Демонтаж центральной мировоззренческой матрицы

Кризис мировоззрения в советском обществе начался задолго до реформы 90-х годов, он явился ее предпосылкой. Его проявлением стало зарождение социалистического постмодернизма. Суть его, как и вообще постмодернизма, была в релятивизации, разрыхлении ядра системы ценностей, в ослаблении ее иммунитета против ценностей социальных патологий (признаком этого было, например, бурное развитие уголовной лирики, широкая популярность диссидентских воззрений в широком смысле слова).

Советское общество было идеократическим. В таком обществе достаточно, чтобы в массовом сознании возникла мысль «живем не по правде», и легитимность всего жизнеустройства резко ослабляется. Мысль «живем не по правде» может быть ложной, внедренной противником в ходе информационно-психологической войны, если внутри страны возникла влиятельная группа пособников противника. Так оно и было в СССР.

Но это – фактор второго порядка. Ведь всегда есть противник, почти всегда в обществе есть внутренние враги существующего строя, всегда ведется информационно-психологическая война. Однако она бессильна, если для разрушительных идей нет благоприятной почвы. Если же значительная часть образованного слоя жадно ловит эти идеи, слушая «Голос Америки», значит, защитные силы общественного организма ослабли и поражение в информационно-психологической войне возможно. Поскольку именно интеллигенция, восприняв разрушительные идеи, затем через личные контакты доведет их до массового сознания – инженер рабочим, врач пациентам, офицер солдатам.

Почему начиная с 60-х годов в советском обществе стало нарастать ощущение, что жизнь устроена неправильно? В чем суть противоречия? В 60—70-е годы советское общество изменилось кардинально. Объективно это заключалось в том, что произошла очень быстрая урбанизация, и 70 % населения стали жить в городах. В то же время основную активную часть общества стали составлять те, кто родился в 30—40-е годы. Это было принципиально новое для СССР поколение, во многих смыслах уникальное для всего мира. Это были люди, не только не испытавшие сами, но даже не видевшие зрелища массовых социальных страданий. Капиталистический Запад – «общество двух третей». Страдания бедной трети очень наглядны и сплачивают «средний класс». В этом смысле Запад поддерживает коллективную память о социальных страданиях, а СССР 70-х годов эту память утратил. Молодежь уже не верила, что такие страдания вообще существуют.

Возникло первое в истории, неизвестное по своим свойствам сытое общество. О том, как оно себя поведет, не могли сказать ни интуиция и опыт стариков, ни общественные науки. Кое-что верно подметил, наблюдая западный «средний класс», Ортега-и-Гассет в книге «Восстание масс», но мы тогда реакционных философов не читали. Вот урок: главные опасности ждут социализм не в периоды трудностей и нехватки, а именно тогда, когда сытое общество утрачивает память об этих трудностях. Абстрактное знание о них не действует. Здесь есть нерешенная теоретическая проблема.

Под новыми объективными характеристиками советского общества 70-х годов скрывалась главная, невидимая опасность – быстрое и резкое ослабление, почти исчезновение прежней мировоззренческой основы советского строя. В то время официальное советское обществоведение утверждало, что такой основой является марксизм, оформивший в рациональных (и даже научных) понятиях стихийные представления трудящихся о равенстве и справедливости. Эта установка была ошибочной.

Мировоззренческой основой советского строя был общинный крестьянский коммунизм. Западные философы иногда добавляли слово «архаический» и говорили, что он был «прикрыт тонкой пленкой европейских идей – марксизмом». Это понимал Ленин, но понимали и марксисты-западники (меньшевики), которые правильно видели в этом общинном коммунизме своего врага и пошли на гражданскую войну с ним в союзе с буржуазными либералами. Своим врагом его считали и большевики-космополиты (вождем которых был Троцкий). Это космополитическое течение внутри победившего большевизма было подавлено в последней битве гражданской войны – репрессиях 1937 г.

В 60-е годы оно вновь вышло на арену, и влияние его стало нарастать в среде интеллигенции и нового молодого поколения. Поэтому перестройка – этап большой русской революции ХХ века, которая лишь на время была «заморожена» единством народа ради индустриализации и войны. Сознательный авангард перестройки – наследники троцкизма и, в меньшей степени, либералов и меньшевиков.

Общинный крестьянский коммунизм – культурное явление с сильной религиозной компонентой, это поиск «царства Божия на земле». Он придал советскому проекту мессианские черты (что, в частности, предопределило и культ Сталина). Антисоветский проект также имеет мессианские черты (потому и ненависть к Сталину носит иррациональный характер). Философия крестьянского коммунизма к 60-м годам исчерпала свой потенциал, хотя важнейшие ее положения сохраняются и поныне на уровне коллективного бессознательного. Для консолидации советского общества и сохранения гегемонии политической системы требовалось строительство новой мировоззренческой базы, в которой советский проект был бы изложен на рациональном языке, без апелляции к подспудному мессианскому чувству. Однако старики этой проблемы не видели, т. к. в них бессознательный большевизм был еще жив. А новое поколение номенклатуры искало ответ на эту проблему (осознаваемую лишь интуитивно) в марксизме-ленинизме, где найти ответа не могло. Это вызвало идейный кризис в среде интеллигенции.

Руководство КПСС после разрушительных идейных метаний Хрущева приняло вынужденное решение – «заморозить» мировоззренческий кризис посредством отступления к «псевдосталинизму» с некоторым закручиванием гаек («период Суслова»). Это опять, как и в 30-е годы, давало отсрочку, но не разрешение фундаментального противоречия. Передышка не была использована. Видимо, в нормальном режиме руководство КПСС уже и не смогло бы справиться с ситуацией, если бы ослабило контроль – «второй эшелон» партийной интеллигенции (люди типа Бовина, Бурлацкого, Загладина) был уже проникнут идеями еврокоммунистов. В открытой дискуссии он бы занял антисоветскую позицию.

Пришедшая после Брежнева властная бригада (Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе), сформировавшаяся в условиях мировоззренческого вакуума и идеологического застоя, была уже проникнута антисоветизмом. Утверждение, что советский строй является «неправильным», стало с 1986 г. официальной установкой, и вскоре было заявлено даже, что перестройка является революцией, то есть ставит целью радикальное изменение общественного строя.

Перестройка нанесла по ослабленному культурному основанию народа мощный удар и в большой мере разрушила его (точнее, в достаточной мере, чтобы парализовать волю). Используя введенный в 70-х годах термин, можно сказать, что в 90-е годы мировоззренческая матрица народа Российской Федерации представляла собой ризому – размонтированную среду без матричной иерархии, среду «тотальной равнозначности», лишенную «образа истинности»[169]. Это утрата связной картины мира и способности к логическому мышлению, выявлению причинно-следственных связей.

Революции эпохи постмодерна, каковой была и перестройка, отличаются от революций эпохи модерна очень важным и трудно осознаваемым свойством. Они «включают» и в максимально возможной степени используют сплачивающий и разрушительный ресурс этничности. Революции индустриальной эпохи, даже будучи мотивированы задачами национального освобождения, сплачивали своих сторонников рациональными идеалами социальной справедливости. Они шли под лозунгами классовой борьбы, под знаменем интернационализма людей труда и, можно сказать, маскировали этничность социальной риторикой.

Постмодерн отверг эту рациональность, уходящую корнями в Просвещение и представленную в данном случае прежде всего марксизмом и близкими к нему идеологиями. Отвергая ясные и устойчивые структуры общества и общественных противоречий, постмодерн заменяет класс этносом, что и позволяет ставить насыщенные эмоциями политические спектакли, из которых исключается сама проблема истины. Какие части центральной мировоззренческой матрицы советского (прежде всего русского) народа понесли самый тяжелый урон?

Прежде всего, самосознание. Была проведена интенсивная кампания по представлению СССР (а на деле исторической России) как неправильной страны. В множестве вариантов была выражена старая формула Чаадаева, воспринятая западниками:

«Никаких чарующих воспоминаний, никаких прекрасных картин в памяти, никаких действенных наставлений в национальной традиции. Окиньте взором все прожитые нами века, все занятые пространства – и вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания, ни одного почтенного памятника… Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя… Явившись на свет, как незаконорожденные дети, лишенные наследства, без связи с людьми, предшественниками нашими на земле, не храним в сердцах ничего из наставлений, вынесенных до нашего существования… Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в человечество…»

Жизнь в России как бы потеряла смысл. Прежний смысл и самоуважение советского человека были подорваны идеологической кампанией перестройки – гласностью. В 1991 г. в Институте социологии АН СССР выступил бывший сотрудник этого института, который эмигрировал в 1976 г., профессор Мичиганского университета В.Э. Шляпентох (специалист по России). Он сказал: «Гласность не имеет прецедентов в мировой истории. Нет такого примера, когда бы общество коренным образом изменило представление о себе. Даже в революцию 17-го года к знанию об обществе, которое свергалось, ничего не было добавлено. А сейчас происходит невероятно быстрое переосмысление прошлого. Люди вдруг почувствовали, что живут плохо, – только потому, что они об этом узнали…» [99].

На короткое время людей увлекли идеей «возврата в человеческую цивилизацию», но это идея, в которую было встроено устройство саморазрушения (как и во всю утопию Горбачева – о ней уже никто не вспоминает). Связная мировоззренческая база была заменена идеей беспочвенности, что вело к мировоззренческому хаосу и ослаблению всех общественных связей, включая национальные. В эпоху студенческих бунтов 1968 г. М. Мюллер писал: «Если в обществе исчезает «смысл», то возникают благоприятные условия для появления нигилизма, анархии, которые отвергают любые обязательства и обязанности перед обществом, а также уничтожают зависимость от всех норм. Ведь обязательства и нормы только тогда могут к чему-либо обязывать, когда признается их смысл» [100].

Изменение образа жизни при соответствующем идеологическом воздействии означает глубокое изменение в материальной культуре народа и разрушает мировоззренческое ядро цивилизации. Крайне жесткое, во многих отношениях преступное, воздействие на массовое сознание имело целью непосредственное разрушение культурного ядра советского народа. Изменения в жизнеустройстве такого масштаба уже не подпадают под категорию реформ, речь идет именно о революции, когда, по выражению Шекспира, «развал в стране и все в разъединенье».

Операцией психологической войны было и целенаправленное разрушение нравственных норм. Конечно, ослабление этих норм – неизбежное следствие большого кризиса, однако есть много свидетельств того, что идеологические службы именно развращали молодежь.

Социологи из МВД пишут: «На начальном этапе содержание их материалов носило сенсационный характер. Отдельные авторы взахлеб, с определенной долей зависти и даже восхищения, взяв за объект своих сочинений наиболее элитарную часть – валютных проституток, живописали их доходы, наряды, косметику и парфюмерию, украшения и драгоценности, квартиры и автомобили и проч., а также места их «работы», каковыми являются перворазрядные отели, рестораны и бары. Эти публикации вкупе с известными художественными и документальными фильмами создали красочный образ «гетер любви» и сделали им яркую рекламу, оставив в тени трагичный исход жизни героинь.

Массированный натиск подобной рекламы не мог остаться без последствий. Самое печальное, что она непосредственным образом воздействовала на несовершеннолетних девочек и молодых женщин. Примечательны результаты опросов школьниц в Ленинграде и Риге в 1988 г., согласно которым профессия валютной проститутки попала в десятку наиболее престижных, точнее – доходных профессий» [101].

Слабые попытки противодействовать растлению общества пресекались мощным предпринимательским лобби и верховной властью (на закон об учреждении Совета по нравственности на телевидении, который был принят в Госдуме с большим перевесом голосов, Ельцин наложил вето без всяких объяснений). Даже принятие Доктрины об информационной безопасности изменило положение не принципиально. Теперь есть оправдание – глобализация.

Социологи пишут: «Одним из ярких проявлений глобальных тенденций в российских медиа стали трансляции лицензионных игровых шоу типа: «Слабое звено», «Алчность», а также программ в формате Reality TV – «За стеклом», «Последний герой». Показательно, что идейный стержень этих программ составляют социал-дарвинистские посылки о борьбе за существование как необходимом законе жизни общества, в которой неспособные уничтожаются, а выживают в ходе «естественного отбора» наиболее приспособленные. Характерно, что в игровых программах собственно знания и эрудиция участников все более уходят на второй план. Акцент делается на возможностях победы над противником через подкуп, сговор, активизацию темных, находящихся в глубине души инстинктов. Практически во всех программах прослеживается идея, что для обладания материальным выигрышем – т. е. деньгами, хороши любые средства. Таким образом, программы ориентируют зрителя на определенный вариант жизни, стиль и способ выживания» [102].

Нравственное чувство людей оскорбляла начатая во время перестройки интенсивная кампания по внедрению «ненормативной лексики» (мата) в литературу и прессу, на эстраде и телевидении. Появление мата в публичном информационном пространстве вызывало общее чувство неловкости, разъединяло людей. Опросы 2004 г. показали, что 80 % граждан считали использование мата на широкой аудитории недопустимым [103, с. 258]. Но ведь снятие запрета на использование мата было на деле частью культурной политики реформаторов! Это был акт войны, сознательная диверсия против одной из культурных норм, связывающих народ. Недаром 62 % граждан одобрило бы введение цензуры на телевидении [103, с. 80].

Специальной программой было внедрение в массовое сознание антропологической модели социал-дарвинизма – для вытеснения из мировоззренческой матрицы прежнего, идущего от Православия и стихийного общинного коммунизма представления о человеке. В разных вариациях во множестве сообщений давались клише из Ницше, Спенсера, Мальтуса такого типа: «Бедность бездарных, несчастья, обрушивающиеся на неблагоразумных, голод, изнуряющий бездельников, и то, что сильные оттесняют слабых, оставляя многих «на мели и в нищете» – все это воля мудрого и всеблагого провидения».

Очень популярен среди интеллигенции был Н.М. Амосов (в рейтинге шел третьим после Сахарова и Солженицына). Он писал в своем кредо: «Человек есть стадное животное с развитым разумом, способным к творчеству… За коллектив и равенство стоит слабое большинство людской популяции. За личность и свободу – ее сильное меньшинство. Но прогресс общества определяют сильные, эксплуатирующие слабых» [104].

Социал-дарвинистская модель не имела шансов укорениться как элемент русского мировоззрения, это была саморазрушающаяся конструкция. Но, создавая идейный хаос, она разделяла людей, разрывала их связи, стравливала поколения и подрывала многие структуры солидарности. Большинство народа было представлено «люмпенизированными толпами». Уже в 1990 г. газеты писали вещи, которые вызывали культурный шок, которых за два года до этого просто нельзя было себе вообразить. Так, «Литературная газета» в лице редактора раздела экономики дала такую программу: «В отличие от нынешней своей узкой роли… военные власти должны по приказу Президента гарантировать действие ключевых законов экономической реформы… Гражданская администрация, будь она трижды демократически избрана, все равно ситуацией не владеет и не сумеет противостоять классовой ненависти люмпенизированных толп. Армия, быть может, и сумеет».

Этот тяжелый удар по мировоззренческой системе, сопряженный с тяжелым кризисом, породившим страх перед лишением куска хлеба, парализовал совместную, продуктивную духовную деятельность людей. В России возникли новые виды массовых страхов, изолирующих людей друг от друга. Социолог-эмигрант В.Э. Шляпентох писал даже не о главных страхах: «Страх за свою жизнь влияет на многие решения россиян – обстоятельство, практически неизвестное в 1960–1980 годах… Судьи боятся, и не без основания, обвиняемых, налоговые инспекторы – своих подопечных, а милиционеры – преступников. Водители смертельно боятся даже случайно ударить другой автомобиль, ибо «жертва» может потребовать компенсации, равной стоимости новой машины или квартиры».

Повторилось то же самое, в чем сменовеховцы обвиняли либеральную часть эмиграции. Вот что говорит в 1926 г. «евразиец» Г.В. Флоровский об интеллигентах-западниках предыдущей формации: «Духовное углубление и изощрение им кажется не только не практичным, но и чрезвычайно вредным. Разрешение русской проблемы они видят в том, чтобы превратить самих себя и весь русский народ в обывателей и дельцов. Им кажется, что в годину испытаний надо все духовные, религиозные и метафизические проблемы на время оставить в стороне, как ненужную и никчемную роскошь. Они со странным спокойствием предсказывают и ожидают будущее понижение духовного уровня России, когда все силы будут уходить на восстановление материального благополучия. Они даже радуются такому прекращению беспочвенного идеализма» [105].

Из господствующих представлений о человеке вытекают и нормы социальных отношений, и обычаи межличностных отношений. И то, и другое порождается этнической культурой и одновременно служит механизмом ее воспроизводства. Уничтожение сложившихся в советском народе норм социальных отношений было одной из главных и актуальных задач «холодной» войны. Это, очевидно, совпадало и с задачей демонтажа народа как общего условия победы в «холодной» войне.

А.С. Панарин пишет, что тип этой войны не сводится к войне цивилизаций: «Перед лицом «конфликта цивилизаций» Запад как оспариваемая цивилизация может только консолидироваться. Перед лицом же вызова со стороны социальной идеи – а именно таким был советский вызов – Запад мог раскалываться, а народные низы Запада оказывались на подозрении как среда, восприимчивая к крамольной «социальной правде». Для симметричного ответа на этот вызов буржуазному Западу необходимо было найти на «коммунистическом Востоке» фигуру, способную стать пятой колонной буржуазности – подпольщика, аналогичного народному антибуржуазному подполью на Западе. Этим «подпольщиком либерализма» и стал носитель эгоистической индивидуальности, видящей на Западе свое тайное отечество» [6, с. 156].

Советский «подпольщик либерализма» уже в 60-е годы сделал индивидуализм своей социальной философией, превращение народа в собрание свободных индивидов (атомов) было декларировано как цель вполне определенно. Реализация таких доктрин неизбежно меняет тип человеческих отношений. Перестройка и затем реформа стали огромной программой по отмене традиционных устоявшихся норм человеческих отношений. Социальные ценности и нормы управляют поведением. Их разрушение дезорганизует общество, разрывает связи, соединяющие людей в народ. Э. Дюркгейм писал об этой ситуации в своей известной книге «Самоубийство»: «Общество оказывается временно неспособным проявить нужное воздействие на человека. Никто не знает в точности, что возможно и что невозможно, что справедливо и что несправедливо, нельзя указать границы между законными и чрезмерными требованиями и надеждами, а потому все считают себя вправе претендовать на все».

В таком положении распада людьми овладевает тревога, и это сразу проявляется в росте числа самоубийств (в РФ только число детских самоубийств достигает сейчас 2 тыс. в год). Другое проявление – рост агрессивности подростков и молодежи. За годы реформы темпы роста числа преступлений несовершеннолетних в 3 раза выше, чем у взрослых. В целом результатом этой программы стал беспрецедентный для России рост преступности, который в свою очередь привел к росту страхов и отчуждения людей. На вопрос «Чувствуете ли вы себя в вашем городе защищенным от преступных действий» весной 1993 г. ответили отрицательно 84 %, а 22 % опрошенных лично были жертвами преступных действий [106].

Признак кризиса человеческих отношений, стягивающих людей в народ – неожиданное для российской культуры явление геронтологического насилия. Традиционно старики были в России уважаемой частью общества, а в последние десятилетия советского периода и вполне обеспеченной частью, но в ходе реформы социальный статус престарелых людей резко изменился. Большинство их обеднели. Но главное, очень большая их часть оказались в положении изгоев, не нужных ни семье, ни обществу, ни государству, ни даже церкви. Отношение к старикам говорит об общей дегуманизации российского общества. Крайним ее проявлением стало насилие по отношению к старикам, которое приобрело масштабы социального явления.

Это явление наблюдается во всех социальных слоях, что и говорит о болезни народа. Изучение проблемы в Саратовской области показало, что «социальный портрет» тех, кто избивает и мучает стариков, отражает общество в целом. В составе «субъектов геронтологического насилия» 23,2 % имеют высшее образование (плюс студенты вуза – 3 %), 36,7 % – среднее, 13,5 % – среднее техническое, 4,9 % – начальное. у 13,4 % образовательный уровень неизвестен. 67 % насильников – родственники, 24 % – друзья и соседи, 9 % – «посторонние» [107].

Геронтологическое насилие в РФ было узаконено уже в самом начале реформы потому, что новый политический режим видел в старших поколениях советских людей своего главного и непримиримого противника. Поэтому к старикам сразу была применена демонстративная жестокость в самой примитивной форме – массового показательного избиения на улицах Москвы 23 февраля 1992 г.

Газета «Коммерсант» (1992, № 9) так описывает ту операцию: «В День Советской Армии 450 грузовиков, 12 тысяч милиционеров и 4 тысячи солдат дивизии имени Дзержинского заблокировали все улицы в центре города, включая площадь Маяковского, хотя накануне было объявлено, что перекроют лишь бульварное кольцо. Едва перед огражденной площадью начался митинг, как по толпе прошел слух, будто некий представитель мэрии сообщил, что Попов с Лужковым одумались и разрешили возложить цветы к Вечному огню. С победным криком «Разрешили! Разрешили!» толпа двинулась к Кремлю. Милицейские цепи тотчас рассеялись, а грузовики разъехались, образовав проходы. Однако вскоре цепи сомкнулись вновь, разделив колонну на несколько частей». Разделенные группы ветеранов были избиты дубинками, и это непрерывно показывали по центральному телевидению[170]. Сейчас к таким вещам привыкли, а тогда это вызвало культурный шок.

Одновременно ряд СМИ провели показательную кампанию глумления над избитыми. Обозреватель «Комсомольской правды» Л. Hикитинский писал в репортаже (25.02.1992): «Вот хромает дед, бренчит медалями, ему зачем-то надо на Манежную. Допустим, он несколько смешон и даже ископаем, допустим, его стариковская настырность никак не соответствует дряхлеющим мускулам – но тем более почему его надо теснить щитами и баррикадами?»

Уже во время перестройки ее активисты поражали необычным отрицанием самых обыденных норм. Так, одна из организаторов антисоветского Народного фронта Эстонии М. Лауристин, зав. кафедрой журналистики Тартусского университета, была дочерью известного революционера, первого председателя Совета Министров Эстонской ССР в 1940 г. Вот штрих, говорящий о типе сознания этих людей – она публично настаивала на уничтожении памятников ее отцу в Таллине, даже на территории завода, носящего его имя.

С. Франк писал в эмиграции о состоянии людей во время таких смут: «Время таково, что умные и живые люди склонны подлеть и отрекаться от всякого духовного содержания, а честные и духовно глубокие натуры склонны глупеть и терять живое отношение к действительности».

Говоря о «шоковой терапии» первых лет реформы, обычно обращают внимание на разрушение хозяйственных и связанных с ними социальных структур. Но едва ли не более важно для нашей темы «молекулярное» действие этого шока, уничтожавшее «слабые взаимодействия» между людьми, устранение связующего эффекта взаимного участия, элементарной честности и порядочности. А.С. Панарин, говоря о катастрофических изменениях в системе хозяйства, напоминает и об этой стороне дела: «Но сказанного все же слишком мало для того, чтобы передать реальную атмосферу нашей общественной жизни. Она характеризуется чудовищной инверсией: все то, что должно было бы существовать нелегально, скрывать свои постыдные и преступные практики, все чаще демонстративно занимает сцену, обретает форму «господствующего дискурса» и господствующей моды» [8, с. 297].

Людям было просто стыдно глядеть друг на друга из-за той лжи, которой был пропитан весь спектакль «инаугурации» новой национальной «элиты», которую порождала реформа. Ю. Козлов писал в «Независимой газете» (2.06.1992): «Ложь – в самом облике новых хозяев жизни (почему-то ни разу не видел среди них пожилого), миллионеров и миллиардеров. Один только что из тюрьмы, обижен, с бегающими глазами. Другой не из тюрьмы, не обижен, но в каком-то ужасающем тике. Третий с черными, как уголь (почему не вставит белые?) зубами и все время курит. Четвертый худ, желт, как доедаемый малокровием народоволец. Пятый мычит, не может связать двух слов (как заработал миллионы?). Шестой, напротив, изъясняется с нечеловеческой быстротой – ни слова не разобрать. И у всех в глазах страх и тоска. Хемингуэй, помнится, называл ее «тоской предателя».

Вызывало омерзение, что подбор и расстановка кадров в этой «элите» производились теневыми силами при помощи теневых процедур, с какой-то непонятной наглостью. То возникает Березовский, то Починок, то Кох. Кто, почему, как их выдвинул и вдруг дал огромные реальные полномочия в государстве? И так сверху донизу. В 1994 г. членом Комиссии по правам человека при Президенте России был назначен Владимир Податев, трижды судимый (за кражу, вооруженный грабеж, изнасилование) «вор в законе» по кличке «Пудель». Его кандидатуру подбирали и проверяли в Управлении кадров Администрации Президента [108]. Нравственная травма людям наносилась вполне сознательно, она имела функциональный смысл.

Все это заставляло людей замыкаться в себе, ослабляло дружеские и семейные связи. Мы достаточно много слышали о демографической катастрофе России, о резком сокращении рождаемости, которое произошло с начала реформы. Причины обычно сводят к экономическому кризису. Но оказывается, что примерно такая же катастрофа произошла и у народов, которые не переживали такого же социального бедствия и были «приняты в Запад», как, например, Литва. Распад советского народа и смена жизнеустройства вызвали внутренний кризис во всех его частях, в том числе и тех, которые мечтали об отделении. В Литве 20 лет до выхода из СССР поддерживался стабильный уровень рождаемости, а с 1991 г. резко упал: в 1990 г. родилось 57 тыс. детей, а в 2000 г. в 1,7 раз меньше – 34 тыс. Более того, в этой республике с сильными католическими традициями вдруг стало неудержимо расти число детей, родившихся вне брака. Оно стабильно удерживалось на уровне 7 %, а с 1991 г. стало линейно расти и в 2001 г. составило 25,4 % (без признаков торможения) [109].

Мировоззренческий смысл имело и возникновение в 90-е годы в России – развитой промышленной стране с высоким образовательным уровнем населения – антисоциального вандализма, выраженного чаще всего в хищении цветных металлов с разрушением больших ценностей и даже условий цивилизованной жизни. И это явление набирает силу. Вот несколько типичных примеров:

Красноярск, 5 июля 2002 г.: «Похитители заранее подпилили четыре стоявшие на пустыре деревянные опоры линии электропередачи (ЛЭП), а затем в ночное время повалили их и сняли почти 300 кг провода. В результате действий злоумышленников 30 тыс. человек остались без холодной и горячей воды… Как сообщила пресс-служба местных энергетиков, это уже 217-й с начала текущего года случай повреждения городских ЛЭП с целью хищения проводов, кабелей и прочих изделий из цветных металлов» (РИА Новости).

Кемеровская область: «В Центральных электрических сетях ОАО «Кузбассэнерго» неизвестные злоумышленники частично разобрали 7 опор на магистральной ЛЭП напряжением 220 тысяч вольт. Ремонтники сетей обнаружили, что расхитители, обычно крадущие алюминиевый провод, на этот раз срезали с металлических опор стальные уголки, придающие жесткость и устойчивость конструкции. Общая масса похищенных деталей составила 1,5 тонны» (IA Regnum).

Московская обл., 7 июня 2006 г.: «Минувшей ночью неизвестными вандалами на перегоне Тушино-Павшино был демонтирован и похищен кабель, обеспечивающий работу устройств сигнализации, централизации и блокировки, то есть стрелок и светофоров. В результате произошли сбои в движении пригородных поездов утренних рейсов. Прямые электропоезда с Рижского вокзала связывают Москву с такими городами, как Красногорск, Дедовск, Истра, Волоколамск» (rbc.ru).

Наконец, разрушению подверглась и та часть общественного сознания, которая скрепляет и придает действенность всем элементам мировоззренческой матрицы – рациональность. О технологиях этой операции и достигнутых результатах см. [110].

Пишут даже, что в России в результате реформ «произошло рождение удивительного явления – парадоксального человека» [111]. Для нынешнего состояния нашего общества «парадоксальных людей», согласно концепции Ж.Т. Тощенко, характерно возникновение фантомов, явлений-призраков, образы которых заполняют общественное сознание. Образуются страны, которые не отвечают признанным критериям государственности и международного права (Приднестровская республика, Нагорный Карабах), которые существуют много лет и занимают важное место в политике. Возникают и исчезают политические партии, назначение, программы и ресурсы которых неизвестны. В избирательных списках появляются двойники-однофамильцы, которые иной раз получают больше голосов, чем реальные кандидаты. Государственная дума принимает законы-фантомы, которые не могут быть выполнены ни при каких условиях и лишены содержания (но для чего-то кому-то нужны). Политический язык заполнен понятиями-фантомами, которые в российской реальности лишены смысла, но которые с помощью СМИ навязываются массовому сознанию. Роскошно изданные массовым тиражом книги пропагандируют теории-фантомы, опровергающие все накопленное человечеством знание в обширных областях (вроде «новой хронологии» академика Фоменко)» [112].

Главным инструментом разрушения рационального сознания стали в РФ СМИ, особенно телевидение. По сообщению агентства «Росбалт» (ноябрь 2006 г.), «Архиепископ Уфимский и Стерлитамакский Никон обратился с письмом к гендиректору Первого канала К. Эрнсту с требованием «остановить производство телепередач, пропагандирующих оккультные антинаучные знания и методы оздоровления». Глава епархии констатировал, что в эфире канала изобилуют программы о магии, гадании, сглазе и порче… Архиепископ отметил, что в программах «практически отсутствует контр-мнение священнослужителей, медиков и психологов на представленную проблему, либо оно крайне коротко». Он упрекнул менеджеров Первого канала в лоббировании оккультного просвещения и призвал вспомнить, что главной функцией телеканала «является просветительская функция».

В своем обращении священнослужитель выразил даже изумление: «Это просто невероятно! XXI век на дворе, и я, архиерей Русской Православной Церкви, не раз ложно обвиняемой в противлении научному прогрессу, встаю на защиту науки и просвещения, в то время как «прогрессивная элита» масс-медиа тиражирует на многомиллионную аудиторию лженаучные знания, средневековое мракобесие и суеверия».

А вот заметка в прессе того же времени. Показанный в апреле 2006 г. по РТР фильм «Великая тайна воды» получил три премии ТЭФИ, в том числе за лучший документальный фильм. Как пишет автор заметки, была и реклама: «Это удивительный совершенно, интереснейший фильм», – захлебывалась Ирина Петровская в эфире «Эха Москвы», подводя слушателя к «научной изюминке» фильма: если с водой здороваться, читать над ней молитвы с частотой 8 Гц, давать слушать ей классическую музыку, то она приобретает чудодейственные свойства. Автор и спонсор фильма Эмомото Масару – создатель новой религиозной секты, продающий «намоленную воду» по $35 за пять унций. Получается, что канал «Россия» предоставил бесплатную (?) рекламу в прайм-тайм товару под названием «Indigo Water – геометрически совершенная вода с посланием вашему телу».

Критик продолжает: «На протяжении всего фильма демонстрируется незнание школьной программы. Например, фильм вопрошает: «Почему из всех жидкостей у воды самое высокое поверхностное натяжение?» Не торопитесь искать ответ у Масару: в любом справочнике написано, что поверхностное натяжение воды 73 мН/м, а ртути (тоже жидкость, если кто не в курсе) – целых 510. «До сих пор у науки нет ответа на вопрос, почему только вода – единственное вещество на планете – может находиться в трех состояниях (жидком, твердом и газообразном)», – вопиют авторы. Это вообще бред: можно подумать, у других веществ нет трех агрегатных состояний» [113].

Смена властной верхушки в 2000 г. «подморозила» демонтаж мировоззренческой матрицы народа России, но не остановила его. Однако и замедление процесса оказало оздоровляющее воздействие – восстановление, регенерация мировоззренческих структур идет и на «молекулярном» уровне.

Д. Алексеев пишет: «При Путине предприняты усилия, чтобы выгнать из тела России постмодернистского червя. Это значит вернуть обществу привилегированную систему жизненных координат, ось исторического времени, ощущение непрерывности прошлого и настоящего. Опереться на присущие массовому человеку представления об одобряемых жизненных сценариях, о допустимых вариантах экономического успеха, соразмерных честной жизни, и так далее. По большому счету эти координаты массового сознания, если они воспринимаются людьми как твердые и справедливые, и есть лучшее средство против «пластилиновости» этого сознания» [78].

Однако ни «подмораживание» деструктивного процесса, ни «молекулярные» усилия не могут сравниться по своей эффективности с целенаправленной, хорошо организованной и хорошо оснащенной технологически программой. Требуется изменение самой структуры политической системы страны, чтобы возникла организационная основа равноценной по масштабам и ресурсам программы восстановления и модернизации центральной мировоззренческой матрицы прежде всего русского народа. Только тогда начнется и сборка российской гражданской нации – и выход России из кризиса, который превратился в историческую ловушку.

Date: 2015-10-18; view: 296; Нарушение авторских прав