Глава X. Накануне решения

Ни молния, ни зной не тронут стебелька

Прижавшейся к земле ползучей повилики,

Во век не поразил сей гнев небес великий

Былинки тоненькой и нежного цветка…

Этьен де ла Боэси

Прошло девять дней. Трое мужчин и женщина с выплаканными глазами сидели за длинным столом в главном зале Тампля, украшенном траурными лентами. То были Гуго де Пейн, Бизоль де Сент‑Омер, Грей Норфолк и Алессандра. Еще пятеро человек, в молчании застыли возле стен, держа в руках факелы. Раймонд, Корденаль, Гондемар, Христофулос и Джан… Так непривычно было отсутствие шестерых знаменитых тамплиеров, и их пустующие кресла в разных концах стола, вызывали тоску и горечь. Тягостное безмолвие висело в зале.

– Садитесь и вы, друзья! – произнес де Пейн, делая приглашающий жест рукой. Сегодня мы прощаемся с теми, кто был нам так дорог, близок и любим… взгляд его встретился с измученными глазами Сандры. Нет слов, чтобы передать нашу печаль и скорбь. Смерть безжалостна к лучшим из лучших. Прощайте Андре де Монбар, Хуан де Сетина, Виченцо Тропези; прощайте верные Дижон и Аршамбо… Ворота в рай открылись для вас и вы предстали перед Престолом Господа нашего!

Сидящие за столом склонили головы. Печальная тризна по павшим проходила в Тампле, над которым были приспущены знамена Ордена и флажки рыцарей. Многое уже было сказано, но мысли все равно возвращались к тому трагическому дню, который вырвал из жизни героев. Слезы уже были выплаканы, но боль сердца не отступала, как не покинет она никогда тех, кому к несчастью суждено пережить смерть своих любимых и близких. Разговор за столом то затухал, то разгорался с новой силой, то обрывался на неосторожном, ранящем душу слове…

– Нет, не верю! – воскликнул вдруг Бизоль а ударил кулаком по столу с такой силой, что доски прогнулись, а кубки подпрыгнули вверх. После наступившей тревожной паузы, когда все посмотрели на великана, Гуго де Пейн промолвил:

– Его вины в том нет.

И все поняли, о ком он говорит. А мессир продолжил:

– Злой рок направил стрелу в том направлении. Вы же верите в это, Сандра? – и он посмотрел на девушку, которая за несколько дней изменилась так, словно прожила десять лет.

– Да! – тихо ответила она. – И я не виню его. – Потом она добавила: – Виченцо был… такой красивый и… добрый. Он так радовался нашим малышкам! – губы ее дрогнули, но она справилась с волнением, хотя грудь ее тяжело дышала. – И он… уважал Людвига, – впервые имя Зегенгейма было произнесено за столом вслух. – Он был для него, как старший брат.

– Но почему, почему он уехал?! – взорвался Бизоль и вновь грохнул кулаком по столу. Он посмотрел на графа Норфолка: – Почему вы не остановили его?

– Это было невозможно, – негромко произнес Грей. – Нельзя передать, что творилось в его душе.

– И что творится сейчас… – добавил де Пейн.

– Когда он увидел, что произошло, – продолжил Норфолк, мы с Иштваном еле смогли остановить его, чтобы он не наложил на себя руки; не совершил этот страшный смертный грех, которому нет прощения. Зегенгейм был бледен, как полотно. А Виченцо… уже ничем нельзя было помочь. Он умер на руках у Людвига. Потом… Вокруг творилась такая суматоха, все рушилось… Вас не было, лишь к вечеру вы выбрались из под обломков, никто не знал, что с Бизолем и Монбаром… Ужасно! – и граф закрыл лицо руками. Минуту спустя он продолжил: – Людвиг собрался в одночасье. Взял снаряжение, сел на коня. Отогнал от себя Иштвана, но тот все же увязался за ним следом. И я не мог, не мог остановить его! Все мои слова падали в пустоту, он не слышал меня.

– Его надо найти, чтобы вернуть обратно! – выкрикнул Бизоль и вновь занес руку со сжатым кулаком.

– Друг мой, ты сломаешь стол, – мягко обратился к нему де Пейн. – Мы все понимаем, какие невыносимые муки он сейчас терпит. И все ждем его. Но… слово за вами, Сандра.

Девушка посмотрела на тамплиеров, оруженосцев, которые с напряжением ждали ее ответа.

– Да, – тихо произнесла она. – Ведь все мы – одна семья. И когда случайно брат убивает брата, он заслуживает не наказания, а прощения. Как велит нам поступать всемилостивый Бог.

– Завтра же мы отправимся на его поиски, – сказал Бизоль. А граф Норфолк вдруг достал из сумки свернутый холст и протянул Сандре.

– Это портрет Людвига, который я рисовал в тот роковой день, – пояснил он. – Виченцо хотел, чтобы я подарил его ему. Теперь он ваш.

Сандра протянула руку и положила холст рядом с собой.

– Спасибо, Грей, – сказала она. – Надо жить… Надо жить, хотя бы, ради его дочек.

С волнением глядел на нее сидящий рядом Раймонд, и лицо его пылало. Его давнишняя любовь к Сандре, гибель Виченцо, смерть его друга Дижона, – все это переполняло юную душу; а вскоре должно было последовать и еще одно событие, которого ждет недождется каждый оруженосец, и о котором возвестил сейчас за столом Гуго де Пейн.

– Бизоль, – сказал он. – Сандра права: жизнь продолжается. Помнишь, мы хотели, чтобы наши оруженосцы были бы посвящены в рыцари одновременно? Они должны были пройти серьезные испытания, и пять лет жизни в Палестине показали, что они совершили немало достойных поступков и не опозорят рыцарской чести. К сожалению, Дижон мертв, и я скорблю о его смерти вместе с тобой… Будь же, Бизоль, одним из тех, кто возвестит миру о рождении нового рыцаря – Раймонда Плантара!

При этих словах юноша приподнялся с места, неловко опрокинув кубок, но это было простительно в его состоянии: глаза его пылали счастьем.

– Ну, разумеется! – согласился Бизоль. – Готовься, Раймонд. На днях мы совершим этот торжественный обряд. Вот только закончим одно дельце, которое поручил мне Зегенгейм… пока он не вернулся обратно, – и он посмотрел на Норфолка, понимающе кивнувшего головой: они уже договорились о том, куда отправятся сегодняшней ночью.

– Поздравляю тебя, Раймонд! – повернулась к нему Сандра. – И будь счастлив.

Юноша что‑то пролепетал в ответ, не спуская с нее глаз. Женская интуиция подсказывала ей, что он думает, и она благодарно улыбнулась ему…

В этот день в Тампль пришло много гостей. Помнившие маркиза де Сетина, Андре де Монбара и Виченцо Тропези шли прощаться с великими тамплиерами. Под вечер появился даже сам граф Танкред, всесильный наперсник короля Бодуэна I. Выразив, соболезнование от всего двора короля, он сказал, что Бодуэн лично хотел посетить Тампль, тем более, что дворец его в двух шагах отсюда, но…

– …Но уже девятый день королю сильно неможется, – конфиденциально сообщил он Гуго де Пейну. – Вы ведь знаете, что иногда он любит переодетым бродить по Иерусалиму, подобно Гарун‑аль‑Рашиду. Но в тот день, когда погибли ваши друзья, и сам король едва избежал этой участи, попав в какую‑то потасовку с пьяными греческими сапожниками. К сожалению, – добавил он, – я не могу уследить за всеми его передвижениями и выставить надежную охрану. Когда‑нибудь, это может кончиться трагически… Город наполнен убийцами‑ассасинами, а барон Глобшток – сущий идиот, он ловит кошек в темной комнате, где их и быть не может. Кстати, – заметил он, уже прощаясь. – Последняя новость: вчера обнаружен труп графа Рене де Жизора, великого магистра Ордена Сиона, – в развалинах какой‑то мечети. Наверное, и здесь поработали ассасины… Поберегите и вы себя, де Пейн! – Ив этих его словах прозвучала не столько забота о мессире, сколько скрытая угроза.

Известие о смерти графа Жизора напомнило де Пейну о недавнем разговоре с тем странным человеком в домике донны Сантильяны. Он понял, что гибель магистра – напоминание ему о тех возможностях, которые таятся в организации, от лица которой выступал Бер. Очевидно, граф Жизор был брошен на жертвенник как отработавшее свой срок животное. Что ж, он не задержится с ответом…

Когда поток посетителей немного схлынул, Кретьен де Труа привел в Тампль двух человек, чье влияние во Франции, да и здесь, в Палестинском королевстве было необычайно велико. Это были сюзерен Гуго де Пейна граф Шампанский, уже несколько недель живший во дворце короля Бодуэна, и молодой граф Фульк Анжуйский, будущий его зять и жених принцессы Мелизинды, испытавший в свое время на турнире в Труа силу и мощь ударов мессира. События во Франции заставили графа Шампанского покинуть страну и переждать опасность в Иерусалиме, надеясь на то, что партия Клода Лотарингского, к которой принадлежал и он с Анжуйским домом, возьмет верх. Но в столицу Палестины его привели и некоторые другие обстоятельства. Орден тамплиеров уже был достаточно хорошо известен в Европе, но его непроницаемая закрытость от посторонних вызывала недоумение. Граф Шампанский чувствовал, что Гуго де Пейн уже стал обладателем тех несметных сокровищ царя Соломона, на которые он почти натолкнулся вместе с его отцом во время того знаменитого похода герцога Буйонского в Святую Землю. Донесения Симона Руши и Кретьена де Труа подтверждали это. Но Руши внезапно исчез… Что же касается Фулька Анжуйского, то он предназначался стать одной из ветвей того древа, которое должно было вскоре взметнуться над всей Европой, включая и Палестинское государство. И Орден тамплиеров был бы самым мощным корнем его.

Уединившись вместе с Гуго де Пейном в одной из отдаленных комнат Тампля, граф Шампанский несколько озадачил его неожиданным предложением:

– Согласен ли ты, мой дорогой крестник, отплатить мне откровенностью за откровенность?

– Я внимаю вам, граф, – коротко ответил де Пейн.

– Хорошо. Я верю твоему слову, – граф Шампанский тотчас же перешел к сути того дела, которое привело его в Иерусалим. – Сейчас ты узнаешь тайну, в которую посвящены немногие. Речь идет о династии Меровингов, исчезнувшей с убийством короля Дагоберта II пять веков назад. Но род этот не прервался с его смертью. Его сын Сигиберт был спасен и тайно вывезен в окрестности Нарбонна. Он воспитывался в Лангедоке, возле селения Ренн‑ле‑Шато. Шли годы, десятилетия, а семя Меровингов – легендарных и истинных королей Франции бережно охранялось. Более того, наследники Дагоберта скрестились с ветвью герцогов Лотарингских, с которыми находимся в родстве и мы, графы Шампанские, а также и графы Анжу и Мена. Я опущу детали, чтобы не утомлять тебя в этот скорбный день похорон твоих друзей. Скажу лишь одно: герцог Годфруа Буйонский, ставший первым королем Иерусалима – прямой потомок Меровингов, и избрание его на престол – высшая справедливость, которой в немалой степени способствовал и я. Что же дальше? Ты знаешь, как я относился и отношусь к Людовику IV, этому узурпатору на троне. Теперь наша цель – моя и моих друзей вернуть Франции истинного монарха – наследника Меровингов.

– Кто он, и кто ваши друзья? – спросил Гуго де Пейн.

– А вот этого я пока не могу тебе сказать, – улыбнулся граф Шампанский. – Придет время – и ты узнаешь. Согласен ли ты помочь нам?

– Каким образом?

– Сейчас, не торопись с ответом. Сначала ответь: как близко ты подошел к поискам наследства и сокровищ царя Соломона? – напрямую спросил граф, глядя в глаза Гуго. – Уговор был: откровенность за откровенность. Я знаю, что твой отец перед смертью не мог не рассказать тебе о них. Что же ты молчишь?

– Хорошо, – произнес де Пейн. – Слушайте.

И он рассказал графу Шампанскому все то, что он видел в загадочной комнате в глубине колодца, где покоился теперь прах маркиза де Сетина. Не упомянул он лишь о чудесной Чаше, чувствуя, что даже если он и захочет сказать кому‑либо о ней, уста его неминуемо сомкнутся.

– Я предполагал, я догадывался! – воскликнул граф Шампанский, теребя черную бородку. – Я знал, что именно ты сделаешь это! Господь Бог отметил тебя – и никто другой из всех живущих на земле людей, не справился бы с этой задачей. Мне бесконечно жаль, что при этом погиб твой друг маркиз де Сетина, и умер мой любимец Андре де Монбар. Но ушедших уже не вернуть. Теперь слушай… Гуго, в твоих жилах также течет кровь Меровингов, смешанная с кровью выходцев из Палестины – вот почему тебя должно было тянуть сюда, вот почему именно ты набрел на те сокровища, которые по праву принадлежат этому роду! Ты знал это? – воскликнул граф, не видя удивления в глазах де Пейна.

– Отец открылся мне в том перед своей кончиной, – глухо промолвил Гуго.

– Ну, конечно! – граф возбужденно заходил по комнате. – Конечно, род де Пейнов один из самых отдаленных от короля Дагоберта, но три головы на вашем гербе – это те же три лилии королевской крови. И ты просто обязан способствовать тому, чтобы Меровинги вновь заняли подобающее им место не только во Франции, но и по всей Европе. Ведь так?

– Так, – наклонил голову де Пейн. – Но Орден, возглавляемый мной, служит в первую очередь католической церкви, а не светской власти.

– С ведома папы Римского был убит Дагоберт II! – почти закричал граф Шампанский. – На католической Церкви – кровь Меровингов! Кровь и твоего рода, Гуго! – немного успокоившись, граф продолжил: – Послушай меня, Гуго. Сейчас под тобой, под твоим Орденом, под Тамплем хранятся несметные богатства. Но дело даже и не в деньгах – у нас достаточно средств, чтобы скупить полмира; там находятся те магические знания, с помощью которых можно управлять всеми народами. И ты доберешься до них снова. Не сейчас, так через год, два, пять лет. И я помогу тебе в том. Мы все поможем, – поправился граф. – А чтобы ты поверил мне окончательно, я попрошу тебя об одной вещи.

– Какой же?

Граф испытующе посмотрел на Гуго де Пейна. Тон его изменился; произнесенные им слова прозвучали смиренно:

– Я прошу вас, мессир, принять меня в ваш Орден тамплиеров. Меня и графа Фулька Анжуйского, от лица которого я уполномочен говорить.

Впервые за весь разговор удивление блеснуло в глазах Гуго.

– Но зачем это вам?

– Затем, что того требует сама жизнь.

– Таким образом я, ваш вассал, становлюсь вашим властелином, – произнес де Пейн. – А знаете ли вы, что по нашему Уставу, все личное состояние тамплиера переходит в распоряжение Ордена?

– Да, и это также устраивает нас.

Гуго де Пейн видел, что граф Шампанский говорит исключительно серьезно и голос его дрожит.

– Настала пора, – продолжил граф, – когда в ваш Орден должны войти лучшие рыцари Европы, и многие отныне будут считать за честь называться тамплиером.

– Лучшие – мертвы, – сумрачно обронил де Пейн. – Вы даете мне время на размышление?

– Разумеется, мессир, – тотчас же отозвался граф Шампанский. – А теперь – разрешите мне удалиться.

Глубокой ночью Бизоль, Норфолк и Христофулос подъехали к домику донны Сантильяны. Свет горел лишь в одном окне на втором этаже, и вокруг не было ни души.

– Как вы намерены поступить с красавицей‑злодейкой? – спросил Христофулос. – Утопите ее в городском пруду?

– Оставьте! – отмахнулся Бизоль. – Я не воюю с женщинами. Вон, граф Норфолк уже позаботился о ее судьбе. Она будет жить в живописной местности, под присмотром добрых братьев…

Умный и осторожный Христофулос не стал больше задавать лишних вопросов.

– Я перелезу через забор и узнаю – что там – где горит свет, – произнес он, соскакивая с коня. – Я знаете ли, тоже не могу простить поджога православного храма и у меня свои счеты к этой юной соблазнительнице.

Когда он, подтянувшись на руках, заглянул в окошко, чуть отодвинув штору, он увидел сидящую в кресле Юдифь и черноволосого человека. Разговор их подходил к концу.

– Наверное, я поспешил, вступив в переговоры с этим человеком, – сказал ломбардец Бер, вытирая утомленные глаза. – Но я дам ему последний шанс и попробую объяснить ему еще кое‑что. Если не подействует и это – вы его отравите, – и он протянул Юдифи маленький флакончик. – И прошу вас, будьте экономны! Достаточно несколько капель. Вы знаете почем нынче яд?

– Ну не мелочитесь! – томно проговорила Юдифь, пряча флакончик в складках платья. Бер поднялся.

– А теперь прощайте! – произнес он.

Христофулос мягко соскользнул на землю и поспешил к рыцарям. Он передал им услышанный разговор.

– А здесь нечисто бросают кости! – проворчал Бизоль. – Мой друг Роже не одобрил бы такую игру. Когда же он вернется в Тампль?

– Вот что, отправляйтесь‑ка за этим человеком и разузнайте где он живет, – произнес Норфолк Христофулосу. – У вас это лучше получится. А мы займемся девицей.

– Желаю удачи! – ответил Христофулос, прячась за деревьями.

Юдифь, сидя перед зеркалом расчесывала свои роскошные рыжие волосы, напоминающие лисий хвост. Она разглядывала свое красивое лицо и так, и этак, а потом, обернувшись к двери, громко позвала своего слугу:

– Изидор, иди сюда! Сделай мне массаж!

Ответа не последовало, и Юдифь недовольно поднялась со стула. Повернувшись к двери, она попятилась. В комнату входил граф Норфолк.

– Какой массаж вы предпочитаете, сеньора? – учтиво осведомился он. – Спины, живота, ног?

– Кто вы такой? – испуганно спросила Юдифь. – Постойте… Я видела вас в Тампле. Что вам угодно? И где Изидор?

– Спит. Не будите его, это бесполезно. Привратники внизу также отдыхают. Вы совсем замучили своих слуг; боюсь, что на несколько дней они возьмут отпуск.

Юдифь все поняла и метнулась к окну, но граф перехватил ее за талию и зажал рукой рот.

– Не заставляйте меня применять силу, – прошептал он. – И не делайте лишних движений.

– Чего вы хотите? – произнесла Юдифь, лихорадочно ища выхода из западни.

– Вас! – твердо промолвил Норфолк. У Юдифи затеплилась надежда, она даже не расслышала суровых ноток в голосе графа.

– Меня? – проговорила она, как‑то мягко распластавшись в руках Норфолка. Головка ее склонилась ему на грудь. – Но зачем же так пугать бедную вдову? Неужели вы думаете, что и вы, вы, – голос ее стал тише, она почти шептала, – вы, с вашим лицом, статью, вашими губами… – рука ее в это время шарила на столике позади себя, где лежал небольшой стилет для разрезания фруктов, – ваши глаза, я также жажду… – и быстро оттолкнувшись, она ударила стилетом в грудь графа Норфолка; но ее кисть была мгновенно сжата ладонью тамплиера, и он вывернул ее руку. Стилет упал на пол.

– Не надо такой страсти! – произнес он насмешливо. – Мое сердце не выдержит. Одевайтесь.

– Подлец! – зашипев, как змея, высказалась Юдифь. – Куда вы хотите меня увезти?

– В дом, где начнется ваше исправление. Если вы не исправитесь и там, то скончаетесь естественной смертью. Но вы можете умереть и раньше, – с этими словами граф Норфолк поднял с пола стилет и приставил его к груди Юдифи. – Отвечайте: кому предназначался яд, переданный вам только что?

Юдифь молчала, сверкая глазами. Граф Норфолк хладнокровно добавил:

– Даю вам ровно одну минуту. Поверьте, несмотря на всю вашу красоту, я не считаю вас женщиной. Вы – змея. Поэтому я заколю вас не раздумывая.

И Юдифь поняла, что он выполнит свою угрозу.

– Гуго де Пейну, – сквозь зубы прошипела она. – Ну? И что дальше?

– Одевайтесь, – повторил граф, отступая в сторону. Через несколько минут они вместе спустились на первый этаж, где их поджидал Бизоль, стоя обеими ногами на оглушенных охранниках.

– Поехали! – сказал Норфолк. – Я был прав. Яд предназначался мессиру.

Усадив Юдифь на лошадь Христофулоса, зажав ее по бокам, они поскакали в сторону Западных ворот. Юдифь не знала куда ее везут, но надеялась, что Норфолк не обманет ее – и ей сохранят жизнь. Та местность, по которой они ехали вот уже около часа, была ей незнакома, она никогда не бывала тут раньше. Дорога уходила в горы, затем спускалась в долину, и нигде не было видно никаких признаков жилья. Наконец впереди мелькнула длинная белокаменная стена. Проехав вдоль нее, всадники оказались возле массивных ворот, в которых было небольшое решетчатое окошко.

– Что это? – испуганно спросила Юдифь, чувствуя смутную тревогу.

– Ваш приют, – мрачно отозвался граф Норфолк. Он спешился и помог ей сойти с лошади. Затем он постучал условленным способом в ворота. Юдифь дрожала от холода и страха. Посмотрев на нее, Норфолк сбросил с плеч свой белый плащ с красным восьмиконечным крестом и укрыл им роковую красавицу.

– Кто там? – окошко раскрылось и в нем показалось львиноподобное лицо в капюшоне.

– Это я! – произнес Норфолк. – Тот, кто приходил сюда три дня назад. Я привез вам больную.

Ворота заскрежетали. Страшная догадка мелькнула в прекрасной головке Юдифи.

– Не‑ее‑ет!! – закричала она, биясь в крепких руках графа Норфолка, и крик ее был похож на тот, который раздавался из горла Чекко Кавальканти. Теперь уже другие руки ухватили ее и понесли куда‑то в темноту. Ворота лепрозория захлопнулись.

– Ну вот и все! – хмуро произнес Бизоль, когда к нему присоединился граф Норфолк. – Но поверь мне, Грей, чувствую я себя довольно гадко!

Норфолк посмотрел на него, ничего не ответил и с силой стегнул лошадь.

Уже три дня, как за спиной Людвига фон Зегенгейма остался Иерусалим, а он продолжал мчаться вперед, не давая передышки ни себе, ни коню, не разбирая дороги, словно лишь в скорости было теперь его спасение; но так продолжалось не всегда, порою, ему лишь казалось, что он несется вместе с ветром вперед, но вот – наступал момент, – и он сбрасывал с себя пелену, и, очнувшись, с изумлением оглядывался вокруг: кругом было необозримое поле, или деревья, или поросшие кустарником склоны горы, а лошадь его стояла возле озерца и жадно пила воду. Следом за ним ехал Иштван, но он боялся приблизиться к рыцарю, который не узнавал его и прогонял прочь. Но на четвертый день Людвиг вконец обессиленный свалился с седла и могучий венгр, подстегивая коня, помчался к нему, спрыгнул на землю, подхватил тело Людвига, приподняв его голову. Он влил в его пересохшие губы воды из фляжки. Зегенгейм открыл глаза, воспаленным взглядом посмотрел на Иштвана.

Вечером, возле костра, когда пламя усыпляло его взор, он думал о пройденной жизни, вспоминал те счастливые дни, что были в ней, любовь, радость победы над врагом, минуты вдохновения и благостного тепла; но в памяти всплывали и иные дни, когда он терпел боль, страдания, горе… Людвиг не жалел, что прожил жизнь именно так, а не иначе; он чувствовал, что его земной круг подходит к концу и наступает час, когда он должен предстать перед Всевышним, который строго спросит его за все. Но имеет ли он право сейчас, когда его муки достигли предела, когда ни один человек не в силах справиться с ними, продлевать свою земную юдоль?.. Лишь только рассвет начал подниматься над горными хребтами, Людвиг осторожно поднялся со своего ложа, переступил через спящего рядом Иштвана и направился к вырисовывающемуся из темноты высокому склону, накренившемуся над темным озером. Какая‑то чужая, враждебная природе его духа сила толкала его туда. Он поднялся на вершину этого склона и посмотрел вниз, где далеко внизу чернел омут. Если сделать вперед еще один шаг, – пусть он будет случайным, и полететь вниз, то никто и никогда не узнает, как он умер и где покоится его тело… Никто, кроме Того, Кто видит и знает все. В тяжелом раздумье застыл Людвиг фон Зегенгейм перед этим последним шагом. Мучительные колебания разрывали его сердце.

– Граф! – позвал сзади Иштван. Верный оруженосец поднялся на вершину вслед за своим рыцарем и стоял теперь за его спиной. – Не делайте этого.

И Зегенгейм вновь очнулся, сбросил с себя наваждение. Он отступил назад, повернулся, и, коснувшись благодарно плеча Иштвана, спотыкаясь, побрел прочь… Через некоторое время, напившись свежей родниковой воды, они снова мчались вперед, навстречу неведомой судьбе. Позади оставались разрушенные в боях селения, выжженные пастбища, древняя земля, истерзанная людской ненавистью и злобой. Они вышли к берегам Мертвого моря, обогнули его, миновали крепость Керак, где Людвиг фон Зегенгейм достиг одного из своих высших триумфов. Там, куда они попали, сосредоточились войска принца Евстафия; здесь начиналась новая война, – еще одна, бессмысленная и беспощадная… Напротив стоял лагерем принц Санджар, в очередной раз приведший сельджуков в Палестину.

– Граф, дальше нельзя! – предупредили Зегенгейма на передовых постах. – Если вы продолжите путь, то прямиком попадете в лапы проклятых турок. Сегодня в их лагере наблюдалось оживление, никак готовят какую‑то пакость. Будьте начеку!

Людвиг молча кивнул головой. Он двинулся дальше, приторочив к седлу второе копье; следом за ним неотступно ехал его оруженосец. Они возвращались в привычную им стихию…

Когда перед ними заблестели цепи сельджуков, построившихся в боевые ряды, чтобы ринуться на еще не подготовленные к бою войска принца Евстафия, Людвиг фон Зегенгейм достал свой рожок и, поднеся его ко рту, протрубил рыцарский сигнал, призывающий противника принять вызов.

– …Кто этот безумец? – спросил принц Санджар, всматриваясь в выросшую на холме фигуру тамплиера в белом плаще с красным восьмиконечным крестом, требующего поединка.

– Кажется, я знаю! – произнес, прищурившись, стоявший рядом с ним Умар Рахмон. – Это наш старый знакомый – Людвиг фон Зегенгейм. Помните?

– Из Ордена тамплиеров! – вздрогнул принц Санджар, хорошо помнивший уроки Керака и Син‑аль‑Набра. – Ну что же, Умар! Вот вам и случай отомстить за все ваши промахи… Не упустите своей удачи на сей раз!

Умар Рахмон взглянул на своего повелителя и согласно наклонил голову. Он надвинул шлем и взял в руки копье.

– Я брошу к вашим ногам его доспехи! – грозно пообещал он и, настегивая лошадь, помчался навстречу Людвигу фон Зегенгейму. Два старых противника сошлись в смертельном поединке, ломая копья и выхватывая мечи… Принц Санджар, наблюдая за боем, приподнялся на стременах. Несколько минут его взор неотступно следил за сражающимися. Наконец, он издал огорчительный вздох и щелкнул пальцами. Тело Умара Рахмона неподвижно лежало на земле, а Людвиг фон Зегенгейм вновь садился в седло и подносил к губам свой рожок. И призывные звуки опять разнеслись над цепями сельджуков. Санджар махнул рукой, подзывая к себе одного из своих воинов.

– Ты! – выкрикнул он. – Вперед!

Новый поединок разгорелся на холме. Прошло немного времени, и еще один сельджук остался лежать рядом с Рахмоном. А Санджар уже посылал в бой третьего воина… И в этот раз Людвиг фон Зегенгейм остался непобежденным.

– Он что – заколдован? – в изумлении спросил Санджар у окружающих. – Кто теперь?

Четвертый, пятый и шестой сельджук пали мертвыми под мечом Людвига, а он оставался в седле и продолжал трубить в рыцарский рожок. Казалось, тамплиер обладает неиссякаемой силой и победить его невозможно.

– О, Аллах, если бы этот рыцарь был в моем стане! – прошептал Санджар, наблюдая, как гибнут его воины. Уже двенадцатый, посланный им сельджук, пал на холме, а звуки рожка все разносились над полем. Не хочет ли он перебить все мое войско?

Но чуда не произошло. Едва от стана отделился тринадцатый сельджук, как звуки рожка внезапно смолкли. Людвиг фон Зегенгейм покачнулся в седле, меч выпал из его руки… Он наклонился на бок и соскользнул на землю. Сердце благородного рыцаря остановилось. Принц Санджар первым ринулся на холм, настегивая лошадь. Спешившись, он подбежал к этому непобедимому человеку, голову которого держал на своих коленях плачущий Иштван. Принц Санджар молча встал рядом, держа в руках снятый шлем; сельджуки обступили их, дивясь на мертвого тамплиера, пораженные его красотой, смелостью и силой.

– Похороните его с высшими почестями, достойными мужества этого рыцаря! – громко произнес Санджар, обращаясь ко всем, и голос его зазвенел над местом гибели тамплиера.

Когда граф Норфолк и Бизоль де Сент‑Омер, свершив свой справедливый суд над Юдифью вернулись в Тампль, ночь еще цепко держала в своих объятиях Иерусалим. Около ворот их встретил Христофулос.

– Вы выяснили, где живет тот человек? – спросил Норфолк.

– Да, – ответил грек.

– Едемте к нему. Он смертельно опасен для мессира.

– Нам нет нужды этого делать, – возразил Христофулос.

– Почему?

– Потому что он находится здесь, в покоях де Пейна. Они беседуют вот уже два часа.

Рыцари спрыгнули с коней, оба они схватились за мечи.

– Думаю, что гадину надо приколоть на месте! – выразил свое мнение Бизоль. И все трое поспешили внутрь. Но возле дверей мессира дорогу им преградил Раймонд, сидевший на небольшом стульчике.

– Он просил никого не пускать! – произнес Раймонд, глаза которого слипались от усталости. – Я не знаю, что происходит. Сначала один посетитель, затем второй… А ночь уже на исходе. Мне все это не нравится, сеньоры!

– Ну что же, – произнес Норфолк, раздумывая. – Давайте подождем развития событий, – и он занял одно из стоящих возле стены кресел.

Бер все говорил и говорил, а глаза сидящего напротив него Гуго де Пейна лишь холодно поблескивали, отливая серой сталью, и он не находил в них никакого отклика на те прелести мира, которыми пытался соблазнить мессира. Пот выступил на лбу ломбардца, вспотели спина и ладони, и он уже не знал: сумеет ли выйти отсюда живым? Порою Гуго де Пейн бросал равнодушный взгляд на портьеру, за которой находилась полуоткрытая дверка. В ней все это время находился клюнийский монах, прибывший за час до ломбардца, и удалившийся в укрытие по просьбе мессира. Он слышал Бера и украдкой наблюдал за его лицом.

– Что же дальше? – спросил де Пейн и откровенно зевнул, прикрыв рот ладонью.

– Дальше?! – затрясся Бер, чувствуя неистребимую ненависть к этому человеку. Ненависть и страх. – Так слушайте же! Я открою вам тайну, о которой знаем только мы, посвященные… Иисус, которому вы поклоняетесь – не был богом! – голос Бера понизился до шепота. – Он принадлежал к племени и царскому дому Давида, вышедшему из колена Вениамина, одного из наших пророков… Вы, конечно же, догадываетесь к какому народу я принадлежу? – ломбардец усмехнулся. – Одним из сыновей Вениамина был Ахирам – строитель Соломонова Храма. Когда Иисуса последнего иудейского царя распяли – а это было необходимо сделать, чтобы успокоить римлян, народ израильский осиротел. Но род Христа не прервался! – глаза Бера блуждали, и он производил впечатление сумасшедшего. Гуго де Пейн наклонился вперед, прислушиваясь к каждому его слову, кажущемуся бредом смертельно больного человека. – Жена Иисуса – Мария‑Магдалеянка, привезла в Галлию его королевскую кровь – Чашу Санграаль, ту самую, которую вы все с таким упоением ищете… Она уехала, естественно, не одна; целые поселения иудеев, бежавших вместе с ней из Палестины, выросли в Лангедоке и Нарбонне. Но с ней были также и дети Иисуса – два мальчика, которых мы спасли от гибели. Мы пестовали их, растили, и семя их переходило в потомков. Так, спустя время, когда пришла пора и был подан необходимый знак, один из потомков Иисуса стал вашим легендарным Меровеем, тем королем Франции, с которого и началась династия Меровингов…

Гуго де Пейн вздрогнул. Уже второй раз за сегодняшнюю ночь ему говорили о Меровингах; сначала граф Шампанский, теперь – этот безумец с всклокоченными волосами. Но сидящий перед ним пошел дальше графа – он соединил кровь Меровингов с кровью самого Господа Бога! Впервые мистический ужас охватил де Пейна; дрожь прошла по его телу. Он вспомнил слова аббата Сито, нашептанные ему в тот памятный день в Клюни, когда лишь затевалось создание Ордена тамплиеров: «Там, в Палестине, вы узнаете Тайну Бога, и передадите ее своему преемнику…» Теперь он понял, какую тайну имел в виду клюнийский приор, но отказывался верить… Ведь если Меровинги – наследники Христа, то значит и в нем тоже – течет кровь Всевышнего? Разум начал мутиться в голове Гуго де Пейна. Он чувствовал, что его хватают чьи‑то липкие, жаркие руки и тащат в огонь, а над ухом раздаются визгливые голоса и сатанинский хохот…

– Нет, вы не сумасшедший, – с усилием проговорил он, сбросив, наконец‑то, оцепенение, – Вы – посланник дьявола!

Откинувшись на спинку кресла, мокрый от пота Бер, трясущимися руками схватился за волосы. Высказав то, что он не должен был говорить ни при каких обстоятельствах, он понял, что подписал себе смертный приговор. Мудрецы неумолимо карали ослушников. Единственное спасение было в том, чтобы завладеть полностью душой Гуго де Пейна. Или убить его. Два человека в оцепенении смотрели друг на друга. Мысли их путались.

– Где здесь… выход? – невпопад пробормотал Бер заплетающимся языком. – Дайте мне вина.

– Вы собрались уходить? – Гуго пододвинул к нему кубок, плеснув в него из стоящего рядом графина.

– Но вы же не человек! Вы – камень! – взорвался ломбардец, делая жадные глотки.

– Камень, стоящий во главе угла, – поправил его де Пейн. Так написано в нашем девизе.

– Символично… – усмехнулся Бер, отдышавшись. – Вы примете мое предложение?

Гуго взглянул на отодвинувшуюся портьеру; в комнату вошел клюнийский монах.

– Не торопитесь с ответом! – предупредил он, и, пододвинув себе кресло, сел рядом с ними.

– Это… еще… что… – начал бормотать ломбардец, но монах остановил его движением руки.

– Это то, что не должно вызывать вашей тревоги. Ведь мы давние знакомые, Бер?

Лицо ломбардца из землисто‑серого цвета превратилось в синий, затем – в бледно‑желтый. Он устало кивнул головой.

– Ладно, – согласился он. – Поговорим втроем.

– Что вы предлагаете? – спросил монах.

– Некое подобие союза, – ответил ломбардец. – разве не на католической Церкви кровь убитого Дагоберта, потомка Меровингов, а значит и Иисуса? Если иудеи распяли его, то вы – пытались стереть с лица земли его потомков, чтобы единолично править от его имени. Не пора ли вам возвращать долги?

– Каким же образом?

– В данном случае – направить Орден тамплиеров против всего того, что мешает установлению власти потомков Меровея в Европе. Если мессир будет соотносить свои действия не только с Клюни и Римом, но и с нами.

– Нарбоннскими Мудрецами? – уточнил монах.

– Вы хорошо осведомлены, – усмехнулся Бер. – Кстати, ваш человек там, служка в синагоге, передавал вам привет перед тем, как скоропостижно скончаться.

– Жаль, – вздохнул монах. – Но уж извините, но и ваш раввин в школе зилотов в Яффе, некий Беф‑Цур, также три дня назад приказал долго жить. Запутался в веревках и повис под мостом. Но перед смертью оказался необычайно болтлив.

Ломбардец лишь кисло усмехнулся при этом известии, пожалев о том, что не заменил Беф‑Цура прежде, чем на его след напали бенедиктинские монахи.

– Окончим эту бессмысленную войну, – произнес он. – Зачем нам увеличивать число жертв?

– Каковы же ваши условия?

– Пока только одно: примите в Орден тамплиеров некого блестящего и несомненно храброго рыцаря. Между прочим, вашу же креатуру – барона Робера де Фабро.

– Кстати, недавно вы дважды встречались с графом Шампанским, – словно бы невзначай произнес монах. – Я конечно понимаю ваше желание, но не слишком ли много ваших ставленников будет в Ордене?

Ломбардец и монах напряглись, словно два паука, готовые броситься друг на друга.

– Господа, а я вам не мешаю своим присутствием? – произнес Гуго де Пейн, и оба они обмякли. Ему показалось, что блещущее перед ним море, внезапно отхлынуло, и обнажилось грязное дно – в ямах и впадинах, с останками людей и остовами кораблей, – унылое и бессмысленное дно человеческих страстей и бед, влекущее лишь тех, кто не привык плыть под ярким солнцем, а жаждет уйти в темные и холодные глубины смерти.

– Простите, мессир! – одновременно произнесли и монах, и ломбардец, повернув к нему лица.

– Слово за вами, – добавил монах.

Гуго де Пейн уже знал, как он поступит, и решение это вызревало в нем давно – задолго до этого разговора, с той поры, как он расстался с Анной Комнин, византийской принцессой. Сегодняшний же разговор лишь укрепил его в его мнении, поставил последнюю точку в сомнениях. Но он не стал торопить события, желая оставить пока и монаха, и ломбардца в неведении.

– И слово это будет таким! – торжественно проговорил он, вставая. – Подите‑ка вы сейчас оба вон, поскольку время ваше уже вышло. А через семь дней вы узнаете мое решение, а до той поры остерегайтесь попадаться мне на глаза!

Гуго де Пейн распахнул дверь и увидел сидящих в отдалении Бизоля, Норфолка, Христофулоса и Раймонда. Они вскочили, готовые наброситься на вышедших из комнаты Бера и монаха. Гуго остановил своих друзей.

– Пропустите их, – произнес он. И хмуро добавил: – Мы провели приятное время за чертовски интересной беседой…