстегивать на ней халат, а потом развели ее руки и стянули одежду, открыв прекрасную наготу. Взяв ее лицо в ладони, Ботвелл склонился и снова нежно поцеловал Катриону. Затем губами ласково прикоснулся к се векам, щекам, шее.

Сильные руки мужчины заплутались в волосах цвета меда, а потом легли на плечи любимой. Рот, покрывавший поцелуями плечи Катрионы, заскользил вниз, на мягкие груди. Граф мягко опустился перед ней на колени, его губы перебрались к изящному пупку и дальше – к маленькой родинке.

Катриону била дрожь. Ноги ее подкосились, и она тоже рухнула на колени. Уста мужчины и женщины соединились.

– Скажи мне «да» или скажи «нет», дорогая, – хрипло пробормотал потрясенный Ботвелл. – Но только скажи мне это сейчас, ибо я открою тебе правду. Кат, моя нежная. Я хочу тебя так, как никогда не хотел никакую другую женщину! Я хочу тебя, а не твою тень!

– Ботвелл, – нежно прошептала Катриона, и он увидел, как засияло ее лицо. – Ботвелл! Я чувствую! Чувствую!

Ох, милорд! Как же я тебя хочу!

Френсис потянул ее вниз на меховой ковер. В отблесках потрескивающего пламени он выпрямился над ней, торопливо стягивая с себя одежду. Обратив к нему улыбающееся лицо, Катриона что‑то успокаивающе бормотала. Она была счастлива. Френсис Хепберн стал первым мужчиной, которого она сама выбрала за всю свою жизнь. Мужа назначила ей прабабка, а король принудил. И лишь Френсиса Хепберна Катриона выбрала сама. И очень сильно желала его.

Опустившись на колени, Ботвелл перевернул графиню на живот и поцеловал ее в шею. Ласковые губы обследовали плечи и проползли по всей длине позвоночника. Граф был непривычно нежен, и Катриона восторженно трепетала.

Перевернув возлюбленную на спину, Френсис принялся ласкать прелестную грудь. Под его изысканными прикосновениями она напряглась, а мягкие соски стали жесткими и острыми. Ботвелл погрузил свое лицо в долину меж ними, и его губы жгли Катрионе кожу. Она тихонько застонала. Граф улыбнулся с облегчением. Голова ее откинулась назад, а глаза были прикрыты. Она дышала быстрыми короткими вздохами.

За время своих многих странствий Френсис Хепберн обладал многими женщинами и многому у них научился.

Теперь граф применил все свое умение с той единственной, какую по‑настоящему любил, и искренне желал продлить ее удовольствие.

Целуя мягкую плоть грудей, Френсис чувствовал, как под его губами трепетно бьется сердце возлюбленной. Он поймал зубами сладостный сосок и слегка его укусил. Катриона снова застонала, и ее бедра начали двигаться в ритме любви. Губы Френсиса бродили по телу Кат.

– Френсис, – воскликнула она. – Боже мой, Френсис! Ты сведешь меня с ума!

– Ты и в самом деле хочешь, чтобы я прекратил, дорогая? – Его глаза смеялись.

Ответом Ботвеллу было молчание. Теперь он видел, до каких высот наслаждения может довести Катриону.

Френсис раздвинул ей ноги и, взвалив их к себе на плечи, нежно раскрыл ее нижние губы и поцеловал мягкую коралловую плоть. Один раз она неистово содрогнулась, однако не остановила его. Его язык и ласкал, и гладил, и щупал, а она кричала от наслаждения, выгибаясь всем телом. От этих движений граф воспылал и, когда уже больше не мог себя сдерживать ни мгновения, лег на нее и вонзил свой мужской корень в мягкое тело.

Катриона с радостью и наслаждением приняла его, обхватив своими длинными ногами его бедра и обняв его руками. Оказавшись внутри, он снова смог сдерживать себя.

Их тела двигались вместе, в одном ритме, и каждое стремилось дать другому больше наслаждения. Затем Катриона страстно прошептала графу на ухо:

– Френсис! Я не могу больше сдерживаться!

Но Ботвелл принудил Катриону расслабиться, а после этого довел ее желание до еще более высокой точки. Страсть Френсиса бурей накатывалась на графиню, и она искренне поражалась, что кто‑то мог доставлять ей такое блаженство. Так ее никогда не любили, и когда, наконец, лорд бросил Катриону в пучину оргазма, она закричала в восторженном изумлении, чувствуя, что блаженство переживает и он.

Все еще погруженные друг в друга, они лежали, глубоко дыша, взмокшие от затраченных усилий. Затем она вдруг закричала, искренне удивляясь:

– Боже мой, Френсис! Ты снова становишься во мне жестким?! Ох, да, любимый мой! Да! Да!

И все началось снова. Ботвелл и сам подивился на свое тело, ибо, казалось, он никак не мог насытиться этой женщиной. Однако и Катриона на этот раз была ненасытна.

Одна страсть не уступала другой, и наконец они оба ощутили такое изнурение, что заснули там же, где и лежали, не заметив, что огонь в камине потух и становится холодно.

Ботвелл проснулся, почувствовав, что Катриона накрывает его одеялом. Он подтянулся, привлек графиню к себе и нежно поцеловал.

– Доброе утро, дорогая.

Лучезарная улыбка Катрионы успокоила его.

– Доброе утро, возлюбленный, – ответила графиня.

В это утро ум ее был ясен, ей не было стыдно.

Она высвободилась из объятий Ботвелла.

– Я совсем замерзла, Френсис. Пусти меня, я разожгу в камине огонь.

Со смесью любви и восторга он наблюдал, как Катриона это делала. Через несколько минут весело плясало пламя, и она повернула к огню спину. Лорд вздохнул.

– Ах, моя хорошая! Я завидую пламени, которое греет твой прелестный зад!

– Ох, Ботвелл, – засмеялась Катриона, покраснев, и это было ей к лицу, – какой ты зловредный!

– Увы, дорогая, я такой. – Он поднял бровь. – Иди сюда, малышка, согрей меня. Под этим одеялом холодно и одиноко.

Она скользнула под шерстяной плед и притянула его к своему телу.

– А теперь, милорд, теплее?

Глаза Френсиса засверкали.

– От тебя разогреется и каменная статуя, и ты знаешь это, любовь моя нежная.

Ботвелл снова поцеловал ее.

– Где ты была. Кат? Где ты была все эти годы? – Лорд замолчал, вспоминая минувшую ночь. – Я люблю тебя, Катриона Маири, – сказал он. Графиня поразилась, что любимый знал имя, полученное ею при крещении. А он продолжал:

– Я никогда не говорил женщине такого, да чтоб при этом еще так и думать. Но, Бог свидетель, я люблю тебя!

Ее глаза блестели от слез.

– Ботвелл! Ох, Ботвелл! Не люби меня! И как ты можешь любить меня? Любить женщину, которая спала с королем, а после бежала от праведного гнева своего мужа в объятия еще к одному мужчине. Как можешь ты любить меня?

– Но ты же спала с Джеми не по доброй воле, Кат.

Королю невозможно отказать. Я бы убил его за то, что он тебя принудил.

– А Патрик? А мой муж?

– Его я бы тоже убил, если бы не знал, что это тебя опечалит. У него полное право гневаться, но не на тебя. А сделать тебе то, что он сделал…

– Ты бы не сделал мне этого, Френсис, если бы я была твоей женой?

– Если бы ты была моей женой, то Джеми не осмелился бы тебя принуждать. – Заметив ее волнение, он продолжил:

– Но если бы и осмелился, то я бы убил его безо всякого колебания. Да, за такие любезности я бы забил его до смерти.

– Бедный Патрик, – тихо сказала Катриона. – Какое было у него лицо, когда он увидел, как Джеми меня ласкает… Боже! Он был ужасно огорчен.

Губы Ботвелла искривились.

– Так, что облегчил свое горе, напившись с Джеми и по очереди вместе с ним насилуя собственную жену! – Граф взорвался. – Оставь их обоих. Кат! Я давно уже собираюсь развестись с Маргарет. Теперь я сделаю это, а ты должна развестись с Гленкерком и выйти замуж за меня. Я люблю тебя! Я хочу тебя! И, видит Бог, я сумею уберечь тебя, моя любимая, от короля Стюарта.

Ошеломленная, она ответила ему долгим взглядом.

– А мои дети? – наконец выговорила она.

– Ты получишь у меня столько детей, сколько захочешь, а если тебе не обойтись без твоих малышей Лесли, то я с удовольствием их приму.

– Думаю, что у Патрика будет что сказать по этому поводу, – проговорила Катриона, скривив рот.

Голубые глаза посмотрели в зеленые.

– Я не хочу говорить о Патрике, – тихо сказал Ботвелл.

Его рот нашел ее губы, и она легко уступила. Хотя совесть слегка и беспокоила Катриону, ее чувства к Френсису Хепберну оказались значительно глубже, чем все те, которые она знала прежде.

Губы Ботвелла прикоснулись к ее лбу, к ее прикрытым векам, кончику маленького носа. От блаженства Катриона забормотала, граф засмеялся.

– Ну и забава, – проговорил он, поддразнивая. – Я пытаюсь разбудить в тебе самые глубокие страсти, а ты довольно мурлычешь, будто сытая кошка.

Катриона заулыбалась.

– Но это вашими стараниями я довольна, милорд.

– Прекрасно, – воскликнул Френсис, – ибо я намереваюсь продержать вас здесь весь день. Еще не было женщины, мадам, которую мне хотелось бы целый день продержать в постели.

– Но мы не в постели, Френсис, – заметила Катриона. – Мы на полу, под пледом, и если один из ваших великих пограничных воинов сейчас сюда притопает… – Она примолкла, но ее глаза озорно сверкнули, – то тогда, милорд, ваша уже и сейчас громкая слава станет поистине легендарной!

Прыснув со смеху, Френсис Хепберн вскочил и, вскинув Катриону себе на руки, понес ее наверх, где бесцеремонно бросил на кровать.

– На этот раз огонь разведу я, – сказал граф, нагибаясь, чтобы зажечь растопку.

– А получится ли у вас, милорд? – спросила она задиристо.

И тогда Френсис Хепберн, обернувшийся посмотреть на прекрасную графиню Гленкерк, понял, что если только что истекшая ночь была сладка, то день окажется еще слаще.

Наутро после своего возвращения во дворец Холлируд Патрик Лесли проснулся с жестокой головной болью, а во рту у него ощущался привкус ветхой фланели. Потянувшись за Катрионой, он сразу же вспомнил события предшествовавшего вечера. Это страшно его потрясло. Какое‑то время граф лежал совершенно неподвижно, а воспоминания, словно огромные булыжники с горы, сыпались на него одно за другим. Сначала – Джеймс и Катриона.

Затем он сам, король и снова Катриона.

– О Боже мой! – прошептал он. Поднявшись на ноги, Патрик нетвердыми шагами добрел до стены у камина, тронул резное украшение мраморной доски и печально наблюдал, как медленно открывалась тайная дверь. Снова закрыв ее, Патрик вернулся к кровати и ощупал то место в ней, где лежала Катриона. Простыни были ледяными, и граф понял, что жена ушла много часов назад. Заглянув в сундук, стоявший возле двери, он обнаружил, что исчез ее костюм для верховой езды. Часы на каминной доске пробили десять.

Быстро одевшись, Патрик отыскал капитана стражи.

– Я хотел бы поговорить со всеми людьми, стоявшими сегодня ночью в карауле. Когда они менялись в последний раз?

– В шесть утра, милорд..

– А до того?

– В полночь, сэр.

– Вот эти люди мне и нужны, капитан. Те, что заступили в полночь. Сколько их было?

– Шестеро. Двое у главных ворот, двое у задних и двое у хода для слуг.

На мгновение Патрик задумался. Обычный человек бежал бы задней или служебной дверью.

– Пришлите ко мне тех, которые стояли у главных, – сказал граф.

Раздираемый неистовыми чувствами, он не мог, однако, сдержать кривую усмешку удовлетворения, обнаружив, что оказался прав. Стражник сообщил, что за несколько минут до пяти часов утра именно через главные ворота проскакал «вестник к Гленкерку».

Через Барру, прислужника в королевской спальне, Патрик попросил Джеймса о срочной встрече. Граф дал ясно понять, что если не получит немедленную аудиенцию, то отправится к королеве.

И вот не прошло и часа, как Барра уже вел его по тайному ходу к королю. Джеймс все еще лежал в постели, проснувшись с не меньшим похмельем, чем Гленкерк. Патрик не стал терять времени.

– Вы помните, что мы сделали этой ночью?

Король зарделся.

– Я был пьян, – пробормотал он.

– И я тоже, – ответил ему кузен. – Но это не может служить оправданием для изнасилования. Знаете, она ускакала верхом в пятом часу утра. Я намереваюсь принести королеве извинения за жену, а после этого отправиться ее разыскивать. Когда найду, то встану перед ней на колени и буду молить о прощении. Могу лишь лелеять надежду, что получу его, и вовсе не уверен, что это произойдет. Памятуя, что мы с вами ей сделали, я не удивлюсь, если она откажется. Но отныне, кузен Джеймс, мы вернемся домой и станем жить в Гленкерке. Мы всегда останемся верны Стюартам, но ноги нашей не будет в этой выгребной яме, что вы называете двором.

Джеймс Стюарт кивнул.

– Даю тебе свое разрешение.

Во взгляде, который бросил на короля граф Гленкерк, ясно читалось, что его меньше всего заботило королевское разрешение.

Затем у Патрика вырвался вопрос:

– Была ли она согласной, Джеми? По доброй ли воле моя жена ходила у вас в шлюхах?

Последовало долгое молчание, а потом король опустил глаза и прошептал:

– Нет!

– Ублюдок! – тихо выругался Патрик. – Если бы ты был кем‑то другим, я бы тебя прикончил!

Резко повернувшись, Гленкерк вошел в потайной коридор и закрыл за собой дверь. Ворвавшись в свою спальню, он обнаружил там Эллен, до смерти перепуганную его внезапным появлением из стены.

– Собери все, что наше. Мы выезжаем в Гленкерк и никогда не вернемся.

– Миледи… – начала было Эллен.

– Уехала сегодня утром, – перебил граф. – А теперь поспеши. Я хочу убраться отсюда пораньше.

Затем он отправился к королеве и сообщил, что вчера поздно ночью вернулся за своей женой. Их старшая дочь серьезно заболела. Катриона уже отбыла сегодня утром, попросив его принести извинения королеве. А поскольку до ее возвращения мог пройти не один месяц, граф Гленкерк предложил продать должность жены любой придворной даме – по выбору самой королевы. Он сам затем купит эту должность для назначенной леди, обогатив таким образом частные ларцы ее величества. Анна всегда нуждалась в деньгах, а предложение графа Гленкерка выглядело очень щедрым.

Королева, конечно же, с большим сожалением отпускала прелестную даму от своей спальни, но в последнее время Анну беспокоило, что вокруг оказывалось слишком много очаровательных дам.

Беспокоил Анну не муж, поскольку она весьма самонадеянно считала, что Джеймс Стюарт совершенно равнодушен к чарам других красавиц. Но хорошенькие девушки привлекали очень много мужчин, и среди придворных беспрестанно возникали осложнения. Анна решила отдать открывшуюся должность дочери лорда Керра, славной вдове, которой уже перевалило за тридцать, не слишком привлекательной.

Разделавшись с протокольными обязанностями, Патрик Лесли дал всем своим людям приказание – немедленно возвращаться в Гленкерк. Сам он выехал в родовое поместье в одиночку. Катриона уже имела фору в семь часов, и, нагнав ее, граф намеревался уладить разногласия подальше от любопытных глаз.

В пути граф снова и снова переживал прошлую ночь, ясно видя теперь все то, что его раненая гордость не позволяла раньше признать. Катриона умоляла увезти ее от двора, но двор стал нравиться самому Патрику, и он попросту отмахнулся от просьб жены. Принуждаемая спать с королем, она стыдилась этой связи и одновременно безумно страшилась, что муж обнаружит ее. Загнанная в ловушку, Катриона была совершенно беспомощна. Когда он вошел в спальню и увидел, что король ласкает ее обнаженные груди, то сначала испытал потрясение, а затем разгневался на жену. Так неверно оценить положение! Ведь за все прожитые вместе годы она ни разу не давала повода сомневаться в ней.

Теперь, оглядываясь в прошлое, Патрик снова видел ее испуганное лицо, взгляд, прикованный к нему через зеркало. Позже, когда они с королем по очереди ее насиловали, в этих изумрудных глазах отражались неверие, мука, ужас и, наконец, безразличие, которое было страшнее всего.

Патрик Лесли ехал прямо на северо‑восток и в пути молился, чтобы жена уже ждала его в Гленкерке. Еще графа заботило, что сказать собственной матери и что – детям. Дети уже подросли и поймут, что у них с Катрионой что‑то не так. Патрик благодарил судьбу, что оба старших сына находились в услужении. С младшими уладить все было гораздо легче, но с наследником Гленкерку встречаться сейчас не хотелось бы. Тринадцатилетний Джеми Лесли обожал свою красавицу мать, и между ними существовала особая близость. Катриона равно любила всех своих детей, но Джеми всегда был именно ее ребенком.

Когда несколько дней спустя показались башни Гленкерка, граф нетерпеливо пришпорил Даба, пустив галопом, и огромный вороной жеребец, почуяв дом, чутко отозвался на побуждение хозяина. Патрик поспешил отыскать мать. Маргарет, вдовствующая графиня Гленкерк, все еще оставалась одной из самых красивых женщин Шотландии. При виде своего старшего сына она поднялась и протянула к нему руки.

Date: 2015-11-13; view: 278; Нарушение авторских прав