Ориентация на пациента. 7 page

Стремясь быть справедливой, я хочу отметить, что действительно существует немало людей, кото­рые идеализируют себя (что типично для невротиз­ма) или скрывают тяжелое раздражение под вуа­лью любви и заботы. Но даже им их внутренняя двойственность не должна подаваться в прямоли­нейно-обвинительной форме. Дело ведь вовсе не в том, чтобы выкрутить пациенту руки и вырвать у него фактическое отрицание ценности его собствен­ного «Я» (а отрицание своих позитивных свойств — это самоперечеркивание). Суть состоит в другом: как смягчить позицию человека, вольно или невольно вызывающего конфликты вокруг себя и страдаю­щего от этих конфликтов? Как помочь ему, не раз­рушая ядра собственной личности, без лишних по­терь перестроить свои отношения с окружающими, пересмотрев собственный взгляд на вещи? Жесткое самообвинительство, разочарование в себе никогда и никому еще не помогло. Оно только порождает чувство вины, бороться с которым очень трудно.

Однако следственный пыл нашего лихого пси­хотерапевта заводит его порой совсем далеко. Он начинает видеть «чернуху» и требовать признаний даже там, где никаких негативных моментов и во­все не было. Начинается простое приписывание. Как только кто-то сообщает, что у него проблема, ему советуют заглянуть себе в душу и убедиться, что вся грязь именно там: все плохие, а ты что, лучше? Ишь какой...

Это похоже на другой «терапевтический трюк», когда человеку, который возмущен чьим-то поведе­нием, говорят: «То, что не нравится тебе в других, это твой собственный порок. Твое недовольство дру­гим — зеркало, отражающее твои собственные недо­статки»; или, пользуясь психоаналитическим жар­гоном: «Ты проецируешь свою Тень на других». Что же выходит? Если кому-то не нравится чужая нео­прятность, то это потому, что он сам — грязнуля? А если нет? Жизненные наблюдения показывают, что нерях не любят именно чистоплотные люди.

Конечно, случается, что другие служат отраже­нием наших недостатков, но так бывает далеко не всегда. Подобный подход нельзя делать правилом, безапелляционно распространять на всех, бездумно применять в любых случаях. Порой мы проециру­ем на другого «свою Тень», но чаще просто возму­щаемся реальными чужими недостатками или по­роками. Если у нас вызывает гнев убийца, это вов­се не означает, что каждый втайне лелеет мечту зарезать соседа в ночи.

Но «следователь-садист» действует по принципу: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет». Он в любом случае применяет свои схемы и получа­ет от это огромное удовольствие. Говоря языком Э. Берна, он играет с пациентами в игру «Пятно». Как бы бедняга-пациент ни крутился, он все равно оказывается запятнан, а психотерапевт самодоволь­но получает свой психологический выигрыш — чув­ство превосходства. Психотерапевт умело манипу­лирует чужим настроением с весьма неблагородной целью личного самоутверждения.

Упоминание о жесткой схематике приводит нас последовательно к еще одному «демоническому ле­карю душ»: к психотерапевту-догматику. Он, быть может, не так уж коварен и садистичен, но, увы, дубоват. Ум его негибок, он хорошо выучил некий целительский канон и соответствующий ему спе­циальный язык, но дальше этого ничего не спосо­бен увидеть. Такой психотерапевт изъясняется с па­циентом на вполне эзотерическом терапевтическом наречии, которого нормальный человек понять не в силах, и пытается любую ситуацию уложить в про­крустово ложе единственно известных ему представ­лений.

— Доктор, у меня по ночам бессонница... и страх высоты.

— Это у вас, батенька, Эдипов комплекс...

— А у меня, доктор, представьте, навязчивое же­лание писать стихи.

— Сублимируетесь, милейший, сублимируетесь...

— А мне три дня сардельки с горчицей снятся.

— Вам, уважаемая, срочно нужен мужчина.

— Доктор, а почему с горчицей?...

Психотерапевт-догматик искренне считает, что все психотерапевтические понятия, которые он при­меняет при разговоре с людьми, это не что иное, как характеристики самой действительности, самого бытия. Говоря философским языком, они имеют для него онтологический статус. Поэтому ни в каких других терминах выражаться нельзя и никакие дру­гие подходы не имеют права на существование. Если у Фрейда сказано «Эдипов комплекс» — значит, это истина в последней инстанции, и сомневаться в его наличии — предательство науки. Комплекс имеется у всех и обладает универсальной объясни­тельной силой. Каждый, кто отрицает методику Фрейда, — шарлатан, а любые теоретические аль­янсы подрывают чистоту метода.

Догматик от психотерапии — не обязательно фрейдист. Это может быть и сторонник Ассаджиоли, и последователь Э. Берна, и адепт гештальттерапии и вообще кто угодно. Важно то, что догма­тик не только страстно отстаивает один-единственный способ видения. Он чаще всего чудовищно вульгаризирует сам этот способ, чем наносит мощ­нейший удар и по пациенту, и по авторитету при­нятого им метода.

Мы уже говорили об этом в предыдущем разде­ле, когда подчеркивали, что установка «Я никому ничего не должен», призванная извлечь индивида из психологического рабства перед окружающими, может при грубом упрощенном подходе превратить, в общем, нормального, хотя и несколько депрессив­ного человека в свирепого эгоцентрика. Можно при­вести и другие примеры.

Так, широко известна методика, представленная, в частности, в книгах М. Литвака и получившая у него название «психологическое айкидо». Суть ее состоит в том, что избегание конфликта происхо­дит за счет тактического отступления, мягкого со­гласия с прозвучавшим обвинением.

— Иван Иванович, вы дурак!

— Да вот, что поделаешь, дурак... (Вместо «Как вы смеете! Сам дурак!»)

«Агрессор» остается с открытым ртом, стычки не возникает.

Однако эта методика, как и другие, требует очень подробного разъяснения с указанием ее возможных пределов, ограничивающих факторов, конкретных ситуаций, даже с объяснением того, сколько раз это можно применить, а когда следует остановиться.

Если такую методику психотерапевт-догматик без всяких пояснений предлагает использовать в ка­честве панацеи, послушные пациенты могут зара­ботать неприятности.

Во-первых, постоянное повторение подобного приема скоро будет однозначно оценено противопо­ложной стороной как издевательство, и все равно вызовет новый всплеск агрессии, еще более мощ­ный, чем предыдущий. Во-вторых, если все время соглашаться, что ты дурак, скоро и сам поверишь в это, а это уже подрыв самоотношения.

Аналогичным образом обстоит дело и с другими полезными психологическими советами. Так, в од­ной переводной американской книге о том, как за­воевывать мужчин, я прочла следующее: «Если вы хотите ненавязчиво познакомиться с мужчиной, за­метьте ему, к примеру, какой у него необычный акцент». Для Соединенных Штатов такой совет, быть может, и хорош, но представьте подобную си­туацию у нас... Реакция мужчины может оказать­ся непредсказуемой.

Именно поэтому дело психотерапевта — быть максимально гибким и конкретным, уметь объяс­нять тонкие нюансы, чего, конечно, не может наш догматик.

Четвертый и последний тип, выделенный здесь нами, это психотерапевт-недоучка. О том, откуда берутся недоучки, мы уже говорили чуть выше. Пси­хотерапевт-недоучка просто-напросто не знает, что делать с пациентом. Поскольку тонкие диалоговые методики или телесные практики ему незнакомы или знакомы весьма смутно, он делает самое про­стое: пичкает пациента таблетками «какие покру­че». Успокоительное? Успокоительное! Антидепрессанты? Антидепрессанты! И побольше, пожалуйста. Пациент, у которого и так в голове полнейшая не­разбериха, от таблеток окончательно тупеет, созна­ние его мутится и спросить за это «с доктора» он оказывается просто не в состоянии.

Другой коронный номер психотерапевта-недоуч­ки — тщательное расковыривание чужого внутрен­него мира, после чего этот внутренний мир остав­ляют как есть — вскрытым и разворошенным. Как в старом анекдоте:

— Папа, я будильник сам разобрал!

— А почему обратно не собрал?

— А лишних деталек много осталось!

Некомпетентный психотерапевт оставляет множе­ство «лишних деталек»: он приводит пациента в смя­тение, вносит сомнения в его душевный мир, но не способен восстановить его целостность, указать пути к обретению бодрости и покоя — как раз того, ради чего люди обращаются к психотерапии. И он делает это не со зла, а по общей малограмотности, хотя внеш­него апломба может быть свыше всякой меры.

Но довольно о демонах от психотерапии! (Мо­жет быть, «демоны» здесь даже слишком пышно. Так, непрезентабельные бесы...) Стоит обратиться к тому, что являет и должен являть собой хороший психотерапевт, тот самый добрый ангел, кото­рый протягивает руку помощи и дает возможность преодолеть и трудности характера, и трудности судьбы.

Начнем с того, что талантливый психотерапевт — такая же ценность и редкость, как по-настоящему талантливый художник или поэт, как одаренный ученый-исследователь или выдающийся организа­тор. Знаменитые западные психотерапевты, такие как К. Юнг, В. Сатир, Э. Берн, К. Хорни, Ф. Перле, А. Лоуэн, М. Эриксон, несомненно, обладают поис­тине даром Божьим, тем особым свойством натуры, которое дает им возможность оказывать благотвор­ное действие уже самим своим присутствием. Это люди, с которыми просто хорошо находиться ря­дом, они вселяют в пациента спокойствие и настро­енность на лучшее. Методики, применяемые ода­ренными психотерапевтами, конечно, играют в их работе свою роль, но не составляют главного. Этим главным и определяющим является «магия личности», прямой контакт. Психотерапевты такого уров­ня могут менять, совершенствовать, упрощать свои методы работы, заимствовать чужие приемы, раз­виваться и меняться, но их благотворное воздей­ствие на чужое сознание неизменно остается мощным. Такое воздействие не может быть симпровизировано любым другим человеком, не может быть скопировано и механически заимствовано. Как всякий талант оно неотъемлемо от данной индивиду­альности, принадлежит ей как атрибут.

Однако у выдающихся, блистательных психоте­рапевтов можно учиться. Можно отслеживать фор­мы и способы их поведения, их систему самоконт­роля и самонастройки на работу, их отношение к пациентам. Чаще всего они возглавляют целые тео­ретические и практические направления, давая воз­можность своим ученикам, читателям и почитате­лям усвоить тот метод, который они выработали, и который ведет к успеху.

Важнейшим достижением в создании эффектив­ных методик, которые могут быть усвоены многи­ми психотерапевтами-специалистами, является вы­работка ряда гуманистических установок, характер­ных для второй половины XX века. Особенно ярко они выражены в таких психотерапевтических направлениях, как проблемно ориентированная пси­хотерапия и процессуальная психотерапия. Назовем некоторые из них.

Ориентация на пациента.

Хороший психотерапевт занят не собственным самоутверждением, а интересами человека, который пришел к нему со своей бедой, поэтому он не ис­пользует директивный стиль и авторитарное давле­ние. Грубость, ёрничество, язвительность, театраль­ный драматизм, так же, как и безразличие, оста­ются за дверями врачебного кабинета.

В то же время добрый психотерапевтический ан­гел при помощи различных психологических при­емов стремится уберечь пациента от избыточной привязанности к постоянной помощи. Он мягко на­поминает, что в результате работы пациент должен «ходить своими ногами», сам справляться с психо­логическими коллизиями, а не находиться в раб­ской зависимости от своего душевного наставника.

«Психотерапия направлена в первую очередь на улучшение способности пациента решать свои про­блемы. Это должно позволить ему стать в конце пси­хотерапии своим собственным психотерапевтом» (Блазер А., Хайм Э., Рингер X., Томмен Н. Проблемноориентированная психотерапия. Интегративный подход. М., 1998. С. 31.).

Еще в начале XX столетия К. Ясперс, психиатр и философ, отметил тот факт, что никакой чело­век, даже психически больной, не может быть про­сто объектом изучения. Классический психоанализ не был принят Ясперсом, который говорил, что Фрейд так же осваивает душу, как Эдисон — мерт­вую природу. При таком подходе остается в тени самое главное — личность пациента. Именно на личность врач наталкивается как на границу или стену. Экзистенция — ядро личности, обладающее свободой, — никогда не может получить объектив­ных, вещных форм. Поэтому психотерапевт спосо­бен лишь вступать в диалог с чужим «Я», не по­знавая в прямом смысле внутренний мир другого, но проясняя его для себя.

Такое прояснение требует исходного равенства, уважения и внимания к тому, кто обратился за по­мощью. У психотерапевта нет никакого заведомого превосходства перед пациентом, он не выступает ни в роли Бога, ни в роли всесильного мага. На его стороне лишь профессионализм, который он дол­жен пустить в ход, чтобы оказать востребованную помощь.

Но если диалог ведут не могучий Учитель и роб­кий Ученик, а партнеры, пациенту должна быть предоставлена инициатива. Он может не только жа­ловаться и повествовать о своих заботах, но и вы­двигать версии собственных проблем: как они воз­никли, каковы механизмы их развертывания, ка­ким образом можно пытаться с ними справиться. Сколь дилетантскими не были бы эти суждения, они позволяют уяснить логику мышления челове­ка и усмотреть ее ведущие моменты. Все это помо­гает психотерапевту предложить пациенту такую стратегию решения проблемы, которая не вызовет у него психологического отторжения и будет при­нята.