РЕФЕРАТ. по предмету: «История русской литературы I половины ХХ века»

по предмету: «История русской литературы I половины ХХ века»

на тему: «Мотивы лирики Марины Цветаевой»

Выполнил: студент V курса,

филологического факультета,

русского отделения ОЗО,

Шубич Василий Степанович

Преподаватель:

кандидат филологических наук,

доцент,

Чумакевич Элла Владимировна

Брест, 2011

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я – поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности, о смерти,

Нечитанным стихам!

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

Среди самых значительных имен в русской поэзии XX века — имя Марина Цветаева. Она оставила богатое творческое наследие в стихах, прозе, драматургии и яркий след в истории русской литературы. Исследователи не перестают спорить и об отдельных ее произведениях, и о художественном методе в целом. Ее творчество связывают с романтизмом, авангардом, символизмом, акмеизмом. Такая разноголосица получается потому, что в творчестве Цветаевой синтезированы разнородные эстетические явления, ее индивидуальность выражалась через пересечения с раз личными культурными феноменами. поэзия характер эмоция лирика цветаева

Поэзия Цветаевой — живое воплощение ее личности и характера. А отличалась Цветаева от многих своих современников бурным темпераментом, бунтарским духом, акцентирование независимой жизненной позицией, умением отстаивать свои взгляды. Она переживала жизнь страстно и вдохновенно, предъявляя миру и человеку максималистские нравственные требования, Ей нужны были новые впечатления, новые люди, события, для того чтобы поддерживать горение своей души и творить. Мир чувств и мир самосознания человека для нее - одна из высших жизненных ценностей. Пожалуй, ни один поэт XX века не вносил в свою поэзию такую безоглядную душевную обнаженность. «Цветаева - поэт чрезвычайно искренний, вообще, возможно, самый искренний в истории русской поэзии», - отозвался о ее лирике И. Бродский.

Цветаевой чужды были состояния, связанные с покоем и равнодушием, она на все откликалась с предельной силой эмоций. Достаточно рано осознав конечность жизни, ее границы, она писала:

Все таить, чтобы люди забыли,

Как растаявший снег и свечу?

Быть в грядущем лишь горсточкой пыли

Под могильным крестом? Не хочу!

(«Литературным прокурорам»)

Ее возмущала смерть как ситуация, о которой мы очень мало знаем, на которую не можем воздействовать:

...Слушайте! - Я не приемлю!

Это — западня!

Не меня опустят в землю,

Не меня.

(«Посвящаю эти строки,..»)

Но со смертью юная Цветаева столкнулась очень рано. Ее мать, Мария Александровна Мейн умерла от чахотки, когда Марине было всего 14 лет. Мать была тонко одаренной натурой, талантливой пианисткой, оказавшей сильное влияние на детей. Через семь лет умер и отец, Иван Владимирович Цветаев — известный искусствовед, филолог, профессор Московского университета, основатель Музея изящных искусств на Волхонке (теперь Государственный музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина). Поэтому вполне понятно, почему одна из тем первого сборника стихов Цветаевой - смерть. Она постоянно обращалась к этой теме, раздумывала над ней, примеряла к себе эту ситуацию: «Настанет день, когда и я исчезну / С поверхности земли». Но, в конце концов, «а если я умру, то кто же / Мои стихи напишет Вам?» (слова А. Ахматовой, которые Цветаева цитировала в письме к В. Ходасевичу). Такие переходы от одной крайности к другой будут характеризовать весь путь Марины Цветаевой, и каждая позиция будет отстаиваться ею со всей силой страсти.

Сложный характер, особое отношение к жизни, творческий дар - все это проявилось у Цветаевой уже с ранних лет. Родилась она в Москве 26 сентября (8 октября) 1892 года в высококультурной семье, преданной интересам науки и искусства. Семья жила в уютном особняке в старин ном московском переулке Трехпрудном, лето проводила в живописных местах Подмосковья (дача в Тарусе), а иногда и в заграничных поездках. Жизнь дарила радость, добро, любовь, волшебство книжных открытий и человеческих встреч.

В шестилетнем возрасте Марина Цветаева начала писать стихи, и притом не только по-русски, но и по-французски, по-немецки. Когда ей исполнилось 18 лет, выпустила за собственные средства первый свой сборник «Вечерний альбом» (1910). Он состоял из трех разделов: «Детство», «Любовь», «Только тени». В них наивно, но непосредственно и искренно отражены основные темы будущего творчества Цветаевой: жизнь, смерть, любовь, дружба. Книга посвящена «блестящей памяти Марии Башкирцевой» и это задает определенный модус ее прочтения. Пример дневника Башкирцевой стал для Цветаевой обоснованием привычной потребности претворения своих жизненных переживаний в слово. Все происходящее в жизни отдельного человека становится достойным внимания многих. На этом тезисе строится структура первой книги Цветаевой. «Ценность принадлежала не отдельным стихам, но цельности и полно те повествования»; Сборник включал стихи, написанные Цветаевой в годы учебы в гимназии, и был, по сути, дневником очень одаренного и наблюдательного ребенка.

Под влиянием Башкирцевой находились многие в те годы, но «превратила дневник в поэзию только Цветаева: для того чтобы осуществить такое скрещение жанров так последовательно, нужна была творческая воля и человеческая смелость» - писал Гаспаров М.Л. Она осмелилась отправить свою книгу на рецензию таким известным поэтам, как В. Брюсов, Н. Гумилев и М. Волошин, и их отзывы были вполне благожелательными. Ее талант был замечен и признан.

Все рецензенты сошлись на том, что стихи еще очень незрелы, но подкупают талантливостью, известным своеобразием и непосредственностью. Первым, кто откликнулся на «Вечерний альбом», был Максимилиан Волошин. По его мнению, никому до Цветаевой не удавалось написать о детстве из детства. В своей рецензии, опубликованной в газете «Утро России», он отмечал: «Если же прибавить, что ее автор владеет не только стихом, но и четкой внешностью внутреннего наблюдения, импрессионистической способностью закреплять текущий миг, то это укажет, какую документальную важность представляет эта книга, принесенная из тех лет, когда обычно слово еще недостаточно послушно, чтобы верно «передать наблюдение и чувство».

Для гимназистки Цветаевой, тайком выпустившей свой первый сборник, такой отзыв был великой радостью и поддержкой. В Волошине она нашла друга на всю жизнь. До революции она часто гостила у него в Коктебеле, а позже вспоминала это время, проведенное в пустынном тогда уголке Восточного Крыма, как самые счастливые дни в своей жизни.

Первый сборник Цветаевой был благосклонно встречен критикой и потому, что в 1910—1911 годах он «читался как один из вариантов новой поэзии, от которой пока еще никто не требовал совершенства — лишь бы она была действительно нова. Кроме того в 1910-е годы отмечался бурный интерес кри тики и литературного сообщества к феномену «женской поэзии», которая необыкновенно интенсивно развивалась в начале XX века и во многом была вызвана к жизни самим модернизмом.

В «Вечернем альбоме» Цветаевой еще звучали темы, связанные с ограничениями и табу для женщин. Ощущая в себе потенции, не укладывающиеся в стереотип «женского», Цветаева пыталась в стихах примирить эти противоречия. В ней жил внутренний конфликт: знание о стереотипе «женского счастья» и ощущение своей склонности к не предусмотренным этим стереотипом путям. В дальнейшем этот конфликт будет преодолен.

Летом 1911 года в Коктебеле Цветаева познакомилась с Сергеем Эфроном, круглым сиротой, сыном революционеров-народников. В январе 1912 года она выходит за него замуж и выпускает посвященный ему второй сборник стихов «Волшебный фонарь» (1912). Стихотворения этого сборника продолжали тему детства. Сюда вошли стихи, не включенные в «Вечерний альбом», и были добавлены написанные позже. Новый сборник «не столько продолжал, сколь ко дополнял предыдущий, т.е. восстанавливал некоторые выпавшие из прежней публикации «дневника» звенья, а заодно включал и вновь появившиеся». Не удивительно, что реакция критиков была более чем сдержанна. Городец кий, Гумилев, Брюсов высказали свое разочарование, То, что недавно казалось новым, потеряло привлекательность. Цветаева, задетая критическими отзывами, заносчиво пи сала: «Будь я в цехе, они бы не ругались, но в цехе я не буду». С самых первых своих шагов на литературном пути она не связывала себя ни с одной литературной группой, не стала приверженцем ни одного литературного направления, но все же в этот первый, ученический период творчества Цветаева не избежала влияния символизма, хотя позже она и провозглашала: «Литературных влияний не знаю, знаю человеческие...».

В ранний период творчества Цветаева стремится запечатлеть в стихах каждое свое душевное переживание. Даже нота трагизма, в целом для первых двух книг не характерная, все же прозвучала среди детски-простодушных и наивно-светлых стихов:

Христос и Бог! Я жажду чуда

Теперь, сейчас, в начале дня!

О, дай мне умереть, покуда

Вся жизнь как книга для меня.

(«Молитва»)

В этих утверждениях и просьбах сказались и романтизм, и максимализм юности, безумная любовь к жизни, стремление к абсолюту. Цветаевское «я» желает воплотиться во всем многообразном мире и проявляет себя в испепеляю щей жажде жизни.

В начале своего творческого пути Цветаева считала себя последовательным романтиком. Серебряный век был от мечен довольно сильными неоромантическими веяниями, а Цветаева выразила их в русской литературе наиболее полно. Тогда, в начале творческого пути ей, романтически настроенной девочке, нужно было, «чтоб был легендой — день вчерашний, / Чтоб был безумьем — каждый день!» Прожить короткую, но яркую жизнь было ее девизом. Но вскоре Цветаева переключилась с исключительно романтического мироощущения на близкое к символизму, хотя элементы классического романтизма сохранятся в ее творчестве надолго.

Б. Пастернак так охарактеризовал раннее творчество Цветаевой: «За вычетом Анненского и Блока и с некоторыми ограничениями Андрея Белого, ранняя Цветаева была тем самым, чем хотели быть и не могли все остальные символисты, вместе взятые». Символизм действительно помог поэтическому самоопределению Цветаевой, но в дальнейшем (1913—15 гг.) она будет воспринимать опыт Брюсова скорее в полемическом аспекте, и его влияние на ее творчество станет все менее заметным. Становление Цветаевой будет строиться «по принципу отталкивания не только от опыта Брюсова или какого-либо другого поэта, но даже от собственного прежнего».

Интерес к символизму проявлялся «в переосмыслении соотношения «я» поэта и окружающего мира. Если художник романтического склада находится в конфликте с действительностью, символисты ищут пути преодоления конфликта через завоевание мира, экстраполяцию своего «я» на мир». Здесь нужно учитывать и воздействие философии Ф. Ницше, всех тех настроений, идей и образов, которые были с ней связаны в русской культуре рубежа Х1Х-ХХ вв. И творчество Цветаевой «как бы один из ответов на призыв Ницше «превзойти человека», разрывая путы несвободы и предрассудков, поднимаясь над самим собой все выше и выше по ступеням духа, переживая жизнь с предельной силой напряжения и страсти».

В 1913 году Цветаева составила свое «избранное» — сбор ник «Из двух книг». Ее творческая программа оставалась прежней, выработанной под влиянием Башкирцевой. Сбор ник начинался предисловием, эпиграфом к которому была поставлена заключительная строфа стихотворения «Литературным прокурорам», завершавшего «Волшебный фонарь».

Сборник «Из двух книг» стал итогом, подводившим черту под целым жизненным и творческим этапом. Цветаева выделила из массы написанного небольшой корпус стихотворений, могущих представлять поэтическое, а не собственно биографическое «я». После выхода сборника «печатная» карьера Цветаевой прервалась почти на десятилетие. Следующая ее книга выйдет только в 1921 году. Она не отказалась от творчества, но «не видела причины заботиться о чем-то, на ее взгляд, творчеству постороннем: о поддержании своей литературной репутации — через регулярные публикации, регулярное участие в литературных салонах, ассоциированность с какой-либо литературной группой».

В сентябре 1912 года у Цветаевой родилась дочь Ариадна, к которой будут обращены многие стихотворения. А в августе 1913 года скончался отец Марины Цветаевой — Иван Владимирович. Несмотря на утрату, эти годы в жизни Цветаевой были ознаменованы семейным счастьем и душевным подъемом. Она живет, окруженная семьей, друзьями, любимыми книгами. Это и есть герои и адреса ты ее стихов. Она пишет много, а публикует мало. Впоследствии, собрав в книгу стихи 1913—1915 годов, Цветаева озаглавила ее просто — «Юношеские стихи» (сборник был подготовлен к печати, но по независящим от Цветаевой обстоятельствам не был опубликован при ее жизни).

«Юношеские стихи» — это сборник, в котором на глазах у читателя разворачивается поиск автором своего стиля, своей интонации. Книга занимает промежуточное место между ранней и зрелой лирикой Цветаевой. Установка на дневник и на поэтизацию быта не изменилась, но изменился сам быт, реалии жизни, появились новые опоры художественного мира. Круг размышлений о конечности жизни, в котором постоянно вращается поэтическое воображение Цветаевой, разрывается переносом акцента на тему самореализации «сильной личности». Цветаева начинает воспринимать себя как поэт, сознавать себе цену. В «Юношеские стихи» входило и известное стихотворение «Моим стихам, написанным так рано...», в котором она с удивительным прозрением писала:

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

Сама тема поэтического призвания становится для Цветаевой важной, в ее стихах появляется мотив избранничества лирической героини.

В стихотворении «Встреча с Пушкиным» она выступает ровней ему, «коллегой» по ремеслу. Цветаева пытается осознать свое место среди поэтов, в поэзии.

Определяющими чертами ее творчества становятся эмоциональный напор, способность выразить словом пол ноту чувств, неустанное внутреннее душевное горение. Заметно внимание к детали, к бытовой подробности, приобретающей особое значение. В стихах ярко выражено ощущение неповторимости, огромности своего внутреннего мира, насыщенного самыми непредсказуемыми проявления ми. Цветаева запечатлевает сложную и противоречивую жизнь человеческой души, в которой причудливо сплетаются самые разные импульсы, часто взаимоисключающие. «Такого разворота драматизма в единоборстве духа и плоти, интеллекта и мира чувств не было прежде в русской, а может быть, и в мировой лирике».

Как поэт и как личность Цветаева развивалась стремительно и уже через какие-то год-два после первых наивно-отроческих книг была другою. Первая мировая война по началу проходит мимо нее, бури, бушевавшие в ее душе, не оставляли сил реагировать на войну, в которой участвовала Россия. Несмотря на то, что Цветаева очень волновалась за мужа, который отправился на фронт братом милосердия в санитарном поезде, она живет отрешенно, поглощенная своим внутренним миром, своим творчеством, которое стало главным делом ее жизни. Но все же вскоре война становится трагическим фоном всеобщего разлада, № отклик на внешние события появляется и в стихах Цветаевой:

Я знаю правду! Все прежние правды — прочь!

Не надо людям с людьми на земле бороться.

Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь.

О чем — поэты, любовники, полководцы?

Уж ветер стелется, уже земля в росе,

Уж скоро звездная в небе застынет вьюга,

И под землею скоро уснем мы все,

Кто на земле не давали уснуть друг другу.

Вобрав новый жизненный опыт, ее стихи резко изменились. Если сравнить «Юношеские стихи» и следующий сборник «Версты», то различия впечатляющи. Между тем первый из этих сборников заканчивается стихотворением, датированным 31 декабря 1915 года, а второй начинается написанным в январе 1916 года.

Под названием «Версты» Цветаева выпустила две книги стихов, подчеркивая связанность двух творческих этапов. В одной были собраны произведения 1916 года, она была издана в Москве в 1922 году и на титульном листе помечена «Выпуск I». Во вторые «Версты» вошла часть стихов, написанных в 1917-20-хтг. Этот сборник был издан в Москве в 1921 году.

Стихи, вошедшие в «Версты», знаменовали собой наступление творческой зрелости Цветаевой, во многом определили дальнейшее развитие ее таланта.

Изменилось самоощущение и восприятие мира лирической героиней Цветаевой. Она предстает во всех гранях своего мятежного характера, исполненной любви и сложных переживаний:

Такое со мной сталось,

Что гром прогромыхал зимой,

Что зверь ощутил жалость

И что заговорил немой.

{«Еще и еще песни...»)

Цветаева стремится растворить свое «я» в различных образах окружающего мира, являясь перед читателями в образе сказочных и исторических персонажей, находя в их судьбах частицу своей собственной судьбы. В ее стихах появляются не свойственные ей ранее фольклорные мотивы, распевность и удаль русской песни, заговора, частушки.

Отмыкала ларец железный,

Вынимала подарок слезный, —

С крупным жемчугом перстенек,

С крупным жемчугом.

Кошкой выкралась на крыльцо,

Ветру выставила лицо.

Ветры веяли, птицы реяли,

Лебеди — слева, справа — вороны...

Наши дороги — в разные стороны.

{«Отмыкала ларец железный...»)

Ориентация на народное гаданье в стихотворении «От мыкала ларец железный...» лишает личное переживание индивидуального психологизма и превращает конкретный сюжет в архетипический. Отдельные встречи и разлуки получают в стихах сборника обобщенное толкование.

Из стихов «Верст» видно, какое огромное интонационное разнообразие народной речевой культуры вошло в поэтический слух Цветаевой. Теперь ее стилистика ориентирована на церковно-славянский и народно-песенный пласт.

Переломной в творческой судьбе Цветаевой стала по ездка зимой 1916 года в Петербург, где жили ее любимые поэты-современники Александр Блок и Анна Ахматова. Она мечтала с ними встретиться и не встретилась в этот раз. После этой поездки Цветаева осознала себя московским поэтом, со ревнующимся с петроградскими сородичами по ремеслу.

Если петербургская поэтика была по преимуществу европейской, то Цветаева обращается к традициям народной поэзии, к несколько фольклорной русскости. Она стремится запечатлеть в слове свою столицу, стоящую на семи холмах, и подарить свой любимый город любимым петербургским поэтам — А. Блоку, О. Мандельштаму, А. Ахматовой. Так возникает цикл «Стихи о Москве», в котором запечатлелся неповторимый облик «нерукотворного града». Цветаева передает в цикле целый спектр ощущений, впечатлений, ассоциаций. Образ Москвы воссоздается с любовью, описывается через ее историю, государственность, мифологию, личное восприятие. Для Цветаевой «неоспоримо первенство Москвы», она — место схождения всех путей, город, созданный не человеком, но Богом, оплот православия, средоточие духовности всей земли русской.

— Москва! — Какой огромный

Странноприимный дом!

Всяк на Руси — бездомный.

Мы все к тебе придем.

В то же время Цветаева пишет циклы стихов, посвященные Блоку и Ахматовой («Стихи к Блоку», «Ахматовой»), главная тема которых — поэт, творчество и их роль в жизни. Ее отношение к поэтам и поэзии не просто уважительно-благодарное, но и восхищенное, признающее избранническую долю художника слова. Сознание и своей приобщенности к «святому ремеслу» наполняло Цветаеву гордостью и радостью. Братство поэтов, живущих и ушедших, в ее представлении - своеобразный орден, объединяющий равных перед Богом. Таким будет ее отношение к Пастернаку, Маяковскому, Мандельштаму, Рильке и др. Но два имени в этом раду выделяются — это Пушкин и Блок.

Образ Блока поднимается на безмерную высоту благо родства, подвига, жертвы. Для Цветаевой Блок не только современник, но и символический образ идеального Певца, Поэта, самой поэзии, мечта, созданная романтическим воображением. Ее Блок — нездешний, бесплотный, «рыцарь без укоризны», «нежный призрак», «снежный лебедь», «вседержитель души», дух, принявший образ человека и трагически не узнанный людьми. Удивительно звучание стихов этого цикла:

Имя твое — птица в руке,

Имя твое — льдинка на языке,

Одно единственное движение губ,

Имя твое — пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту,

Камень, кинутый в тихий пруд,

Всхлипнет так, как тебя зовут.

В легком щелканье ночных копыт

Громкое имя твое гремит.

И назовет его нам в висок

Звонко щелкающий курок.

Имя твое — ах, нельзя! —

Имя твое — поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век,

Имя твое — поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток...

С именем твоим — сон глубок.

Цветаева, не называя самого имени (Блок), заменяет его подобиями («Серебряный бубенец во рту», «Камень, кинутый в тихий пруд...»), воссоздающими звуковое соответствие произнесенному имени. Все сравнения акцентируют краткость имени («одно единственное движенье губ», «мячик», «льдинка»), его односложность и ударность это го единственного слога. Цветаева пытается приблизиться к сущности человека через исследование его имени. Устремленность в пространство звука предстает как залог преодоления вещественности бытия и движения в сферу духа.

Блок для Цветаевой — поэт, которого она чтит и которого никогда не видела, и в этом он подобен божеству. Это во многом мотивирует запрет на «называние имени всуе», которого она придерживается во всех девяти стихотворениях цикла, и обосновывает возвышенные определения, которыми автор наделяет Блока. Через весь цикл проходят ассоциации с судьбой Христа, и трагические лейтмотивы неузнанности Поэта, несовпадения его бытия с историческим временем и пространством. Понимание трагедии Блока перерастает в осознание трагизма бытия Рос сии начала века: «Пою своей отчизны рану...».

Цветаева не была лично знакома с Блоком и видела его лишь однажды, в мае 1920 года, когда поэт приезжал в Москву и публично выступал с чтением своих произведений. Вторая половина цикла «Стихов к Блоку» написана уже после его смерти, в 1921 году. Перекликается со стихами дневниковая запись Цветаевой, сделанная в эти дни: «Удивительно не то, что он умер, а то, что он жил. Мало земных примет, мало платья. Он как-то сразу стал ликом, заживо посмертным (в нашей любви). Ничего не оборвалось, — отделилось. Весь он — такое явное торжество духа, такой - воочию — дух, что удивительно, как жизнь — во обще—допустила...

Смерть Блока я чувствую как вознесение».

«Стихи к Блоку» наполнены возвышенно-трепетной любовью и преклонением перед гением художника. Щедрость Цветаевой на любовь и гимны - одна из примечательных сторон ее души, ее поэтического таланта. Страстным монологом влюбленности, прославлением чуда личности и попыткой установить диалог душ являются и стихи цикла «Ахматовой».

О, Муза плача, прекраснейшая из муз!

О ты, шальное исчадие ночи белой!

Ты черную насылаешь метель на Русь,

И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы.

И мы шарахаемся и глухое: ох! —

Стотысячное — тебе присягает: Анна

Ахматова! Это имя — огромный вздох,

И в глубь он падает, которая безымянна.

Мы коронованы тем, что одну с тобой

Мы землю топчем, что небо над нами — то же!

И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,

Уже бессмертным на смертное сходит ложе.

В певучем граде моем купола горят,

И Спаса светлого славит слепец бродячий...

И я дарю тебе свой колокольный град,

— Ахматова! — и сердце свое в придачу.

Звуковая инструментовка стиха перекликается со звучанием имени Анны Ахматовой и отсылает к богатству ахматовского стиха, который отличался утонченными ассонансами и аллитерациями. В отличие от блоковского цикла, имя Ахматовой повторяется дважды уже в первом стихотворении. Для Цветаевой она - достойная соперница среди поэтов-современников, у них «судьба одна». Цветаева выражает восхищение и готовность признать превосходство своей «северной сестры», «Царскосельской Музы». Она обладала удивительным даром - восхищаться чужим талантом. Цветаева была совершенно чужда своекорыстия и зависти, что исходило из ее отношения к поэзии как к чему-то сверхличному. Так и к стихам Ахматовой она от неслась как к дару Божьему, явленному миру в этой женщине. Лейтмотив цикла — переплетение судеб, параллельность путей:

Не отстать тебе! Я — острожник,

Ты — конвойный. Судьба одна.

И одна в пустоте порожней

Подорожная нам дана.

(«Не отстать тебе! Я — острожник...»)

Образ Ахматовой многомерен ив чем-то напоминает лирическую героиню самой Цветаевой: она «разъярительница бурь, насылательница метелей», «чернокнижиица», грозная, и кроткая, греховная и не подверженная изъянам.

С весны 1917 года начинается трудный период в жизни Цветаевой, она оказывается в водовороте событий, в са мой гуще смуты. Жизнь ее в эти годы — это многочисленные переезды из Москвы в Крым и обратно, трудный не устроенный быт, голод. С началом Гражданской войны уходит в Белую армию Сергей Эфрон, а Цветаева остается в Москве одна с двумя детьми (в апреле 1917 года родилась вторая дочь Ирина) без всяких средств к существованию, не имея никаких навыков самостоятельного ведения дома. Сохранилась ее дневниковая запись: «Мой день: встаю — верхнее окно еле сереет — холод — лужи — пыль от пилы — ведра — кувшины — тряпки — везде детские платья и рубашки. Пилю. Топлю. Мою в ледяной воде картошку, которую варю в самоваре... Хожу и сплю в одном и том же коричневом, однажды безумно севшем, бумазейном платье, сшитом весной 17-го за глаза... Все прожжено от па дающих углей и папирос... Потом уборка... Потом стирка, мытье посуды... Не записала самого главного: веселья, ост роты мысли... страстной нацеленности всего существа — все стены исчерканы строчками стихов...».

Цветаева стоически переносила становившиеся все более тяжелыми бытовые условия. Она, как и многие, ездит из Москвы в близлежащие города и деревни за продуктами, пытается работать в Наркомнаце, но, будучи не в силах постигнуть то, что от нее требовали, уходит через полго да, поклявшись больше никогда не служить. Она распродает свои вещи, собственноручно изготавливает рукописные книги, тиражом в несколько экземпляров, и отдает их на продажу в Лавку писателей, изредка выступает с чтением стихов, участвует в коллективных альманахах, подготавливает к печати несколько сборников стихов. Цветаева не может остаться безучастной к тому, что совершалось в России, не случайно ею сказано: «Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос, — нет». Она относилась к происходящим событиям как к хаосу, крушению привычного мира и с неизменной жалостью к жертвам этого крушения, кто бы они ни были. Ее лирическая героиня ощущает горечь и стыд за время, когда нельзя считать себя человеком. Но главным в осмыслении революции для Цветаевой является не политическое начало, а культурно-психологический аспект - гибель системы ценностей, определявшей целую эпоху. Она с увлечением записывает впечатления от окружающего, услышанные слова, разговоры, много работает в эти годы.

Период с 1917 по 1920 годы станет исключительно плодотворным в жизни Цветаевой. В ее поэзии царит стилистическая разноголосица, она много экспериментирует и сразу в нескольких направлениях. За это время Цветаева написала более 300 стихотворений, шесть романтических пьес, поэмы «Царь-девица», «Молодец». Только малая часть написанного в этот период вошла в сборник «Версты II» (1921). В годы бурного развития цветаевского гения ее талант не получил должного отклика. Уже в эмиграции, отвечая корреспонденту, сказавшему, что ее, Цветаеву, «не помнят», она написала: «Нет, голубчик, меня не «не помнят», а просто — не знают. Физически не знают. Вкратце: с 1912 г. по 1920 г. я, пишу непрерывно, не выпустила, по литературному равнодушию, вернее по отсутствию во мне литератора (этой общественной функции поэта), - ни одной книги. Только несколько случайных стихов. <...> Я жила, книги лежали. <...> В 1922 г. уезжаю за границу, а мой читатель остается в России, куда мои стихи... не доходят... Итак, здесь — без читателя, в России - без книг...».

В 1917 году Цветаева сближается с кружком артистической молодежи из Второй и Третьей студии Художественного театра, которым руководил Вахтангов. В 1918 и 1919 гг. ею были созданы пьесы «Червонный валет», «Метель», «Приключение», «Фортуна», «Каменный ангел», «Феникс».

Этот драматургический романтический цикл основывался на западноевропейской культурной и литературной традициях, которые еще с юношеского увлечения Ростаном были очень близки Цветаевой. Но пьесы так и не были поставлены при ее жизни.

Наблюдения Цветаевой над происходящим в стране в послереволюционные годы выливаются в исторические ассоциации, воплощенные во многих ее пьесах. Она обращается к Европе XVIII века и начинает проецировать эпоху Великой Французской революции на современную ей революционную действительность. В пьесе «Фортуна» (1919) приговоренный к гильотине Лозэн говорит:

Да, старый мир, мы на одном коне

Влетели в пропасть, и одной веревкой

Нам руки скрутят, и на сей стене

Нам приговор один - тебе и мне:

Что, взвешен быв, был найден слишком легким...

Происходящие события Цветаева воспринимает как «трагедию уничтожения историей определенных человеческих типов, людей того культурно-психологического склада, который определил целую эпоху, будь то Просвещение или Модернизм». Но их смерть — это и приговор новому миру, из которого вместе с ними уходит целая культура жизни.

Если жизнь в исторической действительности оказывалась невозможной, то следовало искать иную нишу, которой и стало творчество. Все свойства собственной личности теперь переосмысляются как проявления личности поэта. Оплотом для жизни, ее спасением становится творчество («Мое убежище от диких орд, / Мой щит и панцирь, мой последний форт / От злобы добрых и от злобы злых — / Ты — в самых ребрах мне засевший стих!»). Знаменательны сравнения, к которым прибегает Цветаева, создавая образ поэта-творца: цветы и звезды, растущие неуправляемо, кровь из собственных жил, пламя костра, на котором сгорает дотла и вновь возрождается птица Феникс. Появляются во множестве стихи о высоком предназначении поэта: «Умирая, не скажу: была...», «Если душа родилась крылатой...», «Что другим не нужно — несите мне!». Цветаева сосредоточена на постижении своей роли Поэта, на той ответственности, которую налагает это звание, и на особенностях восприятия жизни поэтом.

В черном небе — слова начертаны —

И ослепли глаза прекрасные...

И не страшно нам ложе смертное,

И не сладко нам ложе страстное.

В поте — пишущий, в поте — пашущий!

Нам знакомо иное рвение:

Легкий огнь, над кудрями пляшущий, —

Дуновение — Вдохновения!

(«В черном небе слово начертаны...»)

Она убеждена, что «если душа родилась крылатой», то вся жизнь должна быть подчинена этому огню, поэтому стихотворение «Знаю, умру на заре! На которой из двух...» заканчивается словами: «Я и в предсмертной икоте останусь поэтом».

Цветаева по-новому осмысляет «умение жить», где од ним из главных постулатов становится и осуществление себя в любви. Так проявляют себя герои ее пьес, на любви как символе жизни, сопротивляющейся небытию, сосре доточена лирическая героиня стихов Цветаевой. Большой пласт в ее лирике этого времени составляют любовные стихи, бесконечная «исповедь сердца»: «Я — страница твоему перу...», «Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе...», «Комедьянт», «Вчера еще в глаза глядел...», «Пригвождена к позорному столбу...» и др. «От обольщения к разочарованию — таков «любовный крест» цветаевской героини. Страсти и характеры оставались в стихах поэта; «первопричины», образы живых людей, начисто в его сознании разрушались. Единственный человек, чей образ ни в жизни, ни в поэзии не только не был разрушен, но совершенно не потускнел, был Сергей Эфрон». Ему посвящены стихи «Писала я на аспидной доске...», «Сижу без света и без хлеба...», «О, скромный мой кров! Нищий дым!».

В послереволюционные годы драматичность судьбы Цветаевой усугубилась опасной двусмысленностью положения, в котором она оказалась из-за того, что ее муж был в рядах Белой армии. Почти три года она не имела о С.Эфроне никаких сведений. В самое тяжелое время, в 1919 году, Цветаева отдала дочерей в Кунцевский детский приют, чтобы пережить голод. Вскоре тяжело заболела Аля, и ее пришлось забрать домой, а в это время от голода умерла маленькая Ирина. Цветаева была оглушена потерей дочери, одиночеством, обвинениями в ее гибели. Она остро переживала безысходное чувство беспомощности, покинутости, потерянности.

Звезда над люлькой - и звезда над гробом!

А посредине — голубым сугробом —

Большая жизнь. — Хоть я тебе и мать,

Мне больше нечего тебе сказать,

Звезда моя!.. («Звезда над люлькой — и звезда над гробом...»

Своеобразной летописью революционных лет можно считать цикл стихов Цветаевой «Лебединый стан» (1917— 1921). Это не просто лирическая реакция на внешние события, а попытка осмысления революции в контексте истории, стремление разобраться в истоках происходящего и предвидеть будущее.

Отклики Цветаевой на окружающую реальность часто противоречивы и даже противоположны, но чаще всего она воспринимала происходящее как хаос, крушение старого мира:

Из строгого, стройного храма

Ты вышла на визг площадей...

- Свобода! - Прекрасная Дама

Маркизов и русских князей.

Свершается страшная спевка,-

Обедня еще впереди!

- Свобода! - Гулящая девка

На шалой солдатской груди!

(«Из строгого, стройного храма...»)

Во многих стихах «Лебединого стана» проявился роман тический идеализм Цветаевой. Она воспевает смерть ради идеи, прибегает к высокой патетике. Ее сочувствие всегда на стороне побежденных, гонимых, жертв, кем бы они ни были. Белые и красные, в ее представлении, — дети одной матери — России.

Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!

То шатаясь причитает в поле — Русь.

Помогите — на ногах нетверда!

Затуманила меня кровь-руда!

И справа и слева

Кровавые зевы,

И каждая рана:

— Мама!

Все рядком лежат -

Не развесть межой.

Поглядеть: солдат.

Где свой, где чужой?

Белый был — красным стал:

Кровь обагрила.

Красным был — белый стал:

Смерть побелила.

(«Ох, грибок ты мой, грибочек...»)

После поражения Добровольческой армии Цветаева сделалась поборницей белого движения. Исторические и личные потрясения, слившись воедино (уверенность в гибели С. Эфрона), вызвали в ее творчестве ноту высокого трагического звучания.

Центральное место в «Лебедином стане» занимают стихи о героическом и обреченном пути Добровольческой армии. В них звучит тоска по идеальному и благородному воину, они наполнены мифотворчеством. Чистота и святость дела спасения отечества утверждается Цветаевой в возвышенных образах:

Белая гвардия, путь твой высок:

Черному дулу - грудь и висок.

Божье да белое твое дело:

Белое тело твое — в песок.

Не лебедей это в небе стая:

Белогвардейская рать святая

Белым видением тает, тает...

Старого мира - последний сон:

Молодость - Доблесть - Вандея — Дон.

(«Белая гвардия, путь твой высок...»)

Почти все стихи «Лебединого стана» пронизаны пред чувствием поражения. Любовь, судьба родины и собственная судьба — все здесь неразделимо.

В содержательном плане к «Лебединому стану» примыкает написанная позже поэма «Перекоп» (1928) — реквием побежденным в гражданской войне, и поэма «Красный бычок» (1928), прославляющая побежденных.

Цветаевой удалось оставить своеобразную летопись революционных лет не только в стихах, но ив прозе (очерки «Октябрь в вагоне», «Вольный проезд», «Мои службы», дневниковые записи и заметки для собиравшейся книги «Земные приметы»). Она с жадным художническим вниманием осваивала язык улицы и использовала его для описания новой реальности. «Возможность средствами простонародной речи выразить смятение и ужас перед лицом новой повседневности — одно из открытий Цветаевой этого времени».

Интерес Цветаевой к русским поэтическим истокам проявился в ряде стихотворений, в цикле стихов о Стеньке Разине и в поэмах-сказках с использованием фольклорных сюжетов: «Царь-Девица» (1920), «На Красном коне» (1921)», «Егорушка» (1921), «Молодец» (1922), «Переулочки» (1922). Все поэмы тесно связаны сквозными мотивами. Цветаева создает их на основе произведений устного на родного творчества, черпая сюжеты главным образом из книги А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки», но сюжеты эти переиначены ею до неузнаваемости. Она использовала фольклорные речения и сказочные образы для раскрытия далеко не сказочных тем и мотивов: трагедия любви, горечь разлуки, двойственность бытия, одиночество художника, драма собственной жизни.

Древняя Русь предстает в ее стихах и поэмах как стихия буйства, своеволия и безудержного разгула души. Это передано и напряженностью ритма, и срывами мелодики. Цветаева убирает все лишнее, спрессовывает текст, заставляет каждое оставшееся слово работать с двойной нагрузкой.

Основные темы творчества Цветаевой конца 1910-х — начала 1920-х годов во многом объясняются обстоятельствами частной жизни. Но это и «макротемы общего модернистского мифа о фатальном самостоянии художника, его отречении от земной жизни, мифа, определяющего в 1910-1920- гг. не только русскую, но и общеевропейскую культурную парадигму».

В последние годы жизни в России поэтическое мастерство Цветаевой приобретает новаторский характер, окончательно складывается индивидуальный поэтический язык. У Цветаевой появляются излюбленные знаки препинания (тире и восклицательные знаки), ритм стихотворного тек ста четко подчиняется семантике. Организуют ритм чаще всего тире-паузы, способствуя полной передаче накала чувств лирической героини, смысловой акцентуации определенных слов. Часто Цветаева использует внутристиховой перенос, создающий ритмические перебои, эмоциональную напряженность и дополнительные семантические возможности. Эксперименты Цветаевой с формой, с языком, использование новых техник (напри мер, техники «потока сознания») для выражения ощущений, вызываемых действительностью,

разрушение композиции, сюжета, синтаксиса в их традиционном виде, без условно, сближают ее с авангардистами. В стихах 1920-х годов все вышеперечисленные приемы будут активно использоваться и развиваться Цветаевой.

В июле 1921 года Цветаева получает письмо от мужа из-за границы, где он находился после разгрома Белой армии. Его по просьбе Цветаевой разыскал И. Эренбург. Она сразу же принимает решение ехать к мужу и в мае 1922 года покидает Россию вместе с дочерью Ариадной. Недолгое время она живет в Берлине, а затем переезжает в Прагу, где С. Эфрон, не успевший закончить образование в России, учился в университете.

В Берлине, который тогда был центром русской эмиграции и куда благодаря дружественным отношениям между Германией и Россией часто приезжали и советские писатели, Цветаева встретилась с Есениным, которого не много знала и раньше, подружилась с А. Белым, завязала эпистолярное знакомство с Б. Пастернаком, ответив ему на восторженное письмо о ее книге «Версты» и восхитившись присланной ей книгой «Сестра моя — жизнь». Про жив в Берлине два с половиной месяца, Цветаева написала больше двадцати стихотворений, совершенно не похожих на прежние и открывших новые черты ее лирического дарования («Берлину», «Ищи себе доверчивых подруг...», «Есть час нате слова...» и др.). Ее поэзия становится более усложненной, она уходит в тайные, зашифрованные интимные переживания. В них говорится о любви тленной и любви вечной, но эта тема теперь получает у Цветаевой новое выражение:

Помни закон:

Здесь не владей!

Чтобы потом —

В Граде Друзей:

В этом пустом,

В этом крутом

Небе мужском —

— Сплошь золотом -

В мире, где реки вспять,

На берегу - реки,

В мнимую руку взять

Мнимость другой руки...

(«Помни закон...»)

В августе 1922 года Цветаева переезжает к мужу в Прагу. В поисках дешевого жилья они кочуют по пригородам: Макропсы, Иловищи, Вшеноры. Чешский период эмиграции Цветаевой продолжался более трех лет. Начало его было относительно благополучным: из Берлина периодически поступали литературные гонорары, правительство Масарика выплачивало «чешское иждивение» — пособие русским писателям и ученым-эмигрантам, С. Эфрон полу чал стипендию. Трудная в бытовом плане жизнь в чешских деревнях компенсировалась близостью к природе, пеши ми прогулками по горам и лесам. За эти годы Цветаева всей душой полюбила Чехию и Прагу, город, вселявший в нее вдохновение.

В первые годы эмиграции Цветаевой удалось издать несколько книг своих стихов; «Стихи к Блоку» (1921), «Раз лука» (1922), «Психея» (1923), «Ремесло» (1923). Это был своего рода пик, после которого книги Цветаевой выходили очень редко. В 1928 г. появился последний прижизненный сборник Цветаевой «После России», включавший в себя стихи 1922—1925 гг.

В лирике Цветаевой 1920-х годов сохранились ее ведущие темы — любовь, творчество и Россия, но ее поэзия претерпевает существенные изменения. Стихи становятся сжатыми до предела, поэтическая речь напряженной, жесткой, все в стихе подчиняется пульсирующему, вспыхивающему и внезапно обрывающемуся ритму, который способствует смысловой выделенности слова. Фраза дробится на отдельные куски, и остаются только самые необходимые акценты мысли. Цветаева сознательно разрушает музыкальность традиционной стиховой формы: «Я не верю стихам, которые льются. Рвутся — да!». Она активно использует выразительные возможности синтаксиса, эллиптические конструкции и незаконченные предложения, соединяет слова с помощью дефиса, создавая необычные эмоциональные эффекты («Сброд - рынок — барак»), создает неологизмы, соединяя вместе уже существующие в языке слова («вовремя-засыпай-город»), осуществляет графические эксперименты: выделение слов курсивом, расстановка специальных ударений на отдельных словах, закре пляющая за текстом определенную интонацию. К наиболее ярким отличительным особенностям художественной манеры Цветаевой относится «поэтическая этимология, а также прочие приемы, обнажающие существующие в языке или вновь создаваемые этимологические связи слова, позволяющие высветить его глубинную природу, «проявить» его скрытый смысл»:

Минута: минующая: минешь!

Так мимо же, и страсть и друг!

Да будет выброшено ныне ж —

Что завтра б — вырвано из рук!

(«Минута»)

И. Бродский считал, что «формально Цветаева значительно интересней всех своих современников, включая футуристов <...> Наиболее ценно, однако, что ее технические достижения продиктованы не формальными поисками, но являются побочным — то есть естественным — продуктом речи, для которой важнее всего ее предмет».

В стихах этого периода отражены волновавшие ее чувства, часто разноречивые, но всегда сильные: тоска по родине («Рассвет на рельсах», «Эмигрант»), горечь от не устроенной жизни, кочевий с квартиры на квартиру («Спаси Господи, дым!..»), размышления над судьбой поэта, над его величием и беззащитностью («Поэты»). Письма к Б. Пастернаку сливаются с лирическими обращениями к нему («Провода», «Двое»). В стихотворении «Рас — стояние: версты, мили...» Цветаева использует характерный для нее прием повтора. В ее лирических произведениях «повторяются все элементы речи — звуки, слова, части слова, грамматические формы, части предложения, синтаксические конструкции». В данном стихотворении повторяются морфемы.

Рас - стояния: версты, мили...

Нас рас - ставили, рас - садили,

Чтобы тихо себя вели,

По двум разным концам земли.

Вычленяя префикс и подчеркивая его значение, Цветаева придает ему самостоятельный смысловой вес. Здесь проявлено ее стремление к исчерпывающей характеристике предмета речи, ее умение управлять стихией языка.

Среди произведений Цветаевой чешского периода особо выделяются «Поэма Горы» (1924) и «Поэма Конца» (1924). Эту своеобразную лирико-трагедийную поэтическую дилогию Б. Пастернак назвал «лучшею поэмой о любви». В основе сюжета этих произведений - реальная история взаимоотношений Марины Цветаевой с эмигрантом из Рос сии Константином Родзевичем. История любви передана в поэмах с исключительной силой драматического психологизма.

Символично название - «Поэма Горы». Образ Горы — излюбленный у Цветаевой, она часто использовала этот символ для выражения своих чувств. Он вмещал разнообразное содержание — и просто высота, и путь очищения, совершенствования духа, и посредник между небом и землей, и венец достигнутого, символ высоты любви, драмы чувств. Гора обозначает резкое разделение цветаевского поэтического мира по вертикали — от земли к небу, от быта к бытию. Кроме того, Гора в поэме — это и реальная гора, которая возвышается над городом, и герой произведения, она горюет вместе с влюбленными, вторит им, и знает то, о чем они только догадываются:

Гора горевала, что только грустью

Станет — что ныне и кровь и зной.

Гора говорила, что не отпустит

Нас, не допустит тебя с другой!

Гора горевала, что только дымом

Станет — что ныне: и мир, и Рим.

Гора говорила, что быть с другими

Нам (не завидую тем другим!)

Звук... Ну как будто бы кто-то просто,

Ну... плачет вблизи?

Гора горевала о том, что врозь нам

Вниз, по такой грязи —

В жизнь, про которую знаем всё мы:

Сброд — рынок — барак.

Еще говорила, что все поэмы

Гор — пишутся — так.

Вся «Поэма Горы» строится на неисчерпаемости мета форы: Цветаева бесконечно уточняет и расшифровывает один образ. «Получается топтание на одном месте, благо даря которому мысль идет не вперед, а вглубь».

В поэме отражена извечная трагическая коллизия долга (дома) и страсти (пожара). Конфликт «дома» и «горы» — в несовместимости, «разноприродности» любящих. Каждый из них не может жить, не погибнув, в «доме» другого, потому что «дома» их — в разных мирах. В обеих поэмах сопоставление возвышенного и обыденного, быта и бытия, высокого духовного начала и земной жизни, свойственное всему творчеству Цветаевой, находит одно из наиболее ярких воплощений. Герой поэм, как писала Цветаева в одном из писем, хотел бы любви «по горизонтали» — любви обычной, земной, с домом и счастьем в доме. Для героини такая любовь неприемлема, любовь в ее понимании, всегда вертикаль — вознесение и очищение, духовная устремленность из быта в бытие. Вести диалог невозможно и он заканчивается: «Тогда простимся».

В «Поэме Конца» запечатлен момент разрыва двух сердец, ситуация последней встречи. Важно всё: жесты, реплики, интонации, набережная, мост... Боль и обида лирической героини вызвана тем, что любовь божественная побеждена. Сама Цветаева писала: «"Поэма Конца" — уже разразившееся женское горе, грянувшие слезы». Герой любит, но не так как, нужно лирической героине. Его любовь для нее — нелюбовь. Поэма — это трагедия в форме лирической исповеди с тончайшим психологическим анализом состояний души.

В поэмах присутствует и саркастическая нота обличения сытой повседневности, мещанства, уродливых отношений, смещающих истинные человеческие ценности. Эти мотивы будут звучать в стихах Цветаевой периода эмиграции достаточно часто (поэма «Заставы», цикл «Заводские», «Хвала богатым»), но наиболее ярко они проявились в поэме «Крысолов» (1925), названной «лирической сатирой» и построенной на мотивах немецкого фольклора. В основу поэмы легла средневековая легенда о флейтисте из Гаммельна, который избавил город от нашествия крыс, зама нив их своей музыкой в озеро, а когда не получил обещанной платы, с помощью той же флейты вывел из города всех детей. На этот внешний фон Цветаева накладывает острейшую сатиру, обличая всякие проявления бездуховности, обрушивается на всех «устроенных», «упорядоченных», окутанных благополучным бытом, убивающим человече скую единственность, превращающим неповторимую жизнь в одинаковое для всех бытование. Таковы в поэме обитатели Гаммельна, жадные бюргеры, которые олицетворяют разлагающий душу быт, а Крысолов-флейтист олицетворяет поэзию, стихию творчества. Поэзия мстит не сдержавшему свое слово быту, музыкант уводит под свою чарующую мелодию детей, и они тонут в озере, но получают вечное блаженство, так как Флейтист уводит их и от тюрьмы существования, от убивающих правил жизни. «"Опрокинутый город", в который, по замыслу, входят Крысолов и его спутники, — отражение реального города в озере, а потому дно озера - небо, но не небо простых смертных — добропорядочных бюргеров, а небо великого соблазна искусства: силы, творящей мир в состязании с Богом».

Авторская ирония распространяется не только на пороки обитателей Гаммельна, но и на добродетели, на все устои и «заповеди» человеческого общежития, на земную жизнь вообще, потому что поэт (творчество) — всегда выход за пределы, установленные обычаем, потому что земная жизнь враждебна искусству и цинична по отношению к художнику.

Поэму «Крысолов» Цветаева дописывала уже во Франции. В ее жизни произошли значительные изменения - родился сын Георгий, о котором она давно мечтала. «Он не должен страдать от того, что я пишу стихи, — пусть лучше стихи страдают!» - так она сказала, когда сыну было четыре года, так она будет относиться к нему до последнего своего вздоха. Не желая растить сына «в подвале», устав от убогих деревенских условий, Цветаева с семьей осенью 1925 года переезжает в Париж, где проживет почти четырнадцать лет.

Жизнь во Франции не стала легче. Эмигрантское окружение не приняло Цветаеву, да и сама она часто шла на открытый конфликт, своим нонконформизмом, эпатажем отталкивая эмиграцию. Она слушалась только своего Гения и считала долгом пройти жизнь собственным, пред назначенным ей путем.

Ибо мимо родилась

Времени! Вотще и всуе

Ратуешь! Калиф на час:

Время! Я тебя миную.

(«Хвала времени»)

Лирических стихов у Цветаевой становится значительно меньше, основное место в ее творчестве начинают занимать поэмы и проза. Все чаще стихи ее отвергались газетами и журналами, за них плохо платили, а тяжелые условия эмигрантского быта заставляли искать возможности заработка. Но переход к прозе был обусловлен не только бытовыми причинами. Раскрывшийся в полную силу талант Цветаевой требовал разнообразных форм воплощения. В 1927 году, посылая Пастернаку рукопись своей книги «После России», Цветаева писала: «Даю ее (книгу) как последнюю лирическую, знаю, что последнюю. Без грусти. То, что можешь, — не должно делать... Там я всё могу».

Цветаева продолжает трудиться каждый свой день и час, несмотря на тяжелые бытовые условия, нищету, унижения и бесправие («Всю меня - с зеленью — / Тех— дрём — /Тихо и медленно / Съел дом»). Ее письма тех лет потрясают как глубиной отчаяния, так и силою надежды, никогда ее не покидавшей.

Весной 1926 года Цветаева через Пастернака заочно знакомится с Райнером Мария Рильке, поэзией которого она восхищалась. Рильке и Пастернака Цветаева считала самыми крупными поэтами современности. Начинается эпистолярный «роман троих». Вдохновленная этой перепиской, Цветаева пишет посвященную Пастернаку поэму «С моря», ему же и Рильке она посвящает «Попытку комнаты». Тогда же создана была и «Поэма Лестницы», в ко торой нашла выражение ненависть Цветаевой к «голоду голодных» и «сытости сытых».

С Рильке Цветаева так никогда и не увиделась. Его смерть в конце 1926 года глубоко потрясла ее. Она создает стихотворение-реквием «Новогоднее», а затем «Поэму Воздуха» (1927), в которой размышляет о смерти и вечности. Одним из поводов для написания поэмы стал беспосадочный перелет американского летчика Ч. Линдберга через Атлантический океан. Тема «человек вне земли» у Цветаевой перерастает в тему «человек после земли». Историческое событие превращается в "универсальный символ бытия. Сама Цветаева говорила: «Эта поэма, как многие мои вещи, написана — чтобы узнать».

«Поэма Воздуха» — многоплановое и чрезвычайно сложное для восприятия произведение. Это своеобразный философский трактат о посмертном блуждании духа, или о том, какие мучительные фазисы проходил непрестанно ищущий дух Цветаевой, к какой высоте он стремился и в какие бездны срывался. Поэма - апофеоз одиночества как необходимого условия совершенствования, пути в «сердцевину Всегда», вечность.

«Поэма Воздуха» содержит множество культурных кодов - мифологических, религиозных, философских и касающихся психологии творчества. Цветаева строит собственную модель иного мира, состоящего из семи небес, которые последовательно проходит лирическая героиня. Это одинокий переход в мир вечности, в отличие от предыдущих поэм Цветаевой, которые заканчивались парными полетами «в лазурь» («Молодец»). «Каждому этапу пути — изменению пространства соответствует трансформация лирической героини, постепенно теряющей все земные ощущения». Параллельно сюжету восхождения и развоплощения идет процесс «постижения». На каждом этапе пути обретается новое знание, обогащается духовный опыт. Его можно трактовать по-разному: опыт умирания, опыт самопознания, описание творческого состояния, мистический опыт соприкосновения со сверхчувственной реальностью.

В годы эмиграции Цветаева возвращается к драматургии. Еще в Чехии она задумала трилогию в стихах «Гнев Афродиты» — о мифологическом герое Древней Греции Тезее, счастливом в подвигах и несчастном в любви. Все три части названы именами женщин: «Ариадна», «Федра», «Елена» (последняя часть не была написана). Главной для Цветаевой была разработка темы Рока — излюбленно го мотива всего ее творчества. В отличие от мифа, который послужил основой для всего произведения, поступки героев у Цветаевой заметно психологизированы. Несмотря на то, что действие происходит в далекие времена, оно все же множеством нитей связано с любовной лирикой Цветаевой. Это придает трилогии неожиданно исповедальный характер.

Особое место в творчестве Цветаевой 1930-х гг. занимает ее «пушкиниана» — стихотворный цикл «Стихи к Пушки ну» (1931), очерки «Мой Пушкин» (1936), «Пушкин и Пугачев» (1937). Перёд гением этого поэта она преклонялась с младенческих лет и в своих произведениях стремилась показать своеобразие своего к нему отношения. Главное обаяние Пушкина в глазах Цветаевой — его независимость, непокорство, бунтарство. Все его свершения — плод не только вели кого поэтического дара, но и великого усилия, мощи духа:

Преодоленье

Косности русской —

Пушкинский гений?

Пушкинский мускул

На кашалотьей

Туше судьбы —

Мускул полета, Бега,

Борьбы.

Сама Цветаева характеризовала «Стихи к Пушкину» как «страшно-резкие, страшно-вольные, ничего общего с канонизированным Пушкиным не имеющие, и всё имеющие - обратное канону». Она считала, что каждый поэт обязательно должен «выйти» из Пушкина, взяв нужное из пушкинского неоскудевающего источника, поэт обязан двигаться дальше — вместе со своим временем. Ею Пушкин не воспринимался ни в роли монумента, ни мавзолея Пушкин — эталон понимаемого по-цветаевски искусства. Не случайно в последнем абзаце своей «пушкинианы» Цветаева сказала о нем просто и в то же время возвышен, но и полно: «Был Пушкин — поэтом».

Цветаева верила в поэтический талант, но еще больше верила в то, что он непременно должен быть помножен на труд. Об этом она сказала в поэтическом цикле «Стол». Отмечая «тридцатую годовщину союза» (так как писать стихи всерьез начала в десять-двенадцать лет), Цветаева обращает к Столу благодарственные строки: «Мой заживо смертный тёс! / Спасибо, что рос и рос./ Со мною...». Это благодарность осчастливленной ремеслом своему союзнику, благодарность мудрому деспоту, учителю: «учивший, что нету — завтра, / Что только сегодня — есть. / И деньги, и письма с почты — / Стол — сбрасывающий в поток! / Твердивший, что каждой строчки / Сегодня — последний срок». И, наконец, письменный стол — последнее ложе Поэта на земле:

Квиты вами я объедена,

Мною — живописны,

Вас положат на обеденный,

А меня — на письменный...

«Вас» — значит «сытых», богатых, заклятых врагов По эта: «Вы — с отрыжками, я — с книжками... / Вы - с оливками, я — с рифмами...». Это анафема поэта - пресыщенной и равнодушной «черни». Цветаева в этом стихотворении, как и во многих других произведениях эмигрантского периода, выступает обличительницей духовного оскудения буржуазной культуры, пошлости окружающей ее обывательской среды. Но основной в ее поэзии этого периода стала все же медитативная, философская лирика («Уединение: уйди...», «Куст», «Сад» и др.).

Часто в стихах появляются ностальгические интонации по утраченному дому («Тоска по родине! Давно...», «Роди на»). Но при всей силе своей ностальгии Цветаева не представляла своего возвращения: «Можно ли вернуться / В дом, который — срыт?». Она хорошо понимала, что ждет ее в России: «Здесь я не нужна, там — невозможна. Здесь меня не печатают, там — не дадут писать». Но ее мнение не разделяли другие члены семьи.

С. Эфрон, страстно стремившийся к возвращению на родину, начинает сотрудничать с советской разведкой. В 1937 году он получил задание руководить слежкой за бывшим советским шпионом Игнатием Рейссом. После убийства Рейсса Эфрон исчез из Парижа и был тайно переправлен в СССР. Тогда же в 1937 году уехала в Советский Союз и дочь Цветаевой Ариадна, которая была исполнена надежд на будущее. Такие же на строения были и у сына. Отъезд Цветаевой был предрешен.

Она находится в тяжелом душевном состоянии, больше полугода ничего не пишет, готовит к отправке свой архив. Цветаева знала, куда возвращается, и тщательно отбирала рукописи, «неподходящие для ввоза в СССР». Таких оказалось немало, и среди них была поэма об убийстве царской семьи. Желая сохранить свое наследие, Цветаева отдала часть рукописей в архив в Амстердаме, где они погибли при немецкой бомбежке во время оккупации Голландии.Из молчания Цветаеву вывели сентябрьские события 1938 года. Нападение Германии на Чехословакию вызвало ее бурное негодование, вылившееся в цикл «Стихи к Чехии». Цветаева восклицала:

О мания! О мумия

Величия!

Сгоришь,

Германия!

Безумие,

Безумие

Творишь!

(«Германии»)

Это были ее последние стихи, написанные на чужбине. Летом 1939 года она с сыном возвратилась на родину. Радость от воссоединения семьи длилась недолго. В августе арестовали дочь, а в октябре — мужа, которого расстреляли в 1941 году. Цветаева скитается с сыном по чужим углам, стоит в очередях с передачами дочери и мужу. Жила она на редкие гонорары за переводы, своего практически ничего не писала. Небольшой сборник ее стихотворений и прозы, подготовленный к изданию, был, отвергнут. В нескольких ее стихах, написанных в 1940-41 годах, и в дневниковых записях неотвратимо повторяется мотив близкого конца:

Пора снимать янтарь,

Пора менять словарь,

Пора гасить фонарь

Наддверный...

(«Пора снимать янтарь...»)

В начале Великой Отечественной войны Цветаева с сыном эвакуировалась из Москвы. Вначале — Чистополь, где не нашлось ни работы, ни жилья, затем — Елабуга, маленький городок на Каме, где тоже не оказалось никакой работы. Одиночество, мысли о гибели мужа, невозможность работать, разлад с сыном и в собственной душе привели к самоубийству. 31 августа 1941 года Цветаева повесилась. «Попала в тупик» — так она объясняла свое само убийство в предсмертном письме к сыну.

Марина Цветаева прожила трудную и яркую жизнь Ее пророчество о том, что «стихам, как драгоценным винам, / Настанет свой черед», исполнилось. Они вошли в культурную жизнь мира, в наш духовный обиход, заняв достойное место в истории поэзии, а она сама стала достойной участницей высокого сообщества тех, кто участвовал в создании нового поэтического языка эпохи и во многом опередил ее своими новаторскими находками.

За то, что мне – прямая неизбежность –

Прощение обид,

За всю мою безудержную нежность

И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,

За правду, за игру…

- Послушайте! – Ещё меня любите

За то, что я умру.

Список использованной литературы

1. Бродский К О Цветаевой. М., 1997.

2. Гаспаров М.Л. Марина Цветаева: от поэтики быта к поэтике слова// Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М., 1995.

3. Ельницкая С. Статьи о Марине Цветаевой. М., 2004.

4. Кудрова И.В. После России. Марина Цветаева: годы чужбины. М., 1997.

5. Марина Цветаева в воспоминаниях современников: ВЗ т. М.,2002.

6. Осипов а И.О. Творчество М.И. Цветаевой в контексте культурной мифологии Серебряного века. Киров, 2000.

7. Разумовская М. Марина Цветаева. Миф и действительность. М., 1994.

8. Саакянц А. Марина Цветаега. Жизнь и творчествам., 1997.

9. Цветаева А. Воспоминания. М., 1983.

10. Швейцер В. Быт и бытие Марины Цветаевой. М., 1992.

11. Шевеленко Я. Литературный путь Цветаевой: Идеология - поэтика – идентичность автора в контексте эпохи.М., 2002.

12. Эфрон А. О Марине Цветаевой. М., 1989.

Размещено на Allbest.ru