Бородино

Холодное и ясное утро только занималось над Бородинским полем, когда дивизия генерала Дельзона двинулась на село Бородино, занятое тремя батальонами лейб-гвардии Егерского полка. Теперь уже вряд ли возможно точно узнать причины или замыслы, заставившие командование разместить в единственном пункте позиции на левом берегу реки Колочи

лучший егерский полк армии. Может быть, пытаясь удержать под контролем важный стратегический пункт в точке слияния рек, Барклай или сам Кутузов хотели обеспечить себе возможность, пусть и гипотетическую, активных наступательных действий? Так или иначе сил трех, даже полнокровных, батальонов было явно недостаточно для удачного отпора. Ночью в цепь был выслан 3-й батальон полка под командованием полковника П.С. Макарова. Остальные батальоны находились в состоянии, далеком от боевой готовности. По словам И.П. Липранди, «… гвардейские егеря… обрадовались, найдя в богатом селе этом пространные бани… В то самое время, когда французы сделали нападение, целый батальон был в банях» [97, с. 156]. Заметив движение в тумане, Макаров известил об этом командование, и, по всей видимости, батальоны начали не спеша приводить себя в порядок. Несколько позже одна из колонн Дельзона атаковала деревню вдоль большой дороги, и 3-й батальон вступил в бой, с каждой минутой все более жаркий. В наградных документах нижних чинов полка содержатся весьма красноречивые описания отличий: «1812 года, августа 26 числа, при селе Бородине находились трикратно охотниками в стрелках против французов и своею неустрашимостью подавали пример прочим, и неприятеля оборачивая в штыки, многие из них спасли жизнь раненых офицеров» [76]. Пока стрелки первой колонны французов вели упорный бой с 3-м батальоном за окраину села, другая колонна обошла батальон и появилась почти у самого моста. Прикрывая отступление 3-го батальона, в штыки ударил 2-й батальон лейб-егерей, который даже захватил пленных; 1-й батальон не подпустил цепь неприятеля к батарее. К этому времени командир полка полковник К.И. Бистром 1-й уже получил приказание М.Б. Барклая де Толли отступать на правый берег.

^{Контратака А.П. Ермолова на батарею Раевского}

^{Сражение при Бородине 26 августа 1812 г.}

^{Бородинское сражение 26 августа 1812 г. Акварель неизвестного художника 1-й четверти XIX в.}

Отступление по мостам под огнем противника привело к большим потерям, а быстрое оставление села дало повод для многоголосой критики в адрес полка, которая, естественно, не нашла подтверждения в позднейших реляциях командования, более осведомленного о причинах и следствиях боестолкновения.

Для прикрытия отступления гвардейских егерей был выслан 1-й егерский полк, командир которого полковник М.И. Карпенко составил очень краткий и ясный рассказ о дальнейших событиях:

«В сие самое время и мною получено повеление… двинуться с полком вперед на подкрепление лейб-егерей. Изготовившись к отпору сильного неприятеля, я тотчас уведомил командовавшего тогда полком полковника Бистрома и командира стрелковой цепи капитана Раля, чтобы они ускорили отступление через мост; когда ретирада начала приводиться в исполнение, я с тремя колоннами моего полка развернул одну фронтом, приказал всем лечь с намерением показать мою нерешимость на атаку Французы, не видя со стороны моей никакого препятствия, с барабанным боем устремились на мост и начали быструю переправу; когда же голова 1-й колонны ступила на нашу сторону, я открыл сильный ружейный огонь, после коего, нимало не медля, дабы не дать им времени сомкнуть рядов, я бросился в штыки; тут легли почти все на месте, в числе убитых был один генерал, с коего сняты эполеты и отправлены немедленно к Барклаю-де-Толли. Не успев оправиться, еще менее ожидав столь быстрого нападения, французы показали тыл. Желая воспрепятствовать вторичному покушению на сей важный пункт, я зажег мост, поставил вверенные мне колонны на колено и терпеливо ожидал последствий… Около четырех часов пополудни французские колонны устремились снова через речку, уже вброд, и ринулись на занимаемую мною позицию; на расстоянии пистолетного выстрела встретил я врагов убийственным беглым огнем. Как они, так и мы выдерживали оный с неустрашимой стойкостью около четверти часа. Неприятель снова не торжествовал победы. Урон был велик, и обе стороны, как будто по команде прекратив пальбу, отступили друг от друга. Наименование храброго полка от главнокомандовавшего князя Кутузова служило лестной наградой как офицерам, так и нижним чинам…» [91, с. 340, 341].

^{Князь М.С. Воронцов. Рисунок Луи де Сент-Обена. 1812-15 гг.}

^{Акварель П. Лебедянцева. 1856 г. В 1812 г. — унтер-офицер лейб-гвардии Егерского полка.}

Самой близкой и, казалось бы, легко достижимой целью французов был захват укреплений левого фланга русской армии. Действительно, недостроенные и невыгодно расположенные флеши и лежащая за ними деревня Семеновская, обороняемые численно слабыми дивизиями 2-й армии, были наиболее слабым местом русской позиции. Правда, войсками здесь руководил непревзойденный тактик и чрезвычайно харизматичный командир П.И. Багратион, но, как нам думается, Кутузов до самого последнего момента так и не смог представить, что напор французов на этот пункт будет столь мощным. Сами флеши оборонялись 2-й сводно-гренадерской дивизией генерал-майора М.С. Воронцова: в каждом укреплении расположилось по одному батальону, а остальные батальоны в колоннах к атаке встали позади флешей в одну линию. В непосредственной близости от гренадеров развернулась линия батальонов 27-й дивизии генерал-майора Д.П. Неверовского. Утицкий лес был занят егерской бригадой и сводно-гренадерскими батальонами 3-й пехотной дивизии, егерская бригада 27-й дивизии заняла перелески и овраги справа от укреплений, примкнув своим правым флангом к егерским полкам 12-й дивизии. Наконец, возле разобранной деревни Семеновской стоял единственный значимый пехотный резерв Багратиона — 2-я гренадерская дивизия генерал-майора принца Карла Мекленбургского. На северо-западной окраине деревни также возвели артиллерийское укрепление.

По оптимистичному замыслу Наполеона, флеши должны были захватить две пехотные дивизии корпуса Л.Н. Даву, численность которых практически равнялась численности пехоты Багратиона. После этого корпуса М. Нея и А. Жюно, по первоначальному плану, должны были двинуться левее флешей и обрушиться на русскую линию между Семеновской и центральной батареями. Исполняя предписание, дивизии Компана и Дессе еще затемно вошли в лес, лежащий слева от флешей, и начали продвижение к русским укреплениям. Практически сразу весь стройный план начал трещать по швам: правый фланг Компана, а затем и дивизия Дессе втянулись в перестрелку с русскими цепями в лесу и практически остановились. Этот лес в течение дня стал страшной мельницей, перемалывающей войска: с обеих сторон под кроны деревьев, как в бездну, уходил батальон за батальоном. И все-таки часть французских полков, подойдя к южной (левой) флеши по лесу, атаковали укрепление. Очевидно, еще раньше обстрел от близкой опушки леса заставил увезти из флеши орудия, и теперь французов встретил лишь батальон гренадеров — не более 400 человек, — который и был отброшен. Подробности дальнейших событий на флешах вряд ли когда-нибудь удастся узнать точно — слишком разноречивы тексты документов и свидетельства очевидцев. Но то, что ожесточенность боя на этом участке поля была невиданной, не подлежит сомнению. Русские войска стояли насмерть. Очень быстро сводно-гренадерская и 27-я дивизии были перемолоты в непрерывных контратаках, но для этого маршалу М. Нею, отказавшись от первоначального плана сражения, пришлось двинуть свои дивизии на флеши, а корпус А. Жюно — в лес на правом фланге. Егеря из перелесков правее флешей постоянно обстреливали левый фланг наступающих французов, но не решались на активные действия из-за близости конных полков неприятеля. Какое-то время положение поддерживали атаки русской кавалерии, а затем Багратион задействовал в бою подошедшую от Утиц 3-ю пехотную дивизию: четыре полка дивизии дружной атакой вновь очистили укрепления от французов и утвердились на них, отражая нападения отдельных колонн. В какой-то момент солдаты Ревельского полка «задумались» под огненным шквалом у средней флеши, и тогда командир бригады генерал-майор А.А. Тучков 4-й кинулся вперед со знаменем в руках. Не пройдя и нескольких шагов, он был сметен картечью.

^{А.А. Тучков. Неизвестный художник. Копия с портрета А. Варнека 1810-х гг.}

Трагическая история гибели молодого и талантливого генерала и подвижнической судьбы его вдовы хорошо известна. Величественные купола Спасо-Бородинского монастыря, возведенного на месте укреплений, всегда будут звучать гимном любви, храбрости и чувству долга. Но какие выводы о военных аспектах этого подвига мы можем сделать? «Задумчивость» солдат полка в данном случае объясняется, скорее, возможной, а не непосредственной опасностью. По всей видимости, голова батальонной колонны, находясь в «мертвом» пространстве за средним реданом, должна была выйти на активно обстреливаемый участок. Сделала ли колонна эти шаги после гибели своего генерала? Судя по потерям (из состава полка за весь день выбыло 15 убитых, 90 пропавших без вести и 165 раненых), атака не нашла продолжения. Еще меньше — около 200 человек — потерял старший полк бригады, Муромский пехотный.

^{Памятная доска Московского гренадерского полка на памятнике 2-й гренадерской дивизии. Бородинское поле.}

Готовя очередную контратаку, Багратион собрал в мощный кулак немалые силы. 2-я гренадерская и 3-я пехотная дивизии, остатки 2-й сводно-гренадерской и 27-й дивизий, 4 батальона 12-й дивизии, наконец, 1-я сводно-гренадерская бригада и кавалерия на плато у деревни Семеновская ожидали приказа. Не было сомнений, что они смогут в очередной раз отбросить, а может быть, и разгромить группировку неприятеля. Но в эти минуты властную руку на ход сражения наложила артиллерия, численность которой в районе Семеновской исчислялась уже сотнями стволов. При начале решительной атаки русских Багратион и несколько генералов получили серьезные ранения. Войска, осыпаемые картечью, утратили боевой порыв и отошли за Семеновский ручей. Около 10 часов утра неприятель окончательно укрепился на флешах. Очевидец со стороны французов так запомнил этот эпизод:

«Русская пехота подвигалась плотной массой, в которой наши выстрелы проделывали большие и широкие пробоины. Однако она не переставала приближаться до тех пор, пока, наконец, французские батареи не разгромили ее картечью; целые взводы падали сразу. Видно было, как солдаты под этим ужасным огнем старались все-таки сплотить свои ряды. Они разлучались ежеминутно смертью и все-таки снова смыкали ряды, попирая смерть ногами!

Наконец, они остановились, не решаясь идти дальше и не желая отступать, оттого ли, что они точно окаменели от ужаса среди такого страшного разрушения, или оттого, что в эту минуту был ранен Багратион… И вот эти инертные массы предоставили истреблять себя в течение целых двух часов, и единственным движением среди них было только падение тел. Это было ужасающее избиение, и наши доблестные артиллеристы не могли не восхищаться таким непоколебимым мужеством и слепой покорностью наших врагов!» [151, с. 236].

* * *

Последние слова французского офицера явно описывают ситуацию в районе деревни Семеновской, ставшей передовым пунктом обороны русского левого фланга. Для атаки на эту деревню Наполеон вынужден был двинуть свежую дивизию генерала Фриана, так как войска, участвовавшие в борьбе за «флеши», уже не были способны на активные наступательные действия. В свою очередь и русские полки, отодвинувшись за деревню, нуждались в поддержке. Батальоны 3-й и 12-й дивизий сконцентрировались у развалин деревни; очевидно, сильно пострадавшие гренадерские полки 2-й гренадерской дивизии вновь были отодвинуты во вторую линию. Пустовавшее же пространство влево от Семеновского пришлось прикрыть гвардией — свежие пехотные корпуса 1-й армии не успевали подойти на помощь левому флангу. Уже в седьмом часу утра приказ о выдвижении в район деревни Семеновская получила 2-я бригада гвардейской пехотной дивизии и 1-я сводно-гренадерская бригада под общим командованием полковника М.Е. Храповицкого. Гренадерские батальоны практически сразу были направлены на подкрепление войск у «флешей», а затем, понеся огромные потери, передвинулись в прикрытие батареи за Семеновским оврагом слева от гвардейских полков. Непосредственно перед гвардией продолжали отбиваться слабые цепи отряда Неверовского из остатков 27-й и сводно-гренадерской дивизий; многие солдаты примыкали к гвардейским батальонам. Батальоны лейб-гвардии Измайловского полка в колоннах к атаке заняли позиции на высоте к юго-востоку от деревни в боевом порядке «ан-эшекье»: в первой линии встали 2-й (справа) и 3-й батальоны, во второй — 1-й батальон. По словам А.П. Кутузова, «желая сбить колонны наши, усиливал неприятель огонь своей артиллерии; действие оной, истребляя ряды наши, не производило в них никакого беспорядка, оные смыкались и были поверяемы с таким хладнокровием как бы находились вне выстрелов» [39, с. 173]. Для встречи кавалерийской атаки все батальоны построились в каре против кавалерии, а 1-й выдвинулся в линию между 2-м и 3-м, что было совершенно оправданно: залпы передних, более длинных фасов таких каре были гораздо мощнее, чем боковых. В таком построении полк огнем отбил атаки неприятельской кавалерии. 3-й батальон был выдвинут вперед в прикрытие батареи, а два остальных, по приказанию Коновницына выстроившись уступом, отразили еще одну атаку конницы, очевидно, с правого фланга.

^{Ранение П.И. Багратиона в Бородинском бою. Жерен И.М. 1816 г.}

^{Лейб-гвардии Измайловский полк в Бородинском сражении}

Левее измайловцев встали батальоны лейб-гвардии Литовского полка, действия которого были подробно описаны в рапорте командира полка полковника И.Ф. Удома:

«По приходе полка на… место, неприятель сделал сильное нападение на батарею нашу, о чем известясь я…, пошел со вторым баталионом вверенного мне полка и, сделав сильной отпор, прогнал неприятеля, которой, после усилясь, принудил всю линию нашу отступить на 50-т шагов. Неприятель осыпал нас ядрами и картечами и выслал на полк кавалерию в атаку. Все три баталиона мною к сему построены были в каре против кавалерии, быв окружены многочисленным неприятелем, приняли оного храбро и мужественно, и, подпустя на дистанцию, выстрелив прежде батальным огнем, закричав ура, расстроили и прогнали неприятеля до самой высоты с большим для него уроном как убитыми, так и ранеными, а в плен по ожесточении наших солдат никого не взято. С нашей же стороны никого от кавалерии тогда ранено не было. Неприятель, собравшись на той высоте, вторично сделал нападение на полк, но с таковым же мужеством, получа отпор, отретировался вправо, а высоту стали занимать неприятельские стрелки, для чего мною и был послан подполковник Тимофеев со вторым баталионом сбить неприятеля и занять оную. Что, хотя и с довольным успехом им было исполнено, но как уже неприятель несколькими колоннами усилился на сем пункте и подкреплял своих стрелков, то овладеть оной высотою уже полку было невозможно. Тут ранен пулею в ногу подполковник Тимофеев, и баталион отступил к полку. Потом по приказанию господина генерал-адъютанта графа Сен-При откомандированы были два баталиона для подкрепления высланных им армейских стрелков, где я ранен в правую руку пулею. Сначала же сражения старшей подполковник Угрюмов уже был ранен, и потому остался при полку подполковник Шварц, которой, оставя 2-й и 3-й баталионы, уже много притерпевшие убитыми и ранеными, в подкрепление, пошел с 1-м баталионом на оную высоту и выслав стрелков, овладел совершенно оною. Урон с обеих сторон был велик, причем и сам получил смертельную рану, от которой на другой день по утру помре. Неприятель усилился снова и уже полк потерял множество людей. По приказанию господина генерал-адъютанта Васильчикова, который во все сие время сражения при оном находился, отступил, отстреливаясь, к лесу, откуда снова выслав стрелков для прикрытия, соединился к Измайловскому баталиону» [125, с. 10].

С точки зрения использования разнообразных тактических приемов немалый интерес представляет описание действий подполковника В.И. Тимофеева, составленное им самим. Во время первых атак кавалерии Литовский полк примыкал к левому флангу Измайловского, находясь в таком же боевом порядке. 2-й батальон отразил атаку кавалерии без выстрела и преследовал ее. Тимофеев вспоминал: «В это же время каре 3-го батальона Измайловского полка, стоявшего правее, открыло пальбу рядами. За дымом нельзя было видеть, что выстрелы по бегущему неприятелю попадают в Литовцев, выдвинувшихся вперед из линии, вследствие предшествовавшей атаки. Затрудняясь дать знать этому каре, что выстрелы оного попадают в нас, я побежал к оному сам (верховая лошадь моя была уже давно убита) и под дымом выстрелов набежал прямо на капитана Катенина, стоявшего на левом угле переднего фаса. Начальник каре, узнав от меня о помянутом обстоятельстве, приказал ударить дробь и прекратить пальбу Возвратясь к батальону, я отвел его на прежнее место и построил опять каре против кавалерии.

Французские батареи снова начали действовать по нас картечью. Вблизи неприятеля не было видно; но влево с версту или около версты, из-за леса выходила французская пехота с артиллерией, вероятно с тем, чтобы занять высоту, находившуюся на протяжении нашего левого фланга.

А между тем влево от Л.-Гв. Литовского полка войск почти не было… Л.-Гв. Финляндский полк стоял в 3/4 версты позади Семеновского на дороге в Псарево, следовательно также довольно далеко от Литовского полка. Положение Литовцев было критическое.

Я просил полкового командира полковника Удома командировать меня для занятия этой высоты; но он не решался, отзываясь приказом строго воспрещавшим оставлять назначенные места. В это самое время подъехал с левой стороны к нашему полку генерал Коновницын. Я поспешил обратить его внимание на движение неприятеля и доложить, что под картечью перекрестных огней мы потеряли много людей, но эта потеря ничто в сравнении и с последствиями, если французы, заняв высоту у нас на левом фланге и далее беспрепятственно могут обойти и явиться у нас в тылу

У генерала Коновницына невольно вырвалось восклицанье: «Боже мой, что делать!» Эта фраза в устах неустрашимого генерала доказывает важность и трудность минуты.

Он обращается с вопросом к полковнику Удому, нет ли вблизи армейских полков и, услышав отрицательный ответ, сказал: кого же послать? я вызвался на это назначение и получив дозволение поспешил с своим 2-м батальоном через кустарник занять высоту. Рассыпав по ней 6 взводов в стрелки, оставив в резерве за горой под начальством капитана Арцыбашева два взвода 2-й гренадерской и 4-й фузилерных рот.

^{И.Ф. Удом 1-й. Портрет из Военной галереи Зимнего дворца. Дж. Доу. 1819-1825 гг.}

В это время французские войска из двух егерских батальонов с 6 орудиями, двух колонн гренадер, имея в третьей линии колонну драгун, стали выстраиваться впереди леса. Французы без сомнения предполагали значительные силы за высотой, занятой батальоном, остановились и ограничились одною перестрелкою. Но их старший начальник (у которого вероятно под командой состоял этот отряд), находясь в довольно значительном расстоянии позади на одной из высот, хорошо видел, какова наша численная сила. Два адъютанта поскакали от него, конечно, с приказанием — решительно атаковать.

Не видя возможности устоять против в 5 или 6 раз превосходящих сил противника, я решил хоть удержать их от смелого напора.

^{Сражение при Бородине, 26-го августа. П. Тесс.}

Пришлось пуститься на хитрости: оба взвода, стоявшие в резерве, были поставлены в одну линию и притом не в три, а в две шеренги, и как только французские колонны, предшествуемые густыми цепями, двинулись вперед, резервные взводы поднялись на высоту и остановились так, чтобы неприятель мог видеть только головы солдат первой шеренги и принял бы их за голову сильной колонны, готовой вступить в бой. Обманутые таким образом французы снова остановились и снова открыли огонь, а взводы капитана Арцыбашева скрылись за высотой.

Французский генерал, выведенный из себя, послал еще трех адъютантов с приказанием атаковать высоту; отряд двинулся вперед, но капитан Арцыбашев опять показался из-за высоты со своими тощими резервами, и французские колонны опять остановились. Таким образом 2-й батальон Л.-Гв. Литовского полка, истощенный предшествовавшими потерями, удерживал высоту без всякой посторонней поддержки и без резерва, сильно страдая от огня многочисленного неприятеля. В это время я был тяжело ранен в левую ногу с раздроблением кости. Не чувствуя сначала большой боли, я перевязал крепко платком рану и оставался значительное время при батальоне; но когда начало ногу сводить и боль чрезвычайно усилилась, я подозвал к себе капитана Арцыбашева, объявил ему о своей ране и о том, что не имею уже сил стоять и поручил ему командовать батальоном. А чтобы не обескураживать солдат, я не взял ни одного человека для помощи, хотя и чувствовал, что далеко не уйду, и пошел, опираясь на саблю, искать лекаря» [125, с. 71, 72].

По свидетельству очевидцев, батальоны Литовского полка постоянно находились в сфере действия картечного огня, что подтверждается и самыми крупными (в абсолютных величинах) безвозвратными полковыми потерями — полк потерял 436 человек убитыми и ИЗ пропавшими без вести, при этом ранено было 532 человека.

Подробности боя за саму деревню Семеновскую мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Видимо, немногие из находившихся на развалинах солдат остались в живых: защитники деревни не оставили своих позиций. После одновременной атаки неприятельской пехоты и кавалерии русские батальоны были рассеяны, но солдаты продолжали сражаться до конца [130, с. 36]. Н.И. Андреев из 50-го егерского вспоминал: «Наша дивизия была уничтожена… Меня опять послали за порохом, и я, проезжая верхом, не мог не только по дороге, но и полем проехать от раненых и изувеченных людей и лошадей, бежавших в ужаснейшем виде. Ужасы сии я описывать не в силах; да и теперь вспомнить не могу ужаснейшего зрелища. А стук от орудий был таков, что за пять верст оглушало, и сие было беспрерывно… Это было в 7 часов вечера. Я отослал ящики назад, а сам поехал вперед к деревне Семеновской, которая пылала в огне. На поле встретил я нашего майора Бурмина, у которого было 40 человек. Это был наш полк. Он велел сих людей вести в стрелки. Я пошел, и они мне сказали: «ваше благородие, наш полк весь тут, ведите нас последних добивать». [87, с. 192, 193]

^{Эпизод Бородинского сражения}

В то время, когда на флешах еще шли тяжелые бои, 4-й корпус Великой армии под командованием генерала Е.Богарне, захватив Бородино и тем обеспечив свой левый фланг, двинулся к «Большому редуту» — русской батарее Раевского. Как оказалось, выйти на позиции для атаки было совсем непросто, так как кустарники у устья Семеновского ручья занимала егерская бригада 26-й дивизии, заставлявшая французов дорого платить за каждый шаг. По словам И.Ф. Паскевича, «пройти кустарники стоило французам величайших усилий. Более часа егеря моей дивизии удерживали их наступление» [124, с. 102]. Бой егерских цепей разбивался на отдельные схватки, в которых очень многое зависело от выучки и инициативности солдат и офицеров. Так, в 5-м егерском полку знаками отличия военного ордена были награждены барабанщики Иван Андреев, Герасим Манихин и рядовые Яков Яковлев, Софрон Васильев, Карп Афанасьев, Филипп Иванов, которые, «когда неприятелем были отрезаны, то, не теряя присутствия духа, соглася всех наших с ними бывших солдат, ударили храбро на штыки и тем освободились от плена, нанеся немалый урон неприятелю». Еще 18 рядовых егерей были награждены за то, что «находясь в стрелках, пригласили своих товарищей, ударили на неприятельское орудие, которое мужественными их подвигами взято в плен» [94, с. 147, 148].

^{Лазарь Тимофеев. Акварель П. Лебедянцева. 1856 г. В 1812 г. — рядовой лейб-гвардии Семеновского полка.}

Паскевич так вспоминал о дальнейших действиях своей дивизии: «Видя, что неприятель приготовляется к нападению, вышел к нему на встречу с остальными полками своей дивизии, собрав своих егерей, разместив войска по обоим флангам люнета, поставил я Нижегородский и Орловский полки по правую сторону, Ладожский и один батальон Полтавского — по левую, а другой батальон Полтавского рассыпал по укреплению и во рву 18, 19 и 40-й егерские полки расположены позади люнета в резерве» [124, с. 102, 103]. По уверению генерала, он даже выдвинул полки вперед, некоторое время удерживал натиск передовых батальонов французов и отступил за батарею, понеся немалые потери.

Сама «батарея Раевского», или «центральный редут», представляла собой земляной люнет из двух загнутых к тылу фасов, защищенный сзади двойным палисадом из заостренных бревен; с обоих флангов между фасами укрепления и палисадом оставались проходы [83, с. 153].

Около 9 часов утра Е. Богарне повел наступление на батарею, и пятибатальонный 30-й линейный полк под командованием генерала Ш. Бонами сумел ворваться на батарею. Очевидно, в этот момент ветер совершенно утих, и пороховое облако так плотно укутало вершину холма, что приближение французов не было вовремя замечено. Сам Н.Н. Раевский, находящийся в укреплении, увидел французских пехотинцев уже в тот момент, когда они с тыла вбегали на площадку батареи. Внезапное появление неприятельской пехоты перед колоннами некоторых полков 26-й дивизии вызвало настоящую панику — русские войска отхлынули от вершины кургана. Впрочем, замешательство было недолгим: генерал-майор И.Ф. Паскевич повел в атаку батальоны 26-й и 12-й дивизии с левого фланга, а в центре и на правом фланге атаку возглавили генерал-майоры И.В. Васильчиков и А.П. Ермолов с батальонами 26-й и 24-й дивизий, а также с 18-м егерским полком.

Дружный натиск русских полков заставил французов отступить далеко от батареи, 30-й полк был почти полностью уничтожен, а сам генерал Бонами взят в плен фельдфебелем 18-го егерского полка В.В. Золотовым.

Для полков 24-й пехотной дивизии центральная высота стала подлинной голгофой. Все полки дивизии приняли участие в контратаке на захваченную французами батарею. 19-й и 40-й егерский, а также, видимо, 3-й батальон Уфимского полка ворвались в укрепление, в то время как остальные полки, атакуя колоннами справа от высоты, остановили французов, стремящихся поддержать свой 30-й линейный полк, гибнущий на батарее. Атаку батальона уфимцев, двигавшихся «толпою в виде колонны», возглавил лично А.П. Ермолов. В своих воспоминаниях адъютант Барклая де Толли В.И. Левенштерн утверждал, что он первый лично повел на батарею батальон Томского полка, но в наградных документах этой части упоминаний о громком подвиге почему-то не содержится.

^{Прапорщик лейб-гвардии Семеновского полка Н.А. Оленин. Убит 26 августа 1812 г.}

Очищенную от французов батарею вновь заняла русская артиллерия, а на самой площадке укрепления, по-видимому, были расположены егеря и гренадеры 18-го егерского полка, присоединенного к егерской бригаде 24-й дивизии. Из документов известно, что капитан полка Бреер «удерживал стрелками и взводом гренадер батарею, где мужественно и храбро защищался против неприятеля» [39, с. 260]. Здесь же находился и ослабленный болезнью командир дивизии генерал-майор П.Г. Лихачев. Остальные полки разместились за батареей и по флангам от нее в двух линиях батальонных колонн. Ослабленные полки 7-го корпуса, по всей видимости, были отведены за овраг ручья Огник. Наконец, 4-я пехотная дивизия заняла позиции южнее высоты, примкнув к подошедшему 4-му корпусу.

^{Памятник на могиле Н.А. Оленина и С.П. Татищева.}

^{Нагрудный офицерский знак Н.А. Оленина, смятый ядром.}

^{Расположение войск в районе д. Утицы после полудня 26 августа 1812 г. (Афанасьев В. Павловцы на Бородинском поле 26 августа 1812 г. М., 1912).}

Стоявшие справа и слева от батареи полки подвергались ожесточенному обстрелу французской артиллерии. П.Х. Граббе вспоминал: «По выдавшейся углом нашей позиции огонь неприятеля был перекрестный, и действие его истребительно. Несмотря на то, пехота наша в грозном устройстве стояла по обе стороны Раевского батареи, Ермолов послал меня сказать пехоте, что она может лечь для уменьшения действия огня. Все оставались стоя и смыкались, когда вырывало ряды. Ни хвастовства, ни робости не было. Умирали молча. Когда я отдавал приказание Ермолова одному батальонному командиру, верхом стоявшему перед батальоном, он, чтобы лучше выслушать, наклонил ко мне голову. Налетевшее ядро размозжило ее и обрызгало меня его кровью и мозгом» [67, с. 88]. Ширванский полк, после 10 часов утра не участвовавший, судя по наградным документам, в активных боевых действиях, тем не менее потерял 179 нижних чинов убитыми, 301 — ранеными и 41 — пропавшими без вести. Напротив, Томский полк, стоявший за батареей, имел всего 6 рядовых, гибель которых была подтверждена. Около 2 часов дня неприятельская пехота начала планомерное выдвижение к редуту, но основной удар по 24-й дивизии нанесла кавалерия маршала И. Мюрата. С южной стороны последовательно атаковали 2-я и 7-я дивизии тяжелой кавалерии. Французские кирасирские полки под огнем добрались до укрепления и напали на стоявшие возле него русские батальоны. Часть всадников через левый проход палисада и прямо через обвалившийся бруствер проникла на площадку люнета, другая часть сумела пробиться к правому проходу. Штыки и пули русской пехоты отбросили зарвавшихся кавалеристов, но артиллерия в эти минуты ослабила огонь и колонны французов смогли сделать еще несколько сот шагов в относительной безопасности. Очевидно, в последующие 10-15 минут Лихачев успел частично сменить пострадавший гарнизон люнета, введя на площадку роту Томского полка, и в этот момент новая волна кавалерии накрыла дивизию. Саксонский кирасирский полк Гар дю Кор из состава 7-й дивизии повторил путь французских кирасир, а прочие полки этой дивизии, пройдя сквозь боевые порядки Томского полка, дошли до оврага, оказавшись в тылу второй линии дивизии Лихачева, так что медики дивизионного перевязочного пункта вынуждены были спасаться от неприятеля. Артиллеристы и пехотинцы, находящиеся внутри укрепления, ожесточенно отбивались от кавалеристов. В целом, у них был шанс выстоять — кирасиров было не так уж и много, а штыки и в этот раз служили надежной опорой, — но через остатки бруствера уже лезли подоспевшие французские пехотные колонны. На ставшей тесной от массы войск площадке люнета остатки гарнизона дорого продали свою жизнь. Генерал Лихачев, поднявшийся с походного стула, сражался вместе с солдатами, но был сбит с ног прикладом и взят в плен. Уже на следующий день побывавшему на батарее французскому офицеру показалось, что «погибшая тут почти целиком дивизия Лихачева, кажется, и мертвая охраняет свой редут».

^{Бородинское поле битвы 7 сентября 1812 г.}

19-й егерский, Бутырский и Уфимский полки пробились за овраг с немалыми потерями. Даже в самом овраге ручья Огник закипела схватка: польские кирасиры атаковали сгрудившихся там пехотинцев. Полностью окруженный Томский полк вел героическую борьбу: 3-й батальон, стоявший ближе к оврагу, отбросил преграждавшую ему дорогу кавалерию, а вскоре к нему пробились и остатки 1-го батальона. В эти минуты полк понес наибольший урон — пропавшими без вести выбыло из строя 354 человека. И все-таки, отступив, полки дивизии сохранили боеспособность.

Дальнейшие атаки французской кавалерии также не достигли решительного результата. Полки 4-го пехотного корпуса, построившись в каре в шахматном порядке, огнем отбивали неприятеля сначала с фронта, а потом и с тыла. По словам М.Б. Барклая де Толли, «неприятельская конница, получив подкрепление… преследовала нашу и, прорвавшись сквозь интервалы наших пехотных кареев, зашла совершенно в тыл 7-й и 11-й пехотных дивизий, но сия бесподобная пехота, ни мало не расстраиваясь, приняла неприятеля сильным и деятельным огнем и неприятель был расстроен» [39, с. 250]. Особенно здесь отличились Перновский пехотный и 34-й егерский полки под командованием генерал-майора П.Н.Чоглокова. Генерал-майор принц Е. Вюртембергский с двумя бригадами своей 4-й дивизии также не допустил прорыва русского фронта: построив Тобольский и Волынский полки в батальонные каре (по другим данным, в два полковых каре), остальные два полка он оставил в резерве [39, с. 269]. По словам очевидца, «от атаки неприятельской конницы остались следы в наших линиях, где лежало много французских кирасир; из числа их раненые или спешенные были переколоты нашими рекрутами, которые, выбегая из рядов своих, без труда нагоняли тяжелых латников и добивали сих рослых всадников, едва двигавшихся пешком под своей грузной броней» [108, с. 107].

Центр русского боевого порядка отодвинулся на несколько сот шагов, но так и не был прорван.

^{Мост через реку Колочь у Бородина. 17 сентября 1812 г. Раскрашенная литография по рисунку X. Фабера дю Фора. 1830-е гг.}

4-й корпус флангом примыкал к позиции 1-й бригады гвардейской пехотной дивизии, полки которой, лейб-гвардии Преображенский и лейб-гвардии Семеновский, фактически находясь в резерве, теряли немало людей от летевших ядер, гранат, а к концу сражения и пуль неприятельских стрелков. Стоя на протяжении всего дня в линии батальонных колонн, бригада потеряла 273 нижних чина, но, составляя стержень русского боевого порядка, оказывала неоценимую моральную поддержку всей армии.

Страшная трагедия кровопролитного сражения складывалась из множества личных и семейных трагедий. Одна из таких трагедий произошла на глазах офицеров лейб-гвардии Семеновского полка, в котором служили два брата Олениных — 19-летний Николай Алексеевич и 18-летний Петр Алексеевич. М.И. Муравьев-Апостол вспоминал: «Правее 1-го батальона Семеновского полка находился 2-й батальон. Петр Алексеевич Оленин, как адъютант 2-го батальона, был перед ним верхом. В 8 часов утра ядро пролетело близ его головы; он упал с лошади, и его сочли убитым. Князь Сергей Петрович Трубецкой, ходивший к раненым на перевязку, успокоил старшего Оленина тем, что брат его только контужен и останется жив. Оленин был вне себя от радости. Офицеры собрались перед батальоном в кружок, чтобы порасспросить о контуженном. В это время неприятельский огонь усилился, и ядра начали нас бить. Тогда командир 2-го батальона, полковник барон Максим Иванович де Дамас (De Damas), скомандовал: «г-да офицеры, по местам». Николай Алексеевич Оленин стал у своего взвода, а граф Татищев перед ним у своего, лицом к Оленину. Они оба радовались только что сообщенному счастливому известию; в эту самую минуту ядро пробило спину графа Татищева и грудь Оленина, и унтер-офицеру оторвало ногу» [109, с. 226]. Впрочем, и для младшего брата контузия стала роковой: «Он опомнился, но долго страдал помешательством, отчего он хотя и выздоровел, но остался со слабой памятью и с признаками как бы ослабевших умственных способностей» [108, с. 110].

* * *

На Старой Смоленской дороге бой с польским корпусом Ю. Понятовского вел 3-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Н.А. Тучкова 1-го. Первоначально русский корпус был построен в 4 линии батальонных колонн, имея в двух первых линиях 1-ю гренадерскую дивизию. Вскоре пехотные полки 3-й дивизии были направлены к флешам, а гренадеры отступили за деревню Утица, причем Екатеринославскии полк зажег деревню, отбивая натиск польских стрелков. Установив батарею на высотке, Тучков выставил в первую линию Лейб-гренадерский, Екатеринославскии и Санкт-Петербургский полки. Таврический гренадерский полк практически сразу был послан в Утицкий лес, обеспечивая связь с егерями 3-й дивизии, где и сражался в рассыпном строю в течение всего дня, понеся самые большие среди полков дивизии потери. Очень скоро Тучков вынужден был послать на свой правый фланг Лейб-гренадерский и Графа Аракчеева полки. Польский офицер писал: «16-я польская дивизия Красинского, поддерживая своих стрелков, разбилась на небольшие отряды и, хотя ввела в бой две трети своего [состава. — И.У]…, но все-таки вперед не продвигалась. Неприятельские стрелки, отойдя к своим колоннам, перестали отступать, и даже перешли в наступление» [34, с. 33].

Очевидно, из-за очень интенсивного огня неприятеля на самой высоте не осталось пехотного прикрытия: Павловский полк встал справа, а Санкт-Петербургский и Екатеринославскии — слева от высоты. Пользуясь тем, что огонь русской артиллерии ослабел, Понятовский бросил в атаку обе свои пехотные дивизии. 15-й польский линейный полк ворвался на батарею. Тучков организовал контратаку, задействовав в ней и подошедшие Белозерский и Вильманстрандскии полки.

На высоте разгорелся штыковой бой, в котором особенно отличились батальоны Павловского полка; остатки неприятельского полка сумели вырваться из окружения. Во время этого боя сам Тучков получил смертельную рану, а руководство над отрядом в скором времени принял командир 2-го корпуса генерал-лейтенант К.Ф. Багговут. Последним вступив в дело, 2-й корпус своими пехотными полками сумел закрыть зияющие бреши в обороне от северных подступов к деревне Семеновское до Старой Смоленской дороги; егерские полки корпуса сражались в центре русской линии. Каре Тобольского и Волынского полков так и остались на своих позициях северо-восточнее Семеновского. Рязанский и Брестский полки под началом генерал-майора П.И. Ивелича 2-го прикрыли батарею на северной окраине Утицкого леса. Белозерский и Вильманстрандскии полки под командованием генерал-лейтенанта З.Д. Олсуфьева 3-го двинулись на помощь 3-му корпусу Наконец, Кременчугский и Минский полки под непосредственным командованием генерал-майора принца Евгения Вюртембергского заняли перелески вдоль дороги от Утиц к Семеновскому.

Положение на крайнем левом фланге русской армии стабилизировалось. Последние серьезные попытки прорвать оборону были сделаны неприятелем в районе северной опушки Утицкого леса. Здесь насмерть стояли Рязанский и Брестский пехотные полки, но силы их были на исходе. Багговут был вынужден послать им на подкрепление Вильманстрандскии полк и 500 человек Московского ополчения, которые и опрокинули наступающего противника. Здесь произошла поистине драматическая история, нашедшая отражение в рапорте генерал-лейтенанта Н.И. Лаврова М.И. Кутузову от 7 декабря:

«1-го сводного гранодерского баталиона капитан Букарев во время бывшего сражения 26-го августа при селе Бородине находился в деле со 2-ю гранодерскою ротою на левом фланге гвардии для прикрытия батареи. Когда убиты были бригадной командир полковник князь Кантакузин и баталионный командир подполковник Альбрехт, капитан Букарев, оставаясь старшим, заступил место подполковника Альбрехта и при наступлении неприятельской колонны, состоящей в пехоте и кавалерии, ободряя воинских чинов в баталионе, отразил неприятеля штыками и обратил его в бегство, занял его позицию, где и получил сперва контузию картечью в правый бок.

А после того ранен в правое плечо ниже сустава навылет ружейною пулею, чрез что, ослабев совершенно силами, оставался на месте сражения лежащим между убитыми телами до тех пор, пока угодно было провидению к спасению жизни послать 60-летнего отца его прапорщика Букарева, служившего в ополчении, посредством коего по перевязке ран отвезен в Москву, получив выздоровление явился на службу.

Вашей Светлости представя о сем офицере израненном и храбром, осмеливаюсь покорнейше просить наградить его» [39, с. 292].

Здесь же в бой вступили батальоны лейб-гвардии Финляндского полка, также обороняя опушку леса. Полк большую часть времени сражался в стрелковых цепях, но, отбивая атаку колонн противника, произвел атаку двумя батальонными колоннами при поддержке стрелков.

Наступивший вечер положил конец массовым схваткам, но противоборство стрелков в Утицком лесу продолжалось. Офицеры тут и там собирали группы солдат, отбившихся от своих частей, и вступали с ними в бой. Физическое состояние войск на всем протяжении новой русской линии было ужасным, и командирам всех рангов приходилось прикладывать титанические усилия, чтобы восстановить боеспособность подразделений. По словам Н.Н. Муравьева, «во всю ночь с 26-го на 27-е число слышался по нашему войску неумолкаемый крик. Иные полки почти совсем исчезли, и солдаты собирались с разных сторон. Во многих полках оставалось едва 100 или 150 человек, которыми начальствовал прапорщик…» [108, с. 111].

И все-таки дух большей части армии не был подорван. Многие полки, получившие сведения о возможном наступлении, деятельно готовились к нему, наскоро сколачивая взводы и пополняя запасы патронов. Командир 1-го егерского полка М.И. Карпенко даже послал рабочую команду за строительными материалами, чтобы при необходимости быстро восстановить наплавной мост через Колочу… Но реальность разрушила все оптимистические надежды: убыль армии, даже на первый взгляд, была огромна, резервов почти не оставалось, а позиция стала слишком обширна для оставшихся в строю войск. Последовал приказ об отступлении…

Великая армия Наполеона к концу дня также находилась не в лучшем состоянии. Очевидец сражения с французской стороны Ц. Ложье отметил: «Никакое бедствие, никакое проигранное сражение не сравняется по ужасам с Бородинским полем, на котором мы остались победителями. Все потрясены и подавлены».

Небывалая самоотдача всех чинов русской армии отмечалась всеми очевидцами. Солдаты, даже не помышляя об отступлении, часами выдерживали страшный артиллерийский огонь, бросались в штыковые и до последнего оспаривали каждый шаг бородинской земли. О действиях командного состава унтер-офицер Тихонов вспоминал так:

«Начальство под Бородином было такое, какого не скоро опять дождемся. Чуть бывало кого ранят, глядишь, сейчас на его место двое выскочат. Ротного у нас ранили, понесли мы его на перевязку, встретили за второй линией ратников. «Стой!» кричит нам Ротный (а сам бледный, как полотно, губы посинели). «Меня ратнички снесут, а вам баловаться нечего, ступайте в батальон! Петров! Веди их в свое место!» Простились мы с ним, больше его не видали. Сказывали, в Можайске его Французы из окна выбросили, от того и умер. А то Поручика у нас картечью ранило. Снесли мы его за фронт, раскатываем шинель, чтоб на перевязку нести. Лежал он, с закрытыми глазами: очнулся, увидал нас, и говорит: «Что вы, братцы, словно вороны около мертвечины собрались. Ступай в свое место! Могу и без вас умереть!» Как перешли мы за овраг, после Багратиона, стали мы строиться. Был у нас Юнкерок, молоденький, тщедушный такой, точно девочка. Ему следовало стать в 8-м взводе, а он, возьми, да в знаменные ряды и стань. Увидал это батальонный Командир, велит ему стать в свое место. «Не пойду я, говорит, Ваше Высокоблагородие, в хвост, не хочу быть подлецом: хочу умереть за Веру и Отечество». Батальонный у нас был строгий, разговору не любил; велел он Фельдфебелю поставить Юнкера на свое место. Взял его, раба Божьего, Иван Семенович за крест [за перекрестие перевязи и портупеи на груди. — И.У.], ведет, а он туда же, упирается. Когда б не такое начальство, не так бы мы и сражались. Потому что какое ни будь желанье и усердье, а как видишь, что начальство плошает, так и у самого руки опускаются. А тут в глаза всякому наплевать бы следовало, если бы он вздумал вилять, когда он видит, что отрок, и человеком его назвать еще нельзя, а норовит голову свою положить за Веру и Отечество. Да вилять никто и не думал» [136, с. 118].

И вслед за участником грандиозной баталии мы лишь можем повторить эпитафию всем знаменитым и безымянным героям:

«Мир вашему праху, благословенные сыны России! И вечная память потомства, которому огонь Бородинского сражения будет неугасимо поднебесною лампадою светить… призывая к поклонению вам, спасители Отечества» [126, с. 185].

Date: 2015-10-21; view: 1076; Нарушение авторских прав