Феноменология состояния благодати

Проблема – это возможность для сильных.

Всякое наше чувственное познание опирается на объективации внешних чувств. Человек, пребывающий в состоянии благодати, обнаруживает феноменологию, которую мы можем зафиксировать на нескольких уровнях.

1) Биофизически‑химический уровень

Этот человек находится в состоянии функциональной эффективности, что не тождественно здоровью, рассматриваемому медицинской наукой в качестве нормы. Речь идет о состоянии функционального здоровья, то есть состоянии, при котором все жизненно важные биологические, физические и химические действия субъекта совершаются в полную силу. Наша западноевропейская медицинская культура задает нам определенное видение здоровья, но было бы также интересно познакомиться с тем, каковы воззрения на него китайцев, японцев, меланезийцев или, например, древних жителей Латинской Америки.

Например, наша европейская медицина не проясняет основополагающий критерий – медицинский показатель здоровья конкретного субъекта. Человек может страдать какой‑нибудь болезнью, но здесь важно учитывать средний уровень жизненной силы субъекта; если у него и есть какая‑нибудь болезнь, но общий средний тонус его повышен, тогда болезнь не составляет проблемы, потому что потенциал физиологической жизнедеятельности субъекта остается в неприкосновенности, следовательно, для того чтобы он выздоровел, достаточно будет элементарного лечения, то есть основная «закваска» его здоровья сохраняется в целости. Напротив, если этот центр различных функций нашего организма не достигает обычных своих показателей, то в этом может заключаться серьезная опасность.

Состояние функционального здоровья, о котором я говорю, относится именно к этому средоточию личности, обуславливающему наибольшую функциональность во всем том, что только интересует субъекта. С медицинской точки зрения, субъект, пребывающий в состоянии благодати, может иметь какие‑то отклонения от нормы и аномалии, но в действительности все это суть эффективные формы определенного стиля жизни.

Медицина никогда не пыталась анализировать физическое состояние гения[102]. Наши медицинские трактаты неизменно основывались на результатах исследований по вивисекции животных. Полученные таким путем знания после индуктивно распространялись на человека. Сами медики также приспосабливаются к этим знаниям, но живого человека – в его оптимальной мере – они никогда не анализировали. К примеру, как функционирует эндокринная система у человеческого существа в состоянии экстаза? Как у него сообщаются между собою процессы на уровне ДНК? Клетки, которые подвергаются изучению на стеклышках ученых, изъяты из организма; их состояние и строение наблюдают в условиях химической изоляции, а потому их анализ мы можем производить в соответствии с параметрами, превосходящими критерий среднего здоровья организма, взятого в своем функционально адекватном гештальте, или никак не дотягивающими до этого критерия. Между тем, нужно было бы взглянуть на эти клетки в их контексте.

Биопсия всегда дает некий экстракт части вне включающего ее целого, но никакая часть не может дать верного резонанса целого; целостность создается только организмом, а потому определенные аспекты, взятые изолированно, могут выглядеть патологическими, но в контексте целого являться в высшей степени функциональными.

Это замечание я сделал не для того, чтобы критиковать какие‑либо общепринятые каноны научной работы, а только для того, чтобы научить вас гибкости в истолковании и понимании любой системы научного знания, отдавая себе отчет в том, что большинство исследователей, составителей научных трактатов были способны написать только то, что получило одобрение тогдашней элиты данного университета, данного фонда, данного типа печатных изданий, типа культуры или морали. Заблуждением было бы думать, будто написавший был свободен написать то или иное.

Чтобы выздороветь, достаточно иметь сознание, соответствующее природному гипостазу [103], то есть тому, как сама природа установила, создала данного субъекта. Состояние благодати предполагает физическое здоровье, превосходную форму для всего потенциала, субъект чувствует себя органически хорошо во всех отношениях. К примеру, опухоль означает отрицание этого состояния благодати. Если бы индивид, у которого развивается опухоль, обрел даже на один миг состояние благодати, он бы сразу выздоровел.

Биофизически‑химические последствия состояния благодати предстают нам как здоровье, функционально адекватное нашему миру сознания, природы, существования. Все функционирует так, что идет на пользу субъекту. Это уникальное в своем роде, унифицированное чувство: оно может взаимно заменять отношения, придавать рукам функции ног, коже – функции глаз, носу – функции ушей, и человек может видеть без помощи глаз. Клетки передают друг другу чувственно‑смысловое единство, взаимно обмениваясь отношениями, в которых они состоят: происходит ли это через посредство химических медиаторов или нейронной сенсибилизации, совершается ли это через зрение, слух или обоняние, синаптическая информация, в основе своей, есть всегда передача некоторой формы. Органы чувств суть специфические окончания, служащие для объективирования внешних данных, но они не являются столь же специфически приспособленными для придания объективности сознания внутреннему миру самого сознания.

Когда субъект пребывает в состоянии благодати, одним из внешних признаков этого является, к примеру, то, что кожа приобретает некую нежность, кажется, будто она стала прозрачной, как роса, как свет или дистиллированное молоко, не будучи, однако, весомо‑конкретной, как это молоко. Все плотное сублимируется, достигая предельно возможного для себя совершенства. Тело источает естественные ароматы: мускуса, персика, утренней росы, чего‑то, подобного лепесткам розы или белым трюфелям. Даже если человек вспотеет, исходящий от него запах приятен, родственен «природе». Дыхание его уст или неприметно, или ему присуща естественная благость.

В человеке в состоянии благодати происходит определенное химическое изменение, которое другой человек, если он обладает внутренней точностью, может «учуять носом». И это не просто личное впечатление самого субъекта: другие люди, приближаясь к нему, обнаруживают запахи отнюдь не внешнего происхождения.

Мир запахов – это необычный мир познания, который у людей получил даже более сильное развитие, чем у животных, но – по причине вмешательства монитора отклонения – мы им не пользуемся. Любое человеческое существо, которое умело бы в полной мере пользоваться всей гаммой восприятий одного‑единственного органа чувств, было бы естественно‑цельным.

Биологическое здоровье есть подтверждение точности субъекта. К примеру, весь анализ имагогики основывается не на мифах или культуре, а на биологическом здоровье. Мир запахов – это мир эстетики, благодати, удовольствия и психологический портрет (identikit) субъекта в данный момент. Я заметил, что если субъект утрачивает состояние благодати, то у него немедленно вновь отмечается неприятный запах изо рта. Возможно, причиной этого является кариес одного из зубов, однако странно то, что у того же самого субъекта, когда он пребывает в состоянии благодати, дурного запаха изо рта не ощущается, несмотря на кариес.

Во всей клеточной структуре субъекта налицо усиление эфирного поля: внутри имеет место интерфункциональность, а снаружи – активизация эфирного поля. Эфирное поле есть первая материальная энергия, на которой строятся организменные возможности человека; оно не духовно, однако активируется духом и представляет собою первый уровень феноменологии духа в материи. Оно есть результат витальной эффективности субъекта.

Усиление эфирного поля вызывает красоту и белое сияние. Ноги или руки остаются такими же, как всегда, однако в это мгновение они прекрасны, словно бы они были отточены светом, уподобившись плотной и нежной слоновой кости. От его рук, его ног, его груди исходит нечто вроде аромата свежеиспеченного хлеба, вышедшего из превосходной печи опытного пекаря. Субъект распространяет вокруг себя аромат парного молока, только что надоенного от здоровой коровы, или бархатистый запах недавно распустившегося цветка; когда он говорит или выступает перед людьми, внутри нас является благодать.

Это не есть внешний свет, но есть светящаяся функциональная эстетика, зримая тому, кто способен видеть, или просто любому здоровому человеку. Даже человек, который утратил самого себя, сразу же чувствует «ароматность» другого и пытается приблизиться к нему, чтобы внутренне прикоснуться и присвоить себе малую долю этой благодати, которая его злит или вызывает в нем зависть, потому что он сам не в состоянии порождать ее[104].

В этом состоянии оптимальной организмической эффективности его внешние проявления приятны согласно критерию восприятия среднего человека. Здесь не бывает явных болезней или чего бы то ни было патологического, а есть только все то, что доставляет нам удовольствие. Возраст здесь не имеет значения: это состояние эффективности, приятным для наблюдателя образом распространяющееся на все части организма, вплоть до эндокринной секреции, до эпидермических и подкожных реакций. Такой человек обладает более высокоразвитой, сравнительно с другими людьми, «системой аварийной сигнализации», и потому он заранее чувствует полезность или вред для здоровья той или иной пищи, пригодность того, что организм намеревается усваивать. В нем есть совершенный порядок, который на самом высоком уровне в данной ситуации производит отбор того, что для него подходит и что ему нравится. Он практически создает эстетическое удовлетворение во всем, что он делает, в том, как он распоряжается своим биофизически‑химическим состоянием. Он обладает более ясной способностью различать сигналы неким точным «радаром».

Животное познает, эмоционально отзывается, но не рефлексирует; мы же способны совершать рефлексию, то есть самопознавать собственные внутренние психические акты (эмоции) и осуществлять действие.

Следовательно, в состоянии благодати наблюдается исчезновение всех ситуаций «дурно пахнущего» или «уродливого».

Таким образом, изменения, которые мы можем наблюдать в биофизически‑химическом плане, – это состояние пропорционального благополучия и эстетическое удовольствие: наивысший уровень жизненного тонуса, основанный на функциональности субъекта, согласно перспективам интересов, ему присущих.

2) Психоэмотивный уровень [105]

Эмоции – это постоянная способность участвовать во всем «большом». Субъект в состоянии благодати видит прекрасное, то, что для него приятно, но не имеет нужды завладевать им; он подчеркивает его, восхваляет, вступает в состояние функционального метаболизма с другим. Его присутствие усиливает приятность и красоту вещей, с которыми он приходит в соприкосновение; он вовсе не захватчик, а, наоборот, тот, кто прибавляет вещам красоты.

Пребывающий в состоянии благодати радуется, видя и совершая приятное, полезное, функциональное, потому что, делая это, он чувствует, как раскрывается его собственная душа. Это – эффект резонанса, подобный тому, который наблюдается при звучании гитарной струны: когда звучит одна струна, то вибрирует и другая, если она хорошо настроена. В субъекте есть система сопричастности при приближении любого прекрасного предмета. А потому он усиливает красоту, благо, здоровье, решение, ум – все, что доставляет людям удовольствие и самореализацию; и в то же время, укрепляя их, он подтверждает тем самым свою собственную аутентичность.

Во всем этом он отнюдь не ищет себя самого, но ищет только функциональности другого в этом прекрасном. Он видит другого не потому, что он есть другой, а потому, что он есть жизнь. Другой – живой человек, он – часть той жизни, которая породила и его самого, а потому, содействуя тому внешнему единству, которое составляет часть целого, он способствует и себе самому. Всякий, кто помогает функционированию целого, приобретает нечто также и в самом себе.

В ситуации совершенного эротизма для него важно только созерцание, и он мог бы участвовать в ней только для того, чтобы способствовать функциональности другого в случае, если этот другой оказывается неспособен содействовать этой благодати. Эта психоэмоция удовольствия гласит: «Лишь бы наступило удовольствие, только бы горел огонь, только бы вспыхнул свет», – и не прибавляет «если это мой свет».

Тот, кто пребывает в состоянии благодати, ведет себя как потворствующий и принуждаемый к эффективному единству целого. Его способ понимания – это утверждение всего, что есть любовь и функциональность для другого, поскольку другой сопряжен с целым мироздания. Такова для него форма содействия причинности жизни, и он испытывает удовольствие, а не «осуществляет альтруизм»: это радость, циркулярное наслаждение.

Эстетический отбор, осуществляемый субъектом в психоэмотивном плане, заключается в том, что он вступает во взаимодействие с любым жизненным удовольствием. Под «жизненным удовольствием» я подразумеваю то, что внутри этого символа или этого образа поведения есть жизненная продуктивность, которая может относиться к кулинарии, к одежде, сексуальности, пению, спорту, магазинной витрине или закату солнца – к любой области, где есть эстетика удовольствия, и при этом независимо от любой привносимой извне морали.

Благодатный человек обладает экономической логикой развития: он никогда не рассматривает какое‑либо отношение или процесс как замкнутое на самом себе, но для него важно увеличение, производительность игры. Он обладает способностью неизменного циркулярного психоэмотивного восприятия, не привязанного жестко к «ты и я»: он непосредственно видит красоту в целостности бытия. Такой тип психоэмоции мы встречаем в восприятии любой прекрасной вещи. Секрет этого восприятия состоит в том, чтобы являть собой пятнадцать характеристик онто Ин‑се[106].

3) Нравственно‑психологический план

Как свойственно субъекту в этот момент рассуждать о вопросах морали? Прежде всего, ему присуща чрезвычайная индифферентность или терпимость ко всему тому, что есть зло и ошибка. Но даже когда он бывает терпимым, он никогда не вступает в соприкосновение со злом. Он знает, что где‑то там есть зло, но нисколько не увлекается желанием доказать его как зло или знать его. Он не обладает внешней системой морали, фиксированным стереотипом, с помощью которых он идентифицировал бы добро и зло. Он констатирует добро там, где он «антропно» функционален для себя или где он обнаруживает «антропоциркулярный» резонанс. Сосредотачивая в себе свою человечность, субъект вступает в круг, где совершается прирост всего и вся, и его моральное суждение[107] способно отчетливо различать: обладая этой полнотой благости, он фактически ясновидит, постигая пропорции вещей в их отношении к цели.

Становится отчетливой и ясной ситуация «двойной морали»[108]. В силу того обстоятельства, что этот человек есть существо общественное и он находится в некотором контексте, даже если он чувствует себя вполне хорошо, могут возникнуть проблемы в отношениях с другими. Субъект умеет уважать моральные принципы группы, умеет найти подходящее место для своего света, увеличивая потенциал других. Он находит свое внутреннее равновесие, не ущемляя других и не подвергая их лишениям: он обладает моралью средств для достижения технически‑социальной цели и умеет соблюдать эти законы внешней морали, но при этом никогда не изменяя нормам своей собственной центральной морали – эгоического исходного пункта всякой ценности.

Он умеет приспосабливаться, не изменяя себе. Он никогда не основывает собственную мораль сообразно стереотипам или под влиянием необходимости соединять разнородные средства для достижения некоторой социальной цели (групповой, экономической, банковской, цели ученого сообщества, цели сексуального или эротического порядка). Если, к примеру, он вступает в супружеские отношения с другим человеком, то он умеет идти ему навстречу, потому что это отношение ему нравится, но он никогда не станет действовать вопреки самому себе. Он вполне ясно и объективно отдает себе отчет в том, что искажение самого себя в угоду другому порождает ошибки и приводит к утрате силы.

Человек, пребывающий в состоянии благодати, превосходно понимает, что он не вправе изменять центру тяжести той онтической эгоцептивности, которой он сам есть первый и абсолютный хранитель. Определяющий принцип здесь есть принцип Бытия: мы никогда не вправе изменять Бытию ради одного из его творений, мы не вправе изменять причине эффективности ради ее частных следствий (эффектов). Защита эгоизма, сосредоточенного в пиковом переживании, есть защита первоначальной морали Бытия в себе, о которой субъект имеет ясное и очевидное знание в средоточии своем как онто Ин‑се.

И он никогда не сможет решить руководствоваться законом «другой ради другого», потому что он не свободен: он «облагодатствован». Ни один человек не обладает абсолютной свободой быть добрым. Свобода наша всегда относительна, так как она должна согласовываться с природной логикой, и мы бываем эффективными в той мере, в какой соотнесены с порядком природной интенциональности. В мире предсуществует некий порядок, которого следует придерживаться, если мы желаем достичь эпицентра радости и высшего наслаждения.

Например, умение на высшем уровне управлять экономикой финансов предполагает наличие в субъекте способности следовать неким вполне определенным рациональным правилам, которые никак нельзя проигнорировать.

Подобные правила всегда строятся вокруг той пропорции, которую субъект носит только в самом себе; эта пропорция не записана ни в каких текстах и не определяется советами банкиров, но находится лишь в уникальном ведении онто Ин‑се самого субъекта. Этот пример служит указанием на то обстоятельство, что существуют определенные системы координат, которым необходимо следовать при желании достичь полноты собственной эффективности. Всецелая преданность собственной онтической эгоичности есть преданность Бытию «в себе». А потому принцип «возлюби ближнего своего как себя самого»[109]означает, что всякая любовь является подлинно таковой в той мере, в какой она подчеркивает и превозносит качества бытия любящего субъекта. Любые действие или дар, причиняющие ущерб качествам его внутренней функциональности, являются патологией.

Нравственно‑психологический образ действия субъекта, пребывающего в состоянии благодати, есть двоякое внимание: он умеет сочетать различные инструменты с целью реализации предзаданной цели (его профессии, его общественного отношения, его политики). А потому он умеет защищать моральные принципы своей группы и своих интересов, никогда при этом не изменяя морали своей собственной трансцендентной эгоичности; «трансцендентной» – потому что глубочайший исток его эгоизма коренится в Бытии самом по себе. На нем лежит обязанность быть верным тому, кого считают отцом жизни, поскольку от Него исходит его сила, разум и благо.

Мы обогащаемся внутренне и осуществляем положительный аутоктиз в той мере, в какой мы научаемся реализовывать свой потенциал и способны оперировать причинами в феноменальной множественности мирских отношений окружающей нас действительности. Мы растем не потому, что любим, но потому, что умеем разумно осуществлять наше отношение с другими.

Вампиризм, обладание, барышничество, собственничество неизбежно оказываются деструктивными, поскольку они – техническое нарушение координат существования или жизни самой по себе. От того способа, каким разум субъекта направляет осуществление этого удовольствия, субъект и получает удовольствие, и осуществляет личный аутоктиз. Всякого удовольствия мы можем достичь через внутреннюю заслугу, и его не получим, если будем вести себя с Бытием как воры.

4) Психоинтеллектуальный уровень

Здесь также налицо двоякость: человек постигает две природы двух миров. В своем секторе жизни ему свойственен практический и приспособленный к обстоятельствам разум, здесь он благоразумен и предусмотрителен, он знает соотношения причин, он прекрасно знает также, что, создавая определенные условия (позвонив этому человеку, зайдя в этот бар, вернувшись в семейный контекст…), он получает вполне определенные последствия. Он знает, к чему может привести любая причина, и не бывает наивным в отношении причин.

В то время как люди обыкновенно проводят жизнь под защитой индульгенций, выдаваемых социальными стереотипами (любовь к сыну, любовь к матери, верность дружбе и тому подобные нормы, утверждаемые вечной литературной культурой во всякую эпоху и подтверждаемые здравым смыслом, приверженность которому подчеркивают все люди), Бытие неожиданно провозглашает: «Если ты любишь эти вещи более меня, то потеряешь меня». Здесь можно привести слова Христа: «Кто любит отца или мать более Меня, тот недостоин Меня»[110]. Христос не хотел сказать, будто необходимо вставать в оппозицию к семье: все хорошо и полезно, но смотря по тому, насколько субъект способен этим управлять. В этом своем образе действия субъект всегда одинок, и только он знает, какой порядок – внешний или внутренний – нужно сохранять в первую очередь. Внешний порядок работает, только если остается в сохранности внутренний порядок; противоположное этому совершенно невозможно.

Это рассуждение о благодати служит не для того, чтобы все мы стали святыми, но для того, чтобы осознать условия эффективной власти. В каждом частном случае бывает нетрудно распознать причину ошибки поведения (материнский комплекс, рабское следование негативной семантике, поверхностность, инфантилизм и т. п.), однако сущностная постоянная власти и эффективности заключается в рациональном, техническом, психологическом управлении состоянием благодати, не сбиваясь на кружные пути мистических тайн. Благодать не обретается и не управляется с помощью медитации, удаления от мира или иных околомонашеских или околоцерковных средств.

Медитация есть некоторое удовольствие. И в самом деле, на психоинтеллектуальном уровне субъект, пребывающий в состоянии благодати, способен в такой мере проникнуть внутрь себя, что достигнет тотальной трансценденции. Выражение «тотальная трансценденция» означает, что он видит все следствия тела, все элементы реальности, но в конце концов обнаруживает, что все это – только тень и проекция иной реальности, находиться в которой чудесно.

Трансцендентальная медитация есть своего рода оргазм, соитие онтическо‑логического Ин‑се. Онто Ин‑се становится логическим, потому что состояние благодати предполагает состояние сознания. Это не только действие онто Ин‑се, это требует также сознательности. Это активное, сущностное слияние с Бытием самим по себе: субъект не наслаждается этим телом, этими цветами, этой пищей, но проникает в тот ум и в ту всеобщую причину, которая производит все эти удовольствия. Это трансцендентальное единение, в котором субъект сосуществует сознательно, обладает сознанием этого единения, во всяком случае при этом он не пользуется своим обычным сознанием, где он живет как простое зеркало комплексов и стереотипов. Это такое сознание, где акт и созерцание суть одно и то же: я вижу и знаю, что я вижу. Это сущностная рефлексия акта.

Великий человек самоутверждается в самом себе, исключительно лишь в своей сокровенной глубине, которая есть эффективность действия, потому что сам этот человек есть носитель благодати, постоянная причина. На последнем интеллектуальном уровне нам нужно уметь достигать трансцендирования всякой вещи, в том числе и религии[111]. Именно к этому обстоятельству относилось понятие депривации внешних предметов, необходимой для того, чтобы оставаться синхронным той имманентной причине, которая и есть Бытие.

Способность реализации жизни в этом существовании, во всех необходимых аспектах жизни, заключена именно здесь. Нам дана возможность фиксировать это могущество жизни: хорошее самочувствие при максимальной функциональности.

А значит, и на психоинтеллектуальном уровне субъект, пребывающий в состоянии благодати, обладает двояким знанием: секторным знанием и онтическим видением.

а) Секторное техническое знание своей профессиональной среды (к примеру, электрик, бармен, психолог, актер и т. п.), в которой он сам оказывается лучшим. Он становится деятельным лидером в своей сфере, чтобы реализовать собственное превосходство – то превосходство, которое есть плод его способности служить другим людям. Он собирает урожай, потому что лучше всех умеет служить другим; он не тот, кто командует ими, а, скорее, тот, кто умеет обеспечивать их[112].

б) Он постоянно сохраняет в себе онтическое видение, а значит, всегда способен взглянуть на проблему из двух перспектив: из функциональной перспективы собственного «Я» в исторической деятельности и из перспективы своего «Я» перед лицом вечности и всеобщности. То есть он всегда задает себе одновременно два вопроса: «Каково значение этого факта перед лицом других? Каково его значение ввиду моей вечности?»

Онтическое видение заключается в том, чтобы производить расчет собственной жизни перед лицом вечной ценности. Критерий, позволяющий определять, какие ценности являются вечными, – это приращение бытия. Если действие приводит к большей полноте бытия, то это действие есть правый путь, есть путь вечности, следовательно, оно есть объективно‑техническое опосредование.

Субъект способен заранее рассчитать умственную прибыль от определенной ситуации в отношении к его «всегда» – и одновременно в отношении к его малой среде. Не то чтобы ему было присуще ясновидение или он понимал совершенно все, однако в такой момент он оказывается в состоянии с большим мастерством воспользоваться всем содержанием своего культурного багажа и жизненного опыта. Он упорядоченно делает самое большее, что ему позволено на данной стадии, и все развивается с полной функциональной адекватностью.

5) Историко‑экономический уровень

В пределах историко‑экономической практики (по мере того как человек в состоянии благодати развивается и ведет свои дела) кажется, будто он способен совершить чудо.

С научной точки зрения, «чудом» называют любое явление, не поддающееся объяснению в рамках рационального контекста анализирующей его науки. Наука утверждает, что не может объяснить его; эту ее «неспособность объяснить» усваивает затем религия, чтобы утверждать наличие чуда. На рациональном уровне не хватает достаточных координат, чтобы обосновать явление, выходящее за рамки известного. Чудо просто свидетельствует о неведении нашей человеческой рациональностью данного явления. В самом деле, способный ум сумеет проследить те причины, которые вмешались в развитие данного положения дел, – вполне определенные причины, не отмеченные на данный момент официальной наукой.

Применяя методы онтопсихологического анализа к совокупности случаев, именуемых «чудом», мы обнаруживаем синхронизм причины, видоизменившей субъекта на бессознательном уровне, в его поведенческих структурах, опирающихся на физиолого‑органическую динамику.

Если имело место, например, видение отца Пия[113], то данному образу дается объяснение на основе краткого пособия по интерпретации имагогики[114]. Действительно ли это был отец Пий, или же это был отец человека, или другое лицо, наглядно представшее в образе отца Пия, к которому наш субъект изменил свое аффективное отношение? Практика онтопсихологии показывает: исцеление наступает потому, что субъект совершает метанойю, изменяет свою экзистенциальную психическую структуру, вследствие чего данное недомогание оказывается невозможным. Изменяется архитектоника «посланий» и клеточных взаимодействий в организме, поскольку направляющая всю органическую сферу человека первопричина предусматривает теперь иной «проект».

Для субъекта, пребывающего в состоянии “peak‑experience”, не составляет труда получить в своей историко‑экономической практике результаты, которые для того, кто не умеет прочитывать причинно‑следственные связи, представляются «чудесами». Его действия имеют в себе нечто от чуда: он не похож на других, осуществляет невозможное для других, потому что он всегда точно выбирает причины, с которых ему следует начать. Ему присуща способность наиболее эффективным образом координировать возможности данного контекста.

Сущностная способность воплощать то, что другим представляется чудесным и поразительным, заключается в присущем ему уме. Будучи одаренным четырьмя вышеописанными состояниями (биофизически‑химическим, психоэмотивным, нравственно‑психологическим, психоинтеллектуальным), он руководствуется своей способностью координировать реальности так, чтобы они были наиболее функциональны для него самого или же для контекста, в котором он действует. Он умеет анализировать подлежащие координации возможности ситуации – с точки зрения ритма, темпа, истории, обстоятельств – для достижения утилитарной эффективности собственного здесь‑бытия. Он осуществляет свою цель не ради психологии обладания (сделка, земля, дом и т. п.), но всегда лишь для того, чтобы придать больше функциональной ценности психологии бытия. Он всегда избирает путь, ведущий в вечность: приращение бытия, “live to be” – жить, чтобы быть, а отнюдь не чтобы иметь.

Это индивид, умеющий спокойно достигать успеха. В человеке, живущем в полную силу, все служит орудием для действия ради «совозрастания», конечная цель которого есть прибавление Бытия в самом себе. Именно потому, что он всегда ищет силу бытия, его самостность во всеобщем порядке: поэтому он имеет в избытке все прочее. Если мы пребываем в состоянии благодати, то дело только в том, чтобы верно истолковать закон «познай себя самого» (nosce te ipsum).

Когда человек ставит на первое место вещи и лишь затем – свое бытие, он становится слепым, глухим, становится «зомби». Он гасит (black‑out) онто Ин‑се, в нем нет света, чтобы видеть то, что ему полезно, видеть собственную функцию, к какой бы сфере он ни обращался.

Субъект, пребывающий в состоянии благодати, одаривается особого рода лидерством, которое мы можем назвать также «харизмой». Я не раз замечал, что присутствие лидера, личность которого переживает “peak‑experience”, немедленно согласует всех в некое смысловое единство: даже тех людей, которых прежде невозможно было поставить рядом (например, по закону демократическому, партийному или политическому или же в совете акционеров или правлении банка). Это не какая‑то внешняя сила: его присутствие делает и других, присутствующих рядом, причастными разуму. Это, быть может, некая разновидность семантического поля, однако это не такое семантическое поле, которое существует по его воле: это просто его присутствие, которое делает других присутствующих людей причастными сознанию, благодати, укреплению их индивидуального онто Ин‑се. Другие онто Ин‑се, чтобы реализовать свои индивидуальные интересы, уступают ему дорогу, не затем, однако, чтобы служить ему, но чтобы гарантировать и улучшить свое собственное существование. А вследствие этого наступает единообразие поведения в экономическом, административном, судебном, эстетическом порядке жизни, и глава придает действиям своих сотрудников большую эффективность.

Присутствие главы делает причастным жизни, потому что он знает, как следует эффективно согласовывать возможности в данном контексте. Он конкретно понимает дело и дает почувствовать это другому. Другой же, понимая, что дело несет выгоды и ему самому, приспосабливается к особенностям контекста. Эта эгоическая историко‑экономическая практика индивида, пребывающего в состоянии пикового переживания, в полной мере выявляет функциональную адекватность также и в его противниках, когда он вступает в диалог с ними.

В том случае, если он находится в таком контексте, где нет никаких взаимно согласуемых между собою возможностей, позитивный индивид в состоянии пикового переживания реализует отсутствие: таким образом, он «уничтожает». Он никогда не уничтожает явным добровольным действием, но только акцентируя свое отсутствие, наводя золотые мосты к комплексу и фиксированности другого, и он знает, что уничтожает этого другого. Он сознательно заключает фиктивное соглашение в соответствии с параметрами социальных стереотипов, он применяет только эти стереотипы, обходя молчанием функциональные измерения бытия; он бывает причастен им не семантически, а только словом, знаком, потому что бытие не присутствует в данном контексте.

Если побег не укоренен в своей лозе, то ничего уже нельзя поделать. Пока этот побег еще жив, я могу надрезать его, чтобы посмотреть, может ли он вырасти заново, если на дворе подходящее время года; но если побег виноградной лозы уже засох, был срезан больше недели назад и пролежал под солнцем, уже ничего не поделать. Пиетизм и ассистенциализм – это начало беспорядка. Между тем субъект, пребывающий в состоянии благодати, постигает реальность в самом себе, а потому он не имеет исторической памяти; он сообразуется не с тем, как было прежде, но только с тем, как обстоит дело теперь.

Историко‑экономическая практика не представляет трудностей, когда человек знает это состояние света или имеет опыт единения с бытием в себе через свое онто Ин‑се. Полное доверие логико‑исторического «Я» направленностям своего индивидуального онто Ин‑се позволяет ему достичь просветленного состояния, некоего всеведения в деятельном контексте своего существования; он знает, куда он желает прийти, где ему нравится быть, где будет для него прибыль.

Он обладает способностью познания на априорно‑чувственном уровне; его сознание основано на психологии бытия, его здесь‑бытия, а не на стереотипах, закономерностях лингвистики, культуры, чувственности; он может познавать то, что имеет отношение к его экзистенциальной антропоцентричности.

Он есть некая точка, и из точки, где он находится, он познает все, что его касается, на любом удалении. Он не имеет нужды вступать с вещами в прямой контакт или видеть их: он знает любой предмет, имеющий некое отношение к его здесь‑бытию, будь то добро или зло, преимущество или опасность для него. Это знание он приобретает, пользуясь сознанием, которым потенциально наделена уже биологическая природа человека, – тем предельным, трансцендентным чувством, присутствие которого служит подлинным оправданием способности нашего уха слышать, глаза – видеть, кончиков пальцев – осязать. Это врожденное сознание, лежащее в основании молекулярных и нейронных структур отличных друг от друга органов чувств (обоняние, слух и т. п.). Субъект просто полностью восстанавливает в себе это первичное сознание, которое впоследствии обнаруживает себя как экстероцептивное[115].

Знание подобного рода есть конечная стадия развития потенциала. Оно начинается с момента биологического развития, проходит прогрессирующий аутоктиз и достигает силы, равной единице. Следовательно, субъект становится способен к ясновидению: его логико‑историческое «Я» оказывается в состоянии пользоваться тем сознанием, которое уже присутствовало в нем, но прежде он не знал, как с ним обращаться. Мы имеем здесь дело с естественными следствиями причин, которые предположены самой природой и которые – если осуществлять их в «Изо», в константе предусмотренного природой порядка – с очевидностью приводят именно к этому результату.

Монитор отклонения отсек нас от земного рая; состояние же благодати есть Эдем, способность в полной мере пользоваться самим собою с полноценной технически‑рациональной оперативностью. К сожалению, по причине монитора отклонения мы выстроили себе бесконечное множество стереотипов, которыми объясняем свое нежелание сделаться разумными и которые служат нам панацеей, избавляющей нас от необходимости быть самими собой. Мы создали себе цивилизацию, лишающую нас возможности достичь в чем бы то ни было эффективности существования, и всеми способами, даже ценой жизни, защищаем те узы, которые препятствуют нашему возвращению в естественный рай, задатки для которого дарованы нам от природы.

Религия своим вмешательством многократно усилила этот отрыв, потому что для восстановления природной цельности она требует от нас обращения к другому, к чему‑то вне нас, а потому она лишь усиливает отчуждение.

Между тем, это сознание развивается в порядке непрерывно осуществляемой, активной эволюции; природа не делает скачков, и к полноте бытия ведет воплощение деятельностного континуума. Прибавляя сюда «внешнее», религия уводит нас в сторону от нашего здесь‑бытия. Всякое бытие возможно, только исходя из моего бытия «здесь и сейчас»; благодаря ему всякая реальность становится чудом.

Обретая в своем существовании точное сознание – кроткое, неторопливое, «ремесленное», практикуемое день за днем – мы приходим к той объективной власти, когда мы способны осуществлять априорное познание.

Поначалу ребенок плачет, бессвязно бормочет; постепенно он все лучше усваивает употребление слов и соответствия чувственных восприятий, устанавливает некие порядки и вступает в права некой практической власти – словом, он создает бесконечное множество разных вещей. Этот пример может объяснить вам, что, следуя путем практической эволюции в соответствии с природой, мы приходим к такому процессу, которому присущи черты чудесного. Между тем, обычно почти все люди растут до четырех‑шести лет и на этом останавливаются, приспосабливаясь, подобно посторонним, ко всем другим знаниям, переставая развиваться дальше.

Основополагающий критерий человека, живущего в полную силу, – это постоянная величина экзистенциальной эстетики, мораль, основанная не на необходимости, а на прекрасном и безобразном. Первая реакция его бывает такова: если это красиво, это можно сделать, а если это безобразно – то нельзя. Даже удовольствие он измеряет масштабом прекрасного, «прекрасного» согласно критерию здесь‑бытия. Бытие всегда эстетично[116]; удовольствие подлинно, если оно, прежде всего, прекрасно, а не в том случае, если полезно; оно бывает полезно, когда прекрасно, а не оттого прекрасно, что полезно для нас.

Прекрасное, по преимуществу, приводит жизнь к единообразию с процессом непрерывной трансценденции. По мере того как субъект возрастает, обладая суверенной властью в качестве центра тяжести, он постепенно достигает изначального порядка, который и есть Бытие в себе. Происходит откровение в Бытии. Этот человек постоянно находится в сфере возможностей, согласуемых с другими возможностями, чтобы практиковать наилучшую эстетику. Вместе с этим приходят удача, успех, здоровье и т. п. Начало дела или действия заключается в его отличии.

Человек, пребывающий в состоянии благодати, не чувствует в себе тревоги или опасений из‑за возникшей проблемы; препятствие всегда имеет чисто феноменальный характер, и никто не может перенести это препятствие внутрь его личности. Проблема – это возможность‑случай для сильных.

Этот индивид всегда свободен и велик, всегда живет двоякой природой: внешне – природой «падшей», и в то же время – природой, вновь воспрянувшей в Бытии как таковом. Он осознает это, потому что – в то время как тело помещает его здесь – он реализует в себе сознание, дающее телу фундаментальную жизненную возможность: он непосредственно осуществляет в себе онто Ин‑се.

Состоянию благодати, наряду с формой здоровья, благосостояния, целостной осведомленности, доброты и размышления, которому открыта глубинная суть всех вещей, присуща способность пользоваться сверхъестественным, тем, что называют наградой вечности.

Мы вступаем в ту область, на которую я указывал в начале главы: мы трудимся в истории и, однако, получаем вознаграждение в вечности. А потому мы обладаем способностью – хотя и оставаясь при этом историчными, временными, сотворенными существами – вступить в область существования ради бытия, вместо того чтобы оставаться в сфере существования ради существования.

Субъект, достигший осознания состояния благодати, переживает некий опыт, совершенно отличный от опыта прочих: хотя у него есть тело, так же как и у прочих, и те же проблемы, он пребывает вне того и другого и переживает амбивалентность существования и бытия.

Пиковое переживание может быть пределом сакральности. Святое – это возможное совершенство человека. Это не что‑то внешнее, что дается нам религией или пророческим откровением: это – действие внутри самого индивида, это возможность, им реализуемая, а не такая, которую он получает от других.

«Люби и учись тому, что ты есть, потому что в этом суть любого могущества».

Date: 2015-12-10; view: 367; Нарушение авторских прав