Глава 9. ДОЖДЬ 3 page

День клонился к закату.

Я беззащитно стою одна‑одинешенька среди поля.

Что случилось со мною? Как я оказалась на Горе? Проснулась обнаженная, с цепью на шее. Пришли двое, требовали от меня рабские бусы. А я ничего не понимала. Хотели меня убить. Спас меня Клитус Вителлиус. Спас, а потом поставил на мое тело клеймо, сделал своей рабыней. Позабавился, заставил полюбить себя – и подарил! Ненавижу! Люблю! Никогда не забуду его руки. В душе навсегда останусь его рабыней. Вспомнит ли он хоть раз о девушке, так равнодушно, походя брошенной? Нет, конечно! Всего лишь рабыня. Да его тьма женщин домогается, выбирай – не хочу! Даже свободные за одно его объятие готовы ошейник надеть. Нет, не вспомнит он обо мне, о той, кем мимоходом потешился. А вот я буду помнить его всегда. Я люблю его. И ненавижу! Навеки он мой хозяин. Как же я люблю его и как ненавижу! Если бы только я могла отомстить! Как сладостна презренной рабыне месть! Но разве может рабыня отомстить? Она всего лишь рабыня. Я свирепо обрушила мотыгу на сул. Что за странный привиделся мне сон? Будто я во дворце и должна нанизать бусы. «Кто приказывает мне?» – спрашиваю я. «Тебе приказывает Белизариус, рабыня!» – гремит голос. И кажется, будто так и должно быть, хотя никакого Белизариуса я не знаю. «Каков приказ

Белизариуса, хозяина рабыни?» – «Он прост». – «Да, хозяин!» – отвечаю я. «Нанижи бусы!» Руки мои тянутся к столику, к нитям и бусинкам. И я просыпаюсь. Что за сон? Да еще Брен Лурт появился у клетки, напугал меня. «Я буду первым в Табучьем Броде. И когда я буду первым, Мелина отдаст тебя мне». И исчез. А я, дрожа, съежилась на соломе. А сегодня, казалось, меня уже продали, но Туп Поварешечник ушел из села один. Меня послали в поле. Мелина получила от Тупа пакетик, похоже, с каким‑то снадобьем. Мне не велено никому ничего говорить. За мной – сказали мне – придет Брен Лурт. А до того я должна оставаться в поле. Ничего не понимаю!

Я вонзила мотыгу в землю. Никому ничего не говорить! Да тут никого и нет!

Снова и снова поднимала я тяжеленную мотыгу. Ну и работка! Спину ломит. Руки болят. Все тело ноет. Я – крестьянская рабыня. Тяжек мой труд, ох как тяжек! Будешь работать спустя рукава – по головке не погладят. А мне вовсе не хочется, чтобы меня высекли. Солнце опускалось. Туника вымокла от пота. Ноги в грязи. Горло стянуто шершавой веревкой.

Я выпрямила затекшую спину. Нет, не гожусь я для крестьянской работы. Слишком хрупка. Тяжело дыша, откинув голову, я застыла с мотыгой в руках.

Как я мечтала, чтобы Туп Поварешечник купил меня, освободил бы от этой каторги. Там, у столба, так хотелось стать кем угодно – лишь бы ему понравиться, лишь бы заинтересовать его, лишь бы сбежать из Табучьего Брода. Но их с Мелиной не проведешь, так повернули дело, что не удалось мне предстать перед ними никем иным, кроме как самой собой – обуреваемой страстями, бессильной устоять перед мужчиной рабыней‑землянкой. Хотела показаться шлюхой, а пришлось быть тем, что я есть на самом деле. И в естественных своих реакциях, как оказалось, я шлюха почище любой шлюхи. Конечно, рабыня должна быть немного шлюхой, причем превосходной. Это – лишь первый шаг на пути превращения женщины в рабыню. Да какая разница! Что угодно бы сделала, лишь бы сбежать из Табучьего Брода. У рабыни нет ничего. Кроме своей ласки и красоты, ей нечего предложить мужчине. Нечем расплатиться, кроме себя самой. Вот это‑то им и нравится.

Уверена: Тулу Поварешечнику я показалась вполне привлекательной. Но купил он меня или нет – не знаю.

Я снова склонилась над мотыгой и тут же испуганно выпрямилась. Брен Лурт!

Он стоял в паре футов от меня. В руках – моток веревки. Я вцепилась в рукоять мотыги. Он взглянул на меня.

Я отбросила мотыгу. Девушка не смеет поднять оружие против свободного мужчины. Бывает, лишь за то, что рабыня осмелится прикоснуться к оружию, ее убивают или отрубают ей руки.

– Я пришел за тобой, Дина, – сказал он.

Я оглянулась. Слева, тоже с веревкой в руках, стоял еще один молодой сельчанин. Я поспешно обернулась. Позади меня – еще четверо. И справа один. За спиной Брена Лурта появились еще двое, у одного из них тоже веревка наготове.

Некуда бежать.

– Вот она, – раздался голос, – та самая умница, что от нас удрала.

– Здравствуй, рабыня, – обратился ко мне другой.

– Здравствуй, хозяин, – ответила я. Скрестив руки, я протянула их Брену Лурту.

– Ты отведешь меня к моему хозяину?

Он рассмеялся.

Я отдернула руки. Испуганно огляделась. Они подошли ближе, сгрудились вокруг.

Повернувшись, я бросилась было бежать, но угодила в лапы дюжего детины. Он швырнул меня в центр круга. Снова попыталась я прорвать круг и снова была поймана и водворена в его середину. Теперь они стояли почти вплотную.

– Свяжи меня, – протянув скрещенные руки, попросила я Брена Лурта, – и отведи к хозяину.

Он улыбнулся.

Меня пробрала дрожь. Я отпрянула – прямо в руки другого здоровяка.

– Ты изнасилуешь меня, Брен Лурт? – спросила я.

– И не только, – ответил он.

– Турнус будет недоволен, – предупредила я.

– Сегодня вечером, – пообещал он, – ты будешь принадлежать мне.

– Не понимаю, – изумилась я.

– Сегодня вечером, Дина, мы устроим пир. И ты будешь нашим угощением.

Я задрожала.

– Держите ее! – скомандовал Брен Лурт.

Двое парней схватили меня за руки.

– Привяжите к лодыжкам веревки!

Привязали.

– Опусти руки! Чуть в стороны от тела! Я послушно выполнила приказ.

От принесенных с собой мотков они отрезали еще пару веревок, привязали к обоим моим запястьям. Остатки веревки плетьми свисали в руках Брена Лурта и одного из его приятелей. Ими меня могут высечь.

– Делай, что велят! – предупредил Брен Лурт.

– Да, хозяин, – проронила я.

– Сними косынку!

Подняв руки со свисающими с них веревками, я стянула косынку. Тряхнула головой. Волосы рассыпались по плечам.

– Хорошенькая, – отметил кто‑то.

– Порви косынку! – приказал Брен Лурт.

– Прошу вас! – взмолилась я. Не могу я рвать косынку! Как и я, Дина, она принадлежит моему хозяину. Дина за нее отвечает. Если порвет ее или испачкает, хозяин будет недоволен. Прибьет Дину.

– Рви!

Я с усилием рванула плотную ткань. Слабость моих рук позабавила парней.

– Брось на землю, наступи на нее! Втопчи в грязь!

Я покорно потопталась на ней обвязанными веревками ногами. Теперь точно высекут, только вернусь в деревню!

Но, взглянув на стоящих вокруг парней, я вдруг поняла, что они куда страшнее плетки и гнева Турнуса или Мелины. Глаза их пугали. На руках и ногах у меня веревки. Я их пленница.

Ясно одно: им надо угождать.

– Будешь слушаться? – спросил Брен Лурт.

– Да, хозяин, – прошептала я.

– Раздевайся.

– Да, хозяин.

Я попыталась стащить через голову грубую короткую тунику. Только бы быстрее все кончилось!

Но схваченным веревками рукам никак не дотянуться до подола. Пальцы отчаянно тянулись вниз, цеплялись за шерсть, но не хватало какого‑то дюйма. Ну, еще раз! Нет, не пускают проклятые веревки. В смятении я подняла глаза на Брена Лурта.

– Раздевайся! – прозвучало снова. Сложенная петлей веревка, точно плеть, качнулась в его руке. У парня за моей спиной тоже веревка наготове.

Судорожно пыталась я схватить подол туники, но мучители держали веревки крепко, не давали дотянуться. Нет, до грубой белесой шерсти никак не добраться!

– Будешь слушаться? – снова спросил Брен Лурт.

– Да, хозяин! – закричала я. – Да, хозяин!

– Раздевайся.

И снова, снова все сначала! Может, стащить тунику за ворот? Нет, не дают и до ворота дотянуться!

– Да ты бунтовщица! – процедил Брен Лурт.

– Нет, хозяин! – надрывалась я.

– Ну так будь послушна. Все заново. Нет, не пускают!

– Бунтовщица!

И тут веревка, что держал стоявший за моей спиной парень, со свистом рассекая воздух, хлестнула меня по ногам.

– Ой! – вскрикнула я.

В тот же миг и Брен Лурт с размаху стегнул меня – удар пришелся по плечу и шее.

Рывок – и, умело манипулируя привязанными к моим ногам и рукам веревкам, меня ничком швырнули наземь.

Вновь и вновь стегали меня, рыдающую, распростертую в пыли, – даже через грубую ткань туники удары обжигали тело, – а потом, потянув за веревки, поставили перед Бреном Луртом на колени с широко раскинутыми в стороны руками. Щека в грязи, мокрая от пота туника перепачкана землей. На губах – вкус пыли.

– Тащите! – скомандовал Брен Лурт.

Меня рывком подняли на ноги и, спотыкающуюся, потащили через поле. Разорванная косынка и мотыга остались в борозде.

Сколько разных фокусов можно учинить над девушкой, к чьим рукам и ногам привязаны веревки! Как только ни изгалялись надо мною деревенские парни! То на потеху заставят плюхнуться в грязь; то швырнут вперед, то назад; то несут, растянув между собой, лицом вниз или вверх; то на спине, или на животе, или переворачивая, поволокут за ногу или за руку; то заставят идти по острым камням.

Я уже не чаяла остаться живой.

Однажды мы остановились. На мне все еще была надета туника. Держа за веревки, меня поставили перед Бреном Луртом. Вся в поту, в грязи, задыхающаяся, измученная этой пыткой, дрожащая от страха, я понимала – я в их полной власти. Что за судьбу уготовили они мне? Мы стояли у колючих зарослей – вроде тех, из которых строят защитные стены лагеря.

– Ты все еще одета, – оглядев меня, заметил Брен Лурт.

– Позвольте мне сбросить одежду! – взмолилась я. – Позвольте обнажить перед вами красоту несчастной рабыни!

– Давай! – разрешил он.

У меня вырвался горестный крик. Снова проклятые веревки!

– Видно, ты так ничему и не научилась, – изрек Брен Лурт.

– Прошу тебя, хозяин! – рыдала я.

– Так пусть колючки ее разденут! – решил он.

– Нет! – закричала я.

И меня поволокли на веревках в самую гущу ощерившихся шипами зарослей. Я кричала, молила о пощаде, но тщетно. Острые иглы разрывали одежду, терзали тело. Меня безжалостно тащили вперед. Мотая головой из стороны в сторону, я заходилась в крике. Зажмурилась, чтобы не выкололо глаза.

Стонала: «Прошу вас, хозяева!» Но никто не соблаговолил смилостивиться надо мною. Из зарослей меня вытащили израненной, изрезанной, окровавленной. Теперь рабыня‑землянка нагая.

Меня подстегнули веревкой, и мы снова двинулись в путь. С песней мучители вели меня к месту пира, на поросшую травой полянку у ручья.

Там, подтащив к дереву, снова нещадно били. Прижавшись к шершавой коре залитой слезами щекой, содрогаясь от каждого удара, я гадала: что же я им такое сделала, что они так ко мне жестоки?

Потом навзничь опрокинули на траву, потянув за веревки, широко раскинули мне ноги. Надо мной встал Брен Лурт. Глянул сверху вниз.

Вот в чем дело! Я, рабыня, ускользнула от них тогда, во время охоты. Обставила их. Перехитрила. Теперь такой хитрой я себе уже не казалась. Теперь за мою хитрость приходится платить. Мне, рабыне, тягаться со свободным мужчиной! Какое безрассудство! Или не знала, что в один прекрасный день могу оказаться в его власти?

Я закричала. Первым был Брен Лурт.

– Выходи, Турнус! – прокричал Брен Лурт. – Посмотри, что я тебе принес!

Вся перепачканная, со связанными за спиной руками я покоилась на руках у Брена Лурта. Голая, покрытая грязью и запекшейся кровью. С шеи к его рукам свисала веревка. Щеки вымазаны. Холодно, все болит – сколько было побоев и надругательств! Кажется, я почти впала в шок. Плакать уже не могла. Лишь искра чувств осталась во мне – страх перед свободными мужчинами. Я, рабыня, взяла над ними верх в их жестокой игре. Теперь мне преподали урок. Никогда в жизни больше не стану и пробовать их одолеть. Они – хозяева. Я – рабыня.

– Выходи, Турнус! – кричал Брен Лурт. – Смотри, что я тебе принес!

Словно подчеркивая свои слова, он дернул привязанную к моей шее веревку. Голова моя качнулась и вновь опустилась. Плечи бессильно подрагивали.

– Выходи, Турнус!

И вот я уже лежу в пыли перед хижиной Турнуса.

Уже стемнело. Вокруг стояли мужчины с факелами: восемь приятелей Брена Лурта, кое‑кто из сельчан. Свободные мужчины, женщины, даже рабыни, которых еще не загнали на ночь в клетки. И Ремешок здесь, и Турнепс, и Верров Хвост, и Редис. Медине хотелось, чтобы они видели, что происходит Из детей – никого. Впереди, левой рукой опираясь на палку, правой держа привязанную к моей шее веревку, стоит Брен Лурт. Рядом – восемь его прихлебателей, тоже с палками. Вокруг – селяне и рабыни. Взгляды прикованы к входу в хижину Турнуса. Вот появилась Медина, начала спускаться по лесенке. Хижина Турнуса – почти в центре поселка, у пятачка. В прохладном ночном воздухе плыл запах слинов. Зябко.

Моя спина и ноги сплошь покрыты рубцами от ударов веревкой. Ноет низ живота.

Стоя у подножия лестницы, Мелина тоже повернулась к двери.

Брен Лурт, гордый, сильный, с видом триумфатора сжимает в руке привязанную к шее распростертой у его ног женщины веревку. В другой руке – палка футов шесть длиной, два‑три дюйма толщиной. «Я буду первым в Табучьем Броде», – сказал он мне однажды. И еще: «Когда я стану первым, Мелина отдаст мне тебя».

– Выходи, Турнус, – позвала, стоя у лестницы, Мелина. Дверной проем темен и пуст.

Толпа не сводила с него глаз.

Турнус не появлялся.

Тишина. Лишь факелы чуть потрескивают. Я лежу на земле. Руки за спиной схвачены веревкой.

Откуда‑то из‑за хижин, со стороны клеток, доносится визг слинов.

И вот толпа затаила дыхание. В дверях хижины стоял Турнус.

– Здравствуй, Турнус! – приветствовал его Брен Лурт.

– Здравствуй, Брен Лурт, – отозвался Турнус.

Обутая в тяжелую сандалию нога Брена Лурта ткнулась мне в живот. Я вскрикнула от боли.

– На колени, рабыня! – приказал Брен Лурт.

Кое‑как поднявшись, я встала на колени. Намотав на руку провисшую веревку, он подтянул мою голову к своему бедру. В глазах у меня помутилось и просветлело опять. Стоя на верхней ^ступени, на меня внимательно смотрел Турнус.

Молодежь Табучьего Брода на славу позабавилась с земной девушкой, что некогда звалась Джуди Торнтон, – ныне бесправной рабыней Гора по имени Дина.

Под взглядом хозяина я понурилась. Но быть столь почтительной мне не позволили. Зажатая в кулаке Брена Лурта веревка натянулась, слева впился в подбородок узел, я подняла голову.

Я должна предстать перед Турнусом во всей красе.

– У меня есть кое‑что для тебя, – сообщил Турнусу Брен Лурт.

– Вижу, – проронил Турнус.

– Горячая бабенка, – продолжал Брен Лурт, – очень аппетитная.

– Это мне известно, – проговорил Турнус.

– Теперь она на коленях у моих ног.

– Вижу, Брен Лурт, – сказал Турнус.

Мгновенно отбросив веревку, Брен Лурт ударом ноги отшвырнул меня в сторону. Я растянулась в пыли, повернулась на бок, чтобы ничего не пропустить.

Брен Лурт стоял, сжимая палку обеими руками: правой посередине, левой – дюймов на восемнадцать ниже. Но Турнус не двигался.

В толпе никто не шелохнулся. Чуть слышно потрескивали факелы.

На какое‑то мгновение Брен Лурт, казалось, растерялся. Замешкался, переводя взгляд с одного своего приятеля на другого.

Потом снова повернулся к Турнусу – а тот, не говоря ни слова, стоял на верхней ступеньке лестницы, у входа в хижину, футов на шесть‑семь возвышаясь над толпой.

– Я надругался над твоей рабыней, – сказал Брен Лурт.

– Рабыни для того и предназначены, – ответил Турнус.

– Мы с ней хорошо позабавились! – Брен Лурт начинал злиться.

– Получили удовольствие? – осведомился Турнус.

– Да! – Готовый к схватке, Брен Лурт все тверже сжимал тяжелую палку.

– Значит, – заключил Турнус, – пороть или убивать ее не придется.

Брен Лурт выглядел озадаченным.

– Тебе, Брен Лурт, безусловно, известно, – заговорил Турнус, – что долг рабыни – всеми силами угождать мужчинам. В противном случае ее ждет суровое наказание, вплоть до пыток и смерти, если хозяину так угодно.

– Мы взяли ее без твоего разрешения, – напомнил Брен Лурт.

– Вот в этом, – проговорил Турнус, – ты нарушил закон.

– Для меня это не имеет значения! – заявил Брен Лурт.

– Ни плуг, ни боек, ни рабыня, – процитировал Турнус, – не могут быть взяты без соизволения хозяина.

– Мне нет до этого дела!

– Скажи, Брен Лурт, что отличает человека от слина или ларла?

– Не знаю!

– Закон! – отчеканил Турнус.

– Все эти законы – всего лишь пустой звук, мальчишкам головы забивать!

– Закон – это стена.

– Не понимаю, – смешался Брен Лурт.

– Человека от слина и ларла отличает закон. Вот что их разделяет. Закон – это стена между ними.

– Не понимаю, – повторил Брен Лурт.

– И эта стена больше не защищает тебя, Брен Лурт!

– Турнус из Табучьего Брода, ты угрожаешь мне?

– Ты поставил себя вне закона.

– Я не боюсь тебя! – вскричал Брен Лурт.

– Спроси ты моего разрешения, Брен Лурт, – Турнус кивком указал на меня, – я бы с радостью, без лишних раздумий на время наделил бы тебя над ней полной властью.

С веревкой на шее, со связанными за спиной руками я лежала в пыли и смотрела во все глаза. Турнус не лукавил. Без сомнения, он отдал бы меня взаймы Брену Лурту, и мне пришлось бы служить ему, как хозяину.

– Но ты не спросил моего разрешения.

– Нет! – в бешенстве ответил Брен Лурт. – Не спросил!

– И ты, и другие поступали так и прежде, но никогда не злоупотребляли и дурных намерений не вынашивали.

Все верно. Время от времени деревенские парни ловят нас, рабынь Турнуса или чьих‑то еще, связывают и насилуют прямо в поле – ну, побуянят юные лоботрясы, покуражатся над рабынями. Они же не со зла! Горячие головы, молодая кровь играет, силы хоть отбавляй – ну, побалуются с облаченными в коротенькие туники клеймеными девками с веревками на шее – только и всего. А чего же еще ждать рабыне? Некоторым хозяевам даже нравится, что их рабынь время от времени насилуют – пусть не забывают, кто они. Ничего в этом необычного нет. В деревнях все воспринимают это как нечто само собой разумеющееся и просто не обращают внимания – все, кроме рабынь.. Но это же рабыни! В общем‑то это даже на пользу: умиротворяет молодежь, а то ведь иначе их естественная агрессивность может направиться в другое русло, обернуться разрушением. К тому же это помогает юноше почувствовать себя настоящим мужчиной. «Если она тебе нравится, догони и возьми ее, сынок», – такой отеческий совет нередко можно услышать от селян. При мне такое произносилось дважды, хотя меня лично и не касалось. Один нетерпеливый юнец однажды поймал Верров Хвост в ручье и, опрокинув на спину, изнасиловал, как она ни сопротивлялась. Другой молодой сластолюбец как‑то зажал Редис у клеток слинов и заставил ублажать себя. Каждый из них добивался своего по‑разному. При их приближении я испуганно пряталась. Я знала: теперь они мужчины, а я всего лишь рабыня. Но эти двое в когорту Брена Лурта не входили. То, что сделали сегодня со мной, – совсем другое дело. Это проступок серьезный, преднамеренный. Не какое‑нибудь там привычное, заурядное проявление юношеской агрессии, которым нас, рабынь, не удивишь.

– Я был терпелив, Брен Лурт, – сказал Турнус.

– Мы благодарны тебе за долготерпение. – Брен Лурт, ухмыляясь, обвел глазами своих товарищей. Поставил палку утолщенным концом на землю.

Да, пожалуй, без вмешательства закона тут не обойтись. То, что совершил Брен Лурт с товарищами, явно выходит за рамки обыденного. Это уже не невинные шалости, на которые, согласно неписаным законам крестьянской общины, смотрят сквозь пальцы. Как правило, в жизни селян законы присутствуют как бы незримо. Не для того они существуют, чтобы регулировать ход повседневной жизни, а для того, чтобы на них можно было опереться в случае необходимости. Когда изнасиловали Верров Хвост и Редис, никому и в голову не пришло рассматривать это как нарушение закона, хотя разрешения от Турнуса ни один из насильников не получал. Согласно сельским обычаям, такие выходки не возбраняются, ведь имущество не «взято» у владельца, а лишь позаимствовано ненадолго, так, просто полакомиться. Никто и в мыслях не имел нанести хозяину оскорбление. Согласно закону, «взять» чужое имущество – не обязательно значит украсть, хотя понятие «украсть» входит в понятие «взять». «Взять» – значит, заведомо нарушить волю хозяина, ущемить его права, и даже более того – задеть его честь. Содеянное Бреном Луртом именно это и имело своей целью. Как и все гориане, крестьяне Гора невероятно дорожат своей честью. Брен Лурт прекрасно знал, что делает.

– Я готов проявить к тебе милосердие, Брен Лурт, – глядя в мою сторону, объявил Турнус. – Ты можешь сейчас испросить моего разрешения на то, что ты сделал с этой рабыней.

– Но я не прошу твоего разрешения, – не поддавался Брен Лурт.

– В таком случае придется созвать совет. Пусть решает, как поступить с тобой.

Откинув голову, Брен Лурт рассмеялся. Захохотали и его товарищи.

– Что ты смеешься, Брен Лурт? – поинтересовался Турнус.

– Созвать совет, – отвечал Брен Лурт, – может только глава касты. А в мои намерения это не входит.

– Разве ты глава касты в Табучьем Броде?

– Я! – заявил Брен Лурт.

– Кто это сказал?

– Я сказал! – Брен Лурт жестом указал на своих приятелей и добавил: – Мы сказали!

Вместе с Бреном Луртом их девять. Рослые, полные сил молодые мужчины.

– Да! – подтвердил один из них.

– Прошу прощения, – сказал Турнус, – я считал, что ты будущий глава касты.

– Я глава касты, – повторил Брен Лурт.

– И в какой же деревне?

– В Табучьем Броде!

– А Турнуса из Табучьего Брода ты об этом поставил в известность?

– Сейчас ставлю, – отрезал Брен Лурт. – Я – первый в Табучьем Броде.

– От имени Турнуса, главы касты селения Табучий Брод, – провозгласил Турнус, – объявляю, что это не так.

– Я здесь первый! – настаивал Брен Лурт.

– От имени Турнуса, землепашца, главы касты селения Табучий Брод, заявляю: первый – Турнус.

– Я первый! – вскричал Брен Лурт. – Нет.

Брен Лурт побледнел.

– Устроим состязание с пятью стрелами? – предложил Турнус.

Вот в чем заключается это состязание. Все жители, кроме двух соперников, покидают село. Ворота закрывают. Соперники вооружаются луками – огромными крестьянскими луками – и пятью стрелами каждый. Тот, кто распахнет сельчанам ворота, и есть глава касты.

– Нет, – выдавил Брен Лурт. Еще бы! Кому захочется встретиться лицом к лицу с вооруженным луком Турнусом? О его искусстве лучника даже среди крестьян ходят легенды.

– Тогда на ножах?

В этом случае, выйдя из села, двое соперников должны с противоположных сторон войти в темный ночной лес. Тот, кто вернется, становится главой касты.

– Нет, – сказал Брен Лурт. Не много, я думаю, найдется смельчаков, которые отважатся в кромешной тьме в лесу сразиться на ножах с Турнусом. Он, крестьянин, сроднился со своей землей. Как скала. Как мощное кряжистое дерево. Как молния, что сверкнет нежданно‑негаданно в сумрачных небесах.

Брен Лурт поднял свой посох.

– Я крестьянин!

– Хорошо, – согласился Турнус, – пусть приговор вынесет дубина. Пусть дерево наших лесов решит спор.

– Отлично! – ответил Брен Лурт.

Из толпы неслышно выскользнула Ремешок. Никто, кроме меня, казалось, не заметил ее ухода.

Шаг за шагом Турнус неспешно спустился с лестницы.

Мелина отступила в сторону. Глаза ее сверкали. Зрители расступились, освободив площадку у хижины Турнуса.

– Разложите костер, – повелел Турнус. Мужчины бросились исполнять приказ. Расстегнув тунику, Турнус ослабил ее на поясе. Размял руки. Подтянул тунику повыше над ремнем, так что подол ее стал короче. То же самое сделал Брен Лурт.

Турнус подошел ко мне и, взяв за руки, заставил встать.

– Что ж, малышка рабыня, – спросил он, – всему виной твоя красота?

Даже ответить ему у меня не хватило сил – так была я измучена. Не держи он меня – и стоять бы не смогла.

– Нет, – проговорил Турнус, – причина гораздо глубже.

Повернув меня спиной, он освободил от пут мои руки, отвязал и отбросил в сторону свисающую с шеи веревку.

Стоя перед ним в веревочном ошейнике и с клеймом на теле, я подняла на него глаза. Пожалел меня!

– Кляп ей в рот, и на девичью дыбу! – бросил он стоящему неподалеку мужчине.

Меня поволокли прочь. Я не сводила с него испуганных глаз. На девичью дыбу! На ней насилуют! Меня, полуживую, распнут, чтобы была наготове для победителя. А рот‑то зачем затыкать?

Вокруг Брена Лурта сгрудились, подбадривая, приятели. Турнус, словно и не обращая на них внимания, стоял в стороне.

Я отчаянно вскрикнула – меня швырнули на дыбу. Левую щиколотку ткнули в вырезанный в нижней балке полукруглый паз, сверху приладили еще одну балку, тоже с полукруглым отверстием, плотно закрепили. Точно так же зажали между двумя балками и правую ногу. Девичья дыба в Табучьем Броде представляет собой горизонтальную станину с V‑образной выемкой в ногах. Держа за руки и за волосы, меня опрокинули на спину, запястья и голову – за волосы – тоже закрепили в специальных пазах. Сверху накинули держащуюся на массивном шарнире балку с выемкой для шеи и защелкнули запор. И вот я лежу на спине, лодыжки, запястья и шея закреплены – можно лишь чуть пошевелиться. Я зажмурилась и тут же снова открыла глаза. Надо мной стоял человек. Запрокинув голову, я увидела в его руках внушительный лоскут ткани. Скомкав тряпку, он засунул ее мне в рот. Больно! Чтобы не выплюнула, обвязал кляп сложенной вдоль полосой ткани. Она скользнула глубоко между зубами. Еще трижды обвязал он нижнюю часть моего лица. Теперь рот рабыне заткнут по всем правилам. Мне и звука не выдавить. Зачем заткнули рот? Болит зажатая в полукруглой прорези балки шея. «Я – Джуди Торнтон! – твердила я себе. – Я – Джуди Торнтон! Землянка! Не может такое со мной произойти»! И все же я знала: я – Дина, всего лишь Дина, покорная хозяевам горианская рабыня.

Я повернула голову – посмотреть на схватку – и наткнулась на испуганный взгляд Турнепс. Она отвела глаза. Вместо меня на дыбе могла оказаться и она. Редис и Верров Хвост со страхом глядели на Турнуса. Ремешка нигде не было видно.

– Ты готов, Турнус? – спросил Брен Лурт.

Селяне расступились, встали по кругу. Костер пылал вовсю, все отлично видно.

– А дубина тебе не нужна? – ухмыляясь, напомнил Брен Лурт.

– Может быть, – проронил Турнус. – Эти парни, по‑моему, в состязании не участвуют? – оглядев приятелей Брена Лурта, добавил он.

– Чтоб призвать к порядку жирного увальня вроде тебя, и меня одного достаточно, – осклабился Брен Лурт.

– Возможно, – не стал спорить Турнус.

– Тебе понадобится дубина.

– Да, – согласился Турнус. – А ну, напади на меня, – сказал он, поворачиваясь к одному из компании своего соперника.

Парень с усмешкой бросился на него. Схватившись за его дубину, Турнус с сокрушительной, как у ларла, силой резко дернул ее на себя и одновременно нанес ему чудовищный удар в зубы ногой в тяжелой сандалии. Парень пошатнулся, из носа и рта хлынула кровь. Он прижал к лицу ладони. Дубина осталась в руках у Турнуса. На земле валялись выбитые зубы. Парень оцепенело осел наземь.

– Хороша та дубина, – проговорил Турнус, – которая колет как следует. – С этими словами, глядя на одного из парней, он вдруг, точно копьем, ткнул дубиной в ребра другому – И кожу сдирает, – добавил он, нанося скользящий удар по лицу первому, пока тот отвлекся на поверженного товарища. Прижав к груди руки, бедняга валялся на земле. Наверняка пара ребер сломана. А теперь и первый лежал без движения с окровавленной головой. – Но, – продолжал Турнус, – хорошая дубина должна быть еще и крепкой.

Пятеро оставшихся напряженно замерли вокруг Брена Лурта.

– Подойди сюда, – подозвал одного из них Турнус. Тот бешено бросился вперед, но, увернувшись, Турнус тут же оказался позади него и вытянул его дубиной по спине. Тяжелая, не меньше пары дюймов толщиной, дубина раскололась. Парень свалился как подкошенный.

– Вот видите, – назидательно проговорил Турнус, – треснула. Слабовата, значит. Даже спину ему не сломала. – Он указал на парня, корчившегося на земле с перекошенным от боли лицом. – Для хорошей схватки не годится.

Он повернулся к одному из четверых.

– Дай мне дубину!

Тот испуганно взглянул на него и, не рискуя подойти ближе, бросил ему дубину.

– Вот эта получше будет, – взвешивая дубину в руке, одобрил Турнус. – Подойди сюда! – приказал он парню, что бросил ему дубину. Тот с опаской приблизился. – Вот тебе первый урок! – объявил Турнус, без всякого предупреждения с размаху всаживая острие ему в живот. – Никогда не отдавай оружие врагу.

Согнувшись пополам, парень захлебывался рвотой. Коротким ударом по голове Турнус повалил его в грязь и повернулся к Брену Лурту и двоим оставшимся.

– Не зевай! – бросил он одному из них.

Тот настороженно поднял дубину. А Турнус ударил другого, на которого, казалось, и не смотрел.

– Тебе, разумеется, тоже зевать не следовало, – сказал он упавшему – Это важно!

И вдруг тот, что стоял рядом с Бреном Луртом, кинулся на Турнуса, но Турнус, похоже, ожидал удара. Подставив дубину, скользящим движением он отбил атаку. Соперник побледнел и отступил.