Гемофаг

Двери лифта раскрылись, первая струйка запаха крови была как стебель розы, вознесшийся в вазе, потом заиграли хищные обертона… У Меррика запершило в горле. Кабина дернулась, но он держался крепко. Перед глазами темно‑коричневый ковер, серые обои с серебристым узором. В полосе света из лифта кружились пылинки. Там где‑то люди – спешат мимо. Но это – там, отсюда никого не видно Можно нажать кнопку лифта, сказать полицейскому в вестибюле, что оставил что‑то в машине, и вернуться к Кэти – ведь там его место. Но труп уже проник в него, атомы мертвой всасывались в его кровь – с каждым вздохом.

Меррик выпустил лифт и шагнул в холл, ладони покалывало там, где он прижимал их к поручню. За спиной сузился и погас свет со стуком закрывшихся дверей, оставив бледные вспышки двадцатипятиваттных канделябров, слишком далеко расположенных друг от друга.

Они любят, когда темно. Здесь можно проскользнуть не боясь, что заметят, если вдруг даже выйдет кто из жильцов…

Меррик стиснул зубы. Черт побери этого лейтенанта – «нет» для него не ответ, пожалуйста, только взглянете. Он знать не мог, о чем он просит.

У открытой двери в конце коридора – еще один полицейский. Когда он поднял руку с фонарем, лицо его осветилось отраженным от стен светом.

– Здесь место преступления. Если вы обойдете вокруг…

– Я Меррик Чепмен.

Коп подтянулся и покраснел.

– Да, сэр, простите! Я думал, вы старше.

И не ошибся, сынок.

Тесный вестибюль переходил в узкий коридор – слева и небольшую гостиную – прямо, где паркет был укрыт персидскими коврами. Удобное кресло в углу сразу же привлекло внимание – Меррик понял, что это и было любимое место. Растения в горшках переплетались над ним кружевом, а стоящий позади торшер давал достаточно света для чтения. На полу лежал открытый любовный роман яркой обложкой вверх. Два эксперта в перчатках возились около кресла.

– Лейтенант!

– Дес, сзади.

Меррик обернулся. Его удивило, что Дес столь изрядно прибавил в весе. И сколько белых нитей в черных волосах. Все еще пижонски одевается, но уже без своих излюбленных масайских мотивов в подтяжках и галстуках. Просто черный шелковый блейзер, белая рубашка и угольного цвета брюки – форма ответственного сотрудника.

– Сам ты лейтенант.

– Отлично выглядишь, Меррик. Черт, ты будто какой‑то греческий эликсир нашел, будто вчера только ушел со службы. А вот я… – Он бросил укоризненный взгляд на собственное брюхо. – Спасибо, что приехал. Я у тебя в долгу. Черт, я и раньше у тебя в долгу был.

– Ничего ты мне не должен, Дес.

– Ага. Это какой‑то другой Меррик выкручивал всем руки, чтобы меня назначили на его бывшую должность.

– Ты все еще считаешь это услугой?

– Наверняка лучше, чем просиживать задницу в наблюдении и кемарить в дежурке. А свой милый офис я всегда могу послать подальше, если пожелаю. Он оглянулся через плечо в коридор, и ничего близкого к такому пожеланию в этом лице не было. – Степански тебя остановил при входе?

– Который у двери? А что ты ему вообще сказал?

– Только твою фамилию. Хороший мальчик, рвется в детективы, сшивается возле наших ребят и впитывает их боевые рассказы, как губка. У тебя все еще рекорд по раскрытым убийствам.

Меррик ощутил неловкое удивление. Люди в департаменте еще о нем говорят? А что это меняет? Ему сейчас уже мало есть, что скрывать.

Дес протянул пару латексных перчаток. Пока Меррик их натягивал, в мозгу промелькнули видения отмеченной синевой мраморной кожи, неподвижных глаз, крови, темной и ароматной, всегда пахнущей по‑разному. На секунду снова вернулась мысль о бегстве – сейчас уж совсем не ко времени!

– Она в ванной, – сказал Дес.

Меррик прошел по узкому коридору мимо крохотной спальни – кровать аккуратно накрыта цветастым покрывалом. Ванная была большая, с розовыми и зелеными плитками под стиль пятидесятых. Женщина лежала в ванне, глаза закрыты, губы раскрыты, будто задремала. Простоватое лицо при жизни было красивее. Кровь в воде наполовину скрывала тело. Меррик глянул – вот он, около ванны, возле ее плеча – поварской нож с длинным остро отточенным лезвием, блестящим от крови. Дес вынул из воды алебастровую руку. Порез был глубокий, вдоль запястья, а не поперек. Наклонившись ближе, Меррик осмотрел рану, голова чуть закружилась от отравленного запаха. Горло перехватило, но потом он смог проглотить слюну. Он опустил руку в воду – холодна, как камень.

Позвоночник свело напряжением, но он спросил:

– Почему ты заподозрил убийство?

– Ты не считаешь, что вода должна была бы быть темнее? Я видал четыре или пять самоубийств в ванне, и обычно тела не разглядеть, если порезанная рука не снаружи и кровь не стекла на пол. А на запястье нет старых следов. Откуда она знала, как сделать разрез? Она не врач. Продавала туры в агентстве.

– Записка?

Дес покачал головой.

Меррик посмотрел на него:

– Ты меня экзаменуешь, Дес?

Лейтенант ухмыльнулся, и на секунду годы умчались прочь.

– Я уверен, ты заметил, – сказал Меррик, – что кровь на ноже еще не засохла, а это значит, что прошло не больше часа. Так почему же вода такая холодная?

– Вот именно. Никто не залезет в холодную ванну резать себе вены. Тот, кто это сделал, никак не рассчитывал, что хозяйка войдет, чтобы отдать щипцы для завивки.

Меррик закрыл глаза, и ему представилась высокая фигура – фигура человека, крадущегося по сумрачному коридору к этой квартире. Или, быть может, лезущая по наружной стене к скошенному окну. Он увидел женщину, сидящую в кресле за чтением, может быть, она подняла голову, ощутив изменение в воздухе. Но убийцы она не видела, потому что он ментально коснулся капилляров ее сетчатки и пережал их, создав слепое пятно, которое мозг жертвы заполнил знакомыми предметами обстановки. Потом он расширил ей яремные вены, откачивая из мозга кровь, и подхватил, когда она упала. Он едва ощущал ее вес, относя в ванную на руках, которые способны поднять грузовик, с кистями, которые могут пробить стену. У нее не было никаких шансов, совсем‑совсем ни одного шанса не было, потому что вампиров не существует. На самом деле эта женщина, быть может, видела своего убийцу, но только в самой глубине мозга, где нет ожидаемых образов, способных заполнить слепое пятно. Романисты создали образы кровососов, искаженные их горячечным воображением, а Голливуд бросил эти искажения на экран, и это, по иронии судьбы, показанное в ложном свете, только лучше скрыло тайну веков. Да, мы знаем о вампирах, и главное, что мы знаем о них, – это то, что они выдуманы.

Ладно, крест или осиновый кол эту женщину не спасли бы, но сигнал тревоги, подключенный к видеокамере, мог бы. Сколько уже гемофаг, побывавший сегодня здесь, бродит среди людей и берет то, что ему нужно двести лет? Тысячу? Бродил ли он в глухую полночь по истоптанным полям Гастингса или Ватерлоо, выпивая кровь умирающих? Сколько тел оставил он в лесах, где зубы других зверей стирали следы его собственных? Сейчас можно выследить убийцу по одному волосу или следу его крови – если он человек. Но если кто‑то гибнет в автомобильной аварии, при пожаре, просто исчезает, кончает самоубийством – убийцу даже не ищут.

– Что мне теперь хотелось бы знать, – сказал Дес, – это где остальная кровь? На полу ее точно нет. И в ней тоже нет, потому что она бела, как хлеб причастия. Ты думаешь, он мог вернуться – наш убийца‑вампир?

Наш убийца‑вампир.

– Я думал, он мертв, – протянул Дес. – На самом деле я верил в ту теорию, что это ты его убил. Меррик пристально на него глянул. Дес развел руками:

– Слушай, я же тебя не обвиняю. Но ты дни и ночи охотился за этим злобным гадом, а потом перестал – и он тоже.

Меррик увидел подземелье в лесах Вирджинии, ряды лежанок в общих залах для тех, кто слишком ослабел и не может больше двигаться. Он увидел Абези‑Тибода, Балберита, Процела, лежащих в индиговом полусвете, разметав по подушке волосы. Лица мертвых фараонов, пока не заметишь мерцающих ненавистью глаз. Вокруг за железными решетками вопили и бесновались другие – туда он помещал свежепойманных, и туда он наконец поместил Зана.

К горлу подкатила тошнота. Не надо было сюда приходить. Кошмар кончился и не должен начинаться заново.

– Да, ты много еще мотался несколько месяцев после последнего убийства, – сказал Дес. – Но ты никогда бы не ушел в отставку, если бы знал, что он еще здесь. По крайней мере так мне хотелось думать.

– Ты думаешь, я поймал бы его и не арестовал, а просто убил?

– Твой секрет я бы не разболтал.

Меррик ощутил тяжесть в груди. Обвинитель, судья, плач.

У Деса был смущенный вид.

– Слушай, ты меня извини, не надо было мне это говорить. Я не знаю человека более цельного, чем ты. Я знал, что все это, наверное, принятие желаемого за действительное. Я смотрел все сводки еще несколько лет, когда убийства прекратились – посмотреть, не начнутся ли они в другом месте. Не начались. А это явно другой почерк. Тот убийца, тринадцать лет назад, выставлялся напоказ. Этот… – Дес поглядел на труп в ванне и проглотил слюну. – Этот хитер, Меррик. Кто бы он ни был, он не рассчитывал, что всплывет убийство – нам просто повезло. Но недостающая кровь заставляет вспомнить того типа тринадцать лет назад. Сколько еще сукиных сынов настолько спятили, что вообразили себя вампирами? – Дес покачал головой. Где ее кровь? И не говори мне, что он ее выпил.

Меррик положил Десу руку на рукав:

– Не фиксируйся на этом. Это может ничего не значить. Может, у нее была по‑настоящему медленная свертываемость, и потому нож еще мокрый. Тогда это могло случиться три часа назад – достаточно, чтобы вода остыла.

– Ты думаешь, такое может быть? – На лице Деса отразилась борьба надежды и сомнения. – Черт, может быть. – Он шумно выдохнул. – Посмотрим, что скажет лаборатория. Я тебе сообщу.

– Не надо.

– Ладно. Я думаю, тебе хватило психов на всю оставшуюся жизнь.

Меррик не ответил.

– Извини, что на тебя это навалил.

– Не бери в голову.

– Привет от меня Кэти, – сказал Дес.

– Обязательно.

У Меррика посветлело на душе. Кэти, его теперешняя жизнь. В этот час им полагалось пить кофе в кабинете, обсуждая ее день в больнице. Потом они поднимались наверх…

Но он еще не может ехать домой. Пока не будет уверен.

* * *

Меррик остановил машину, выключил фары и подождал, пока уляжется пыль. Перегнувшись к пассажирскому сиденью, он осмотрел ферму Зана. Калитка, прикрученная ржавой проволокой к столбу, – как на скотном дворе. Ни машины, ни огней в доме, но это ничего не значит.

У Меррика от напряжения свело желудок. Съехав на наклонную обочину, он заглушил мотор и вышел. В ночном воздухе, холодном и тихом, слышимость идеальная. Отключившись от тихого тиканья остывающего двигателя, Меррик засек шуршание в поле возле дома и направился туда, пристально изучая траву в красноватом подобии дневного света. Енот в траве встал на задние лапы, почувствовал его взгляд и быстро удрал.

Он повернул к дому. Когда темнота вокруг расступилась, ветхость здания стала огорчительно очевидной. Со столбов веранды облупилась краска, – днем она была бы бледно‑желтой. Маскировочная лента вилась по стеклу двери, закрывая трещину в стекле. Еще месяц‑полтора, и клены по обе стороны веранды, скроют кое‑какие недостатки свежей листвой, но сейчас все это выглядело скорее как развалины.

– Подойди.

Приглушенный голос Зана. Тут Меррик увидел его – высокий серый силуэт, плавающий в прямоугольнике треснувшего окна. Миновав калитку, он поднялся к веранде по травянистому склону, и грудь его сжималась от ужаса. Заскрипели под ногами доски – последняя система предупреждения, которую никому не отключить. Звонкая наружная дверь, ручка, холодная, неподатливая. Меррик отступил на несколько шагов. Зан глядел на него без всякого выражения на смуглом гладком лице. Соболиные волосы он подстриг коротко, как шерсть пантеры.

– Сегодня у меня был вызов. Молодая женщина умерла в ванне. Вены вскрыты, исчезло много крови. Ты?

– Я этого больше не делаю. Беру немного, когда они спят. Хочу их убивать, но не убиваю. Мы – львы, они – зебры, но наутро они все просыпаются. Потому что теперь я такой, как ты. Ты это сделал.

Меррик тогда взялся за плеть не дрогнув, шрамы оставила его собственная рука. Как может правильный поступок ощущаться таким не правильным? Он позволил логике загнать себя в капкан: только он может остановить Зана, следовательно, если он этого не сделает, кровь на его руках.

И потому я похоронил своего сына тринадцать лет назад, чтобы спасти легион чужих людей. Потому что они похожи на нас. Они вспыхивают и гаснут в мгновение ока, но у них наши лица. А у нас – их. Неужели Зан забыл свою мать, которая была из людей?

У Меррика сжалось сердце. Пятьсот лет, и кости ее стали прахом, но он ее не забудет. Она в Зане, ее смуглая красота в его лице бедуинского шейха, молодом навеки.

– Ты получил то, за чем, пришел, – сказал Зан.

В мозгу Меррика слышался тот же голос, и он молил: «Не оставляй меня, прошу тебя…»

Но я его оставил.

Меррик увидел мысленным взором келью, как заставлял себя видеть каждый день: Зан, скорчившийся на лежанке, придавленный бесконечной однообразной тьмой, лишенный будущего, и оставлены ему лишь все воспоминания, вся охота, льющаяся кровь. Видел ли он их во тьме – призраков с разорванным горлом и багряной грудью, произносящих бледными губами безмолвные укоры?

Молился ли он?

Выпусти меня, и я не буду больше убивать.

И тут неуловимая дрожь касается его подошв. Прижимая ладони к двери, он задерживает дыхание, ожидая другой, страшной иллюзии. Земля дрожит, ее глухой рокот поглощается оглушительным треском, бетон разрывается от пола до потолка, осыпая его крошкой. Сердце прыгает у горда, он бросается к стене и прижимается глазом к пролому, смаргивая струи пыли, вопя от облегчения, найдя изломанную линию дневного света, всего два дюйма, все, что ему нужно.

Меррик ощутил, как свет избавления заливает его собственные глаза. Чудо. Ты это был, Бог? Или дьявол? Кто бы ни устроил то землетрясение, я благодарю тебя. Еще один шанс, для нас обоих.

Зазубренные колеса жажды зашевелились в горле. Он представил себе Зана, пьющего из пакетов для переливания крови, берущего только чуть, оставляющего им их жизнь – или смерть?

Женщина в ванне сегодня – сделала сама свой выбор?

Быть может.

Самоубийство. Медленная свертываемость, вот и все.

Да.

Он приложил руку к стеклу.

За ним погас зеленый взгляд.

Еще миг Меррик видел своего сына, потом Зан исчез в красных тенях пустой комнаты.

Date: 2015-10-18; view: 272; Нарушение авторских прав