Усыновленные

Немало самых разных проблем возникает на сложном пути поисков. Одна из наиболее острых — проблема усыновленных детей.

В военные годы тысячи ребят были усыновлены. Женщины, не только бездетные, брали к себе ребенка, растили, выхаживали, как своего. Даже в блокадном Ленинграде соседка по квартире брала малыша, у которого умерли родные, и делилась с ним буквально последним. Такую приемную мать подчас связывает с ребенком чувство не менее сильное, чем кровное родство.

Так в тяжелое военное время складывались новые семьи. Их права оберегает наше законодательство. Прежде всего оно предусматривает охрану интересов ребенка, — никто не должен вторгаться в новую семью, разыскивать усыновленных детей, даже кровные родители.

Закон справедлив, потому что он охраняет детей от возможных душевных переживаний. Нетрудно представить себе состояние ребенка, когда он вдруг узнает, что он вовсе не родной, а чужой в семье. Часто дети не в силах справиться с подобным потрясением, иные перестают учиться, иные становятся замкнутыми, недоверчивыми и даже озлобляются против своих приемных матерей и отцов, считая, что те их обманывали. Оттого-то, чтобы сохранить тайну усыновления, многие приемные родители переезжают в другой район, даже в другой город.

Закон справедлив и потому, что он защищает права приемных матерей и отцов. Выхаживая, воспитывая ребенка, они всем сердцем привязываются к нему, и потерять его им так же тяжело, как своего родного.

Но самый справедливый закон не может предусмотреть все многообразие жизненных конфликтов. Особенно если они связаны с войной.

Концлагерь, плен, тяжелое ранение подчас лишали родителей возможности дать знать о своем существовании, и тогда их дети, попавшие в детский дом, считались сиротами. Много лет спустя отцу или матери все же удается иногда узнать, в каком детском доме воспитывался их ребенок. Но там им сообщают, что он был усыновлен, увезен новыми родителями, а куда, согласно закону, не говорят. Это жестоко. Но разве не жестоко разрушать ту семью, которая стала для ребенка родной, ту семью, где он вырос? Тем не менее родители, конечно, не могут примириться со своим горем, вновь и вновь ищут теперь уже взрослого сына или дочь. Обращаются с просьбой и в «Маяк» начать поиски, но мы сделать этого не можем, как бы ни сочувствовали родителям, потому что рискуем разрушить сложившуюся, может быть вполне благополучную семью.

Как быть в таком, например, случае? Сестра, имеющая уже своих детей, помнит, что у нее был маленький брат, который воспитывался в детском доме, а потом был кем-то усыновлен. Она хочет его найти. Главный ее довод — брат теперь взрослый, самостоятельный, и никакой беды не случится, если он узнает, что он не родной сын, зато он найдет родную сестру. Но я не считаю себя вправе взяться за такой поиск. Пусть на этот раз речь идет не о детской психике, а о менее ранимых взрослых людях, но опасность внести разлад в семью вовсе не исключена. Представим себе, что брат давно женат, что его детей любит и нянчит его мать. И вдруг он узнает, что он не сын своей матери, а его дети не внуки ей… Каким горем это может обернуться и для сына, и для матери, да и для внуков!

Хорошее письмо прислал мне товарищ Ш. Он знает, что у его взрослой дочери, взятой из детского дома, когда ей и года не было, есть старшая сестра, тоже в детстве кем-то усыновленная. Он от всей души хотел бы доставить радость сестрам и соединить их. Но его тревожит мысль — нужно ли это делать? Понятна его тревога. Ошибку, которую совершили много лет назад, разлучив родных сестер, сейчас уже исправить невозможно, не рискуя совершить другую ошибку, — ведь сестры должны при этом узнать, что они обе не родные, а приемные дочери.

Только одно из таких писем дало мне возможность объявить розыск.

«Пишет вам отец, разыскивающий вот уже несколько лет свою дочь. Все мои попытки безуспешны. В 1942 году я ушел на фронт. Девочка трехлетняя осталась с женой. А в 1943 году умерла жена. Мою дочь взяла женщина, фамилия и имя которой неизвестны. И так как она уехала из этого поселка, я не смог о ней ничего узнать. Сообщаю адрес, где оставалась моя дочь: Коми АССР, Ухтинский район, поселок Ухта.

Отец — Благовидов Петр Петрович.

Мать — Благовидова Таисия Филипповна.

Дочь — Благовидова Вера Петровна, 1939 г. рождения.

Может быть, жива эта женщина, которая взяла мою девочку, и откликнется на мое письмо. Мне бы только узнать, жива ли дочь, я уже потерял надежду на встречу с ней».

Я считала себя вправе объявить этот розыск. И вот почему: неизвестно, удочерила Веру Благовидову та женщина, которая увезла ее, или отдала в детский дом? Если Вера воспитывалась в детдоме, то имя и фамилия ее могли сохраниться и она может откликнуться и найти своего отца. Если же Вера была удочерена и фамилия ее изменилась, узнать себя по отцовскому письму она не сумеет. А ее приемная мать вправе не отозваться, и новая семья не пострадает.

Но бывают совсем иные обстоятельства, когда дети знают, что родители их не кровные. Из детских домов часто брали детей в том возрасте, когда они уже помнили отца или мать. И сейчас дети, став взрослыми, хотя и чувствуют себя родными в семье, все-таки хотят дознаться: кто их мать или отец, живы ли они?

Казалось бы, приемные матери могли бы счесть их неблагодарными, почувствовать ревность, обиду. Но вот что интересно: многие из них сами просят найти кровных родителей их детям. По правде говоря, первые такие письма меня озадачили: не значит ли это, что в семье не все ладно?

Нет, волна писем говорит совсем о другом.

«Киселева Нина Михайловна — моя приемная дочь, девочка, которую я взяла во время войны, выросла, Сейчас у нее есть уже своя семья и маленький сын, она не одинока, она для нас как родная дочь. Но какая была бы радость и для нас, если бы нашелся кто-нибудь из ее родных.

Залесская М. П. Минская область»

«У нас с женой своих детей не было. По примеру передовых граждан Советского Союза, мы в Кочергинском детском доме в 1942 году взяли на воспитание девочку Зину. На клочке бумажки было написано: Ремнева Зинаида Ивановна, без года рождения. Точно ли Ремнева или Плетнева — осталось темным.

Зине восстановили год рождения 1936-й и дали нашу фамилию. В настоящее время Зина живет самостоятельным хозяйством и семейной жизнью. Живем мы в разных селах, но Зина нас не забывает, оказывает всемерную помощь, считает родными, мы ею довольны. Но, может, что было о Ремневой или Плетневой в «Радиомаяке», а мы не слышали? Может быть, у Зины имеются родственники, которые ее ищут и беспокоятся о ее судьбе?..

Александра Егоровна

и Трофим Макарович Левкины,

Челябинская область»

«.. Слушая Вашу передачу, что матери с самой войны не находят своих детей, я стала думать и про свою приемную дочь… что и по моей Клавдии плачет до сих пор где-нибудь ее родная мать… Прошу помочь нам в розыске родителей Клавдии, если живы.

Трифонова А. К. Ставропольский край»

«…В 1944 году мы взяли девочку в детдоме, имя Зоя, фамилия Мартынова, год рождения восстановлен врачами 1942-й, фамилию и имя мы ей тогда переменили. В настоящее время она уже замужем, и ей очень хочется найти своих родителей или даже родственников. Мы с ней пытались разыскивать, писали в детдом, ответа не получили. От имени дочери и от себя очень просим помочь в розыске.

Косолапов Петр Васильевич, Минеральные воды»

«…В 1941 году я усыновила мальчика по имени Коля. Фамилия его была неизвестной. Врачи установили его год рождения 1937-й, а может быть моложе. На нем были курточка коричневого цвета, тюбетейка соломенная и сандалии. Приметы: шрам поперек носика, у переносицы, на лбу, возле волос, родинка, волосы белые как лен. Воспоминания мальчика: что папа чинил часы, что у них был дом и сад, в этом саду прятался от бабушки. И что у него была маленькая-маленькая сестренка и звали ее Вера-Неня. В детстве почему-то боялся милиции… Я прошу вас помочь мне разыскать родителей моего сына, которого я усыновила и воспитала. Прошу известить по радиостанции «Маяк». Может быть, родственники отзовутся на наш зов.

С приветом к Вам

Николай Антонович Копытов, Акулина Карловна Копытова»

Не побоюсь сказать, что высокими чувствами вызваны такие просьбы. Тут не просто сострадание к чужой беде, тут поразительная готовность поделиться любовью своей дочери или сына…

Должно быть, глубоко уверены в этой любви приемные матери, если не боятся, что кровные родители отнимут у них привязанность воспитанного ими сына или дочери.

Есть и такие случаи, когда приемные матери, по секрету от своих детей, просят найти родных. По разным причинам. Одна мать пишет:

«Я взяла ребенка, девочку, удочерила ее, теперь она уже взрослый человек. Я очень болею, и мне тяжело оставлять ее одну, потому что я знаю, что такое одиночество. Может быть, найдутся ее хоть какие-нибудь родственники. Я запрашивала загс (знаю ее настоящую фамилию), но безрезультатно. Прошу, ее теперешнюю фамилию не упоминайте… О моем письме она также не знает, мне просто больно сказать ей о том, что я разыскиваю ее родных. Но хотелось бы, чтобы после меня она все-таки имела родных».

Другая мать тревожится: «Мой сын хотя и взрослый, тоска по кровным родителям у него как болезнь. Он пока не знает, что я их ищу, неизвестно, найду ли?»

Во всех этих письмах особенно сильно ощущается благородство приемных родителей. Они проявили себя благородными дважды — и во время войны, когда из патриотических чувств усыновляли чужих детей, и сейчас, когда помогают детям, которым отдали столько душевных сил, искать их кровных родных.

ИЗ ДНЕВНИКА ПОИСКОВ

И в поисках тоже не обходится без любви. Один порывистый молодой человек просил найти по радио девушку, которую он нечаянно сильно обидел. Обиженная уехала, не оставила никаких координат. На письмо молодого человека я не ответила, тогда он позвонил по телефону и в припадке раскаяния взывал:

— Я ее люблю! Поймите! Я зря ее обидел.

— Наверно, зря, — согласилась я, — но искать по радио не будем, у нас другие заботы. Если любите — как-нибудь найдете сами.

Но этим дело не кончилось. Вскоре он позвонил снова:

— Я опять к вам. Я нашел свою девушку. Сам нашел, без помощи эфира.

— Ну и прекрасно.

— Да, но она не верит, что я хотел искать ее по радио. Это хотя бы вы можете подтвердить?

— Могу, дайте ей трубку.

— Нет, она хочет, чтобы вы по радио об этом сказали. Ну что вам стоит подтвердить?

Понимая, что в этом современном романе только радио может прозвучать неопровержимым доказательством любви, я подтвердила. Но с подтекстом: мол, любовь — прекрасное чувство, но есть еще и чувство такта.

_____

Опять вздыхаю над «папкой сомнений». Не знаю, что делать с Н. Н. Дымовой, получила от нее уже третье письмо, а все не могу решить, кто прав — она или ее приемная мать, и нужно ли объявлять розыск. Досадно, что Е. О.[5]уехала в Ростов. Я уже привыкла за эти годы советоваться с ней по каждому «психологическому» поводу. Мои близкие шутят, что если ко мне домой нельзя дозвониться, значит, я читаю Е. О. предстоящую передачу, а если телефон свободен, значит, меня нет дома и я ушла к ней читать передачу. И действительно, я верю в ее вкус и уменье уловить психологическую основу трудного случая (она и сама в свое время провела в «Литературной газете» сложный розыск одного из пленников Освенцима). Письма Н. Н. Дымовой как раз полны психологических неясностей. Пожалуй, позвоню в Ростов.

_____

Неожиданное послание. Оно написано на листочке из тетради, две линейки в косую, старательным детским почерком:

«Дорогая Агния Львовна, помогите мне найти бабушку и дедушку. Я живу с мамой и папой и двумя сестрами, а дедушки и бабушки у меня нет. Я хочу, чтобы они у меня были, как у моей подруги Кати. Найдите их для меня по радио.

Оля Клокова»

Девочка не пишет, что бабушка и дедушка потерялись — видимо, их давно нет на свете… Оля еще не знает, что в таких случаях и радио бессильно.

_____

Познакомилась с В. Ф. Юдаевой. Пришла к ней в Главное управление милиции. Кстати, впервые в жизни видела столько работников милиции сразу. Из зала заседаний вышло человек двести, не меньше. Все в милицейской форме. Выглядит внушительно!

Юдаева тоже в кителе с погонами. Она как раз одна из тех, кто по призванию и по должности занимается поисками людей, потерявших связь с родными.

Но разговор со мной В. Ф. начала не со своих многочисленных удач, а с огорчений. Рассказала о том, как недавно, по просьбе матери, искавшей двух взрослых сыновей, нашла лишь одного.

— И представляете, — говорила она, — сын, которого мать полжизни разыскивала, вскоре после встречи с ней внезапно умер. Теперь я должна во что бы то ни стало разыскать второго сына.

Валентина Федоровна сказала это так горячо и убежденно, что можно не сомневаться — она не успокоится, пока не найдет.

Ничуть не притупилось в ней за тридцать лет острое восприятие чужого горя. И чужой радости. Когда она, протянув мне фотографию, спросила: «Нравится вам паренек?», я подумала, что на этот раз речь идет о ее собственном сыне. Оказалось, что она нашла родителей этого подростка.

Наверно, в исключительной душевности В.Ф. и таится ее необыкновенная удачливость «искателя».

Мои друзья, недавно побывавшие в Америке, видели в окрестностях Бостона стенды, сплошь заклеенные фотографиями подростков с такими надписями:

«Роберт, мы любим тебя и ждем.

Мама и дед»

«Линда, дорогая, вернись домой, обещаю, что все будет забыто.

Твоя мама»

«Знающих, где находится наш сын, просим сообщить.

Отец»

Да, в Америке тоже идут поиски. Но совсем не похожие на наши. И война здесь ни при чем. Родители ищут детей, убежавших из дома, и это не единичные случаи, а распространенное явление. Подростки, юноши, девушки, главным образом дети зажиточных американцев, покидают свои семьи, рисуют на лице цветок и начинают новую жизнь в колониях «хиппи». Они презирают комфорт, одеваются во что попало, часто ходят босые, часами сидят на улицах и, по их выражению, «просто встречают людей». Причины самые разные. Это протест против деспотизма взрослых, или против власти родителей, или тирании денег и всего уклада американской семьи с ее культом бизнеса.

Три года назад, когда я была в Америке, бегство в «хиппи» еще не началось, но раздражение против чрезмерного практицизма родителей иной раз прорывалось даже у школьников, которых я видела немало.

— Ты хорошо рисуешь, собираешься стать художником? — спросила я ученика восьмого класса.

— Что вы! Отец ни за что не согласится — это же не кормит. — Мальчик иронически усмехнулся. — В лучшем случае буду специалистом по шрифтам. Это кормит…

Думается, что бездушный практицизм воспитания и приводит иногда к распаду семьи. И к трагедии молодежи, — ведь двести тысяч девушек и юношей, причисляющих себя к «хиппи», американцы не случайно называют «пропавшим поколением». Бунт только во имя бунта, без всякой положительной программы, довольно скоро привел к тому, что колонии «хиппи» стали превращаться в своего рода молодежные притоны, куда ринулись торговцы наркотиками и другие темные дельцы. Известно, что «хэппи энд» означает «счастливый конец». Возможно, что теперь появится и другое выражение, которое станет символом печального конца, символом распада семьи: «хиппи энд».

_____

Получила занятное письмо от братьев Сергея и Григория Щ. Они просят: «Фамилию нашу лучше не называйте, потому что мы на радостях вели себя как мальчишки из стихов Маршака».

А дело было так: Сергей искал старшую сестру, расстался он с ней, когда ему трех лет не было. Нашлась не только сестра, а еще брат, к тому же его близнец, которого Сергей совершенно не помнил. Неожиданное появление в семье двух взрослых близнецов, поразительно похожих друг на друга, повлекло за собой немало забавного. Правда, родные быстро научились различать братьев, но люди посторонние нередко попадали впросак. Вот тут близнецы и вели себя как мальчишки. Сергей пришел в парикмахерскую, мастер коротко постриг его. А через несколько минут в то же кресло сел заросший Григорий.

— Позвольте, я же вас только что стриг! — растерялся мастер.

— А я опять зарос, дайте жалобную книгу, — сказал Григорий.