Часть III. Некоронованный король 2 page

– Мой дорогой мальчик! Вот уж не ожидала, что ты вернешься так скоро! Что‑то случилось?

Он вошел в эти уютные объятия, а затем, отведя мать к окну и усадив ее там, сел рядом.

– Я совершил ужасный поступок, мама. Ужасный по отношению к Кат. И возможно, я ее потерял.

Опустившись, Патрик склонил голову на колени матери и заплакал. Громкие, раздирающие душу рыдания, вырывавшиеся откуда‑то из самых глубин его существа, были непереносимо тягостны. Широкие мужские плечи сотрясала дрожь.

Ошеломленная Маргарет Лесли нежно прикоснулась к его голове:

– Скажи мне, Патрик, скажи, что ты сделал Катрионе.

Несколько овладев собой, граф медленно и подробно рассказал матери о случившемся. Когда он дошел до изнасилования, Мэг прикрыла веки.

– Должно быть, Гленкерк, у нее еще сохранились чувства к тебе, – сказала старая графиня, – ибо я на ее месте, прежде чем бежать, вонзила бы в тебя нож! И сразу отвечаю на вопрос в твоих глазах – здесь ее нет. Почему ты решил, что она здесь появится?

– Но куда же ей еще податься, мама? В Грейхевен? В А‑Куил?

– Нет. Хезер вчера была здесь и ничего не сказала. Ты же понимаешь, что если бы Катриона отправилась домой в Грейхевен, то ее мать вся извелась бы от беспокойства и сообщила бы мне. Нет ее и в А‑Куиле. Братья Кат охотились неподалеку на волков, а вчера приезжали вместе с Хезер, чтобы подарить мне шкуры.

– Тогда где же она? Христос на небе! – взмолился Патрик. – Где же она спряталась?!

– Ты хочешь ее обратно? – удивилась Маргарет. – Но почему, Патрик? Можешь и дальше наказывать ее за то, что она не убила себя при первом же приближении Джеймса Стюарта. Разве не лучше жена мертвая и чистая, чем живая, но слегка подержанная? Господи, глупый мой сын!

Нельзя же сказать, что Джеймс воспользовался правом сеньора на твоей девственной невесте! И почему же, именем небес, ты посчитал ее виновницей? Конечно, потому, что она всего лишь слабая и беззащитная женщина! Дурак! Разве Кат хоть когда‑нибудь давала тебе повод для сомнений в верности? Никогда! С того самого дня, как она вышла за тебя замуж, ты помнишь ее любящей женой… Хотя теперь я задумываюсь, не обуревали ли бедняжку дурные предчувствия, когда она пыталась избежать брака с тобой. Она всегда была хорошей женой и хорошей матерью твоим шестерым детям. – Мэг встала и, охваченная гневом, принялась ходить по комнате. – Ты не заслуживаешь ее, Патрик! А теперь исчезните с глаз, милорд граф! Я не терплю глупцов, а вы – большой глупец! Вы мне отвратительны! Оттянув назад свои юбки, чтобы не касаться сына, разгневанная вдова выбежала из комнаты.

А Патрик остался стоять на том же месте, думая, что он отвратителен и самому себе.

– Итак, ты узнал, – донесся до него голос Адама. Граф обернулся.

– А я и не знал, что ты здесь, – тупо проговорил он.

– Только что прибыл. Всю дорогу скакал по твоим следам. Эллен зашла ко мне перед отъездом из Эдинбурга.

Как же ты все обнаружил?

– Вернулся в Холлируд и увидел, как Джеми лапает Катриону за голые сиськи. Ты знал? И Эллен тоже? Что же, я один при дворе не знал, что король спит с моей женой?

– Никто не знал, Патрик, кроме Эллен, потому что это ее служанка и потому что, когда Джеймс впервые представил Кат свой ультиматум, твоя жена пришла ко мне за помощью. Я никому не сказал, даже Фионе.

– Моя жена пришла к тебе за помощью, а ты послал ее в постель к королю? Так ты решил помочь?

Развернувшись, Патрик Лесли нанес своему младшему брату прямой удар в челюсть. Адам пошатнулся и отступил назад. Он поднял руку и потер раненый подбородок. Граф не отступал.

– Я убью тебя за это, брат! – Рука младшего Лесли метнулась к кортику и выхватила его из ножен. Адам наставил клинок на графа.

– Богом молю, Патрик! Послушай меня хоть минуту!

Гленкерк остановился.

– Король угрожал конфисковать наши поместья и пустить всех нас по миру. Он уже держал наготове заранее сфабрикованные обвинения. Джеймс упорно хотел поиметь Катриону и знал, что та будет защищать свою семью, чего бы ей это ни стоило. Твоя жена была в ужасе. Она не хотела спать с королем, но она не хотела и погубить свое и наше достояние. Ты знаешь, женщине не позволяется отказывать властительному сеньору. Ты хорошо это знаешь, Патрик! И даже если бы она отказалась, то Джеми все равно бы взял ее. И тогда что сталось бы со всеми нами? Да! Я велел Кат уступить королю. Другого выхода у нее не было. А если бы ты сам оказался в моем положении, то что бы ты сделал?

Руки Патрика опустились.

– Знаешь, Адам, что я сделал, когда нашел ее с Джеми? Я напился с королем, а затем мы вставляли ей по очереди. Всю ночь, брат. Пили и вставляли! Пили и вставляли!

Она убежала от меня, брат. Я бы отдал свою жизнь, чтобы найти ее и попросить прощения!

– Боже мой! – воскликнул потрясенный Адам, еще даже не до конца поверив Патрику. – Что ты за глупец! Не думаю, что она вообще когда‑либо простит тебя. Но я помогу ее найти. Видит Бог, ты не заслуживаешь своей жены.

Где ты ее искал?

– В нашем доме в Эдинбурге. Здесь. Мама говорит, что ее нет ни в Грейхевене, ни в А‑Куиле. Она явно не у тебя в доме, иначе ты бы меня известил. Так, может быть, она отправилась в Сайтен?

– Я поскачу туда, – решил Адам, – якобы поздравить родителей Фионы. Если там получали какие‑нибудь известия, то наша сестра Джанет будет знать и скажет.

Однако вскоре братья узнали, что Катриону не видели и в Сайтене. Не обнаружили ее и у старой Рут в деревне Крэнног. Все мыслимые возможности оказались тем самым исчерпанными. Даже обращение к Кира в Эдинбурге не принесло плодов. Со своих обширных накоплений Катриона ничего не снимала – ни лично, ни через посредника. Граф Гленкерк начинал по‑настоящему беспокоиться.

Жена исчезла больше месяца назад, не оставив никаких следов и не взяв с собой ничего на жизнь. И эта загадка имела только два ответа. Либо Катриону кто‑то скрывал – но Патрику и Адаму не приходило на ум никакое имя, – либо она была мертва.

Френсис Хепберн проснулся в первый рассветный час и несколько минут лежал неподвижно, наслаждаясь тишиной, предваряющей пение птиц. Осторожно повернувшись, он посмотрел на Катриону. Словно маленький ребенок, графиня свернулась возле него клубочком. Во сне она выглядела такой невинной!

И тут Катриона открыла свои изумрудно‑зеленые глаза и потянулась.

– Доброе утро, милорд!

Лицо, поднятое к Ботвеллу, светилось улыбкой. В ответ лорд тоже улыбнулся, подумав, до чего бы здорово было сейчас овладеть ею.

– Сегодня, Кат, у меня для тебя есть сюрприз. Мы с тобой поедем на прогулку верхом.

Ее глаза широко раскрылись от испуга.

– Патрик… – прошептала она.

– Патрик в конце концов все равно тебя отыщет, дорогая. Но вести дойдут до него еще не скоро. Он может проведать от кого‑нибудь, кто тебя знает, а мои люди мне верны и не проговорятся. Даже если бы они увидели, как ты разъезжаешь голышом на лошади по всему графству, все равно бы никому не признались в этом.

Катриона залилась смехом.

– Прекрасно, дорогой, но мне понадобится новая одежда. Моя изношена, а я не хочу тебя позорить.

– Посмотри в сундуке у стены. Кат. Из последнего набега я привез кое‑какие вещи.

Катриона пришла в восторг, обнаружив среди ботвелловских трофеев шелковое нижнее белье, несколько пар зеленых коротких штанов из чистой, тонко спряденной шерсти и полдюжины шелковых рубашек кремового цвета с жемчужными пуговицами. Нашелся также мягкий коричневый кожаный камзол с маленькими изящными пуговицами из полированного оленьего рога, окаймленного серебром, а к камзолу еще широкий пояс, тоже из коричневой кожи, с серебряной пряжкой, украшенной топазом. Но не прошло и минуты, как Катриона уже поняла, что всю эту одежду лорд заказывал пошить специально для нее. Она встала, повернулась к нему и тихо сказала:

– Ботвелл, ты так добр ко мне. Спасибо.

Лорд поднялся с кровати.

– Я принесу тебе воды, чтобы принять ванну, – пробормотал он хрипло.

Катриона преградила Френсису дорогу. Поднявшись на цыпочки, она обняла его шею руками и крепко поцеловала. Ладони Ботвелла начали гладить ее спину и мягкие, шелковистые ягодицы.

– Боже! Ну ты и девка! Не соблазняй же меня сейчас!

Но он уже вожделел ее. Подняв Катриону на руки, Френсис понес ее на кровать. Губы его снова нашли губы возлюбленной, тело нежно овладело ее телом. Катриона счастливо вздохнула, и Френсис Хепберн тихо засмеялся.

– Ведьмушка ты моя! И почему я тобой никак не могу насытиться?

– А я – тобой, любимый.

Потом они уснули, и когда проснулись снова, солнце стояло уже высоко. Ботвелл принес воды, и они помылись.

Запустив руки в сундучок, Катриона взяла набор нижнего белья, отделанного тонкими кружевами, рубашку, короткие штаны, камзол и пояс. Когда она уже закончила свой туалет, то обнаружила, что и Ботвелл облачился в костюм, который гармонировал с ее одеждой. Графиня завязала свои пышные волосы зеленой бархатной лентой, и Френсис с улыбкой водрузил на ее золотистую голову маленький чепец из хепбернского пледа.

– Тебе нужны еще новые сапоги, любимая.

Глубоко запустив руку в сундук, Ботвелл извлек пару сапог, мягких, словно масло.

– Ты поищешь потом там и шелковые ночные рубашки с кружевами.

– Как ты это сделал, Френсис? Как? – Катриона натянула сапоги.

– Помнишь, я – граф‑колдун?

Заливисто смеясь, они спустились по лестнице и вышли из избушки. Там уже стояли Иолэр – гнедой мерин Катрионы и Валентайн – огромный темно‑рыжий жеребец Ботвелла. Целый день влюбленные скакали по нортумберлендским холмам, отделявшим Шотландию от Англии.

Почувствовав голод, Френсис и Катриона остановили лошадей возле маленького коттеджа. Там Ботвеллу и его даме оказали самый сердечный прием. Они с радостью довольствовались теплым, только из печи, черным хлебом, свежим несоленым маслом к нему, да еще жареным кроликом и коричневым октябрьским элем.

– А вы неплохо здесь питаетесь, на границе, – заметила Катриона хозяйке.

Внешность этой крестьянки показалась вдруг ей до боли знакомой.

– Моим отцом был последний граф, Джеймс Хепберн, – засмеялась женщина, которую Ботвелл называл Магги. – Кузен Френсис следит, чтобы о нас не забывали, так ведь, любовь ты наша?

Граф улыбнулся.

– Так. Хотя выполнять все обязательства дяди Джеймса – задача не из легких.

– Которая к тому же, – лукаво бросила Магги, – осложняется твоим желанием превзойти его.

Все рассмеялись. Френсис поцеловал Магги в щеку.

Затем он помог Катрионе взобраться в седло, сам вскочил на Валентайна и направился снова через горы. Однако избушку Френсис оставил в стороне.

– Хочу поехать в Эрмитаж, – объяснил он. – Там мой дом, и я хочу там видеть тебя. Поедешь со мной?

– Да, – просто ответила Катриона. – Мне не стыдно быть твоей женщиной, Френсис.

– Для меня ты не женщина. Кат. Для меня ты – жена…

Может быть, это не по вашей церкви, возможно, другие мужчины смотрят на это иначе. Но когда Бог создавал нас такими, какие мы есть, он непременно имел в виду, чтобы мы с тобой были вместе. И я, дорогая, не намерен расставаться.

Они гордо въехали в Эрмитаж вдвоем, и тут Катриона обнаружила, что граф надеялся на ее приезд и исподволь готовился к нему. Катриону ожидали комнаты графини Ботвелл и ее спальня, которая соседствовала со спальней самого графа. Апартаменты гостьи были заново отделаны темно‑голубыми бархатными портьерами, а на кровать постелили покрывала с вышитыми золотыми хепбернскими львами.

– Эти комнаты стояли пустыми с тех пор, как умерла мать графа, леди Джанет, – объяснила юная горничная по имени Нелл. – А еще раньше в этих комнатах останавливалась королева Мария. Но, миледи, какую же суматоху поднял граф, чтобы вам приготовили эти покои! Он сказал экономке, что не вполне уверен, приедете ли вы, но если все‑таки приедете, то комнаты непременно должны выглядеть свежими и привлекательными. Одно только покрывало десять дней шила целая дюжина женщин!

– А леди Маргарет? – спросила Катриона. – Разве она не останавливается здесь, когда бывает в Эрмитаже?

– Нет, – ответила Нелл. – Ее милость не приезжает в Эрмитаж вовсе. Леди Маргарет не любит этот старый замок.

Он пугает ее, потому что стоит слишком близко к границе.

Первый ее муж был местный шотландец, из Букклуч. Леди пережила несколько набегов, и это ужаснуло ее. Когда она выходила замуж за графа Ботвелла, то заявила, что не приедет сюда никогда. Ей больше по нраву Кричтен. – Застеснявшись своей говорливости, служанка сказала:

– Вы хотите принять ванну? Я скажу, чтобы ее принесли прямо сюда.

Нелл заторопилась и убежала, а графиня Гленкерк, оставшись одна, окинула спальню изумленным взглядом. То была квадратная комната, обшитая панелями, освещавшаяся двумя огромными окнами. Лицом графиня стояла к большому камину, сложенному из камней. Мраморную доску на нем украшала прекрасная тонкая резьба. За спиной открывалась дверь в прихожую, а по правую руку – в спальню Френсиса. На полированных до блеска дубовых полах лежали толстые турецкие ковры, в основном синих и золотистых тонов с примесью розового.

Мебели было мало, как и принято в шотландском доме.

Возле двери в прихожую возвышался платяной шкаф, а напротив окон, у самой стены, стояла огромная кровать с ночным столиком. Между окон на круглом блестящем столе сияла серебром большая овальная ваза, полная кораллово‑красных зимних роз. Дополняли картину удобные массивные кресла, поставленные у камина, и, наконец, разбросанные тут и там по комнате стулья.

Погрузив лицо в розы, Катриона вдыхала их пьянящее благоухание.

– Из моих теплиц, – горделиво сказал Ботвелл.

Катриона повернула к нему лицо. Ее глаза увлажнились, а темно‑золотистые ресницы широко разошлись.

– Не перестаю благодарить тебя, Френсис. И все кажется, что благодарю мало.

– Ты принесла мне первое настоящее счастье, драгоценная любовь моя.

Граф заключил Катриону в объятия, и в них она почувствовала всю глубину и страстность его любви – так трепетно у нее под щекой билось сердце Френсиса.

Как же могла Катриона Лесли и дальше не замечать свои собственные чувства?.. Они накрыли ее огромной волной. Подняв глаза к красивому рубленому лицу графа, Катриона проговорила на одном дыхании.

– Я люблю вас, Ботвелл! Пусть Господь смилостивится над нами обоими, но, милорд, я люблю вас и предпочту умереть, чем быть разлученной с вами!

Из мощной груди Френсиса Хепберна вырвался вздох облегчения. Наклонившись, он овладел нежными устами, отдавшимися ему.

– Кат! Ох, Кат! – шептал он и еще крепче обнимал ее.

Но в этот миг вернулась горничная вместе с прислугой. Внесли высокий дубовый чан и несколько котлов с горячей водой. Ботвелл выпустил Катриону.

– Думаю, мы могли бы поесть в прихожей возле камина. До встречи, мадам.

Он вернулся в свою комнату, а она проследила за ним глазами. Приказав затем остальным слугам удалиться, Нелл принялась готовить ванну для графини.

Поднявшись по ступенькам на чан, горничная взяла флакон с прозрачной жидкостью и пустила из него тонкую струйку в воду. Комната тотчас наполнилась запахом сирени. Служанка усадила Катриону в чан, а сама выбрала из ее гардероба простой шелковый халат бледно‑лилового цвета с длинными ниспадающими рукавами и глубоким конусообразным декольте. После этого Нелл вернулась к своей госпоже, вымыла ее прелестные волосы и потерла ей спину. Обернув графиню в огромное полотенце, девушка усадила ее к огню и высушила волосы другим, грубым полотенцем. Потом расчесала их специальной щеткой и придала блеск куском шелка.

Наконец, Нелл подрезала Катрионе ногти на руках и ногах и выщипала нежелательные волоски на теле.

Все это время Катриона молчала. Она любила Ботвелла, и он любил ее. Что с ними будет, она не знала. Слишком много других судеб было здесь замешано. Но пока все выходило не так уж и плохо. Нелл помогла графине облачиться в шелковое платье, застегнула под ее высокой и полной грудью жемчужные пуговицы и надела ей на ноги лайковые комнатные туфли.

– А где мой костюм для верховой езды? – неожиданно спросила Катриона.

– Вашу рубашку и штаны я отослала прачке, мадам.

Все остальное – в платяном шкафу, а Уилл отправился в избушку за вашим сундуком.

– Спасибо, Нелл. Теперь можешь идти. Сегодня вечером ты мне больше не понадобишься.

– Благодарю вас, миледи, но позвольте, прежде чем уйти, позаботиться о том, чтобы убрали чан, и еще снять с постели покрывало.

Графиня улыбкой поблагодарила девушку, а затем вышла в переднюю и стала ждать своего возлюбленного. На столе она заметила поднос с графином, рядом с которым стояли два бокала. Желая утихомирить свое бешено бьющееся сердце, Катриона налила себе бледно‑золотистого вина. Сложностей в ее жизни накопилось невпроворот, но сегодня она не хотела думать о них. Она хотела только Ботвелла, его одного. Она хотела, чтобы он обнял ее своими сильными руками, а ртом закрыл ее рот.

Она хотела его смеха и его шуток.

Двое здоровых молодцов вынесли чан с водой из спальни, а затем вернулись забрать другой – из комнаты графа Ботвелла. Нелл удалилась, пожелав Катрионе спокойной ночи. Слуга графа Алберт тоже закончил приготовления и ушел. Катриона ждала.

Вскоре в дверях появился граф. На нем были надеты темные короткие штаны, белая шелковая рубашка, застегнутая до самой шеи, широкий кожаный пояс с золотой пряжкой, сверкавшей рубинами, и мягкие кожаные домашние туфли.

Катриона бросилась к нему. Но, удержав графиню на расстоянии, Френсис спросил:

– Это правда, что ты мне сказала?

Ее лицо осветила улыбка.

– Я люблю тебя, Ботвелл! Люблю тебя. Люблю! Уж теперь‑то, милорд, вы мне верите?

– Да, верю, моя дорогая! Я только опасался, что мне могли пригрезиться твои слова. – Он притянул Катриону к себе, наклонился и нежно поцеловал в кончик носа. – Я так и знал, что это платье тебе пойдет.

– Его ты тоже подобрал в один из своих набегов? – лукаво подкольнула графа Катриона. – И вот ведь удивительно – прямо на меня.

Ботвелл засмеялся, довольный, и слегка провел пальцами по ее шее.

– Тут недостает лишь одной вещи. Повернись.

Катриона послушно повернулась к нему спиной, и граф замкнул на ее шее ожерелье из бледно‑золотых жемчужин.

Снова повернув графиню к себе, Ботвелл вдел ей в каждое ухо по такой же жемчужной серьге.

– Так, – с удовлетворением тихонько произнес он. – Совершенство стало еще прекраснее, если такое вообще возможно. И что бы ни случилось потом, они – твои. Френ, сие Хепберн, пятый граф Ботвелл, подарил их своей невесте.

Френсис смотрел на женщину с нескрываемым восхищением.

– Боже? У тебя же безупречная кожа, Кат! Я никогда не видел, чтобы жемчужины выглядели так блистательно!

Вошли слуги, неся серебряные подносы с едой. Граф церемонно подвел Катриону к столу и усадил. Ужин сегодня Френсис велел приготовить особый, проявив безупречный вкус. Они начали с холодных сырых устриц, которые Катриона обожала, а завершили слоеным пирогом с ранней земляникой из оранжерей Эрмитажа.

Катриона ела с видимым удовольствием. Ботвелла это забавляло, и он поощрял ее, предлагая один кусок пирога за другим, пока от пирога ничего не осталось. Когда графиня закончила трапезу и вымыла руки, лорд обратился к ней полушутя‑полусерьезно:

– А теперь, мадам, вы должны заплатить за еду.

Подведя графиню к креслу, стоявшему возле камина, Ботвелл усадил ее.

– Хочу зарисовать тебя, любимая. Возможно, сделаю восковую модель, а потом изваяю тебя.

– Боже мой! Так ты ваяешь! Вот откуда пошла эта чепуха про восковых идолов! Вот почему говорят, что ты занимаешься черной магией! Ох, какие же дураки! Дураки и невежды!

Лицо Френсиса искривилось гримасой.

– О да, – согласился он. – Моим врагам хотелось бы убедить бедного простофилю Джеми, что я леплю его фигуру из воска, а потом втыкаю в нее шпильки.

Взяв мольберт себе на колени, он прикрепил лист бумаги и начал работу. Недвижимая, Катриона сидела и думала, сколь же ей повезло, что живет с ним. Она никогда прежде и не догадывалась, что существует такое полное счастье, и если бы Френсис попросил пойти с ним в пекло, то она сделала бы это, не произнеся ни слова. Его глаза ласкали ее. Катриона зарделась, подумав, что предпочла бы очутиться сейчас с ним в постели, а не позировать, застыв как истукан. Наконец граф отложил работу в сторону, и глаза Катрионы поймали его взгляд.

– Ты читаешь мои мысли! – воскликнула она.

Френсис лениво улыбнулся.

– Нетрудно же их прочитать, когда ты так явно краснеешь. Да и у меня они такие же. Пойдем, моя любимая, и ляжем в постель.

Граф встал и предложил Катрионе свою руку. Она поднялась.

– А что, Френсис? Тринадцать лет я жила с Патриком здоровой, довольной жизнью. Но с тобой… – Она запнулась, подыскивая слова. – С тобой все по‑другому. Эта жизнь полнее.

– Ты всегда любила Патрика?

– Других мужчин я просто не знала. Грейхевен стоит на отшибе. Прабабушка обручила нас с Патриком, когда мне было всего четыре года. Он старше меня на девять лет, мы поженились, когда мне исполнилось шестнадцать. Тогда я даже сомневалась, хочу ли я за него замуж: он имел славу ужасного распутника и выглядел таким надменным!

Ботвелл про себя посмеялся, вообразив, как упрямая Катриона столкнулась с не менее упрямым Гленкерком.

– И вес же, – продолжила она, – мы неплохо уживались. Он добрый человек, и я люблю наших детей.

– Но по‑настоящему ты не любила его, – возразил Френсис Хепберн и добавил:

– Однако твоя судьба оказалась лучше моей. Ты – здоровая женщина, испытывающая наслаждение от постельных утех. Моя же дражайшая графиня питает полное отвращение к плотской стороне замужества. Если бы у нее была возможность наложить лапу на мое состояние иным путем, чем рожая детей, то она бы давно так и сделала.

– Но твои дети? Ты, конечно же, любишь их, Френсис?

– В некотором смысле. Но Маргарет вырастила и воспитала их холодными и бесчувственными. У них нет очарования Хепбернов или Стюартов. Меня они просто терпят.

Но для теплых отношений этого мало.

– Мне так жаль, любимый.

– Почему же? – улыбнулся Френсис. – Впервые в жизни я влюблен. Я влюблен в тебя, моя бесценная Кат!

Пусть Бог мне поможет! Как же я люблю тебя! А ты, дорогая, тоже влюблена впервые в жизни. И я счастлив!

– Ох, Ботвелл, – прошептала она, – что же нам делать?

– Не знаю, Кат. У меня нет простых ответов, но решение я найду, это я тебе обещаю.

Обняв ее за плечи, Ботвелл повел Катриону в спальню.

Бережно и ласково он снял с нее жемчуга и положил на стол. Затем расстегнул множество пуговок на бледно‑лиловом халате, снял его и аккуратно положил на стул. Катриона вытащила шпильки, и густая тяжелая волна волос сразу обрушилась вниз. У Ботвелла перехватило дыхание от восторга: он не мог оторвать глаз от ее прелестной груди, которая отсвечивала золотом в отблеске свечей. Скинув туфли, Катриона босиком подбежала к нему, и ее тонкие, дрожащие от нетерпения пальцы расстегнули на нем рубашку и сняли ее. Затем, повернувшись, графиня прошла к кровати и легла, трепетно ожидая, пока он тоже скинет одежду и ляжет рядом.

А потом Ботвелл очутился с ней под периной. Притянув пышное тело графини к своему худому и мускулистому, он крепко прижал ее к себе. Они замерли, тепло их сливалось, и казалось, что так прошла вечность. Катриона спрашивала себя, испытывал ли Френсис такую же отчаянную жажду, которую испытывала она. Называть это вожделением ей не хотелось. Ее чувства были значительно более глубокими. Даже высший акт овладения не удовлетворил Катриону полностью.

Ботвелл вошел в нее, глубоко вонзившись в ее горячую пульсирующую плоть, и, напрягаясь, чтобы проникнуть еще глубже, вскричал:

– Ах, Боже! Этого мало! – Катриона заплакала от радости, узнав, что его любовь к ней была так же глубока, как и ее к нему.

Шло время, и зима перешла в раннюю весну, излюбленное время пограничных набегов. Уже не раз Ботвелл отказывался идти со своими людьми, предпочитая оставаться с Катрионой. Воинам его страшно недоставало, пока наконец внебрачный брат Ботвелла Херкюлес Стюарт не завел разговор об этом с графиней.

– Можно пойти и мне? – спросила тогда Катриона.

Гигант ухмыльнулся.

– Конечно, миледи. Если Френсис вам позволит.

– Ты владеешь саблей или пистолетом? – только и спросил Ботвелл, когда Херкюлес с Катрионой предстали перед ним.

– Вполне. Мой старший брат научил меня.

Лорд устроил ей испытание и, довольный, сказал:

– Пойдет.

Он дал Херкюлесу указание присматривать за Катрионой.

С тех пор графиня стала ходить в набеги вместе с Ботвеллом и его пограничными молодцами – сначала в ночь, а затем и средь бела дня. Не чувствуя страха, она с наслаждением билась с англичанами, и это приводило людей Ботвелла в восторг. Однако Катриона оставалась добра к женщинам и нежна с детьми. С границы вскоре стали приходить странные слухи – слухи о прекрасной даме, которая лихо скакала вместе с лордом Ботвеллом и его воинами.

Как‑то раз к югу от Эдинбурга прогуливался верхом давний друг Ботвелла, лорд Хоум. Эти рассказы возбудили в нем любопытство, и он пожелал увидеть загадочную даму своими глазами. Хоум отправился один. Он не хотел, чтобы рядом были слуги‑сплетники. Близился вечер; лорд подъехал к Эрмитажу, остановившись на несколько минут, чтобы полюбоваться величественным замком. Заслышав позади цокот копыт, он отъехал в заросли деревьев, затаился в ожидании. Лорд безошибочно узнал жеребца Ботвелла, Валентайна, однако скакавший рядом с ним гладкий гнедой конь был ему незнаком. Обе лошади направлялись прямо на него, но внезапно остановились в высокой траве почти перед самым его укрытием. Он легко узнал лицо Ботвелла и услышал, как тот воскликнул:

– Я выиграл, мадам! Платите штраф!

Ответом на слова пограничного лорда был мелодичный смех. Хоум нетерпеливо наклонился вперед, но женщина повернулась, он не смог разглядеть ее лицо.

– Назовите ваш штраф, милорд, – отозвалась дама ясным и звонким голосом.

Ботвелл озорно поднял бровь. Протянув руки кверху, он снял всадницу с лошади.

– Ох, Френсис, – снова засмеялась женщина.

Руки Хепберна обвили ее. Из укрытия Хоуму был виден только ее профиль, мало о чем ему говоривший. Но наблюдателя поразило выражение глубочайшей нежности и любви на лице его друга.

Полюбовавшись на свою возлюбленную, Ботвелл сказал:

– Боже, дорогая, как я люблю тебя! Едем домой. Будешь снова скакать наперегонки?

Лорд помог своей даме сесть в седло. И снова Хоуму не удалось разглядеть лицо женщины, потому что она сидела к нему спиной.

– Если я выиграю, Френсис, то расплачиваться придется чем‑нибудь побольше, чем поцелуй!

Смысл ее слов был ясен, и Хоум изумился:

– Боже! Что за женщина!

А Ботвелл тихо засмеялся и ответил:

– Если только вы перегоните меня, мадам!

Он шлепнул гнедого коня по крупу, давая фору Катрионе. Потом сел на Валентайна и пустился вслед.

Некоторое время лорд Хоум еще оставался в своем укрытии. То, что он сейчас увидел, несколько ошеломило его. Он знал Френсиса Хепберна уже много лет. Одно время они даже были врагами. Но после того как юношеское тщеславие поубавилось, подружились. И Хоуму никогда прежде не доводилось видеть Ботвелла таким мягким и умиротворенным. Он достаточно ходил с Френсисом по девкам, чтобы знать, что тот никогда не принимал женщину всерьез. Даже свою холодную и сдержанную графиню Маргарет. Однако к этой женщине, Хоум был уверен, хозяин Эрмитажа относился совершенно серьезно.

Оседлав свою лошадь, лорд стал спускаться по дороге к замку. Его любопытство было возбуждено до предела.

Во дворе замка Хоума встретил Херкюлес Стюарт, который приветствовал гостя и взял его лошадь.

– Пойду за Френсисом. Он только что прискакал и будет рад вас видеть.

Лорд Хоум подождал в передней, поухмылявшись про себя и размышляя о том, кто же все‑таки выиграл скачки.

Внезапно дверь распахнулась, и широкими шагами вошел Ботвелл. Он сердечно пожал руку Хоума.

– Боже мой, Сэнди! Как я рад тебя видеть! Что привело тебя в Эрмитаж?

Огромный Ботвелл поспешил заняться графином и двумя тяжелыми стаканами.

– Любопытство, Френсис, чистое любопытство. В Эдинбурге полно слухов, что в пограничные набеги с тобой ходит какая‑то прекрасная женщина. Двор прямо‑таки заинтригован этим известием. Должен ли я по возвращении объявить, что лорд Ботвелл опять над ними посмеялся? И что это просто парень в парике, да?

Ботвелл передал Хоуму стакан своего дымного виски и лениво улыбнулся.

– Хочешь с ней познакомиться, Сэнди? Хочешь познакомиться с моей дамой? Я, кстати, попросил у Маргарет развод.

Брови Хоума взметнулись вверх.

– Я сказал жене, что перепишу на детей все, кроме Эрмитажа, – продолжил Ботвелл. – А какие у тебя новости, Сэнди?

Александр Хоум задумчиво вдохнул запах виски, а затем отпил глоток.

– Следует ли мне понимать, что Френсис Хепберн, человек, которого называют некоронованным королем Шотландии, наконец‑то влюбился?

Ботвелл не дал прямого ответа. Он потянул шнур звонка и обратился к вошедшему на зов слуге: