Правительство широкой антифашистской коалиции

Франко продвигался к Мадриду. Координация действий революционных сил, а значит, и вооруженных формирований, была организована плохо. Для того, чтобы скоординировать усилия многочисленных политических сил Республики, нужно было менять правительство.

Широкий союз левых сил, опирающийся на массовые организации, и прежде всего на профсоюзы, который возник в Каталонии, теперь был жизненно необходим в центре. Падение Талаверы поставило вопрос ребром: для согласования многочисленных региональных, партийных и социальных интересов кабинет Хираля не годился. Поскольку Кортесы не отражали фактической расстановки сил (анархо‑синдикалисты в них вообще не были представлены), правительство нужно было формировать с опорой на левые организации, пользующиеся реальным влиянием.

Президент Асанья поручил формирование правительства Ф. Ларго Кабальеро. По словам историков П. Бруэ и Э. Темиме, «участие ВСТ и поддержка НКТ должны были в нормальных условиях дать ему (правительству – А. Ш.) авторитет, которого не было у Хираля»[379]. Асанья не без колебаний пошел на такое полевение курса[380]. Но что было делать старому либералу, когда его страна ушла еще дальше влево.

Задачей номер один для Ларго Кабальеро было вовлечь в правительство коммунистов, чтобы теснее привязать СССР к Испанской республике и в то же время обеспечить лояльность этой сплоченной партии. Позиция Коминтерна о вхождении КПИ в правительство была сформулирована 24 июля 1936 г. и допускала приход коммунистов к власти в коалиции «только в крайнем случае, если это абсолютно необходимо в целях подавления мятежа»[381].

Сталин продолжал колебаться по этому поводу до сентября. В условиях острого социально‑политического кризиса политика коммунистов может оказаться неудачной, что скомпрометирует все коммунистическое движение, и без того проводящее после VII Конгресса Коминтерна «оппортунистическую» политику[382]. Приходить к власти предпочтительно на волне разгрома франкистов. В сентябре 1936 г. ситуация стала значительно хуже, чем в конце июля, и не получится ли, что коммунисты разделят ответственность за позорное поражение? Понимая суть этих колебаний, Ларго стал убеждать коммунистов в том, что они будут нести ответственность за поражение, если в решающий момент уклонятся от вхождения в правительство. «Конечно, – говорили нам, – вы остаетесь вне правительства, чтобы не компрометировать себя. Нет, вы войдете в правительство, и мы либо вместе победим, либо вместе умрем»[383]. Этот довод сработал.

4 сентября правительство Ларго Кабальеро было сформировано. Большинство в нем принадлежало ИСРП – сам Ларго, который взял также пост военного министра, близкий к нему А. Галарса[384](министр внутренних дел), И. Прието (министр авиации и флота)[385], Х. Альварес дель Вайо[386](иностранные дела), Х. Негрин (министр финансов). В правительство вошли два коммуниста – В. Урибе (министр сельского хозяйства) и Х. Эрнандес (образование). Также два места получили представители ЛРП – в кабинет вошел, правда, без портфеля, экс‑премьер Х. Хираль, представлявший интересы Асаньи. По одному месту получили также Республиканский союз и Эскерра.

С анархо‑синдикалистами все было сложнее. Выступая на заседании секретариата ИККИ, А. Марти утверждал: «Влияние анархистов имеет решающее значение для всей страны и даже для Мадрида, где находится правительство»[387]. Ларго Кабальеро и коммунисты понимали, что привлечение этой силы в единую систему, координируемую правительством, имеет решающее значение для сопротивления франкизму. А. Марти на заседании ИККИ заявил о необходимости «втянуть в работу государственного аппарата не только Каталонии, но и всей страны, анархистов. Это повысит в них чувство ответственности и сократит безответственную критику с их стороны… Борьба с ними перед лицом фашизма – это конец. Значит, не нужно останавливаться перед тем, чтобы уступить им кое в чем, а после победы мы с ними посчитаемся, тем более, что после победы мы будем иметь сильную армию»[388]. Надежды Марти оправдались лишь частично – войдя в систему власти, анархисты продолжали проводить те же преобразования, что и раньше, и остро критиковать коммунистов за стремление остановить социальную революцию. Решающее столкновение между коммунистами и анархо‑синдикалистами произошло «до победы» и подорвало шансы на нее.

В сентябре НКТ была готова войти не в правительство, а в некий «национальный совет обороны» (это словесное различие было важно для противников государственных институтов). Возможность вхождения в такой орган обсуждалась анархо‑синдикалистскими лидерами в конце августа – начале сентября, во время кризиса кабинета Хираля. Анархо‑синдикалисты предложили столь радикальное переустройство политической системы, что это вызвало слухи о готовящемся государственном перевороте[389]. Впрочем, в планах анархо‑синдикалистов не было ничего секретного. 18 сентября они были изложены в резолюции Национального пленума НКТ, который предложил сформировать Национальный совет обороны с реальными полномочиями и включить в него по пять представителей от ВСТ, НКТ и республиканцев (коммунисты должны были войти в Совет через ВСТ). Так была выдвинута идея создания исполнительной власти, ответственной не столько перед партиями и президентом, сколько перед массовыми организациями трудящихся. Позднее эта идея трансформируется в проект «профсоюзного правительства», к которому весной 1937 г. будет склоняться Ларго Кабальеро.

Совет должен был организовать народную милицию на основе всеобщей воинской повинности, провести социализацию промышленности и осуществлять планирование работы крупных предприятий, гарантировать свободу социальных экспериментов в деревне[390]. В сентябре 1936 г. для Ларго Кабальеро эти меры были еще слишком радикальными. Он считал, что НКТ собирается «навязать государственную структуру, основанную на неправительственных органах, которые в действительности привели бы к исчезновению республиканского государства (такое обвинение для анархо‑синдикалистов звучит как похвала, ведь исчезновение бюрократического государства было их программной целью – А. Ш.). Они хотели, чтобы премьер‑министр стал президентом анархо‑синдикалистского государства. Он ответил, что принял власть для того, чтобы сделать все возможное для спасения республики, а не для того, чтобы ее предать»[391]. Эти возвышенные строки были написаны уже после событий. В 1936–1937 гг. Ларго Кабальеро не исключал переустройства республиканских институтов в направлении прямой демократии. Но предложение НКТ шло куда дальше его намерений, лишало реальной власти президента, партии и правительственные органы. Осенью 1936 г. Ларго Кабальеро побоялся остаться без этой опоры, без привычной республиканской легитимности. Когда партии проигнорировали идею Национального совета обороны и сформировали обычное правительство, НКТ сначала отказалась от участия в нем.

Как говорилось в установочном материале «Солидаридад обрера» от 4 сентября 1936 г. (то есть в день формирования правительства Ларго Кабальеро), «координация сил Народного фронта и организация снабжения продовольствием при одновременном развитии коллективизации предприятий жизненно важны для достижения наших целей… Однако до сих пор это осуществлялось не регулируемым государством, а децентрализованным и немилитаризированным образом» на основе союза НКТ и ВСТ[392]. Правительство в этих условиях не нужно и даже вредно. Оно является «всего лишь слабым охранником „статус‑кво“ в распределении собственности и международных финансовых интересов»[393]. Продолжая по инерции критиковать правительство, орган НКТ в целом верно определил его положение в республике – регулятор («охранник») распределения собственности (то есть соотношения экономических секторов) и отношений с миром. Располагая собственным сектором в экономике и нуждаясь в налаживании отношений с другими государствами, анархо‑синдикалисты вскоре начнут претендовать на свое место в таком правительстве. Это будет логично вытекать из их решения проводить преобразования в рамках Республики.

И после образования правительства Ларго Кабальеро анархо‑синдикалисты продолжили переговоры о его переименовании в Совет (Хунту), что позволило бы «войти во власть», не отказываясь от формального следования старым догматам. 30 сентября посол во Франции Л. Аракистайн сообщил Антонову‑Овсеенко, «что в Мадриде оформляется под названием „хунты“ новое правительство с участием анархо‑синдикалистов»[394]. Но, как рассказывал Асанья, анархисты требовали в правительстве пять мест, включая военное министерство. Последнее было неприемлемо для президента и премьера[395].

25 октября ВСТ и НКТ Каталонии заключили соглашение о сотрудничестве. Оба профсоюза выступили в поддержку коллективизации промышленности, координируемой Женералитатом, за мобилизацию в милицию, которая должна действовать под единым командованием. Сближение рабочих организаций создавало проблемы для политической системы Республики. Тыл опирался на коллективизированные предприятия, а правительство не имело с ними организационной связи. В свою очередь, Каталония и Арагонский фронт не имели прямого доступа к ресурсам правительства (включая помощь СССР) и не могли согласовывать возникающие в связи с этим вопросы в рабочем порядке. 23 октября пленум НКТ снова поставил вопрос о вхождении в систему власти на условиях, выдвинутых в середине сентября.

Но если в сентябре 1936 г. критика идеи вхождения в национальное правительство со стороны Х. Гарсиа Оливера, М. Эскосы и др. оказалась решающей, то в октябре, когда Франко приближался к Мадриду, а в Каталонии дал первые плоды опыт вхождения в Женералитат, позиция НКТ и ФАИ продолжила сдвигаться к большей умеренности.

К этому времени правительство уже успело показать анархистам, что без золотого запаса Республики им будет трудно обойтись. Правительство отклонило запрос экономического совета Каталонии о предоставлении валюты на закупку сырья и военных материалов. Валютная проблема вызвала серьезный конфликт. В начале октября Д. Сандино и Д. Абад де Сантильян в резких выражениях требовали у президента Асаньи золото на военные нужды. Дуррути даже угрожал захватить Банк Испании, но Абад де Сантильян отговорил его от этой идеи. На всякий случай Дуррути был допущен к неофициальным испано‑советским переговорам по поводу закупки оружия[396].

Тем временем франкисты вышли на подступы к Мадриду. Анархисты готовились выступить на помощь столице, и дивизия Дуррути должна была поступить в оперативное подчинение республиканскому командованию, а значит – и правительству. Ситуация требовала усиления контроля за правительством, более тесной координации действий. Вопрос о вхождении анархо‑синдикалистов в правительство «встал ребром». Принципиально об этом договорились Ларго Кабальеро и генсек НКТ О. Прието.

В правительство Испании лидеры анархо‑синдикалистов вошли после личных колебаний и терзаний. Ф. Монтсени позднее вспоминала об этом: «После соглашения между Ларго Кабальеро и Орасио Прието последний вернулся в Каталонию и объяснил позицию, достигнутую на переговорах, которые закончились назначением Х. Лопеса, Пейро, Гарсия Оливера и меня членами правительства. Я отказалась, Орасио Прието и Мариано Васкес настаивали. Я попросила 24 часа, чтобы обдумать это. Я посоветовалась с моим отцом (ветеран анархистского движения Ф. Уралес – А. Ш.), который, подумав, сказал: „Ты знаешь, что это значит. Фактически это значит ликвидацию анархизма и НКТ. Оказавшись у власти, ты никогда уже не освободишься от власти…“» Несмотря на это отец Ф. Монтсени все же благословил ее на вхождение в правительство[397]. Позднее она говорила: «Я, анархистка, которая отрицала государство, решила выдать ему небольшой кредит доверия, чтобы способствовать революции сверху»[398].

Идея вхождения в республиканское правительство вызвала естественную оппозицию в НКТ. 18 октября прошла конференция анархистской молодежи, на которой юные радикалы дали волю эмоциям против «соглашательства». Трех советников‑анархистов назвали «тройная свинья». Под горячую руку попал и французский анархист С. Фор, которому вообще не дали говорить[399]. Однако когда пленумы НКТ одобрили вхождение в правительство, его противникам оставалось только согласиться со свершившимся фактом. Против сотрудничества выступило лишь незначительное меньшинство групп ФАИ и ФЛМ, ориентировавшихся на газету «Носотрос». После принятия решения о вхождении в правительство недовольство курсом О. Прието возросло, и он был вынужден оставить пост секретаря. Однако делегаты пленума НКТ, недовольные оппортунизмом Прието, не поставили вопрос об уходе министров‑анархистов из правительства. «Отыгравшись» на Прието, они де‑факто признали правоту его курса[400].

4 ноября в правительство Испании вошли четыре представителя НКТ: Х. Лопес (министерство торговли), Х. Пейро (промышленности), Ф. Монтсени (здравоохранения), Х. Гарсиа Оливер (юстиции). Лопес и Пейро были «триентистами», умеренными лидерами НКТ. Синдикалистам в сотрудничестве с социалистическим министерством труда предстояло обеспечить проведение в стране социально‑экономических преобразований.

Новое правительство считалось правительством Народного фронта, несмотря на то, что в него вошли и представители организации, в Народный фронт официально не входившей (правда, сами анархо‑синдикалисты стали отождествлять себя с Народным фронтом[401]). Кабинет Ларго Кабальеро стал правительством широкой антифашистской коалиции, которая просуществует до мая 1937 г.

* * *

Резкий рост влияния НКТ на национальном уровне вызвал эйфорию среди анархо‑синдикалистов. Иногда часть их идеологов забывала о вспомогательном характере участия в кабинете с точки зрения выполнения задач НКТ и допускала высказывания в духе государственного социализма. Так, например, «Солидаридад обрера» писала: «Государство более не представляет организма, который разделяет общество на классы», поскольку вхождение рабочих организаций «привносит в него дух масс»[402].

Также министры НКТ стали сильным лобби Каталонии в общеиспанском правительстве. Так, в декабре 1936 г. Гарсиа Оливер, Ф. Монтсени и генеральный секретарь НКТ М. Васкес говорили советскому экономическому советнику А. Сташевскому, что они поддержат составление планов поставки военной продукции, но только при условии, что будет предусмотрено часть продукции оставлять в Каталонии[403].

Эффект вовлечения НКТ в правительство скоро сказался и на экономике. Был выстроен мост взаимопонимания между синдикалистским сектором и Республикой. Сташевский отмечал, что «недоверие к центральному правительству, очень сильное в течение предыдущих месяцев, начало уменьшаться. Министр промышленности Хуан Пейро, анархист, выступал за усиление дисциплины в производстве и против роста числа комитетов»[404].

«Министр промышленности Х. Пейро, принадлежавший к умеренному крылу Национальной конфедерации труда, после получения поста министра объявил, что его целью является распространение на всю Испанию коллективизации, которая была осуществлена в Каталонии»[405]. То, что министром промышленности стал синдикалист, имело большое значение – ведь часть рабочих, выступая за ликвидацию частной собственности на их предприятиях, предпочла бы национализацию, чтобы автоматически получать зарплату от государства независимо от результатов работы. Такой исход был опасен и для финансов страны, и для эффективности производства (что подтвердят и события второй половины 1937–1938 гг.). Пейро отстаивал путь производственной демократии. Его важной заслугой является легализация коллективизации в масштабах Испании, что будет иметь важное значение, когда революция пойдет на спад, и синдикалистский сектор окажется под государственным прессингом. Министерство Пейро продолжило процесс ликвидации частной собственности – в согласии с желанием коллективов предприятий: «В январе 1937 г. в министерство поступило более одиннадцати тысяч прошений об инкаутации предприятий, которые просили помощи в управлении»[406].

23 февраля 1937 г. министерство получило право секвестировать предприятия по всей Испании (2 марта Пейро издал приказ, определяющий порядок ликвидации частной собственности). Он предусматривал создание рабочих комитетов[407]. После отставки Пейро в мае его меры были изменены в направлении национализации предприятий, но рабочие комитеты сохранились.

Деятельность министров‑анархистов в правительстве в основном носила не какой‑то специфически анархический, а общедемократический характер, вписывалась в рамки социального государства. За это им доставалось от анархо‑коммунистов, которым вхождение в правительство кажется бессмысленным и вредным. При этом смысл вхождения оценивается по результатам ведомственной деятельности самих министров, в то время как правительство было коллегиальным органом, и министры от НКТ получили возможность вырабатывать общий политический курс Республики.

Но прежде чем оценить этот курс, остановимся на собственно министерской работе министров‑анархистов. Так уж было положено: хочешь участвовать в принятии стратегических решений, – нужно вести управленческую работу. И пока министерства не были заменены эффективной системой самоуправления, кто‑то должен был ими руководить.

После прихода к руководству министерством здравоохранения Ф. Монтсени по всей стране стало вводиться бесплатное медицинское обслуживание. Развертывались новые места для больных туберкулезом, укреплялась профилактика эпидемиологических заболеваний (несмотря на войну, в это время Испанию минули эпидемии), создавались детские медицинские учреждения. Вводились новые методы спасения раненых (включая переливание крови), которые предложили медики‑интернационалисты. По словам Х. Томаса, эти методы «произвели медицинскую революцию»[408]. 13 января 1937 г. Монтсени легализовала аборты.

Оказавшись во главе министерства юстиции (по‑испански это слово значит как «право», так и «справедливость»), Гарсиа Оливер начал с сожжения архива обвинительных актов. Дальнейшие действия анархистов в этой области отличались большей конструктивностью. Гарсиа Оливер «боролся против спекулянтов, расширил юридические права женщин, организовал трудовые колонии для фашистов»[409]. Министерство Гарсиа Оливера провело серию общедемократических мер, включая уравнение в правах мужчин и женщин, признание законности «свободных» (не зарегистрированных) браков, амнистию по преступлениям, совершенным до начала гражданской войны. Были отменены судебные платежи.

Министерство вело систематическую работу по наведению порядка в республиканских структурах, предотвращению внедрения в них сторонников франкистов. Соответствующее обращение министр отправил и ФАИ. Товарищи по движению, солидаризировавшись с поставленной Гарсиа целью, напомнили ему, что пока к членам организации не предъявлялось конкретных обвинений в шпионаже[410].

Одновременно Гарсиа был назначен уполномоченным правительства по формированию воинских частей. На этом посту он заслужил высокую оценку советских военных специалистов: «Совместная работа с ним в течение последних дней свидетельствует, что работа по формированию безусловно сдвинется; он весьма энергичен и в общем руководствуется здравыми устремлениями о необходимости жесткой дисциплины и централизации»[411].

Также в качестве министра Гарсиа занимался организацией военных школ. Эта работа министра‑анархиста также заслужила положительные отзывы профессиональных военных. Работавший под его началом М. Бласкес вспоминал: «Мы с Кордоном вступили с ним в контакт, однако нам только и оставалось, что выполнять его инструкции. Помещения, инструкторы, оборудование – все, о чем мы могли попросить, было незамедлительно предоставлено. Оливер был неутомим. Решал все и все контролировал лично. Он углублялся в мельчайшие детали и следил за точным выполнением своих приказов. Также он интересовался расписанием слушателей и их питанием. Однако, особенно он настаивал на том, чтобы новые сотрудники проходили подготовку в условиях строжайшей дисциплины»[412]. Гарсиа потому мог оперативно решать сложные хозяйственные вопросы, что в его распоряжении была вездесущая структура НКТ. Благодаря кипучей работе Гарсиа, помимо прочего, премьер Ларго Кабальеро постепенно убеждался в деловых качествах анархо‑синдикалистов. Так, он лично вместе со своим замом по военному ведомству Асенсио проинспектировал школы, создававшиеся при участии Гарсиа Оливера, и поблагодарил министра‑анархиста: «Ожидал много, однако не столько и не за такое короткое время. Кажется, я понимаю, в чем секрет вашего успеха: вы верите в созидательную силу трудящихся. Что ж, я тоже»[413].

Взяв на себя задачу реформирования юриспруденции, анархо‑синдикалисты занялись и реорганизацией пенитенциарной системы. Теперь уже нельзя было, как они раньше хотели, просто ликвидировать тюрьмы – нужно было решать, где содержать хотя бы военнопленных. Декрет 26 декабря 1936 г. санкционировал создание трудовых лагерей, которые были организованы в республиканской зоне в первые месяцы гражданской войны. 7 апреля 1937 г. был сформирован Национальный патронат трудовых лагерей, который осуществлял общее руководство и контроль над их состоянием[414]. Гарсиа Оливер считал, что смысл заключения – не в наказании. Он выступал за то, чтобы осужденные жили под лозунгом «Трудись и не теряй надежды»[415].

Гарсиа утверждал: «Справедливость (право) должна пылать, справедливость должна быть живой, справедливость не может быть ограничена рамками профессии. Это не значит, что мы полностью отрицаем сборники права и юристов. Но дело в том, что у нас было слишком много юристов. Когда отношения между людьми будут такими, какими они должны быть, не будет нужды красть и убивать. Прежде всего, разрешите нам допустить, здесь в Испании, что обычный преступник – не враг общества. Он преимущественно – жертва общества»[416].

В отличие от трудовых исправительных лагерей ХХ века, в анархо‑синдикалистской пенитенциарной системе за осужденным признавались гражданские права, кроме свободы передвижения и безделья. А. Сухи во время поездки по Арагону посетил концентрационный лагерь в Вальмуэле, контролируемый ФАИ. Здесь вместе работали и заключенные, и анархисты, одновременно охранявшие лагерь. Они строили ирригационную систему, пасли скот, занимались земледелием. Заключенные и охранники «обращались друг к другу как равные». Ограничения на встречи с родными и знакомыми были незначительны. Во время этих встреч заключенные и их посетители предоставлялись сами себе (на территории лагеря, конечно). Государство и местные власти не оказывали лагерю поддержки. По существу это был производственный коллектив, в котором вынуждены были работать и фалангисты[417]. Коммунист Э. Листер утверждает, что в этих лагерях было много и антифашистов, но конкретных примеров не приводит[418]. Это – не те республиканские тюрьмы, куда действительно отправляли антифашистов, считая их «троцкистами». Характерно, что «либертарные» лагеря продолжали существовать и после отстранения анархо‑синдикалистов от правительственной власти в мае 1937 г.[419]

Получив под свое начало тюрьмы, Гарсиа Оливер отправился инспектировать ближайшие из них. Выяснилось, что многие заключенные‑иностранцы не представали перед судом, а попали в тюрьму «с приказом, гласившим: „По распоряжению командующего Центрального штаба“, подписанного Мартинесом Кабрера».

Так Гарсиа столкнулся с практикой чисток интербригад. Ларго Кабальеро, к которому отправился Гарсиа, «также ничего не знал. Я отдал ему список с именами и национальностями. Объяснил, что командующий действовал как феодальный сеньор в те времена, когда еще были сеньоры виселицы и ножа, с собственными тюрьмами, куда они заточали своих врагов. А также сообщил, что факт содержания в гражданской тюрьме военных граждан, без следствия и предъявления обвинения, выходит из ряда вон, поскольку Валенсия была местом пребывания посольств.

– Непостижимо, – сказал Ларго Кабальеро. – Хотя должен признать, что генерала Мартинеса Кабрера, выбранного по предложению Индалесио Прието, можно было бы сравнить с мулом из‑за его головотяпства и упрямства. Какие решения вы приняли? Вы их выпустили?

– Не мог пойти на это, предварительно не поговорив с вами. Но я им пообещал, что завтра, чтобы предотвратить любую случайность, их отведут под охраной к французской границе»[420]. По итогам этой истории Гарсиа устроил взбучку Кабрере. Однако практика арестов интербригадистов без суда продолжалась за пределами Валенсии. Оказалось, что дело не в Кабрере, а в политическом руководителе интербригад А. Марти: «То, что происходит в бригадах, военная жизнь в них невыносима… Диктатура – вот как надо назвать это командование… Морис Торез приехал в Испанию, он увидел и понял: с Марти надо драться, и только Видаль их разнял… Марти хочет диктатуры. Марти честолюбив и хочет сыграть в Испании большую роль,» – писал в Тулон французский боец[421]. Интербригадисты жаловались, что желающих вернуться во Францию Марти отправляет в лагерь[422].

Гарсиа развернул борьбу с партийными тюрьмами, возникшими в первые месяцы революции. Формально в них содержались арестованные «фашисты», но таковыми могли объявить и политических противников. Анархисты подали пример и передали свою тюрьму Женералитату. 58 узников при этом были освобождены[423].

Гарсиа Оливер назначил генеральным директором тюрем философа‑гуманиста М. Родригеса, который стал наводить порядок в республиканских «узилищах». Режим заключения был смягчен[424].

В лагеря и тюрьмы направлялись люди, осужденные трибуналами. До создания системы лагерей трибуналы широко пользовались орудием смертной казни. Декрет 26 декабря 1936 г. упорядочил меры ответственности, предусматривая заключение в лагере вместо мер, за которые раньше давали «вышку»[425].

Упорядочение системы трибуналов, возникших в ходе революции, стало важнейшим достижением министерства юстиции во главе с Гарсиа Оливером. Хаотичность «народного правосудия» создавала множество возможностей для произвола, и министерство занялось систематическим упорядочением как методов судопроизводства, так и комплектования трибуналов. 10 и 26 декабря 1936 г. и 7 мая 1937 г. (когда участие анархо‑синдикалистов в правительстве доживало последние дни) были приняты важнейшие декреты о различных категориях трибуналов. Последний декрет, разработанный наиболее тщательно, должен был поставить репрессивную силу государства под контроль всех политических сил республики, так как трибуналы должны были комплектоваться из их представителей в соответствии с определенной пропорцией (п. 74 декрета)[426]. Это должно было предотвратить саму возможность использования трибуналов в качестве орудия политической расправы.

Министерская деятельность Х. Гарсиа Оливера и Ф. Монтсени лишний раз доказала, что на пути к социализму или коммунизму необходимо сначала доделать работу социального государства. Собственно социалистическую политику «прикрытия сверху» социально‑экономических преобразований проводили Х. Пейро и Х. Лопес. Однако при всей важности этой работы смысл вхождения НКТ в правительство заключался не столько в этой текущей административной работе, сколько в воздействии на политику кабинета в целом. Присутствуя в правительстве, НКТ не только защищала начавшиеся снизу преобразования, но и сдвинула политику правительства Ларго Кабальеро навстречу социальной революции, обеспечивая синтез социалистических стратегий.

Пока НКТ оставалась в правительстве, противники анархо‑синдикалистского социально‑экономического эксперимента не могли развернуть серьезное наступление против него. Как только НКТ покинула правительство, это наступление началось и привело к существенному свертыванию социальной революции. Пребывание НКТ в правительстве было условием сохранения той глубины революции, которая была достигнута осенью 1936 г.

После вхождения в правительство Испании синдикалисты проводили здесь относительно плюралистичную экономическую политику, которая поддерживалась Ларго Кабальеро и по существу стала основой социально‑экономического курса кабинета в целом. Характеризуя этот курс, Гарсиа Оливер говорил: «У меня есть причины считать, что есть вещи, которые следует коллективизировать, потому что они могут быть коллективизированы, что также есть вещи, которые необходимо муниципализировать, потому что они не могут быть коллективизированы с точки зрения экономической эффективности или прибыльности, что есть вещи, которые должны быть национализированы, потому что, из‑за экономических обстоятельств, постоянных или временных, они не могут быть ни коллективизированы, ни муниципализированы. У меня есть причины считать, что есть вещи, которые должны оставаться в свободной эксплуатации мелких собственников и мелких промышленников. Все существующие проблемы могут быть решены хорошим правительством людей, которые работают, которые не путешествуют слишком много, которые меньше занимаются политикой и больше – решением проблем и организацией работы, которая должна быть сделана»[427]. Эта модель смешанной экономики, регулируемой «народным правительством» (с точки зрения синдикалистов – правительством представителей организованного труда), далека от радикализма принципов съезда в Сарагосе. Политика анархо‑синдикалистов в правительстве осуществляла своего рода «программу‑минимум», необходимость которой ранее отрицалась. Несмотря на то, что идея многосекторной экономики и «хорошего правительства» несомненно противоречила идеологии анархического коммунизма, она, тем не менее, обеспечивала большее приближение к идеалам свободы (позитивное наполнение идеи анархии) и социальной справедливости, чем запрещение и разгром тех социально‑экономических и социально‑политических структур, которые не укладывались в анархо‑коммунистическую модель. В этом смысле отказ от радикализма и сотрудничество с другими силами в рамках государственных и рыночных структур позволял анархо‑синдикалистам с большим или меньшим успехом двигаться в направлении целей, определенных в Сарагосской программе. Это не был еще либертарный коммунизм, но стал на практике возникать сектор либертарного социализма.

Date: 2015-11-15; view: 289; Нарушение авторских прав