Исторический комментарий. Между договором о ненападении с Россией и оккупацией или поражением всех восточных соседей Германии Адольф Гитлер создал ситуацию

Между договором о ненападении с Россией и оккупацией или поражением всех восточных соседей Германии Адольф Гитлер создал ситуацию, когда он мог бросить всю военную мощь Германии против Запада. После многих задержек, вызванных настойчивостью Генерального штаба и плохой погодой, Германия вторглась в Норвегию и Данию 9 апреля 1940 года. В мастерски задуманной и проведенной кампании, используя горных стрелков, морские и воздушные десанты, чтобы подавить обороняющихся, Вермахт успешно обезопасил северный фланг Германии и выиграл гонку за владение ключевым для перевозки железной руды портом – Нарвиком. Хотя отдельные операции норвежских войск продолжались до 10 июня (а сопротивление продолжалось до конца войны), британские и французские войска были вынуждены покинуть Норвегию к 3 мая, таким образом обозначив оперативную, если не тактическую, победу Германии в кампании.

Обезопасив северный фланг и тыл, Вермахт готовился обрушить всю мощь против Франции и Нижних стран (Бенилюкса). Снова, на бумаге, силы союзников были вполне соизмеримы с силами Вермахта. В целом число дивизий каждой стороны во Франции и Бельгии было примерно равным: 122 немецкие и 105 союзнических (немцы развернули еще десять дивизий против нейтральной Голландии). У союзников было больше танков, и их танки были лучше. Хотя союзнические ВВС были в значительном меньшинстве по сравнению с Люфтваффе, нужно учитывать, что ударным самолетам Люфтваффе пришлось бы лететь прямо на подготовленные позиции союзнической ПВО.

Боеспособность французских частей, и в несколько меньшей степени бельгийских частей, была значительно увеличена обширными пограничными укреплениями. Примерно половина французских расходов на оборону в 30‑х годах тратилась на строительство крайне сложной линии укреплений вдоль границ с Германией и Люксембургом, общей длиной 192 мили. Названная в честь Андрэ Мажино – министра обороны Франции в период с 1929 до 1932 года – линия непосредственно предназначалась для обороны Эльзаса и Лотарингии, двух пограничных провинций Франции, только вырванных назад из рук Германии в 1918 году. Французы, чрезвычайно страдавшие от преследования всецело наступательной доктрины 1914–1916 годов, намеревались избежать повторения разгрома Первой мировой войны, создав оборону настолько сильную, что любое немецкое наступление неизбежно провалится. Если в конце концов траншеи оказались эффективны против наступающих немцев, то – как казалось французам – крепости с массивными железобетонными стенами, глубокие, газонепроницаемые подземные проходы (часто связываемые электрическими метро!) и исчезающие бронированные орудийные башни остановили бы любое потенциальное немецкое наступление на границе. Большая часть французской армии могла бы тогда использоваться для контрнаступлений, или если бы немцы вновь атаковали через Бельгию, как они поступили в Первой мировой войне, то укрепления линии Мажино позволяли использовать меньше частей в обороне и дать возможность лучшим частям французской армии войти в Бельгию и там разгромить немцев.

И все немцы, начиная с фюрера, также желали избежать повторения ужасов западного фронта 1914–1918 годов. Их решение, однако, было кардинально иным в замысле и эффективности. В первые минуты 9 мая 1940 года Люфтваффе нанесли удар по аэродромам союзников по всей западной Европе, уничтожив на земле большую часть французских ВВС. Теперь Люфтваффе могли спокойно заниматься поддержкой маневров сухопутных войск. Вслед за разрушительными воздушными ударами последовали воздушные десанты (как парашютные, так и планерные, с пехотой и саперами) и наступления сухопутных войск в направлении Нидерландов и Бельгии. 18‑я армия фон Кюхлера захватила Нидерланды за пять дней, в то время как основной удар группы армий В Фёдора фон Бока, проводимый шестой армией фон Рейхенау, пришелся на Бельгию и далее на запад.

Союзникам это, казалось, напоминало «План Шлиффена» – план, использованный немцами в 1914 году, когда большая часть немецкой армии наступала через Бельгию и вышла к Парижу с севера и запада. Союзники, отвечая на действия немцев, перебросили тридцать пять своих лучших дивизий в Бельгию и попали в ловушку. Из лесов Арденн вырвалась группа армий А фон Рундштедта – сорок пять дивизий – и обошла с большинством танковых дивизий Вермахта западный конец линии Мажино. Хотя танки этих дивизий в целом уступали в бронировании и вооружении танкам союзников, немцы использовали танки массово, для пробития брешей в обороне союзников. Обходя очаги сопротивления, которые будут впоследствии подавлены пехотой, танки прорывались в тыл союзников, нанося ущерб линиям снабжений и связи. Замысел этой «молниеносной войны» был не в решающем сражении на уничтожение по Клаузевицу, но в быстрой деморализации противника и разрушении воли союзников к борьбе. Это метод использовали германцы для победы над их древним врагом – галлами.

Французы, распределив свои бронетанковые войска по батальонам и придав их пехотным частям, не могли собрать достаточно сил, чтобы эффективно сражаться против немецких танковых частей. В результате силы союзников были быстро разрезаны на части, и им приходилось оставлять одну линию обороны за другой. Британцы эвакуировали остатки своих экспедиционных сил с пляжей Дюнкерка, бросив все тяжелое вооружение, а боевой дух французов начал серьезно сдавать. Немцы были у врат Парижа к 12 июня, всего лишь через тридцать три дня после начала наступления, а линия Мажино была обойдена на следующий день.

Хотя блестящий маневр немцев и новая тактика применения бронетехники устранили значение линии Мажино, удары наносились и против нескольких участков этих огромных укреплений. Здесь боевой дух французов не пал, и девиз защитников линии Мажино «они не пройдут» был действительно воспринят серьезно. Первая армия Витцлебена прорвала к 15 июня участок Сарр, один из самых слабых на линии Мажино. Последующие атаки ее одиннадцати пехотных дивизий были, однако, лишь частично успешными: только два важных форта линии (Хот Порье и Вельшофф) пали ценой больших усилий. Хотя эти атаки проводились против тыла крепостей Ensemble de Bitche, на участке Рорбах и в Вогезах, круговая оборона оставшихся фортов позволила их гарнизонам выстоять, сдавшись в конечном счете неделю спустя после того, как сдалась остальная часть французской армии. Далее к востоку 215‑я пехотная дивизия генерал‑майора Книсса, поддерживаемая 420‑мм пушками Крупа времен Первой мировой (стрелявшими бетонобойными снарядами весом более тонны) и волнами пикировщиков «Штука», 19 июня прорвалась через казематы участка Вогезов, между крепостью Гранд Гогекиркель и фортом Лембах, но более ничего достигнуть не смогла. Хотя немцы использовали артиллерию калибром до 355‑мм и 420‑мм против крепости Фор а Шо (участок Вогезов) и крепостей Хохвальд и Шёненбург (участок Хагенау), более на этом конце линии Мажино не было достигнуто никаких значительных успехов по взятию укреплений[6].

В то время как бойцы Витцлебена прорвались в Сааре и вышли на простор, шестнадцатая армия Буша также пыталась захватить форты линии Мажино с тыла, в западном конце линии около Лонгийона. Здесь, 21 июня 1940 года, Карл фон Кунов повел в бой полковой саперный взвод на участке крепости Фермон. Фермой был защищен вынесенными казематами и ДОТами, а также перекрестным огнем форта Шапи на западе и крепости Латирмон на востоке. Гарнизон под командованием капитана Даниэля Обера мог опустошать ряды нападавших из безопасности глубоких туннелей, толстых железобетонных стен, «зарослей» колючей проволоки и противотанковых препятствий. Наряду с 75‑мм орудиями и 81‑мм минометами, установленными в исчезающих башнях – стальных куполах, которые могли быть подняты для стрельбы и опущены вровень с землей для защиты, обороняющиеся могли использовать строенное 75‑мм орудие в казематной установке, бронированные 47‑мм противотанковые пушки и пулеметные турели для защиты их подземного оплота.

Против этого внушительного примера инженерного искусства и поведет Карл фон Кунов впервые своих людей в бой.

Вспоминает Карл фон Кунов…

10 мая, в день начала кампании на западе, 161‑я пехотная дивизия шла, казалось, без конца, по дороге в горах Хунсрик, чтобы присоединиться к шестнадцатой армии в качестве ее резерва. Хотя был только май, мы двигались через Мозельскую долину к Триру в пылающей жаре, без надежды на легкий ветерок. Около Клиссерата нам пришлось сойти с шоссе и искать временное размещение в маленьких деревнях винодельческой земли. У моторизованных колонн было преимущество проезда. Через три дня мы снова продолжили путь, прошли прекрасный город Трир и повернули на север, потому как прямая дорога на Люксембург была снова забита. Мы пересекли границу около Эхтернаха и совершили марш через эту прекрасную маленькую страну до участка французской границы около Бад Мондорфа, где дивизия получила задачу организации охранения.

Далее в кампании нас направили на запад. С противником – французами – мы впервые столкнулись к югу от Эша, на подходах к линии Мажино. Темнота ночи могла быть союзником нападавших, но и верно то, что ночной бой не был одной из сильных сторон наших солдат.

Батальон нашего 371‑го пехотного полка наступал к опушке небольшого леса и окопался очень близко к укреплениям линии Мажино. Французы, вероятно, опасались, что мы могли выбить их ДОТы в темноте, и они всю ночь устраивали беспокоящую и пресекающую стрельбу из пулеметов и пушек. В ранние утренние часы они, видимо, ожидали атаки, потому как они еще раз накрыли лес разъяренным градом пулеметного и артиллерийского огня.

Предыдущим вечером я только вернулся на полковой командный пункт и завалился спать в районе саперного взвода, не ожидая неприятностей. На рассвете я был внезапно разбужен низеньким, крупноватым, совершенно истеричным унтер‑офицером, которого я запомнил еще в Восточной Пруссии. Он вопил: «Все потеряно, французы идут». Полуодетый, я выбежал, чтобы, по крайней мере, организовать оборону наших позиций и поднять тревогу. Обнаружил же я неземную тишину. Встающее солнце купало мирную границу в мягком свете, и нигде не было ни единого признака наступающих французов. Как оказалось, не только этот толстяк убежал – мощный артобстрел из крепостей линии Мажино, накрывший лес, в котором стоял наш ближайший пехотный батальон, заставил этих неопытных солдат поверить, что враг совсем рядом. Несколько солдат запаниковали и разбежались. С двумя отрядами из моего саперного взвода я отправился в сторону противника и чуть менее чем за час добрался до пехотного батальона, стоявшего в лесах. Нападение французов случилось только в воображении убежавших. Все это было крайне неприятно. Я не знаю, сообщали ли штабу дивизии об этом, но я думаю, что нет. К сожалению, обстрел французов нанес нам потери. Пострадал мой саперный взвод, один человек был убит.

Последняя серьезная, но также неуспешная операция 161‑й пехотной дивизии во Франции проводилась против тыла и фланга линии Мажино 21 июня 1940 года вдоль дороги Лонгийон – Лонгви. Здесь дивизия обошла фланг линии Мажино, так же как и танковые части, развернутые к северо‑западу от нас. В 07.00 мы начали штурм крепости Фермой и меньших укреплений, защищавших Фермон с тыла и флангов.

Хотя у верховного командования должна была быть точная информация даже о самых малых из укреплений линии Мажино, на моем уровне, конечно, не было точных сведений. Как командира полкового саперного взвода меня даже не пригласили на предварительное совещание штаба. И конечно, никто не поинтересовался, есть ли у моих людей необходимое оборудование и взрывчатка, чтобы пробить укрепленный железобетон и броневые купола. Я думаю, что задача выполнялась в спешке, и почти не было шансов на успех. Для дивизии с нашим оборудованием эта задача была «слишком большой, на несколько размеров шляпы», и наш старый добрый штабсфельдфебель был не единственной жертвой.

Позже я подозревал, что пожилой полковник запаса и его адъютант не знали, как правильно применять саперный взвод. Они просто забыли о нас. Приказ, отданный мне незадолго до атаки, происходил от стыда за их упущения.

Мне приказали послать две группы моих саперов в каждый из трех батальонов полка. Затем командир полка спросил меня, что я планировал делать. Мой ответ, что я планировал присоединиться к одной из этих групп, казалось, удовлетворил его. Никто не спросил меня, что мои люди были действительно способны выполнить.

Вместе со своей группой я присоединился к одному из батальонов под командованием немолодого капитана запаса. Если я правильно помню, это был 2‑й батальон нашего 371‑го пехотного полка. Мы убрали часть колючей проволоки и сняли несколько мин. Это было все, что мы обучены делать и что нам позволяло сделать оборудование. Мы остановились неподалеку от бронированной башни с отличной простреливаемой зоной, которая поливала подходы пулеметным огнем. Берма на опушке, приблизительно в пятидесяти метрах от башни, предоставила нам укрытие. Наша артподготовка и авиаудары – с использованием «Штук», чешских 305‑мм гаубиц «Шкода», 210‑мм гаубиц, шести батарей 105‑мм гаубиц и даже нескольких 88‑мм длинноствольных зенитных орудий – практически ничего не подавили и не уничтожили. Теперь мои саперы должны были спасти ситуацию. Как мы вскоре выяснили, атака башни была абсолютным самоубийством.

Молодой командир роты приказал старому штабс‑фельдфебелю, нашему лучшему солдату, напасть на башню под нашим прикрытием. Для саперов с дымовыми гранатами, магнитными минами и огнеметами это было бы по силам, но никак не без этих вещей. Однако храбрый штабсфельдфебель и его люди выпрыгнули из‑за укрытия и атаковали.

За несколько секунд они все были убиты!

Так как командир полка продолжал требовать атаковать, тихий капитан Л. попросил самого командира полка прибыть на участок фронта для осмотра. После посещения больше требований не было.

В сентябрьском номере журнала «Alte Kameraden» за 1981 год я встретил статью о неудачной атаке крепости Фермон батальоном 371‑го пехотного полка, которая называлась «Удача с обеих сторон». Автор писал, что «21 июня 1940 года, в 7.00, укрепленный батальон атаковал крепость. Так как не было эффективной поддержки тяжелым вооружением, атака сорвалась и была остановлена приблизительно в 11.00». Выбор автором названия статьи стал очевидным далее. «17 июня 1940 года 88‑мм пушки немецкой армии начали обстрел блока № 4 крепости, где стены были толщиной 1,75 метра и на котором были установлены три пушки. Пробив в стене дыру шириной около метра, 88‑мм пушки прекратили огонь. Нужен был лишь еще один выстрел, чтобы поразить склад боеприпасов и создать катастрофу». И так далее. Нам, с другой стороны, очень повезло, так как за два дня до атаки французская пехота была целиком выдернута из окопов. У них была бы отличная возможность перестрелять нас, пока мы выходили из леса.

Вечером 21 июня мои саперы вернулись под управление полка. Один из командоров батальонов, майор Риттер, вызвал меня к себе, чтобы съесть мою задницу. (Ага! Козел отпущения!) По его мнению, его батальон не взял крепость Фермой только из‑за жалких шестнадцати саперов под его командованием. Можно только надеяться, что лишь он верил такой ерунде.

Атака была, как говорят, бесполезной, как зоб. На следующий день, 22 июня, пушки стихли. Несколько дней спустя наш маленький полковник принял сдачу крепости Фермон от командира гарнизона, капитана Дэниэля Обера.

Вместе с моими коллегами от кавалерии и связистов я посетил казармы, где временно держали защитников Фермона. Они все казались в хорошем расположении духа, но в действительности это было напускное веселье висельника. Вполне справедливо они уверяли нас, что мы не должны чувствовать себя победителями! В конце концов, Фермон сдался только тогда, когда вся Франция уже капитулировала.

Несмотря на значительные потери, мы немного сделали для победы во Франции. Однако добрые намерения и храбрые действия, даже если они были не очень успешны, были признаны и вознаграждены. За свою службу в саперном взводе я получил Железный крест 2‑го класса… но кампания на западе была бы выиграна, даже если бы мы остались в Цинтене.

Date: 2015-10-19; view: 319; Нарушение авторских прав