Глава 36. Возрождение России и русского народа: проект гражданского национализма

Выше говорилось, что в выборе между этническим и гражданским национализмом как компонента идеологии всей программы новой сборки русского народа и российской нации ситуация в РФ пришла к состоянию неустойчивого равновесия. Как видятся перспективы сдвига этого равновесия в сторону гражданского национализма? Каковы в России ресурсы этой мировоззренческой концепции? Каковы у нее шансы получить активную поддержку со стороны нерусских народов?

Надежного прогноза в момент неустойчивого равновесия дать в принципе невозможно – любая талантливая провокация может привести к срыву в этнонационализм, в то время как гражданский национализм надо строить кропотливо, эмоциональные всплески его не укрепляют. Учитывая, какие интеллектуальные и творческие силы мобилизованы сегодня для срыва восстановительного процесса в России, осуществление талантливых провокаций надо считать неизбежным.

Процессы, происходящие в сфере этничности, легко складываются в системы с сильными кооперативными эффектами. В них возникает автокатализ – процесс самоускоряется под воздействием событий, становится необратимым даже если устранены причины, положившие начало процессу. Это и произошло в СССР, когда уже в начале перестройки были ликвидированы созданные в советской системе механизмы, автоматически блокирующие такой автокатализ.

Насколько трудно предсказать ход развития цепных процессов такого типа, говорит тот факт, что при постоянном и квалифицированном изучении СССР сообществом западных советологов даже ведущие этнологи, создатели конструктивистских концепций этничности, ошиблись в своих прогнозах. Автор фундаментального труда Б. Андерсон в предисловии к его изданию 2001 г. признал, что в момент первого издания (1983) он не мог даже помыслить, какая катастрофа в сфере этничности постигнет СССР.

Из этого следует, что судьба России зависит от выявления, собирания и организации всех ресурсов, которые могут направлять ход событий в тот или иной коридор. Предоставлять событиям следовать в русле «объективных законов развития» или неких «общечеловеческих ценностей» – значит заведомо позволить противнику или конкуренту добиться его целей.

На что же могут опереться сторонники гражданского национализма? Каков потенциал этого идеологического вектора в нынешней России?

Сначала – о фактической стороне дела. Судя по результатам многих исследований, проведенных в разных ракурсах, в массовом сознании первый план устойчиво занимают общегражданские, социальные проблемы. Люди в массе своей мыслят достаточно рационально, и им не требуется для размышлений об этих проблемах прибегать к понятиям этнонационализма – трактовка социальных проблем может вестись на языке гражданского национализма.

Исследователи утверждают о месте этнических (этнонациональных) проблем в иерархии вопросов «повестки дня» населения России: «Практически во всех мировоззренческих и конфессиональных группах они уступают место общегражданским, связанным с укреплением государства, защитой обездоленных слоев населения, отстаиванием гражданских прав и свобод. Данная ориентация отчетливо проявляется и в ответах на вопрос о том, кто виноват в бедах и неурядицах, постигших как страну в целом, так и лично респондентов.

Во всех мировоззренческих и конфессиональных группах опрошенные склонны связывать свое тяжелое положение, прежде всего, с конкретными политическими деятелями, находившимися у власти в течение двух последних десятилетий – М.С. Горбачевым (37 %) и Б.Н. Ельциным ((39 %), либо обвиняют самих себя (28 %). Это вполне согласуется с результатами предыдущих социологических опросов, в частности, проведенных нашим Институтом в 1995 г., в которых Горбачев и Ельцин получили самые низкие оценки своей общественно-политической деятельности среди отечественных политиков ХХ века у представителей всех мировоззренческих и конфессиональных групп» [44].

Важные результаты были получены в исследованиях В.В. Коротеевой в Татарстане и Якутии – двух республиках с «повышенным фоном этнополитической напряженности» – в 1997 г. Как сказано в выводах, большинство опрошенных, вне зависимости от их этнической принадлежности, вообще не включили национальные вопросы в «состав первоочередных» и «самым распространенным сочетанием ответов» стало «преобладание общегражданских ценностей при учете национальных» [4].

Восстановление благополучного жизнеустройства большинство видит через укрепление межэтнических гражданских сообществ, а не через этнонационализм. Этот вывод тем более важен, что именно в тот период (1997 г.), как пишут социологи, «национальная упаковка» политических процессов была «доминантой в повседневном поведении политических элит». Иными словами, массовое сознание было более гражданским, нежели сознание элиты времен реформы 90-х годов. Но за последние 8-10 лет установки и большинства элиты сдвинулись от этнонационализма в сторону гражданской лояльности.

На что опирается гражданская компонента массового сознания? Насколько устойчива эта опора? Укрепляется ли она со временем или подтачивается?

На мой взгляд, опорой является та часть советской мировоззренческой матрицы, которая сохранилась после краха СССР и программы демонтажа его народа. Именно она пока еще «держит» страну и народ, как и сохранившиеся социально-технические системы (институциональные матрицы). Конечно, под устойчивыми ядрами всех этих матриц лежат структуры, заложенные еще при формировании российской имперской нации. Но это не означает незыблемости матриц – в советское время они целенаправленно укреплялись и обновлялись, а сейчас держатся благодаря инерции и слабо организованным «молекулярным» усилиям.

Главной опорой гражданского национализма в России служат большие, массивные группы образованного («модернизированного») населения, армированные большими блоками профессиональной интеллигенции, в том числе научно-технической. Несмотря на тот урон, который нанесла этому большинству нашего населения реформа, оно в целом следует еще нормам и идеалам Просвещения и сохраняет навыки рационального мышления. Все это ослабляет воздействие на население России культурных инструментов этнонационализма и делает это воздействие поверхностным, компенсаторным. А значит, недолговременным.

Мне кажутся важными такие выводы из исследования самого организованного до настоящего времени русского этнонационалистического движения – РНЕ. Во-первых, всем документам РНЕ присуща этнизация именно социальных отношений (социального неравенства русских). Даже к своим сторонникам лидеры РНЕ вынуждены были обращаться с опорой на общегражданские ценности. Во-вторых, сами члены РНЕ постоянно оговариваются, что у них нет и не может быть претензий к представителям иных этнических групп, которые не нарушают «принятых в России» этических норм. Как пишет исследователь, «примеры, где антисемитские чувства высказывались бы вне связи с какой-либо предполагаемой дискриминацией русских, в текстах организаций типа РНЕ практически невозможно найти» [30].

Общий вывод автора таков: «Дискурс русского радикально-националистического движения должен рассматриваться как риторическое оформление политических интересов, носители которых прибегают к символическим системам «этничности» и «национальности» в борьбе за социальное доминирование» [там же]. Но это значит, что по мере обретения собственного языка и собственной современной идеологии, стороны социального противостояния в России утратят потребность в этнонационалистическом дискурсе.

Уже к концу 90-х годов лишь небольшое меньшинство нерусских народов соглашалось трактовать свои социальные проблемы в понятиях этнонационализма. В большом международном исследовании 1998 г. жителям Дагестана, Татарстана, Тывы, Кабардино-Балкарии и республики Коми было предложено утверждение-вопрос: «Экономические интересы титульного населения находятся в конфликте с интересами русских, живущих в республике». Наибольшее число тех, кто согласился с этим утверждением, было среди респондентов коми – 14,6 % (не согласилось 53,3 %). Среди татар согласилось 7,2 %, среди представителей народов Дагестана 6,3 % [45].

Чем более развитым и адекватным станет представление переживаемых в России социальных противоречий в гражданских рациональных понятиях, тем более сузится интеллектуальное пространство для этнонационалистического дискурса. Те силы в России (включая власть), которые сегодня противодействуют созреванию социального самосознания граждан, укрепляют позиции этнонационализма. Напротив, обретение гражданского национального самосознания является сегодня задачей общей, надклассовой. Она не конфликтует, а идет рука об руку с рационализацией социальных интересов всех частей расколотого российского общества.

Таким образом, «массовый тип» грамотного советского человека является потенциальным носителем и приверженцем гражданского национализма. Укрепление этого типа есть залог развития событий в России без срыва в этнонационализм. Это подтверждается тем, что, по оценкам специалистов, подавляющее большинство жителей крупных городов «совершенно равнодушно к деятельности по формированию этнической идентичности («хотя разговоры об этничности достигли невероятной степени популярности и заинтересованности, конкретные этнические коды маловлиятельны и ограничены современным секулярным дизайном повседневной жизни» [4]).

Очень показательным является опыт Приднестровья. В своем противостоянии агрессивному этнонационализму кишиневских властей руководство Приднестровья взяло курс на укрепление общегражданской идентичности населения республики, положив в ее основу советскую гражданскую идентичность. Это сразу настолько укрепило гражданские связи населения со сложным этническим составом, что можно говорить об успешном опыте становления небольшой, но развитой нации, эффективно защищающей свою государственность. Это ценный опыт для России.

В целом между гражданским и этническим массовым самосознанием в РФ установилось неустойчивое равновесие. Согласно большому опросу в 11 регионах (июль 2003 г.), в целом 62 % идентифицировали себя как граждан России, а 11 % как граждан СССР. Среди последователей ислама гражданами России считали себя 39 %, а гражданами СССР 19 % (8 % назвали себя гражданами мира и 33 % не смогли определиться) [44].

Стоит заметить, что укреплению гражданской российской ориентации до сих пор способствует инерция державного советского сознания и образ СССР. В то же время антисоветская пропаганда последних двадцати лет служит важным препятствием укрепления российской гражданской идентичности, травмируя державное чувство советского человека. Е.Н. Данилова пишет, что важный аспект «сложного процесса формирования общегражданской идентичности – идентичность с «Великой державой»… Драматизм утраты великого государства и не соответствующий ему образ нынешней России также объясняют трудности становления новой гражданской идентификации и причины живучести (особенно среди старшего поколения) идентификаций с советским народом» [46].

Политический режим В.В.Путина, фактически поддерживая агрессивную антисоветскую пропаганду СМИ, подавляет российский гражданский национализм, сдвигая равновесие в сторону этнонационализма. В этом он действует заодно с «оранжевыми» силами, ведущими демонтаж российской нации.

Эта политика власти представляется тем более ошибочной, что надежды реформаторов на то, что удастся «пересобрать» российскую нацию на «прогрессистских» либеральных основаниях, определенно рухнули. Согласно опросам ВЦИОМ, за первый срок правления В.В.Путина антилиберальные установки большинства населения усилились. Вот данные опроса 9-13 января 2004 г., а в скобках – данные января 2000 г. Из списка вариантов ответа на вопрос «Что, в первую очередь, Вы ждете от Президента, за которого Вы могли бы проголосовать?» люди на первые места поставили такие: «Вернуть России статус великой державы» – 58 % (55 %); «Обеспечить справедливое распределение доходов в интересах простых людей» – 48 % (43 %); «Вернуть простым людям средства, которые были ими утеряны в ходе реформ» – 41 % (38 %); «Усилить роль государства в экономике» – 39 % (37 %).

А.С. Панарин пишет: «Современный «цивилизованный Запад» после своей победы над коммунизмом открыл «русское народное подполье», стоящее за коммунизмом и втайне питавшее его потенциалом скрытой общинности… В тайных нишах народной общинности находил укрытие жизненный мир с его до сих пор скрытыми законами, может быть, в принципе не переводимыми на язык прогрессизма» [25, с. 243].

Советское государство оставило нам ценный опыт формирования гражданской национальной идентичности, сила которой была проверена Великой Отечественной войной. Чем дольше нынешнее государство будет игнорировать этот опыт, тем дольше продолжится нынешний разрушающий страну и народ кризис. Сегодня даже совершенно чуждый апологетике СССР аналитик пишет о предвоенных годах: «Нужен был долгосрочный символ, понятный народу. Таким символом к началу Второй мировой войны снова стала страна, держава, империя. Сталин отказался от интернационализма в пользу державности и стал самым могущественным русским императором в истории. Надеюсь, ни у кого не повернется язык назвать его императором грузинским. Он такой же грузин, как Екатерина II – немка, а Пушкин – эфиоп» [47].

И речь здесь идет вовсе не только о формировании лояльности к общему государству. Советский строй за сравнительно короткий срок выработал во всех народах СССР (и даже у всех народов социалистического лагеря) устойчивую и фундаментально сходную систему ценностей – даже независимо от наличия других, конфликтующих ценностей, которые в момент перестройки взяли верх. Долговременная политика должна строиться не на конъюнктурных успехах, а на чаяниях людей, то есть на фундаментальных ценностях. Идеологическая работа по дальнейшему разрушению советской системы ценностей – стратегическая ошибка нынешней российской власти. На этом пути власть подрывает возможность построения гражданской нации.

Представляют интерес ценностные установки народа, в котором к началу 90-х годов произошла едва ли не самая интенсивная мобилизация этничности, политизированной на антисоветской основе – эстонцев. В 1991 г. был начат большой исследовательский проект международного коллектива ученых из 12 стран по изучению представлений о социальной справедливости в разных культурах. Сравнительное исследование в России и Эстонии, двух частях СССР с весьма разными культурными установками, показало поразительную схожесть в отношении к уравнительному принципу. В этом смысле русские и эстонцы стали именно частями советского народа.

Вот что пишут авторы исследования: «Известно, что характерной чертой социализма являлась патерналистская политика государства в обеспечении материальными благами, в сглаживании социальной дифференциации. Общественное мнение в обеих странах поддерживает государственный патернализм, но в России эта ориентация выражена несколько сильнее, чем в Эстонии: 93 % опрошенных в России и 77 % в Эстонии считают, что государство должно обеспечивать всех желающих работой, 91 % – в России и 86 % – в Эстонии – что оно должно гарантировать доход на уровне прожиточного минимума» [48].

В ходе реформы в Эстонии дела шли относительно лучше, чем в двух других балтийских республиках, Латвии и Литве. Но ведь и в среде эстонцев оценка советской системы в целом улучшалась. Уходило в прошлое состояние политического возбуждения – и начинали действовать именно фундаментальные ценности. Вот сравнительно недавние результаты исследования, посвященного отношению народов бывших прибалтийских республик СССР к советскому жизнеустройству:

Источник: Baltic Media investigaciones. Transition. Tartu University Рress. 2002, р. 270 (цит. в [49]).

Это исследование показало, что латыши, литовцы и особенно эстонцы приспособились к новым экономическим условиям (хотя нынешнюю экономику в 2000 г. отрицательно оценивали 51 % латышей и 70 % литовцев). Но оценка советской системы как целого выросла во всех этих республиках. Изменения в настроениях, которые последуют за интеграцией этих республик в Европейское сообщество, принципиально не меняют дела – это политическое решение Запада не касается подавляющего большинства советских людей.

А.С. Панарин в своей последней книге делает принципиальный вывод: «Сегодня не может быть сомнений в том, что большинство людей, некогда составлявших советский народ, ни за что не отдало бы свою страну в обмен на тот строй и тот социальный статус, которые они в результате получили» [25, с. 111].

Даже если считать это утверждение политическим преувеличением, прагматическая государственная власть не должна игнорировать подобные предупреждения, тем более что сам Панарин пришел к этому выводу, пройдя через антисоветский соблазн и взглянув на установки советского народа «с обеих сторон».

Если учесть, что для сборки российской нации важны даже не политические установки, а именно ценностное ядро мировоззренческой матрицы, то становится обязательным учет большой работы по составлению «карты» ценностных ориентаций разных культур. Эти исследования показали высокую устойчивость «советских ценностей» и их актуальное значение в формировании «культурной карты» мира. Выводы из этого исследования приводятся здесь из работы, посвященной ценностным сдвигам в Восточное Европе, но это дела не меняет. Речь идет о воображаемой культурной карте мира, составленной Р. Инглехартом по материалам «всемирного исследования ценностей: 1995–1998 гг..» [50]. Карта эта составлена под углом зрения либеральных «ценностей самовыражения», от места максимальной локализации которых удаляются культуры с традиционными ценностями.

Об этой карте говорится: «Значимость ценностей «самовыражения»… во второй половине 1990-х годов минимальна для стран православной культуры, выше для католической Европы и самая высокая – для стран Европы протестанской (Западная Германия, Дания, Норвегия, Нидерланды, Швеция) и англоговорящих стран (Великобритания, Канада, США).

Характерно, что на этой карте среди культурных зон, соответствующих границам локализации важнейших мировых религий, присутствует в качестве самостоятельной, с присущим ей сочетанием культурных параметров, обширная посткоммунистическая культурная зона. Как показало глобальное исследование американских специалистов, появление и крах социалистической системы явились центральным историческим событием ХХ в. Они оставили отчетливый отпечаток в сознании народов, входивших в эту систему, в их ценностных ориентациях.

Так, например, Восточная Германия размещается на карте на самой границе двух зон – посткоммунистической, к которой ГДР принадлежала на протяжении четырех десятилетий, и протестантской Европы, к которой относится Западная Германия. Несколько отстоит от остальных стран и католическая Польша с характерным только для нее перевесом ценностей, классифицируемых как традиционные. Остальные из исследованных посткоммунистических стран, включая конфуцианские Китай и Северную Корею, мусульманский Азербайджан, локализуются на карте довольно близко друг от друга, в одной части культурного спектра. Такого рода локализация свидетельствует об общности ценностных систем рассматриваемой группы народов, сложившейся в предшествующий период, но сохранившейся и спустя десятилетие после его завершения» [51, с. 166].

Если же мы от Прибалтики, Азербайджана и ГДР вернемся в Российскую Федерацию, то здесь устойчивость и связность ценностных ориентаций народов, которая и служит предпосылкой гражданского национализма, окажется еще более очевидной. Исследования, проведенные в разных республиках, дают очень сходную картину. Вот вывод сравнительного исследования установок русских и хакасов в Хакасии (2002–2003 гг.): «Из ответов респондентов прослеживается большое сходство ценностей русских и хакасов… И хакасы, и русские отдают предпочтение коллективистским началам перед индивидуалистическими; в их миропонимании необходимыми для прогресса этносов и республики выступают коллективизм, взаимопомощь, усиление роли государства в регулировании рыночных отношений, развитие государственной и коллективной форм собственности… Словом, в менталитете хакасов и русских имеются общие типичные евразийские черты, достаточно устойчивые, несмотря на рыночные трансформации, проходимые в России. И с этими чертами реформаторам (властям предержащим) следовало бы считаться» [52][226].

Если же от Хакасии переместиться на Урал, в Удмуртию, то здесь никаких ценностных различий в сознании русских и удмуртов вообще не фиксируется. Для респондентов несомненна их этническая идентичность как удмуртов, но это – результат самосознания, который не сводится к определенным отличиям мировоззренческих установок[227]. Согласно выводу социолога (на основании исследования 2003–2004 гг.), в Удмуртии «этничность не существует за пределами символической сферы и осуществляется только в языке» [53]. Таким образом, удмурты, определенно сохраняющие свое этническое самосознание и символическую сферу (язык, этническое имя, историческую память и предание), в то же время на деле не имеют никаких препятствий, чтобы принадлежать к гражданской российской нации. Однако конструктивистская программа по демонтажу этой нации и мобилизации этноцентристского сознания среди удмуртов вполне может толкнуть их образованную молодежь к этнонационализму.

На тот факт, что задача создания гражданской нации не имеет институциональной поддержки, обращают внимание социологи. О положении в Республике Коми сказано: «Очень важное значение может и должна играть целенаправленная политика гражданской консолидации, которую призваны проводить региональные власти. В Коми, где для этого есть много исторических и культурных оснований, такая политика в должной мере, на наш взгляд, еще не проявляется. В результате социально-профессиональная и территориальная дифференциация населения накладывается на этническую и ведет к фрагментации республиканского сообщества» [45][228].

Говоря о том, как по прошествии 15 лет реформы видится шкала ценностей советского человека, А.С. Панарин пишет: «Чем больше исторически удаляется этот человек от нас, тем крупнее, масштабнее выступает его фигура… Крайности либерального отрицания этого типа выглядят все менее убедительными, и к советскому человеку приходит историческая реабилитация» [25, с. 135]. Этот вывод должен быть принят во внимание при выработке всего проекта российского гражданского национализма.

Что же касается этнонационализма, то его приверженцы не признают, что в ходе советской модернизации произошел тот синтез русской национальной идентичности с рациональностью Просвещения, на который указывают многие авторы (включая А.С. Панарина). М. Ремизов пишет: «Русские – это развитый этнос, который пока не научился устойчиво тиражировать, воспроизводить себя в матрицах современного общества – через массовое образование, СМИ, призывную армию, национальную бюрократию и так далее. Тот опыт модерна, который у нас был в советский период, к сожалению, не был опытом актуального оформления русской идентичности… Наша «этничность» и наш «модерн» не состыковались в единое целое. В результате, сегодня мы как нация недооформлены. И именно поэтому мы нуждаемся в национализме как целенаправленной деятельности» [36]. На это можно ответить, что мы действительно нуждаемся в национализме для достраивания нации, но в национализме именно гражданском, а не этническом – как в варианте этнонационализма постмодерна, так и в его нынешнем регрессивном варианте антимодерна.

Возврат на ту историческую траекторию, по которой и шло развитие национально-государственного устройства России в царское и в советское время, обсуждается как альтернатива вполне понятная и привычная. Новым является лишь отказ от характеристики складывающейся полиэтнической российской общности как народа. Эта характеристика была данью той сословной и советской идеократии, которая стремилась подчеркнуть небуржуазный тип нашей государственности. Но в действительности это ограничение давно отпало – такие цивилизации, как Китай или Индия, пройдя через революции, успешно приспособили для себя понятие наций, нисколько не отождествляя их с нациями – порождением западного капитализма.

О. Неменский, весьма беспристрастно сравнивая перспективы государственного строительства России на основе этнонационализма или гражданского национализма, так оценивает второй вариант: «Государство Российское никогда не было государством русских. Оно всегда было определенной формой политической организации пространства Восточноевропейской равнины, весьма целостной географически, прекрасно связанной разветвленной сетью рек-дорог и не имеющей каких-либо естественных преград на всем своем протяжении, а главное – заселенной многими народами очень разного происхождения, языков, культур, религий и антропологических типов. Всем этим народам суждено было самим пространством как-то уживаться друг с другом и сплачиваться перед лицом гигантских и сокрушительных нашествий извне, которые здесь нередко лавиной прокатывались по всей равнине. Даже самая яркая из существующих здесь границ – между лесом и степью – не меняла, а скорее только усиливала многонародный характер гигантских равнинных территорий по обе ее стороны, а с объединением Леса и Степи в одном государственном организме в Новое время это свойство усилилось еще более.

«Нация» – она хотя и плод развития Запада, и чужда русской «равнинности», но сама по себе эта идея технологична, то есть способна адаптироваться к разным культурным средам, совсем не обязательно превращая все в «Запад». Именно технологичность этой идеи может позволить нам заимствовать ее, не разрушая своей культуры. Как заимствовали мы и другие технологии. Автомобиль изобрели на Западе, но ездить на нем стоит и русским, более того – он в наше время необходим русскому народу, хотя и не традиционен для него как средство передвижения. Национализм и нация – это технологии, которые мы планируем заимствовать с Запада для конкурентной борьбы за выживание с Западом… Технология не самоценна. Она – лишь способ выжить в определенную эпоху и при определенных геополитических реалиях. Она – инструмент, который может позволить нам сохранить тот огромный фонд исторических традиций, которые объединяет в себе имя Русское, и только как таковая имеет смысл» [32].

Как показали исследования этнического сознания в большинстве «национальных» республик РФ, их население в основном принимает идею создания российской нации на основе лояльности к общему государству (выводы из ряда таких исследований приводились выше). С. Маркедонов усиливает этот тезис, утверждая, что на такой основе войти в российскую нацию готово даже большинство чеченцев – народа, в котором сепаратистские настроения позволили заинтересованным силам разжечь тяжелую мятеж-войну.

Он пишет: «Политическая лояльность (лояльность через согражданство и политический национализм) принимается даже представителями самых «проблемных» этнических групп России. В этой связи весьма показательна формула, выдвинутая чеченским политологом Шамилем Бено, экс-министром иностранных дел дудаевской Ичкерии: «Все мы, независимо от того, как нас зовут – Шамиль, Иван, Исаак и т. д., – должны считать себя в первую очередь гражданами России. Первичная идентичность должна быть гражданская, а затем уже по культурной принадлежности – русский, чеченец, армянин, еврей – в своем быту». И уж гарантировано то, что русскими себя они ощущать не будут никогда. Как бы нам того не хотелось!

Значительная часть полевых социологических исследований в чеченских общинах за пределами Чечни (Волгоградская, Астраханская, Ростовская области) говорит о том, что именно Россию считают своей родиной подавляющее большинство респондентов. Т. е. кабардинцы, чеченцы, татары, тувинцы готовы быть лояльными российскими гражданами и служить России, но при этом не готовы к русификации и признанию русских высшим российским этносом.

Превращение представителей «плохо вписавшихся» этносов в лояльных российских граждан не может быть успешно проведено через простое игнорирование их этнической принадлежности. И уж точно русификация не может стать инструментом их интеграции в российское сообщество.

Для государства, желающего сохранить себя в нынешних границах, абсолютным приоритетом является интеграция, а не ассимиляция и насильственная русификация. А значит оптимальная российская национальная политика – это не строительство «русского государства», а формирование политической нации (определяемой как гражданское сообщество, а не биологическое явление).

Все имперские государства распадались тогда, когда этнический национализм набирал обороты. Сохранение же крупных держав стало возможно лишь на основе не этнического, а политического национализма. Такой подход вовсе не отрицает этническую принадлежность и не зовет сменить ее на политическую» [33].

Но что значит «интеграция, а не ассимиляция и насильственная русификация»? И что значит при этом «не менять этническую принадлежность на политическую»? Это как раз и значит вернуться к тому типу национально-государственного устройства, который вырабатывался в Российской империи и в СССР. Это собирание полиэтнической гражданской нации без устранения самобытности каждого отдельного народа – как русского, так и нерусских[229].

Многие считают, что речь идет о возрождении империи. Это понятие, как и понятие нации, весьма многообразно и должно применяться с уточнением контекста. Да, Россия и СССР были империями в том смысле, что существовало ядро – русские как имперская (державная) нация – которое и определяло главные культурно-цивилизационные признаки всего общества. Но в то же время эта империя была семьей народов, в которой ядро не высасывало ресурсы периферии, как метрополия ресурсы колоний.

С. Лурье, также отстаивая альтернативу собирания гражданской нации, делает упор на том, что критическим условием успеха этого проекта является собирание и укрепление именно русского народа как ядра нации. Она пишет: «Русские должны выработать новую модель государственности, в которой сценарий «дружба народов» мог бы реализовываться. Для его реализации же необходимо, чтобы русские могли выполнять в нем свою особую роль – харизматического лидера. Причем это харизматическое лидерство должно удовлетворять русских, дать им ощущение, что они несут народам истину, то есть основать новую Империю. Оно должно удовлетворить и другие народы, не в том смысле, что последние тут же признают эту истину истиной, а в том, что она будет приемлема для них как государственная идеология, они сумеют к ней приспособиться и найти в ней или в каком-то из ее фрагментов опору для себя.

Ответ может быть таким: существует прекрасная модель межэтнических отношений, но еще не сложились удовлетворительные модели внутрирусских отношений, одновременно и высокоадаптивные, и осмысленные, имеющие под собой надежное идеальное основание. Предшествующие модели разрушены и отошли в прошлое, а без формирования моделей внутриэтнического взаимодействия не сможет произойти реструктурирование русского этноса, необходимое для собирания народов и восстановления Российской империи. Без них Россия не станет ни экономически, ни технологически, ни военно-стратегически развитым государством. На основании русской культуры должна выработаться новая поведенческая парадигма, которая станет основой для новой русской идентичности и формировании на ее основе новых культурно-цивилизационных принципов» [54].

В заключение надо лишь сказать, что любая из альтернатив построения независимой и сильной России – и на платформе этнонационализма как Русского государства, и на основе гражданского национализма как новой имперской «семьи народов» – требует в качестве первого критического этапа радикального подавления политических сил, продолжающих демонтаж русского народа и системы межнационального общежития в России. Одновременно с этим произойдет и усиление конструктивной работы по сборке русского народа на обновленной мировоззренческой матрице.

Литература

1. С.Г. Кара-Мурза. Потерянный разум. М.: Алгоритм. 2005.

2. М. Фенелли. «Век ХХ и мир». 1991, № 6.

3. А.Й. Элез. «Этничность»: средства массовой информации и этнология. – В кн. «Этничность, толерантность и СМИ». М.: РАН. 2006.

4. О.Г. Буховец. О временных ресурсах постсоветского этнонационализма. – ПОЛИС. 2005. № 2.

5. Л. Ионин. Философия национальности: перестройка и национальные проблемы. – «Новое время». 1989, № 1.

6. А. Уваров. Русское национальное самосознание. М.: ИТРК. 2000, с. 26.

7. Дм. Ивашинцов – www.rosbalt.ru/2005/06/12/212749.html.

8. В. Малахов. Преодолимо ли этноцентричное мышление? – В кн. «Расизм в языке социальных наук». СПб: Алетейя, 2002 (httр://www.intellectuals.ru/malakhov).

9. Ю.В. Бромлей. Очерки теории этноса. М., 1983.

10. В.А. Шнирельман. Очарование седой древности: Мифы о происхождении в современных школьных учебниках. – «Неприкосновенный запас». 2004, № 5.

11. Г. Федотов. – «Новый мир». 1988, № 7, с. 185.

12. Н.А. Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука. 1990.

13. И.Л. Солоневич. Народная монархия. М.: ЭКСМО-Алгоритм. 2003.

14. Н.А.Моисеева, В.И. Сороковикова. Менталитет и национальный характер. – СОЦИС. 2003, № 2.

15. В. Д. Соловей. Русская история: новое прочтение. М.: АИРО-XXI. 2005.

16. Э. Кисс. Национализм реальный и идеальный. Этническая политика и политические процессы. – В кн. «Этничность и власть в полиэтнических государствах». М.: Наука. 1994.

17. Дж. Комарофф. Национальность, этничность, современность: политика самоосознания в конце ХХ века. – В кн. «Этничность и власть в полиэтнических государствах». М.: Наука, 1994.

18. С.В. Чешко. Распад Советского Союза. Этнополитический анализ. М., 1996.

19. Ст. Пинкер. Язык как инстинкт (Пер. с английского). М.: УРСС. 2004.

20. О.Ю. Малинова. Либерализм и концепт нации. – ПОЛИС. 2003, № 2.

21. С.А. Токарев. История зарубежной этнографии. М.: Высшая школа. 1978. С. 257.

22. В.А. Тишков. Социальное и национальное в историко-антропологической перспективе. – Вопросы философии. 1990, № 12.

23. Г. Гусейнов, Д. Драгунский, В. Сергеев, В. Цымбурский. Этнос и политическая власть. – «Век XX и мир», 1989, № 9.

24. «Этнопанорама». 2001, № 2.

25. А. Панарин. Народ без элиты. М.: Алгоритм-ЭКСМО. 2006.

26. О.В. Щедрина. Возможна ли мультикультурная модель интеграции мигрантов в России. – СОЦИС. 2004, № 11.

27. В.И. Мукомель. Грани интолерантности (мигрантофобии, этнофобии). – СОЦИС. 2005, № 2.

28. В.А. Тишков. О российском народе. – «Восточноевропейские исследования». 2006, № 3.

29. Д.Д. Амоголонова, Т.Д. Скрынникова. Пространство идеологического дискурса постсоветской Бурятии. – ПОЛИС. 2005, № 2.

30. М.М. Соколов. Классовое как этническое: риторика русского радикально-националистического движения. – ПОЛИС. 2005, № 2.

31. В. Малахов. Культурный плюрализм versus мультикультурализм. – «Неприкосновенный запас». 2002. № 5.

32. О. Неменский. Уход с Равнины. – httр://www.aрn.ru, 05.04.2006.

33. С. Маркедонов. Интеграция, а не русификация. – httр://www.aрn.ru/рublications/article10711.htm (23.10.2006).

34. К.А. Крылов. Русь и Нерусь. – Русский журнал. 7.10.2003 (httр://www.rusk.ru/st.рhр?idar=310059)

35. М. Ремизов. Национализм умер, да здравствует национализм! – httр://www.archiрelag.ru/geoculture/new_ident/geocultruss/nationalism/

36. М. Ремизов. Апология национализма. – www.aрn.ru/рublications/article11011.htm (27.11.2006).

37. Г. Зюганов. Уверен в победе. – «Советская Россия», 25.08.2003.

38. Введение. – В кн. «Этничность, толерантность и СМИ». М.: РАН. 2006.

39. А.В. Дмитриев, Г.А. Пядухов. Этнические группы мигрантов и конфликты в анклавных рынках труда. – СОЦИС. 2005, № 8.

40. httр://www.regions.ru/news/1193168/.

41. Е. Вовк. Кого и в чем подозревают россияне. – В кн. «Социологические наблюдения (2002–2004). М.: Институт Фонда «Общественное мнение». 2005.

42. Е.О. Хабенская. Этнические стереотипы в СМИ: ксенофобия и толерантность. – В кн. «Этничность, толерантность и СМИ». М.: РАН. 2006.

43. В.Р. Филиппов. Противодействие ксенофобии в средствах массовой информации. – В кн. «Этничность, толерантность и СМИ». М.: РАН. 2006.

44. М.П. Мчедлов, Ю.А. Гаврилова, А.Г. Шевченко. Мировоззренческие предпочтения и национальные различия. – СОЦИС. 2004, № 9.

45. Ю.П. Шабаев. Территориальное сообщество и этнические воззрения населения коми. – СОЦИС. 2004, № 11.

46. Е.Н. Данилова. Россияне и поляки в зеркале этнических и гражданских идентификаций. – «Восточноевропейские исследования». 2005, № 1.

47. И.К. Лавровский. Странострой. – «Главная тема». 2005, № 4.

48. Информационный бюллетень ВЦИОМ «Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения». 1996, № 6.

49. Р.Х. Симонян. Страны Балтии: этносоциальные особенности и общие черты. – СОЦИС. 2003, № 1.

50. R. Inglehart, W.E. Baker. Modernization, cultural change, and the рersistence of traditional values. – «American sociological review». 2000. Vol. 65, № 2.

51. Н. Коровицына. С Россией и без нее: восточноевропейский путь развития. М.: ЭКСМО-Алгоритм. 2003.

52. А.С. Логачева. Хакасия – восприятие населением новых условий жизни. – СОЦИС. 2005, № 9.

53. С.В. Кардинская. Удмурты об этнической идентичности (опыт пилотажного исследования). – СОЦИС. 2005, № 5.

54. С. Лурье. Размышления над притчей о слоне. Теоретические подходы к исследованию национализма. – В кн. «Монологи из «Тюрьмы народов» (httр://svlourie.narod.ru/).

Заключение. Что делать?

Продолжая движение по пути, заданному реформами Горбачева и Ельцина, Россия погрузилась в кризис столь глубоко, что речь уже может идти лишь о революционном разрыве сложившихся порочных кругов.

Под революционными действиями здесь понимаются целевые программы, направленные на быстрое и глубокое изменение общественных институтов, которые в ходе реформы были настроены (или «самонастроились») на демонтаж российского народа и институциональных матриц жизнеустройства России. Тип и технология таких революций – тема особого разговора.

Если этот революционный проект будет выполняться в режиме взаимодействия, а не противодействия с властью и государственным аппаратом, то кризис будет преодолен без тяжелых потрясений. В ином случае произойдет столкновение разных частей общества с властью и между собой – и мы пройдем через новый виток хаоса.

Граждане, не приемлющие утраты государственной, экономической и культурной независимости России, составляют подавляющее большинство населения. Но оно расколото и не организовано, наш народ был «демонтирован», рассыпан за годы реформы. Однако сообщество граждан, имеющее черты российского державного народа, может быть возрождено за короткий срок. Оно уже почти созрело для этого и ждет лишь «затравки», идейной и организационной матрицы, чтобы пошла его кристаллизация и сборка. Это большинство составляет рыхлую, но общность – независимо от социального положения, возраста и национальности входящих в нее людей. Раскол в России прошел в основном не по этим линиям раздела – барьеры, возникшие на этих линиях, преодолимы.

Выработка «проекта будущего» и выход из нынешнего кризиса будут происходить по мере новой сборки народа из большинства населения при восстановлении его культурного и мировоззренческого ядра. Уже очевидно, что это восстановление мировоззренческого ядра будет происходить с преемственностью исторического цивилизационного пути России. Либеральной Реформации России (по типу протестантской Реформации в Западной Европе) не произошло. И либерализм, и демократия, и рынок будут строиться в России на существенно иных основаниях, нежели на Западе, как это происходит и во всех иных цивилизациях, уцелевших после экспансии Запада в Новое время.

Для этого восстановительного проекта необходимо принципиальное обновление политической системы государства с появлением организационных форм (партий и движений), построенных исходя не из классового, а из цивилизационного подхода. Эти организационные формы должны быть адекватны современному историческому вызову России как цивилизации. Язык, программы, способ действия и организация политических сил, взявшихся за такой проект, должны соответствовать тем угрозам России, которые вызрели в ходе современного кризиса.

Партии, то есть «части», есть порождение классового гражданского общества. Они представляют интересы разных социальных групп в «войне всех против всех», ведущейся в цивилизованных рамках. Во время горбачевской перестройки правящие круги, начавшие демонтаж СССР, пытались создать многопартийную систему, которая «нарезала бы» наше общество по социальным интересам. Это не удалось, реально мы имеем два «слепка» старой, неклассовой КПСС – «Единую Россию» и КПРФ, а также третью псевдопартию столь же неклассового характера – ЛДПР.

Партии, возникшие как действительно буржуазные и проникнутые классовым сознанием (СПС и Яблоко), сникли и тоже сдвигаются к «надклассовому» типу. В целом вся эта созданная по западному шаблону система партий ответить на исторический вызов не смогла и, как уже видно, не сможет. Эти партии говорят на языках, не способных выразить суть нашего кризиса. В ходе опросов 2000–2003 г. наблюдалась устойчивая тенденция сдвига массового сознания к идее «департизации» общества – к концу этого срока свыше 72 % опрошенных либо отказывались определить свою позицию в рамках существующего политического спектра, либо затруднялись с самоидентификацией.

Это значит, что происходит стихийное преодоление раскола общества и многопартийного разделения, группы населения опять стягиваются в народ. Создание в РФ большого движения («квази-партии») цивилизационного типа возможно и необходимо. Такая партия «нового типа» не устранит уже готовые партии, а будет «пронизывать» их, собирая из них всех активных граждан, одинаково относящихся к тем угрозам, которые встали перед Россией как целым. Это движение и станет организационной основой, на которой соберется и обретет самосознание этот народ. Будучи собранным на мировоззренческой основе, выработанной в русской культуре и культуре народов России в целом, с их представлением о мире, человеке и справедливости, это движение не может и не будет иметь никаких генетических связей с расизмом и фашизмом.

Массы людей ждут такой возможности, и при появлении «зародышей кристаллизации» такого движения, издании первых его программных документов процесс его наполнения пошел бы очень быстро. Наш исторический опыт показывает, что в критические моменты именно политическая сила, собравшаяся для преодоления угрозы народу, угрозы цивилизационного типа, находит в России массовую поддержку и оказывается способной соединить его для Общего дела. Мы имеем опыт такой «сборки». Большевики в их «почвенной» части, выступая под классовыми лозунгами, на деле разрешали цивилизационное противоречие первой трети ХХ века. Именно поэтому и наши, и западные либералы и троцкисты при всей их взаимной вражде по социальным вопросам питают общую ненависть к большевикам – за то, что им удалось «собрать» в Советском Союзе народ, который смог провести модернизацию страны и отразить новое «тевтонское нашествие».

В нашем кризисе тесно переплетены социальное и национальное. Преодоление патологической социальной несправедливости, которая травмировала большинство населения России, предотвращение назревающей хозяйственной и культурной катастрофы возможны только через программу, одновременно и совместно разрешающую социальные и национальные противоречия, через восстановление России как целого. Народы собираются не декларациями, а восстановлением всего множества хозяйственных, социальных, культурных связей между людьми, областями, народностями.

Сборка из раздробленных частей нашего общества нового тела большого народа сделает возможным мирный разрыв нынешнего порочного круга. Обладая своей политической организацией, этот народ сможет спокойно и уверенно вести диалог с космополитической частью общества, желающей растворения России в периферии Запада. Так мы избежим назревающего разрушительного столкновения «бедных» и «богатых». Такую мирную революцию возрождения может совершить только народ, а не класс. Этот шаг лишит силы паразитическую олигархическую надстройку, что облегчит разрешение и социальных противоречий внутри нашего общества.

Создание такой «партии» изменило бы ход событий. Была бы снята опасность погружения России и братских народов в новый период массовых страданий. Власть, получившая реальную поддержку и в то же время подвергнутая гражданскому давлению, смогла бы (и была бы вынуждена) прекратить идущее и сегодня разворовывание последнего достояния страны, постепенно восстановить суверенитет и хозяйство России. Это предотвратило бы разрушительные «ползучие» социальные конфликты.

Интеллектуальные силы для этого проекта созрели, технические средства имеются. Если власть Российской Федерации станет подавлять зародыши подобных инициатив, то этот исторический шанс будет упущен, а следующая попытка будет совершаться уже в ходе и после «оранжевой» революции, с большим риском гибели государственности.

Если будет убедительно показано, что программой движения является не консервация нынешнего состояния РФ, а выход из тупика через «революцию без катастрофы», то его поддержат большие доли всех общественных групп. Опыт ХХ века и осмысление нынешней смуты позволит нам избежать фатальных ошибок классовых партий в момент, когда выживание народа требует Отечественной войны, тем более нового, необычного типа – войны на фронтах идей, нациестроительства и социальных технологий.

[1]Только за период с 1980 по 1995 г. в мире произошло 72 гражданские войны на этнической, национальной, религиозной и расовой почве. После 1995 г. обстановка еще более обострилась.

[2]В 1990 г., когда уже стали обыденным явлением этнические войны в Азии и Африке, а затем и в самой Европе (Кавказ, Балканы), на мой вопрос о том, как представляют себе понятие этничности в университетской среде в Испании, профессор университета Сарагосы ответил мне, что в Европе этничности давно нет, она сохранилась как реликтовое явление лишь у малых народностей самых слаборазвитых стран. Это при том, что испанские газеты ежедневно уделяли 10–20 % своей площади сепаратизму и терроризму баскских организаций, выступающих под флагом этнического национализма.

[3]Как писал в «Народной монархии» И.Л. Солоневич, «русская гуманитарная наука оказалась аптекой, где все наклейки были перепутаны».

[4]В момент распада традиционного общества Запада в ходе Реформации под народом также понималось трудящееся большинство. М. Вебер замечает: «Уже Кальвину принадлежит часто цитируемое впоследствии изречение, что «народ» (то есть рабочие и ремесленники) послушен воле Божьей лишь до той поры, пока он беден» [5, c. 202].

[5]В 1964 г. Институт этнографии АН СССР издал книгу «Нации Латинской Америки», где было сказано, что, за исключением Кубы, все нации Латинской Америки являются буржуазными. Это уже схоластика, парализующая возможность понимания.

[6]Отношение к провинциальным крестьянам собственной страны как к варварам, как людям иных народов, встречается в заметках многих путешественников из европейских столиц. Например, Бальзак сравнивал крестьян юга Франции с «дикими» американскими индейцами.

[7]В сноске В.Малахов дает такое примечание: «Темпы притока трудовых мигрантов в «национальные государства» Западной Европы в последние три десятилетия ХХ века были столь высоки, что эти страны ни по сложности этно-демографической структуры, ни по интенсивности социокультурной динамики не отличаются от так называемых «иммиграционных государств» (США, Канада, Австралия и Новая Зеландия). Уместно также отметить, что термин «национальное государство» сделался в современной политической науке столь рутинным, что его применяют ко всем без исключения государствам, без оглядки на их этническую неоднородность».

[8]В советскую литературу это понятие из-за ошибки переводчиков вошло в искаженном виде как «невидимый колледж» ученых.

[9]Мультикультурализм в качестве официальной государственной политики первой приняла Канада (в 1988 г.).

[10]Термины мультикультурализм или культурное разнообразие – принятое в западной литературе «политкорректное» обозначение групповых культурных различий, в большинстве случаев подразумевающее именно этничность.

[11]Раньше этот митинг не мог бы состояться и не имел бы смысла, потому что этой молодежной группе резонно ответили бы: почему это вы, 1 % населения ГДР, – народ? Народ – это все 14 миллионов восточных немцев, и воля их выражена ими несколькими способами.

[12]Следуя установкам марксизма, советская этнология принимала, что этническое самосознание есть явление вторичное, определяемое «реальным процессом жизни», под которым в марксизме понимается материальное социальное бытие. Это сильно сужает явление. Реальный процесс жизни правнука эмигранта во Франции не одолел его духовного мира, частью которого и осталось его осознание себя русским.

[13]Согласно энциклопедическому словарю, йоруба – народ в Нигерии, численностью 15 млн. человек (1978); язык – йоруба.

[14]Конечно, электричество и до ХVII века существовало в природе, но оно было скрытым и «пассивным», а сейчас пропитывает весь мир, человек живет в интенсивном электрическом поле.

[15]Термин «этнология» был введен физиком Ж. Ампером в 30-е годы ХIХ в.

[16]В России с начала XX века исследования в области этнологии велись в Русском антропологическом обществе, известными авторами были Н.М. Могилянский и М.С. Широкогоров. Можно назвать книги последнего «Место этнографии среди наук и классификация этносов» (Владивосток, 1922) и «Этнос. Исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений» (Шанхай, 1923).

[17]Такое придание слову смысла реальной сущности (гипостазирование, от слова ипостась) – свойство абстрактного мышления. Оперирование абстрактными понятиями, необходимое на стадии анализа, нередко приводит к грубым ошибкам при ориентации в реальной действительности. В спорах по поводу этничности ученые нередко обвиняют друг друга в гипостазировании, в отрыве этого понятия от его конкретного наполнения.

[18]Й. Элез пишет, что термин этничность был введен в середине 1970-х годов социологами США, для обозначения такой социальной ситуации, в которой тип действующих групп не выражался привычными понятиями класса и нации [12, с. 40]. Он резко критикует саму претензию этнологии на статус науки на том основании, что понятие этноса остается очень размытым. Но таково состояние многих наук, что не мешает им прилагать к познанию своих объектов научный метод.

[19]Следуя канонам позитивизма, согласно которым наличие замкнутого определения является необходимым признаком научности, Энгельс дал определение жизни – «это способ существования белковых тел и т. д.». Точно так же Ленин определил, что такое материя – «реальность, данная нам в ощущении». Большой познавательной ценности такой подход не имеет.

[20]Вот близкий нам пример: не слишком озабоченные проблемой этнической идентификации тюрко-язычные группы – качинцы, кизыльцы, койбалы, бельтиры, сагайцы, – в советское время были объединены в народ под названием «хакасы». А создание «аварской народности» в Дагестане из лингвистически сходных групп удалось не вполне. При микропереписи 1994 г. некоторые «аварцы» предпочли записать себя андиями, ботлихцами, годоберинцами, каратаями, ахвахцами, багулалами, чамалалами, тиндиями, дидоями, хваршинами, капучинами или хунзалами [12].

[21]При исследовании этнических границ большую информацию дает изучение межэтнических браков и «смены этничности» (религии, фамилии, записи в графе национальности).

[22]Есть люди, увлеченные изобретением маркеров. В движении русских националистов РНЕ был человек, который уверял, что может определять евреев среди ведущих на радио. Главными признаками для него служило употребление слова «отнюдь» и почему-то словосочетание «Боже ж мой» [66].

[23]Хорошее изложение примордиалистского подхода дано в статье С.К. Рыбакова [16].

[24]Дюркгейм отличал «механическую» солидарность, изначально основанную на кровном родстве, от современной «органической» солидарности классового содружества, основанной на общественном разделении труда.

[25]Надо, однако, отметить, что французские антропологи в начале ХХ века занялись прикладной тематикой и потому, что многие из них участвовали в социалистическом движении.

[26]Говорилось, например, что антропологи США были косвенно причастны к свержению правительства Альенде в Чили.

[27]Повышенное внимание к этническим конфликтам уделялось уже на первых этапах колониальной эры. Именно эти конфликты и позволили европейцам захватывать большие территории, поскольку вожди враждующих племен обращались к ним за помощью. Принимая участие в межплеменной борьбе, европейцы становились необходимой частью местной политической системы. Это практическое значение древнего принципа «разделяй и властвуй» побуждало к развитию этнологических исследований. Известный английский этнолог-африканист сказал, что «пулемет – интегрирующий фактор общества», которое европейцы создавали в Африке.

[28]Социальные бедствия и массовые страдания, которые сопровождали индустриальную революцию в Англии и вообще на Западе – эмпирический факт, отраженный в «структурах повседневности» (Ф. Бродель). Революционный переход к новой формации, даже открывающий простор для развития производительных сил, сопровождается насильственным разрушением структур жизнеустройства массы населения. Но объяснение и оправдание этих бедствий вырабатывается идеологами на основе господствующего в правящей элите мировоззрения. Конкретно в Англии, как говорят, «социал-дарвинизм возник раньше дарвинизма».

[29]Строго говоря, отношения рода вообще лежат в плоскости иного уровня, нежели этнические. Для этноса характерна эндогамия и сохранение культурной целостности. Напротив, основная функция рода – смешение (как биологическое, так и культурное). Здесь законом является экзогамия. Как пишет Ю.В. Бромлей, «в этом смысле род – фактически антипод этнических общностей, так сказать, «антиэтнос» [14, с. 265].

[30]В эволюции этнического самосознания у древних греков и китайцев представление об общности происхождения господствовало лишь на ранних стадиях становления народности, а потом и греки, и китайцы стали считать, что они соединены культурой.

[31]Надо обратить внимание и на тезис о том, что начало процессу разделения труда и возникновения частной собственности было положено половым актом. Этот тезис, навеянный, вероятно, ветхозаветным понятием первородного греха, связан с особенностями соединения в народы и нации людей, проникнутых «духом капитализма». К этому мы вернемся ниже.

[32]В альтернативных примордиализму современных концепциях под этничностью понимают не вещь, а отношения. Отношения как между «своими», так и к «чужим». Отношения эти являются частью культуры и выражаются в множестве символов, знаков, норм и навыков.

[33]Различия в цвете кожи воспринимаются физиологически, но мобилизуются культурой в качестве маркеров иного. А вот в каком смысле иного – зависит целиком от культуры. Например, в России люди уже не считают брюнеток и блондинок людьми разных народов (если нет дополнительных признаков). С цветом кожи другое дело, потому что исторически мы и негры жили порознь и явно были разными этносами. Цвет кожи был удобным маркером этнических различий. Но при этом какой-то этнической сущности он не выражал и не выражает. На Кубе и в Бразилии негры и белые давно живут вместе, и маркером этничности цвет кожи уже не служит.

[34]Позже Крупнов так уточнил понятие: «Русскость не есть этническое качество, не свойство «крови», а свободный выбор любого человека любой национальности в пользу служения России и российской государственности. Русские – это те, кто любят российскую государственность и самозабвенно служат России. Такие русские и организуют народы России на развитие страны» [48]. Это совсем не годится, поскольку Россия – многонациональное государство, и «любят российскую государственность и самозабвенно служат России» вовсе не одни только русские. При этом «любят и служат», не собираясь отказываться от своей этничности.

[35]Э. Кисс уточняет: «Термин «будители» несколько неудачен, так как хотя они и опирались на более ранние культурные традиции, сам процесс мог считаться в неменьшей степени инновацией, чем возрождением или пробуждением. Несмотря на то, что новые стандартные языки и создавались на базе уже существовавших и, часто, древних диалектов, пути языкового и, следовательно, национального развития ни в коей мере не были самоочевидными. Поэтому между самими будителями шла борьба по поводу национальных самоопределений. Например, в течение всего XIX века шли споры о том, являются ли сербы и хорваты двумя разными нациями или же они образуют единую югославянскую. Последнее определение опиралось на влиятельное движение «иллиризма» [4, с. 149].

[36]Примечательно, что основная масса эмпирического материала об этническом насилии собрана как раз в исследованиях, проведенных в русле примордиализма, ибо именно в насилии, на первый взгляд, выражается иррациональное, заданное «свыше» ядро этнической «самости». Конструктивизм предлагает этому эмпирическому материалу иную интерпретацию.

[37]Надо сказать, что кризис национального государства на Западе, обостряемый притоком больших контингентов иммигрантов, и здесь порождает рецидивы настоящей «западной демократии». В последнее время их все чаще можно наблюдать в Париже и его предместьях.

[38]Эта статья опубликована в 1849 г. в газете «Neue Rheinische Zeitung», главным редактором которой был Маркс, а Энгельс – редактором. Маркс был определенно согласен с принципиальными положениями статьи. Это выразилось во множестве его собственных работ и писем.

[39]В их личной переписке они мимоходом обмениваются такими замечаниями. Маркс – Энгельсу (24 октября 1868 г.): «Боркхейм, русофобия которого (я привил ее ему как самое невинное противоядие, чтобы дать выход его излишней жизненной энергии) принимает опасные размеры…».

[40]Надо, однако, помнить, что факторы, определяющие этническое самосознание, представляют собой сложную систему. Говоря, что сербы и хорваты разделились под воздействием разных религиозных представлений православия и католичества, надо иметь в виду и такой факт, что есть сербы католики и есть хорваты православные.

[41]На этническое сознание африканцев и мусульман наверняка подействовали и приговоры военного суда. Согласно действующему в Бельгии военному праву, преступления двух десантников, которые «поджарили» на костре сомалийского подростка (сохранив на память фотографии), предполагают наказание в виде 15 лет лишения свободы. Прокурор потребовал им наказания в виде 1 месяца тюрьмы и штрафа в 10 тыс. бельгийских франков (около 300 долларов).

[42]Л.Н.Гумилев считает удачным то обозначение, которое дал таким ландшафтам географ-евразиец П.Н. Савицкий – «месторазвитие», подобно аналогичному понятию «месторождение».

[43]Янг подчеркивает, что в момент колонизации за редкими исключениями не было совпадения между этническими и территориальными границами колоний: «В Африке только в очень немногих случаях колониальные территории имели хотя бы самую отдаленную связь с исторической генеалогией или культурой (исключениями являются Марокко, Тунис, Египет, Руанда, Бурунди, Свазиленд, Лесото)» [15, с. 97].

[44]Как считает Дж. Комарофф, «транснационализация насилия и вызов, бросаемый принципу юрисдикции национального государства, фактически являются особо значительными моментами в развитии глобализма» [2, с. 51].

[45]Эта сторона глобализации вызвала некоторое замешательство в кругу политиков, и они стараются демонстрировать солидарное неприятие транснационализации насилия. Вот пример: «Популярный руководитель Южно-Африканской коммунистической партии Крис Хани был недавно убит польским иммигрантом крайне правых убеждений, покинувшим Польшу после окончания холодной войны… Таким образом идеологические баталии Центральной Европы оказались импортированными на африканскую землю. Помимо серьезных политических последствий, это событие имело и любопытное завершение: режиму, до истерии пропитанному антикоммунизмом, пришлось выступать организатором государственных почестей в память о харизматическом коммунисте, с которым большую часть его жизни обращались как с юридическим и идеологическим преступником» [2, с. 51].

[46]Далее автор поясняет, что история никаким народам не дает столь длительного периода стабильности, поэтому «чистых» народов не существует, любой народ представляет собой мозаику элементов, возникающих и изменяющихся в результате политических потрясений.

[47]Уже сам тип государственного аппарата и организуемых им информационных потоков в большой степени влияет на тип создаваемого этим государством народа. И.Л. Солоневич писал: «Организационная сторона Европы Средних веков была чудовищно сложна: феоды, привилегии, цехи, таможни, Церковь, города – все это отгорожено друг от друга невероятною законодательной неразберихой, целыми горами пергаментов, грамот, договоров, кодексов, конституций и прочего. И все это, в сущности, имело только одну объективную цель: разорвать «общее благо» в клочки частновладельческих интересов. Если бы Киевская Русь повторила европейские пути, то на ее месте когда-нибудь и, может быть, выросла бы какая-то государственность. Но, может быть, и до нынешних времен не выросло бы никакой» [11, с. 274].

[48]Эта жесткая формула искусственна. Более правдоподобной была бы другая последовательность: первобытная человеческая общность изначально имела социальные формы, а этнические формы эта общность обретала позднее – именно под воздействием институтов, которые являлись феноменами культуры.

[49]Английский политик Н. Фэртэрн писал: «Шотландцы – единственный цивилизованный европейский народ, которому посчастливилось не иметь собственного государства». Единственный! Но и это не вполне верно, в Средние века шотландцы имели достаточно развитые начала государственности, и даже в ходе собирания английской нации были периоды, когда королем становился шотландец, укреплявший этническое самососознание шотландского народа. Повстанцы, которые сопротивлялись «сплавлению» шотландцев в нацию, назывались якобитами – этот король был их знаменем.

[50]А вот как излагает А.Ф. Лосев мироощущение русского человека начала ХХ в., который осваивал ньютоновскую картину мира: «Все это как-то неуютно, все это какое-то неродное, злое, жестокое. То я был на земле, под родным небом, слушал о вселенной, «яже не подвижется»… А то вдруг ничего нет, ни земли, ни неба, ни «яже не подвижется». Куда-то выгнали в шею, в какую-то пустоту, да еще и матерщину вслед пустили. «Вот-де твоя родина, – наплевать и размазать!» Читая учебник астрономии, чувствую, что кто-то палкой выгоняет меня из собственного дома и еще готов плюнуть в физиономию» [48, c. 405].

[51]В отношении христианства эту проблему тщательн

Date: 2015-10-18; view: 435; Нарушение авторских прав