Глава IX. Находка маркиза де Сетина

О, сжальтесь, небеса, избавьте от напасти,

Пучина, смилуйся, смири свой грозный вал,

Он смертным холодом уже сердца обдал,

Так пощадите ж тех, чьи судьбы в вашей власти!

Агриппа д'Обинье

Почти одновременно в Тампль возвратились граф Норфолк и Раймонд Плантар – после очередной неудачной осады крепости Тир, где непобедимый Ималь‑паша вот уже пятнадцать лет противостоял крестоносцам; а с острова Крит – Виченцо Тропези и его белокурая воительная супруга Алессандра, ставшая матерью двух прелестных дочек‑двойняшек, коим дали славные имена – Мария и Юлия. И хотя роды прошли тяжело, но Сандра не потеряла своей юной свежести и привлекательности, а характер ее заметно изменился, стал более мягким и женственным. Теперь она вряд ли собрала бы возле себя оруженосцев, как у Син‑аль‑Набра, ведя их в бой против сельджуков. Покои Тропези отныне наполнились детским писком и, радостными хлопотами о малолетних птенцах. Все шесть тамплиеров частенько заглядывали сюда под различными предлогами, любуясь малютками.

– Жаль, что не мальчики, – ворчал лишь Бизоль, у которого самого в замке Сент‑Омер подрастали две дочки. И, вспоминая о них, он порою вытирал покрасневшие глаза.

– У настоящих мужчин рождаются только девочки! – напоминал ему испанскую мудрость маркиз де Сетина, а граф Норфолк добавлял, набрасывая портреты двойняшек:

– А две одновременно – у сверхмужчин.

Андре де Монбар иногда покачивал головой, делясь своими сомнениями с Людвигом фон Зегенгеймом:

– Как отнесется ко всему этому Гуго де Пейн, когда возвратится из Константинополя? Ведь устав Ордена тамплиеров велит хранить безбрачие… А тут еще дети… Да в самом центре Ордена… Не знаю, не знаю…

– Нормально отнесется, – успокаивал его Людвиг. – Из всякого правила есть исключения, а Гуго никогда не был догматиком. Кроме того, мы – первые тамплиеры Ордена, и будущее многое простит нам. Оно не простит только одного – если Орден завершит свою историю на нас с вами, дорогой Монбар!

Последнее время Зегенгейма мучили сильные головные боли. Они начинались неожиданно, в любое время суток, заставляя рыцаря невыносимо страдать. Ему казалось, что какой‑то страшный паук впивается в его мозг, вгрызается в сознание, путая мысли, стремясь добраться до сердцевины его жизни. Приступы головной боли начались после пожара в храме, порою прекращались на несколько дней, а иногда принимали столь затяжной характер, что длились несколько часов. В такие моменты он запирался в своих покоях, не пуская даже преданного ему оруженосца Иштвана, лежал ничком на постели, сжимая ладонями виски, а перед глазами его плыла кровавая волна, в которой виделись лица ушедших из его жизни людей – близких, родных, врагов, случайных попутчиков; но все они были мертвы…

Среди них была и любимая Евпраксия, и его друзья, сражавшиеся вместе с ним в том первом крестовом походе Годфруа Буйонского, и нынешние товарищи, положившие свои головы в Палестине – барон Бломберг, князь Гораджич, Рихард Агуциор, князь Василько. А однажды, когда боль стала затмевать разум, он увидел мертвое, обезображенное лицо Роже де Мондидье, и ужаснулся, поняв, что славный и веселый рыцарь также покинул сей мир. Как это случилось, когда? Какой рок навис над всеми ними, отправившимися вместе с Гуго де Пейном в Святую Землю? Боль отступала, и Зегенгейм впадал в меланхолическое настроение, становился равнодушным ко всему. Это состояние еще больше усилилось после того, как произошло его объяснение с принцессой Мелизиндой во дворце короля Бодуэна I.

Они проговорили более часа. Никто не знает, что произошло между ними, какие слова нашел граф Зегенгейм, чтобы высказать наконец‑то принцессе то, что накопилось в его душе, чем ответила ему взбалмошная и капризная Мелизинда. Но судя по тому, каким расстроенным удалился Людвиг, и каким надменным было лицо принцессы, давно выбравшей объектом своих переменчивых увлечений иного рыцаря, между ними произошел окончательный разрыв. А вслед за этим, через несколько дней, последовало официальное уведомление о помолвке и предстоящей свадьбе принцессы Мелизинды и графа Фулька Анжуйского, одного из богатейших сеньоров Франции. Этот брак, о котором еще год назад предупреждал свою дочь король Бодуэн, был зарожден в тайных глубинах монархических дворов и направлялся из таких скрытых от глаз омутов, о которых не подозревали даже сами родственники, причастные к свадьбе. Лишь Нарбоннские Старцы, управлявшие этим процессом, хорошо знали – зачем нужна эта свадьба, призванная повлиять в дальнейшем и на все Иерусалимское королевство, и даже – на Орден Тамплиеров. Ломбардец Бэр получил новое указание, казавшееся безумным по заложенной в нем идее: слить Орден Тамплиеров с Орденом Сиона. И несколько дней ломающий голову над этой задачей резидент Сионской Общины нашел выход…

Любовь, эта коварная змея, нанесла еще один удар в сердце Людвига фон Зегенгейма. После разрыва с принцессой Мелизиндой он погрузился в еще большую меланхолию и печаль, не участвуя в общих для тамплиеров занятиях, не чувствуя вкуса пищи и свежести солнечных дней. Лишь два дела привлекали его, которым он предавался с ужасающей страстью: к вину и стрельбе из арбалета во дворе Тампля. Он выпивал один кубок за другим, не пьянея, погружаясь в мрачное состояние, а потом шел к каменной стене и просил своего оруженосца менять мишени напротив. Закупленные на рынке тыквы, на которых Иштван рисовал мелом глаза, нос и рот, он расстреливал с беспощадной суровостью, вонзая стрелы точно по центру, отчего тыквы разлетались мясистыми желтыми кусками вдребезги. Окончив стрельбу, он возвращался в свои покои, и с такой же суровой беспощадностью уничтожал фалернское вино. А потом вновь спускался во двор, где Иштван уже устанавливал новые тыквы, съездив за ними на рынок. Торговцы в базарных рядах дивились: зачем тамплиерам вдруг понадобилось столько этих плодов? Не полюбили ли они так тыквенную кашу или не заболели ли какой‑то неведомой тыквенной горячкой?

Иногда к Людвигу фон Зегенгейму присоединялся кто‑нибудь из тамплиеров, наблюдая за его стрельбой из арбалета. Как‑то раз, Бизоль, качая головой, заметил:

– Лучше бы, друг мой, вы разбивали таким образом башки сарацинам… Чем провинились перед вами несчастные тыквы?

– Всему свое время, как говорил Экклезиаст, – спокойно ответил на это Зегенгейм, метко выпуская стрелу, а Иштван поспешил установить новую мишень. – В конце концов, стреляя в одно, мы всегда поражаем другое, не то, куда нам хотелось бы попасть. Любая цель – призрачна, и если нам кажется, что мы достигли ее, то мы так же ошибаемся, как и в том, что родились на свет. Все – мираж…

– Что‑то я не совсем понял вас, – смутился Бизоль. – Ну да не в этом дело. Как‑то раз вы сказали мне, что знаете кто поджег храм?

– Вернее, догадываюсь… Та женщина – Эстер, донна Сантильяна. Помните, вы еще обнаружили в ее доме пропавшего Гуго де Пейна?

– Да, конечно!

– Она стояла тогда рядом с князем Васильком, а мы с Бломбергом – неподалеку от них. Я видел, как она бросила свою накидку на свечи; уверяю вас, что это не было случайностью. Затем пламя от накидки охватило несчастного князя. Она – виновница случившегося. И на ее совести смерть тех сотен сгоревших заживо в этом адском огне, – с этими словами Людвиг выпустил еще одну стрелу, вдребезги разбивая голову‑тыкву.

– В таком случае, она достойна самой суровой кары! – воскликнул Бизоль.

– И я знаю, как ее наказать, – посмотрел на него Людвиг, не глядя спуская стрелу: куски от тыквы обрызгали стену.

– Может быть, вы станете стрелять с завязанными глазами? – подивился Бизоль.

– Зачем? Я и так мало что вижу на этой земле, – равнодушно заметил Людвиг. Бизоль еще некоторое время молча стоял рядом, чувствуя, что в душе Зегенгейма происходят сильнейшие бури и смятения. Он не знал – чем помочь ему, что сказать? А Людвиг выпускал одну стрелу за другой, и, казалось, все глубже и глубже уходил в себя, как закрывающаяся в раковине жемчужина.

– Когда вы думаете разобраться с этой… иудейкой? – спросил наконец Бизоль, ковыряя носком землю.

– Не сейчас, – словно бы очнулся Людвиг, мягко нажимая на спусковой курок.

В этот день в Иерусалим вернулся Гуго де Пейн. Сопровождали его всего два человека – маленький китаец Джан и грек Христофулос, который решил отныне добровольно содействовать мессиру и по мере своих сил и опыта способствовать благу Ордена тамплиеров. Он как бы заступил на место убитого во время страшного бунта Роже де Мондидье. Уехавший вместе с де Пейном из Константинополя граф Шампанский должен был прибыть несколько позднее, задержавшись на пару недель в Цезарии, у наместника Шартье.

Тот роковой день, когда обезумевший народ терзал тело Роже де Мондидье и Нивара, когда графу Шампанскому лишь чудом удалось вырвать Гуго де Пейна из сотен тянущихся к нему рук, когда по площади волокли мертвого императора, – до сих пор стоял перед глазами мессира, вызывая гнев и отвращение ко всему миру, жестокому и вероломному. Из Константинополя они уехали вечером, успев пробиться к пристани. Но перед тем де Пейну удалось побывать в домике Пселла и повидаться с Анной Комнин. Без всякой надежды он предложил ей позабыть все их разногласия и покинуть сей рушившийся город вместе – куда ей будет угодно. В Иерусалим, в Италию, во Францию, хоть в неведомую Киевскую Русь, о которой так много рассказывал и князь Василько, и Зегенгейм. Но византийская принцесса лишь холодно поблагодарила его, а ее вишневые глаза, которые он любил больше всего на свете, были неподвижны и недоступны ему.

– Вы делаете свой выбор? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Как и вы – свой… – отозвалась она, отстраняясь от его протянутой руки.

– Что вы собираетесь предпринять?

– Переждать смуту, – сказала она. – Я верю, что мой отец жив. Я не могу уехать.

Мог ли Гуго де Пейн произнести страшные слова, что лишь недавно видел тело императора на площади? А мог ли он убить веру дочери василевса? Теперь они были так далеки друг от друга, как две звезды в бездонном мраке неба.

– Прощайте, – глухо произнес он. – Я знаю, что мы больше никогда не встретимся.

Что‑то дрогнуло во взгляде принцессы. Она шагнула навстречу и коснулась рукой его щеки.

– Главное – мы были вместе, – сказала она тихо почти прошептала. Тотчас же отвернувшись, Анна Комнин отошла вглубь комнаты и стояла так, не поворачиваясь, пока за Гуго де Пейном не закрылась тяжелая дверь. И лишь затем – она дала волю слезам…

Корабль вынес Гуго де Пейна и остальных к берегам Синопа. Никто из них не знал, что случилось дальше в Константинополе. А произошло, казалось бы, невероятное: василевс Алексей был жив, его дочь Анна оказалась права – сердце подсказывало ей, что он не мог умереть! Был убит его двойник, жизнь которого, протекавшая в сытости и довольстве, хотя и в темнице, и предназначалась эпархом Стампосом для подобных непредвиденных случаев. В нужный момент он был явлен разъяренной толпе, и, ничего не подозревая, сыграл последнюю, главную роль в своей жизни – роль императора Византии. Вознесясь в последние минуты своей жизни на недоступные простому смертному вершины, став василевсом лишь для того, чтобы умереть, он принял мученическую смерть, а имя его так и осталось тайной, о которой знали лишь немногие приближенные Алексея Комнина.

Когда в город вошли трапезиты логофета Гайка, чернь в страхе от содеянного разбежалась и попряталась по своим норам. За два дня в Константинополе был наведен порядок и восстановлена законная власть императора Алексея Комнина. Предатели, переметнувшиеся на сторону бунтовщиков – казнены. Однако корни этого ядовитого, взросшего на земле Византии растения так и не были вырваны; уничтожили лишь листву, ветки древа, семя которого было брошено сюда пять лет назад нарбоннскими Мудрецами. Оставшись в тени, они так и не позволили обнаружить себя… Провал восстания не слишком огорчил Сионскую Общину.

– Ну что же! – спокойно заметил глава Нарбоннских Старцев. – Тогда мы пойдем иным путем… Все равно эта православная Империя Зла будет разрушена. Почему бы в таком случае не отсечь голову у этой гниющей рыбки?

И Нарбоннские Старцы закивали своими мудрыми головами.

Возвратившегося в Тампль Гуго де Пейна встретили с радостным почтением и дружескими объятиями. Бизоль не отходил от него ни на шаг, затащив прямо в пыльной одежде в комнату малюток Сандры, показывая ему их и гордясь так, словно это он сам был их отцом. Маркиз де Сетина коротко рассказал о том, что они видели вместе с Андре де Монбаром, блуждая по подземным коридорам Тампля. Сам Монбар норовил увести его в лабораторию, где он изобрел новую взрывчатую смесь «страшной убойной силы». Граф Норфолк и Раймонд рассказали об осаде «проклятого Тира».

– А где же Роже, наш славный весельчак? – спросил вдруг граф Норфолк. – Мы слышали, что он присоединился к вам на пути в Константинополь?

– Он… уехал дальше, – произнес де Пейн, встретившись с внимательным взглядом Зегенгейма. – У него очень трудное задание, но… он вернется к нам позже.

И лишь Людвиг заметил, как изменилось при этих словах его лицо, какая боль отразилась в холодных серых глазах. Он понял, что Роже – мертв.

Странно, но с приездом Гуго де Пейна жизнь в Тампле не оживилась; напротив, еще большая хандра и печаль поселилась в нем. Мессир, намеренно подчеркнуто отстранившись от дел, искал одиночества в Гефсиманском саду, блуждая по окрестностям Иерусалима, словно бы ища – неизвестно что? Свои воспоминания, утерянное счастье? Или огонь, способный вновь зажечь его волю, наполнить его душу новой энергией? Иногда казалось, что он становится прежним, – предвидящим все, натянутым, как струна, со стальной волей и неугасимой силой самоутверждения; но проходил день, и он вновь возвращался мыслями к Анне Комнин, к страшной гибели Роже де Мондидье, к смерти, которая будто преследует его и вкладывает в его руку беспощадный меч… Во время одной из прогулок, он неожиданно (да так ли уж неожиданно? – подумалось ему), встретил донну Эстер де Сантильяну, чародейную красавицу Иерусалима, попытавшуюся как‑то рассеять его тревожные думы. Она взяла с него обещание непременно навестить ее в ее домике, просто так, по старинной дружбе, без церемоний.

– Да какие уж церемонии, черт возьми! – пообещал ей Гуго де Пейн. И он навестил ее, раз, другой… Слушая ее несмолкаемую болтовню, равнодушно наблюдая как танцует сия новая Саломея, кисло любезничая, но все же как‑то странно отдыхая в ее доме, словно сбрасывая тяжелые путы. Он стал бывать у неё чаще, прекрасно ощущая, что и она, и он, и те – кто стоят за ними – все, все ведут какую‑то сложную игру, опасную, может быть даже смертельную; но роли уже розданы и распределены, и он не вправе отказаться. Пусть!

Меланхолия исходила и от Людвига фон Зегенгейма, продолжавшего опрокидывать кубки фалернского и упражняться в стрельбе из арбалета по тыквам. Вскоре, ближайшие тыквенные ряды на рынках опустели, и Иштвану приходились доставать их на другом конце города; когда же сей полезный плод кончился и там, Людвиг согласился перейти на дыни и арбузы, хотя это было и не слишком удобно – семечки от них разлетались так далеко, что могли попасть в глаз какому‑нибудь случайно заглянувшему во двор человеку; впрочем, один раз и попали, – оруженосцу Гондемару, удалившемуся в страшном негодовании.

Лишь один маркиз де Сетина неутомимо продолжал свои поиски в подземельях Тампля. Ему не давал покоя тот странный колодец, на который они натолкнулись с Андре де Монбаром, когда оказались засыпанными в коридоре, обнаруженном ими случайно. Если бы удалось добраться до него? Но вход в тот коридор был завален и пробиться туда можно было лишь чудом – раздвинуть каменные глыбы не представлялось возможным. Но если их нельзя сдвинуть, то можно – взорвать! И маркиз де Сетина вновь обратился за помощью к Андре де Монбару.

– Извольте! – согласился тот. – Вам какой взрывчик устроить, с мышиную норку или чтобы полквартала – на воздух?

– Да нет, лишь бы человек мог пролезть.

– Пойдемте, – ответил Монбар, собирая порошки, фитили и бутылочки с жидкостью.

– Постойте, – остановил его маркиз. – Надо предупредить Гуго. Чувствую, что мы на пороге интереснейшего открытия! Пусть мессир присутствует с нами.

– Хорошо! – и оба рыцаря отправились на поиски Гуго де Пейна. Встретившийся им Бизоль ворчливо произнес, что командора лучше всего поискать в домике Иерусалимской блудницы – донны Сантильяны, пропади она пропадом! И сам тоскливо поплелся следом за ними.

По дороге они увидели Кретьена де Труа, который шел столь задумчиво, что чуть не налетал на деревья.

– Никак, пьян! – заметил Бизоль. – Где это он так нализался?

– Нет, сочиняет свои вирши, – предположил Монбар.

Но все оказалось иначе. Французский трувер разыскивал своего напарника Симона Руши, который уже двое суток не появлялся в Тампле. Ожидая в скором времени приезда в Иерусалим графа Шампанского, Кретьен особенно хотел согласовать свой отчет с маленьким алхимиком, запропастившимся невесть куда.

– Не иначе, как его съели тафуры! – со смехом объяснил он тамплиерам.

– Тафуры? – встрепенулся маркиз де Сетина. – Я не ослышался? Вы произнесли именно это слово?

– Да, тафуры, – отозвался трувер. – Со дня приезда он бредит этими мифическими существами, о которых кроме него, по‑моему, не знает ни одна живая душа. Какая‑то секта, что ли… Да и есть ли они на самом деле?

– Не сомневайтесь, – уверил его Монбар. – Мы сами чуть не оказались в желудке Их короля…

Кретьен де Труа отправился дальше, а маркиз де Сетина спросил:

– Кстати, когда вы произнесли слово «король», меня словно что‑то кольнуло в бок. Помните тот перстень с огромным изумрудом, на пальце этого дьявола, там, в подземелье?

– Да, конечно. Но что вы имеете в виду?

– Тс‑сс! – произнес маркиз, увлекая Монбара за рукав в сторону: к их разговору прислушивались какие‑то подозрительные мужчины. Бизоль пошел следом за ними.

– Перстень, – продолжил маркиз. – Я вспомнил на чьем пальце видел точно такой же изумруд! И было это…

– В королевском дворце! – чуть не вскрикнул Монбар. – На пальце короля Бод…

– Молчите! – зажал его рот рукой маркиз. – Вспомните, ведь его дворец находится прямо над тем местом, где мы бродили в поисках выхода. Или это чудовищное совпадение или…

– О чем вы тут все время шепчетесь? – заорал над их ушами потерявший терпение Бизоль. – Хватит! Идем мы за Гуго де Пейном, или вы будете «тафурить» до позднего вечера?

– Идем! – коротко отозвался Сетина, сделав знак Монбару, чтобы он пока молчал о том, что им довелось узнать. Все‑таки то, на что они сейчас наткнулись, было слишком невероятно, чтобы свести личности двух королей в одну: короля земного и короля подземного. Не может быть, чтобы свет и тьма так сошлись в одном человеке. Или?..

Приблизившись к домику Эстер‑Юдифи, Бизоль громко забарабанил в дверь, не оказывая никакого почтения хозяйке. Выглянувшему в окошко двери привратнику, он грубо заявил:

– Мне Гуго, Гуго хочу!

– Да хоти ты хоть верблюда, грубиян! – отозвался привратник, захлопывая окошко. – Нету его! Уходите!

– Разнести, что ли, весь этот курятник в клочки? – почесал в затылке Бизоль. И приналег на дверь, которая тотчас же затрещала. Монбар и Сетина, подхватив его под руки, остановили домокрушение. Еле уговорив его остановиться, они повели Бизоля прочь. Но в конце улицы прямо перед ними возник Христофулос, не изменявшей своей профессиональной привычке появляться в нужном месте и в нужное время.

– Он там! – коротко бросил Христофулос. – И уже не менее двух часов. Не думаю, чтобы мессиру угрожала опасность, но если он так вам нужен – стучитесь и обрящете.

– Говорил же – надо ломать доски! – проворчал Бизоль, поворачивая обратно.

Да, действительно, Гуго де Пейн уже длительное время находился в домике Юдифи. В сидевшем напротив него человеке можно было узнать ломбардца Бера, и встречу эту подстроила хозяйка дома, по просьбе резидента Сионской Общины. Хмуро сдвинув брови, чуть наклонив голову Гуго де Пейн слушал речь этого суетливого, улыбающегося человека, который после долгих суесловий приступил прямо к делу.

– Вам не надо знать – кто я и чьи интересы здесь представляю, – начал Бер, испытующе глядя в холодные глаза рыцаря, ставшего его головной болью еще со времен своего пребывания в Труа. – Но я восхищаюсь вами, вашим умом, смелостью, талантом организатора, да просто, как человеком, рыцарем! Созданный вами Орден тамплиеров – прекрасен, он уже завоевал славу и признание во всей Палестине, слухи о нем докатились до Европы, а со временем – о нем узнает весь мир. Браво, мессир! Я стоя аплодирую вам! – и Бер приподнялся с кресла.

– Короче, – попросил Гуго, не моргнув глазом.

– Хорошо, – Бер тотчас же уселся обратно, облегченно вздохнув. – Скоро вы будете официально провозглашены великим магистром Ордена Тамплиеров, и вы заслуживаете этого. Но та ли это вершина, к которой вы стремитесь? Вернее, не слишком ли она мала для вас? Мессир, вы достойны большего!

– Чего же? – равнодушно спросил де Пейн.

– Я предлагаю вам возглавить еще один Орден, основанный еще славным герцогом Буйонским. Старинный рыцарский Орден. Орден Сиона.

– Но ведь там, кажется, уже есть свой великий магистр, – подумав, отозвался де Пейн. – Граф Рене де Жизор?

– К сожалению, – кисло улыбнулся ломбардец. – Бедный граф намедни скончался. Завтра его труп будет обнаружен в развалинах старой мечети, возле дороги на Вифлеем.

– Отчего же он умер?

– Да как‑то очень легко – ударился головой о колонну, неудачно падая с лошади. Впрочем, не знаю. Вас это никак не касается. А может быть, он еще и поживет недельку.

– Вы не боитесь говорить со мной столь откровенно? – спросил де Пейн. – Я не слишком жалую де Жизора и мне безразлична его судьба, но что если…

– Мы здесь только вдвоем, – быстро отозвался Бер, покосившись на свернувшуюся в кресле Юдифь, чьи глаза были подобны зеленым болотам. – Да и что вам до каких‑то разборов между старыми друзьями? Поверьте, я хорошо чувствую ваше состояние, вашу апатию, усталость от дел. Но не дайте же затянуть себя в трясину равнодушия! Вы воспрянете, когда два рыцарских Ордена сложат свои знамена к вашим ногам. А там… Кто знает? У вас будет все! Деньги, золото – пожалуйста! Вы ни в чем не будете чувствовать никакого ущерба. Кроме того, я обещаю вам поддержку самых влиятельных сил Востока и Запада. Короли и монархи, слышите! – да, да! – короли и монархи будут проситься к вам на прием и толпиться у двери в приемную. Вы возвеличитесь так… так… – ломбардец Бер задохнулся, раздувая щеки, ему не хватало воздуха, он разводил руками, словно силясь обхватить все страны, все земли мира.

– Вы – сумасшедший? – промолвил де Пейн.

– Нет! – ответила за Бера Юдифь. – Он – человек без сердца.

– Благодарю вас, – улыбнулся ей Бер. – А хотите, я расскажу всю вашу жизнь за последние пять лет? И ваших друзей также? Это докажет вам, насколько внимательно мы наблюдаем за вами.

– Не стоит, – усмехнулся де Пейн. – Пожалуй, я поверю вашим возможностям, – и, словно раздумывая, он добавил: – А не приколоть ли мне вас к стенке, как редкую бабочку?

– И чего вы этим добьетесь? – возмутился Бер. – Ну не я, так другой встанет на мое место. И, возможно, будет во сто раз хуже. Для вас. И для Ордена тамплиеров.

Наступило тягостное молчание, которое прервал громкий стук в ворота.

– Соглашайтесь, а? – жалобно вздохнул ломбардец. – Ну будьте же как все нормальные люди!

– Знаете что? – сказал Гуго и поднялся с кресла. – Я подумаю. Мое решение вы узнаете через несколько дней.

И больше не взглянув ни на кого, он направился к двери.

– Мы любим вас! – крикнула ему вслед Юдифь‑Эстер, посылая воздушный поцелуй и кривляясь в карманное зеркальце.

Гуго де Пейн вышел за ворота и столкнулся со спешащими ему навстречу тамплиерами.

– Ну вот и он! – радостно воскликнул Бизоль. – Жаль, мне так хотелось разнести в щепки этот притон!

– Не надо, – взял его под руку де Пейн. – Может быть, тебе еще предстоит это сделать.

Все четверо рыцарей направились обратно в Тампль, и по дороге маркиз де Сетина поведал Гуго о возможности проникнуть сегодня же, не откладывая, в тот загадочный коридор, где они обнаружили кажущийся бездонным колодец.

– Заглянем и в эту бездну! – хмуро согласился Гуго, которого продолжали одолевать тяжелые думы.

Во дворе Тампля Людвиг фон Зегенгейм продолжал методично стрелять из арбалета по тыквам, свежую партию которых раздобыл где‑то Иштван. Бизоль велел оруженосцу Дижону принести крепкий моток веревки, крючья и кое‑какие инструменты. К рыцарям присоединились также Раймонд, Аршамбо и кабальерос Корденаль. Восемь человек спустились в подземелье; впереди шел маркиз де Сетина, который легко ориентировался в хитроумных лабиринтах коридоров, отводных туннелей и прорытых им же самим ходов. Кое‑где приходилось передвигаться согнувшись пополам.

– Мы близки к цели, – сказал маркиз. – Но странно! У меня такое ощущение, что здесь уже побывал кто‑то. И не так давно. Вон, свежие следы на земле!

Андре де Монбар всмотрелся в отпечаток туфли с загнутым носком.

– Кажется, я узнаю эту обувку, – произнес он. – Лишь один человек в Тампле носит подобные туфли. Он же носил их и в Труа, когда учил меня ходить бесшумно. Симон Руши – вот кто побывал здесь до нас.

– Проклятый колдун! – проворчал Бизоль. – Мне всегда хотелось свернуть ему шею.

Они подошли к засыпанному землей и камнями лазу. При свете факелов маркиз оглядел препятствие, передвинул в сторону кусок гранита.

– Дорогой Монбар, – произнес он. – Ваши взрывные порошки, наверное, не понадобятся. Симон Руши, если это был он, уже нашел выход!

За куском гранита виднелась узкая щель, в которую вполне мог пролезть маленький человек. Камни вокруг нее были оплавлены и обуглены. Монбар, нагнувшись, потрогал их пальцем.

– Да, – подтвердил он. – Руши использовал кислоту, чтобы прочистить вход. Он проделывал передо мной подобные опыты в Труа.

– Теперь я понимаю, почему так часто встречал его в подземелье, – вздохнул маркиз. – Он так же, как и, я, искал сокровища царя Соломона! И, судя по всему, опередил нас…

– Не будем терять времени, – произнес Гуго. – Андре, сможете ли вы расширить проход?

– Конечно!

Через некоторое время, после серии коротких взрывов, путь в заповедный коридор оказался свободным. Тамплиеры и оруженосцы поспешили вниз.

– И как этот негодяй не побоялся тафуров! – взволнованно сказал маркиз де Сетина. – Ведь они справляют свои тризны не так уж и далеко отсюда.

– Тафуры? – переспросил Гуго. – Расскажите‑ка еще раз.

Пока маркиз живописно излагал радения секты каннибалов, Монбар, шедший на сей раз впереди, изредка бросал перед собой какие‑то порошки, которые вспыхивали в темноте розовыми искрами.

– Это от того дурного газа, который поверг нас в кошмарный сон, – пояснил Монбар. И словно бы в ответ на эти слова, из темноты раздалось какое‑то странное шипение, а зеленые огоньки, так напугавшие их в прошлый раз, вновь замелькали перед глазами. Но под воздействием целой пригоршни порошков Монбара, когда остановившиеся в растерянности рыцари и оруженосцы замерли, вся чертовщина впереди них растворилась в темноте.

– Пойдемте! – предложил Монбар, выждав несколько минут. – Теперь путь свободен. Наверное, и Руши применил защитное средство, иначе бы мы наткнулись на его тело.

– Иногда полезно побыть немного и чародеем, – заметил Бизоль, не выпускавший из руки меч.

Они шли еще достаточно долго, пока не увидели впереди себя одинокий свет факела.

– А вот и он! – прошептал Монбар.

– Уже шурует! – хмуро сказал Бизоль, и, отстранив Монбара, побежал по коридору.

– Осторожно! – крикнул ему вслед маркиз. – Там колодец!

Рыцари побежали за ним. Симон Руши (а это был действительно он), услышав топот ног, крики, мелькающий свет факелов, бросил свое снаряжение и пустился наутек. Добежав до колодца, Монбар еле успел ухватить Бизоля за рукав, иначе бы великан непременно полетел вниз.

– Итак, это и есть ваша бездна? – произнес Гуго де Пейн.

– И Симон Руши, к счастью, еще не успел побывать внизу, – сказал маркиз де Сетина. – Мне кажется, именно там кроется то, что мы ищем.

– Что же, отправимся в ад, – промолвил мессир. – Но нам следует разделиться. Я не хочу, чтобы бедняга Руши попал прямо в лапы этих тафуров. Бизоль, постарайся поймать его.

Рыцари разделились. Бизоль, Монбар и их оруженосцы отправились вслед за Руши, который непременно должен был выйти в комнату, полную черепов и скелетов, а де Пейн, маркиз, Раймонд и Корденаль остались возле колодца. Сброшенные вниз веревки с грузом едва достигли дна.

– Мы с маркизом спустимся вниз, – сказал Гуго. – А вы будете подстраховывать нас здесь. И держите концы крепче, если не хотите, чтобы этот колодец стал нашей могилой. Кто нырнет первый?

– Мессир, я уступаю вам право первой ночи! – пошутил маркиз, делая приглашающий жест рукой.

Гуго де Пейн, схватился за веревку и упираясь ногами в стенки колодца, начал спускаться вниз…

Виченцо Тропези, с чьего лица после рождения дочерей не сходила радостная улыбка, встретил в коридоре Тампля графа Норфолка, спешащего с холстом и рисовальными кистями в руках. Двух тамплиеров подружила не только молодость и общие приключения, но и, как это не покажется странным, разность характеров: Норфолк относился ко всем происходящим событиям флегматично, с философским спокойствием, а Виченцо – со свойственной итальянцам живостью и горячностью.

– При виде меня они смеются! – воскликнул он, останавливая графа.

– Кто же смеет так поступать? И вы терпите? – вскинул брови Норфолк. – Накажите проказников плеткой!

– Ну что ты! Это же Мария и Юлия, дочки!

– Ах, да! – улыбнулся граф. – Тогда – пусть смеются. Чем больше радости доставите им своим видом, тем лучше.

– Но куда ты спешишь?

– Хочу немного развеять тоску нашего Людвига. Его состояние внушает мне большие опасения. И эта стрельба из арбалета… Пойдемте, попробуем вместе развеселить графа, пока он совсем не пал духом.

– Охотно! – согласился Виченцо. И оба тамплиера отправились во двор, где слышался лишь тихий свист стрел, да мягкие хлопки от разлетающихся вдребезги тыкв.

– Отдохните, граф! – попросил Норфолк. – Я хочу нарисовать ваш портрет.

– Отдохнем на том свете, мой друг, – мягко поправил его Зегенгейм, опуская арбалет к земле. Кому нужно оставлять мое изображение?

– Но неужели нет никого, кто хранил бы возле себя ваши запечатленные черты? – горячо воскликнул Виченцо. – Этого не может быть!

– Почему же? – промолвил Людвиг. – Одни умерли, другие сменили паруса и направили свои ладьи к иным берегам.

– Но есть еще мы, ваши друзья! – Виченцо протянул ему руку. – Мы все любим вас, вы бесконечно дороги нам. Я хочу, чтобы ваш портрет хранился у нас с Сандрой! – твердо заявил он. – И, пожалуйста, не отказывайтесь. Грей, немедленно приступай к своей мазне, тьфу, я хотел сказать… ну, в общем, начинай макать кисти!

Непосредственность итальянца рассмешила и Людвига, и Норфолка.

– Хорошо, – согласился Зегенгейм. – Вы рисуйте, а я буду продолжать стрелять.

– Потребуется около часа, – предупредил Норфолк, устанавливая холст. – Наберитесь терпения. Быстро только ящерицы бегают.

– Впереди – вечность! – произнес Людвиг, снова мрачнея.

– Впереди – жизнь, – поправил его Тропези. – Граф, очнитесь! Вам ли, доблестному рыцарю, чье сердце не замутнено пороками, а разум – светел, предаваться печали?

– Сказано неплохо, – наклонил голову Людвиг. – Но вы ошибаетесь, мой юный друг. Вы и не представляете, какие страшные боли в последнее время гнездятся в моей голове. Впрочем, пусть они так и остаются вместе со мной, и никогда не коснутся вашей счастливой головы… Не выпить ли нам вина? – добавил он вдруг. – Иштван, сходи‑ка за нашим фалернским!

Оруженосец поспешил исполнить просьбу графа. Норфолк приступил к наброскам, вглядываясь в сумрачное лицо Зегенгейма. А Виченцо, подбросив на руке коричневую тыкву, пошел устанавливать ее перед деревянным щитом.

Симон Руши бежал по коридору, слыша за собой топот ног преследователей. Не оглядываясь, он достал на бегу из холщового мешочка корень мандрагоры, смочил его зловонной жидкостью из флакончика, поднес к факелу и бросил через плечо. Мгновенно пространство за его спиной окрасилось ядовито‑зеленым цветом, а в пламени возникла фигурка человечка‑гомункула, дергающего руками и ногами.

– Назад! – крикнул Андре де Монбар, останавливая друзей. Выступив вперед, он приблизился на два шага к гомункулу, который подпрыгнул в воздухе и поплыл на тамплиера, плюясь желтыми сгустками пламени. Всюду, куда попадали эти плевки, раздавалось шипение и прожигались дыры. Бизоль, Аршамбо и Дижон попятились назад, в ужасе глядя на злобное исчадие чародея. Лишь Андре де Монбар, проделав в воздухе магические пассы ладонями, продолжал двигаться в сторону гомункула. Это страшное противостояние двух сил: потусторонней и человеческой длилось несколько секунд. Выбросив вперед сжатую в кулак руку, Монбар разжал пальцы – и словно голубое пламя в форме шара полетело в гомункула. Раздалось тонковизгливое, негодующее верещание; головка гомункула, в которую врезался голубой шар, лопнула с оглушительным треском. Зловещие чары начали таять, в воздухе запахло серой; корень мандрагоры сгорел, оставив после себя лишь горстку пепла. Монбар поддел ее носком сапога и повернулся к друзьям.

– За мной! – произнес он. – Путь свободен!

Настигая Симона Руши, чья длинная борода, словно белый шарф летела за его спиной, Бизоль вытянул меч, почти касаясь расшитого золотом халата чародея. Но внезапно, из подмышки мага, будто бы выросла черная извивающаяся змея с серебристыми чешуйками; она обвилась вокруг меча тамплиера, а сам Бизоль почувствовал, как рука его давится вниз. Меч вонзился в землю – змея коснулась руки рыцаря в перчатке и пальцы его обожгла боль. Бизоль выпустил из руки меч, схватившись за обожженное место. Подоспевший Монбар бесстрашно ухватил змею за голову и хвост и разорвал пополам. Пальцы его свела судорога. Он коснулся ими мертвой змеи, шепча заклинания, и змея стала исчезать прямо на глазах, растворяясь в воздухе.

– Это сам дьявол! – промолвил Бизоль, глядя на мучительно искривленное лицо Монбара. Постепенно боль отпустила тамплиера, и он, тяжело дыша, произнес:

– Берегитесь, Бизоль! Не приближайтесь к нему близко. Доверьте все мне. Я прошел хорошую школу в его колдовских подвалах. И мне известно, как бороться с ним.

– Хорошо, – послушно промолвил великан, пожалуй, впервые в жизни уступая свое место в поединке кому‑то другому.

Теперь они двигались медленно, ожидая от мага любой каверзы, напряженно всматриваясь по сторонам, Монбар знал, что Руши непременно упрется в ту каменную глыбу, закрывающую собой вход в комнату со скелетами. Через несколько десятков метров он произнес, сделав знак остальным остановиться:

– Так я и знал! Посмотрите на потолок.

Там, где вековая подземная слизь покрывала каменные выступы, висели четыре темных мохнатых паука, величиной с чайное блюдце. Они раскачивались на тонких нитях, ожидая когда тамплиеры и их оруженосцы пройдут под ними.

– Господи! Откуда он берет всю эту пакость? – воскликнул Бизоль, отшатнувшись назад.

– Из могил, – отозвался Монбар. – Теперь я понимаю, почему он так боится тафуров, питающихся мертвечиной и черпающих из них свою силу! Он сам – тафур! Тафур, предавший своих собратьев. Души замученных обладают дьявольской силой, которую возможно материализовывать и направлять. Но я был неплохим учеником. Попробуем вот это.

И Монбар достал из внутреннего кармашка коробочку, где хранился зернистый порошок. Он бросил его перед собой, и пауки, почуяв приятный запах, стали спускаться на своих тонких нитях вниз, стремясь к лакомству. Когда они облепили этот порошок, Монбар дождался того момента, когда пауки, раздувшись от порошка, вяло переплелись между собой, словно совокупляясь. Подняв меч, Монбар изрубил всю эту шевелящуюся черную массу на куски, но и тогда они продолжали подергивать разрубленными конечностями. Бросив в них факел, Монбар и остальные смотрели, как горит дьявольская нечисть.

– Сейчас мы прижмем его в тупике! – пообещал Монбар, перешагивая через сгоревшую падаль. – Ему некуда деться.

Когда ноги Гуго де Пейна коснулись дна колодца, он отпустил веревку и зажег факел. Впрочем, он мог бы обойтись и без этого: справа от него на хрустальном троне стояла Чаша, искрящаяся голубым огнем. От нее разливался такой дивный свет, что можно было разглядеть все предметы в комнате, – а их было столько, что непонятно – как могли они уместиться на столь малом пространстве? Но и стены производили впечатление прозрачных зеркал, которые раздвигались в ширину и исчезали неведомо где. От рассыпанных по полу драгоценных камней рябило в глазах; огромные ковчеги были наполнены золотыми слитками, и все вокруг – блестело земными сокровищами. От всего этого изобилия менее твердый человек мог бы сойти с ума. Но де Пейн лишь окинул равнодушным взором сокровища царя Соломона и крикнул в высоту маркизу де Сетина:

– Спускайтесь, я жду вас!

Он приблизился к светящейся Чаше, чувствуя наполняющий его трепет и благоговение. Боже, как дивно она была прекрасна! Это было само совершенство, сердцевина истины и жизни, обличие доброты, цель желаний: это несомненно была она – Чаша Святого Грааля!

Де Пейн упал на колени, любуясь ее красотой; он не мог оторвать от нее ни глаз, ни взоров души, он был поглощен ею, растворен в ее сияющем блеске… Еще мгновение – и он должен был умереть от всепоглощающего счастья. Сердце его замерло. В последнюю секунду жизни, он протянул к ней руки, и Чаша отодвинулась, медленно и плавно отплыла в сторону. Чувствуя, что к нему возвращается дыхание, Гуго де Пейн закрыл глаза, борясь с самим собою: с желанием взглянуть на нее еще раз и умереть. Мысли бились в его голове, и вся жизнь, все события прошлого промелькнули в сознании за одну долю секунды; он увидел и будущее: оно как волна накатила на берег и тотчас же отпрянула назад, смывая все следы, – и его, и близких, и всех тех, кто хоть краешком коснулся его судьбы… Даже сквозь закрытые веки удивительная Чаша сияла перед ним – и не было ей равных ни в чем: никогда и нигде, ни сейчас, ни в ином времени.

– Благодарю Тебя, Господи! – прошептали губы де Пейна. Глаза его открылись. Взгляд Гуго блуждал по комнате, но что‑то изменялось в ней – исчезла Чаша, и теперь иной свет – от оставленного на пороге факела освещал пространство. И этот свет был тускл и желт, и он не радовал сердце, потому что исчезла Красота. Спрыгнул, держась за веревку маркиз де Сетина; поднялся с колен Гуго де Пейн; но еще долго он не мог произнести ни слова, не узнавая ни своего товарища, не слыша обращенных к нему вопросов. Он возвращался из иного мира, из мира Благодати и Свежести, Любви и Доброты, Красоты и Истины, – возвращался к обыденной жизни, столь ничтожной перед открывшимся ему внезапно Светом, что слезы горечи текли по его лицу.

– Бог мой! – услышал он наконец слова восторгавшегося маркиза. – Сколько здесь сокровищ! Какие драгоценности!

Бриллианты сыпались сквозь пальцы маркиза, и он забавлялся с ними, словно ребенок – игрушками.

– Я знал, я знал, что именно здесь – основная часть наследства царя Соломона, – шептал де Сетина. – А это? Гуго, вы видите, что это?

– Нет, – отозвался де Пейн, не понимая радости тамплиера.

– Смотрите! – и маркиз, сбросил покрывало с древних свитков, которые были безукоризненно чисты. Он схватил первый из них и потряс им в воздухе. Затем второй, третий… В один момент маркиз де Сетина словно бы позабыл об окружающих его сокровищах, о всем золоте и драгоценностях, которыми недавно так искренно восторгался. – Смотрите, смотрите! – кричал он, листая древние свитки, вобравшие в себя тайну и мудрость Соломонова времени. – Смотрите! Вот это – «Книга Жизни», а вот – «Законы чисел». «Тайны Мира». «Познание людей»… «Книга будущего»! О, Боже! Гуго, мы прочитаем то, что будет со всеми с нами, да что там с нами, – с миром, Вселенной! Эти древние иудейские знания, которым нет цены! Смотрите, что я нашел «Тайна Бессмертия»! Гуго, мы будем жить вечно!..

– Зачем? – произнес де Пейн, отталкивая протянутый ему свиток. – Жить вечно на этой земле, и значит никогда не увидеть того, Небесного Света?

– Да, да, конечно, – смутился маркиз. – Но все равно, эти знания сделают нас недосягаемыми для простых смертных. Орден тамплиеров возвысится над всем миром! И вы, вы – Гуго де Пейн, мессир великий магистр Ордена, вы – достигли всего, что было не под силу ни мне, ни королю Франции, ни герцогу Буйонскому, никому!

– Успокойтесь, Хуан, – произнес де Пейн. – Ни слова больше! Вы чувствуете?

Где‑то далеко внизу, в недрах земли, прямо под их ногами происходили какие‑то изменения – они услышали тихий, все нарастающий гул…

Граф Норфолк, делая быстрые наброски на холсте, заметил:

– В последнее время, вы употребляете слишком много фалернского.

– Глупости! – усмехнулся Людвиг, выпуская стрелу и поражая мишень, рядом с которой стоял Виченцо Тропези. – Я его вовсе не употребляю. Оно употребляет меня, да еще как! Впрочем, это помогает мне от головной боли.

– Я согласен! – воскликнул Виченцо, радуясь, что к Зегенгейму возвращается хорошее настроение. – Жизнь скучна и бессмысленна, если в ней нет места доброй чарке вина!

– Но жизнь также скучна и бессмысленна, если в ней и находится место этой самой чарке, – строго возразил сам Людвиг, противореча себе. – Жизнь вообще довольно скверная штука…

– И все же, – произнес Норфолк, – вам следует поберечь себя.

– Беречь бренное телом. А что же тогда делать с душой? – спросил Людвиг фон Зегенгейм, натягивая тетиву.

Руши ускользнул! Когда преследователи подбежали к тупику, каменная глыба стояла на месте, а маг исчез.

– Это не человек, а змея! – прошептал Монбар. – Значит, он все‑таки нашел потайной рычаг! Мы бились над этой задачей несколько часов, а он…

Нажав на пружину, Монбар отпрянул назад, глядя на медленно поворачивающуюся глыбу. Когда она заняла перпендикулярное положение, тамплиеры и оруженосцы проскочили в ту самую зловещую комнату со скелетами, среди которых, наверняка, сейчас находились и кости той несчастной, на чье пиршество слетелись тафуры, когда за ними наблюдали Монбар и де Сетина. Но все черепа и скелеты были здесь одинаковы… Зрелище такого обилия бренные останков не вызывало радостных чувств.

– Теперь – через дыру в потолке! – сказал Монбар. – А там недалеко и до обеденного стола тафуров. Только боюсь, сейчас место блюда с говядиной займет сам Руши!

По одному, помогая друг другу, они выбрались в пещеру. Следы Симона Руши вели именно туда, куда указывал Монбар. Внезапно впереди раздался душераздирающий крик, который заставил рыцарей и оруженосцев в ужасе отпрянуть.

– Так может кричать только животное, которое ведут на убой! – пробормотал Бизоль, сжимая меч. Он первым рванулся на этот вопль, верный своей привычке всегда спешить на подмогу попавшему в беду. Уже не скрываясь, они помчались на свет в огромной пещере, где и в прошлый раз происходили ритуальные действа тафуров. Как и оказалось, уходя от преследователей, Руши не разглядел расставленных на пути ловушек, которые на сей раз выставили вокруг своих закланий тафуры. Попав в сети, Руши дико и истошно кричал, видя над собой склоненные головы в масках, которые были ему так хорошо знакомы – ведь он сам целых пять лет состоял в этом сатанинском братстве, исповедуя вместе со всеми культ Ваала и Бафомета, считая самым почитаемым знаком три мертвые головы Абуфихамета – арабского Дьявола. Покинув тафуров, уличенный ими в многоженстве и сострадательной любви к пленнице, он скрывался в Труа, пока волею судьбы снова не оказался в их сетях. И теперь его волокли, как еще живую тушу свиньи к дымящемуся котлу, из которого он столь часто вкушал куски человеческого мяса, слизывая кровь с пальцев! Сам Тафур, король мглы и подземного Иерусалима, вновь восседал на своем троне и указывал на него пальцем, на котором блестело кольцо с огромным изумрудом.

– Не‑ее‑ее‑нет!! – истошно орал Руши, бессильный применить свое колдовство, чтобы высвободиться из веревок; руки его были стянуты, а все заклинания мгновенно испарились из помутившегося сознания. Он уже не принадлежал человеческому роду: это было бьющееся в истерике тело, начисто лишенное воли и разума. Когда четверка рыцарей и оруженосцев выскочила в залу, существо, бывшее когда‑то всесильным магом и чародеем Симоном Руши, поднятое над булькающим котлом десятками рук, опускалось в кипящую воду. Еще один смертельный крик донесся до зрителей этого страшного действа, а голова Руши, сваренная и безволосая с лопнувшими глазами и сползающей кожей, словно пузырь приподнялась над поверхностью воды. Тамплиеры застыли, не веря происходящему. А король Тафур уже приподнялся на троне и указывал на них пальцем.

– Убейте их! – кричал он. – Возьмите их живыми! Съешьте их печень и сердце!

Около сорока тафуров в масках и с обнаженными клинками накинулись на несчастных. Бизоль и Монбар яростно отбивались от нападавших тафуров. Десять мечей почти одновременно вонзились в тело не успевшего ничего предпринять Аршамбо. Его труп тотчас же поволокли к кипящему котлу и швырнули в воду, туда, где варился сейчас Симон Руши… Несколько тафуров бросилось под ноги к Дижону, сбили его на землю, навалились всей массой, втыкая в умирающего оруженосца клинки и кинжалы. Бизоль, сбрасывая с себя людоедов, не смог пробиться к своему верному Дижону; он отступил к стене, размахивая мечом с такой скоростью, что и первая, и вторая волна тафуров, хлынувших на него, попадали на пол. А Монбар оказался в самом центре залы, и его уже кололи со всех сторон, пробивая кожаный панцирь, и кровь ручьями текла по его телу. Собрав последние силы, Монбар закричал своему другу:

– Бизоль, прощай! – Бросив под потолок свой меч, Андре де Монбар упал на землю. Тафуры на мгновение застыли, следя за полетом меча. В это время, Монбар успел вытащить из карманов приготовленные порошки и соединил их в своих ладонях… Страшный взрыв потряс своды пещеры; посыпались камни; находящиеся рядом с Монбаром тафуры, разорванные в клочья, кровавыми кусками разлетелись в разные стороны. Король Тафур вместе со своим троном был отброшен к стене, медленно сползая к земле, стараясь подняться на непослушных ногах. Его подданные, оставшиеся в живых, подбежали к нему, подняли за руки и понесли к выходу из пещеры. Те же, кто еще оставался возле Бизоля, оглушенные взрывом, раскачиваясь и завывая, пытались как‑то удержать великана, который и сам с почти помутненным рассудком, продолжал держать меч и рубить головы тафурам… Когда Бизоль, покончив с этой нечистью, остался в пещере один, он сделал несколько шагов к тому месту, где принял свою мученическую смерть Андре де Монбар. Силы покинули его и Бизоль де Сент‑Омер рухнул на землю, потеряв сознание.

Ощущение гула под землей не проходило, пол под ногами продолжал вибрировать и сотрясаться. Маркиз взглянул на де Пейна.

–.Что это? – спросил он.

– Не знаю, – медленно отозвался Гуго. – Но нам лучше покинуть это место. И как можно скорее. Возможно, своим присутствием мы затронули какие‑то механизмы, которые оставил непрошеным гостям хитроумный царь Соломон. Или же те, кто охранял его наследство.

– Но мы не можем уйти – вот так, оставив все это здесь! – возразил маркиз де Сетина. – Здесь бесценные сокровища, здесь тайны познания мира! Здесь бессмертие!

– Здесь смерть, маркиз! – поправил его де Пейн. – Уходим, я приказываю вам.

И тут произошел первый толчок, который покачнул Гуго и швырнул на пол маркиза. Казалось, что комната с сокровищами накренилась, а пол поплыл под ногами. Посыпались книги, драгоценности…

– Полезайте! – крикнул де Пейн, бросая маркизу конец веревки. – Быстрее! Мы вернемся сюда потом!

– Нет! Нет! – выкрикнул маркиз. – Я всю жизнь искал эту комнату! Я не могу уйти просто так, не взяв ничего отсюда… Мне надо собрать хотя бы свитки… вот этот… и тот… и этот… Выбирайтесь сначала вы, я – за вами!

– Хорошо! – произнес де Пейн и обхватил сильными руками веревку, быстро стал подниматься наверх. Оставшийся внизу маркиз, ползая по полу, собирал свитки, рассматривая их при свете оставшегося факела, рассовывая их по привязанным к поясу сумкам… Когда Гуго вцепился в края колодца, его подхватили Раймонд и Корденаль и вытащили наверх. Тотчас же последовал второй толчок, и стены колодца затрещали; густая пыль стала подниматься со дна.

– Маркиз! – крикнул в бездну де Пейн, кашляя и дергая за веревку. – Держитесь за ее конец, я вас вытащу!

– Сейчас! Сейчас!.. – донеслось из глубины.

И произошел третий, самый сильный толчок, который отшвырнул де Пейна, Раймонда и Корденаля от края колодца. Казалось, что на них рухнули стены коридора, обвалился каменистый потолок. Страшный грохот затмил сознание. Бездна сомкнулась…

– Беречь бренное тело? А что же тогда делать с душой? – спросил Людвиг фон Зегенгейм, натягивая тетиву. Он не знал, что именно сейчас исполнится то страшное предсказание Симона Руши, сказанное ему год назад: что он смертельно ранит своего друга. Он никогда не верил чародею, и наверное был прав. Но пути Господни неисповедимы!

– Душа наша бессмертна! – весело крикнул ему Виченцо Тропези. И в это время произошел тот первый подземный толчок. Зегенгейм качнулся в одну сторону, Тропези – в другую, а палец уже нажал на спусковой крючок и звенящая стрела вылетела из арбалета. Железный наконечник ее вошел под сердце молодого итальянца, который, еще не понимая что произошло, продолжал улыбаться. Но смертельная усталость уже закрывала его глаза…