Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Кавказская нефть. 4 page





В следующем коридоре немцев встретили автоматным огнем. Полетели ручные гранаты, автоматные выстрелы смолкли. Хлопнула железная дверь. Жестокая игра повторилась. Так она продолжалась час за часом, по мере того как бой приближался к мозгу крепости - командному пункту. За боем в форте "Максим Горький" пристально следили в Севастополе, в штабе вице-адмирала Октябрьского, поблизости от порта. Офицер-радист лейтенант Кузнецов сидел у рации и слушал. Каждые полчаса с "Максима Горького" поступали сообщения. Приказ адмирала командирам и комиссарам был прост: "Оборона до последнего человека".

Поступило сообщение. Кузнецов принял его и передал:

– Нас осталось сорок шесть. Немцы барабанят по нашей бронированной двери и требуют сдаваться. Дважды мы открывали смотровой люк и стреляли в них. Теперь это больше невозможно.

Через полчаса пришло новое сообщение: "Нас осталось двадцать два. Готовимся подорвать себя. Сообщений больше не будет. Прощайте".

Они сдержали слово. Мозговой центр форта взлетел на воздух, подорванный защитниками. Битва окончилась. Из всего гарнизона форта численностью 1000 человек в плен попало всего пятьдесят - все раненые. Цифры говорят сами за себя.

17 июня, когда сражение за "Максим Горький I" еще вовсю полыхало, саксонские батальоны 31-го пехотного полка 24-й пехотной дивизии овладели фортами "ГПУ", "Молотов" и "Чека".

22-я пехотная дивизия из Бремена под командованием генерал-майора Вольфа аналогичным образом продвинулась на юг левее саксонцев, и 17 июня ее 65-й пехотный полк, усиленный 2-й батареей штурмовых орудий 190-го дивизиона, взял форт "Сибирь". 16-й пехотный полк разгромил форты "Волга" и "Урал". 22-й дивизии довелось первой выйти 19 июня к Северной гавани последнему барьеру с севера на пути к южной стороне Севастополя.

50-й пехотной дивизии из Бранденбурга и Мекленбурга под командованием генерал-майора Фридриха Шмидта, а также румынской 4-й горнострелковой дивизии генерала Ласара досталась неблагодарная задача продираться по поросшей кустарником скалистой местности с северо-востока в направлении Гайтанской возвышенности. Они сумели справиться с заданием и вышли к восточной оконечности Северной гавани.

На западном фронте 30-й корпус генерал-лейтенанта Фреттер-Пико 11 июня, согласно плану, развернул атаку силами сначала 72-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Мюллярд-Гебхарда и 28-й легкой дивизии генерал-лейтенанта Зиннгубера, а позднее также 170-й пехотной дивизии генерал-майора Зандера. Дивизии наступали по обеим сторонам главной дороги, которая вела к городу с берега. Все зависело от овладения господствующей высотой - Сапун-горой. Этот холм являлся ключом к южной части города; бои шли за вершины гор и овраги. Приходилось вести самую настоящую войну в миниатюре за хорошо замаскированные опорные пункты укрепившегося на скалах противника - "Северный нос", "Часовенная гора" и Камарские пещеры стали важнейшими местами сражения. Солдатам 72-й пехотной дивизии вовек не забыть этих названий.

Стрелковые полки 28-й легкой дивизии пробивали себе путь через крутые скалы в прибрежных горах. Порт Балаклаву еще осенью 1941 г. неожиданным налетом захватил 105-й пехотный полк, но даже и в июне 1942 г. стрелкам тут хватало работы. Не приходилось скучать без дела штурмовым командам, возглавляемым такими храбрецами, как лейтенант Косляр, унтер-офицер Кединг и унтер-офицер Гиндемит. "Гора головастик", "Киноварь I, II и III", "Розовая гора" и знаменитые виноградники - вот где в основном разыгрывались ожесточенные бои.

Усиленная 170-я пехотная дивизия, до недавнего времени находившаяся в резерве, а теперь расположенная между двумя штурмовыми дивизиями, захватила жизненно важную Сапун-гору. Душой атаки стал обер-лейтенант Биттлингмайер со своим 1-м батальоном 391-го пехотного полка. За полтора часа его батальон проложил себе путь на вершину. Тут, едва его часть достигла цели, Биттлингмайер пал, сраженный вражеской пулей, успев напоследок взглянуть на город и порт Севастополь.

18 июня майор Бааке с 72-м разведывательным батальоном захватил "Орлиное гнездо".

420-й пехотный полк, временно приданный 170-й пехотной дивизии, получил малоприятное задание. Задача состояла в том, чтобы штурмом овладеть старым британским военным кладбищем, где лежали погребенными солдаты Крымской войны. Советы оборудовали на кладбище позиции тяжелой артиллерийской батареи - зловещая крепость.


20 июня усиленный 97-й пехотный полк 46-й пехотной дивизии овладел Северным фортом и знаменитой Константиновской батареей на узкой Северной косе. Таким образом, немцы контролировали теперь порт, и Севастополь оказался в тисках. Манштейн владел всеми укреплениями вокруг Севастополя. Тем не менее 26 июня на всех имевшихся в распоряжении судах советское Верховное Главнокомандование послало в город 142-ю стрелковую бригаду. Подкрепление поступило в крепость как раз вовремя, чтобы стать свидетелем ее падения.

Честь нанесения последнего смертельного удара досталась 22 и 24-й пехотным дивизиям. 22-й артиллерийский полк выпустил свой стотысячный снаряд. Он упал на противоположном берегу Северной гавани.

Полки собрались в пыльной "Волчьей долине" для последнего штурма в лунную ночь.

27 июня, вскоре после полуночи, роты начали форсировать бухту на надувных лодках и резиновых плотах. Враг слишком поздно заметил их продвижение. Первые штурмовые команды уже добрались до электростанции и захватили ее.

Батальоны осторожно пробирались к окраине города. С рассветом в небе появились "Штуки". Они очистили проходы для пехотинцев. Наступающие преодолели последний большой противотанковый ров.

Советская оборона рушилась, всюду царили паника и хаос. То тут, то там комиссар, командир или комсомолец дрались до последнего вздоха.

В забаррикадированной галерее в скалах бухты укрывались около 1000 человек - женщин, детей и солдат. Командовавший обороной комиссар отказался открывать двери. Саперы стали подкладывать взрывчатку. В этот момент комиссар взорвал галерею со всеми, кто там находился, включая и себя. При взрыве погибла дюжина немецких саперов.

3 июля все закончилось. Севастополь, сильнейшая крепость в мире, пал. Было разгромлено две советские армии, в плен попало 90 000 человек. На опустевших полях битвы среди тысяч трупов русские оставили 467 стволов артиллерии, 758 минометов и 155 противотанковых и зенитных орудий.

Офицеры, руководившие обороной крепости, адмирал Октябрьский и генерал-майор Петров, избежали смерти и плена. 30 июня их вывезли из города на моторке1.

Теперь 11-я армия Манштейна могла принять участие в реализации грандиозного плана - наступления на Сталинград и Кавказ. 3. План, преданный врагу Оленина и крымское шампанское - Прерванный праздник - Майор Райхель исчез - Катастрофическое бегство - Две таинственных могилы - Русским известен план наступления - Тем не менее наступление разворачивается Рождение трагедии.

Комиссарская дача на окраине Харькова оказалась на удивление со вкусом обставлена. Двухэтажное здание с вместительным подвалом окружал сад. Товарищ комиссар мог гордиться собой. Впрочем, он занимал весьма высокий пост - курировал тяжелую промышленность Харьковской области. Теперь дачей владели генерал танковых войск Штумме и штаб его 40-го танкового корпуса.

Коренастый Штумме - прекрасный офицер и влюбленный в жизнь человек буквально излучал энергию и не умел сидеть на месте. Он никогда, с самых молодых лет, со времен службы в кавалерии не расставался с моноклем. Из-за повышенного давления с лица его не сходила краснота. Из-за внешности и темперамента генерал получил у офицеров своего штаба прозвище Шаровая Молния. Он, разумеется, знал об этом, но делал вид, что не знает, благодаря чему мог никак не реагировать, если вдруг слышал, как кто-то произносил его.


Штумме не принадлежал к числу штабных схоластов, как многие офицеры, будучи человеком практическим, он имел настоящее чутье на ситуации и умел верно распознавать тактические возможности. Он являлся одним из лучших немецких танковых командиров, с умом планировал свои операции и с большой решимостью претворял планы в жизнь. Он был боевым офицером, любившим передовую, идолом солдат, о которых неизменно заботился. Любили его и офицеры, восхищавшиеся энергией командира и его талантом тактика.

Он имел слабость - слабость, которая не могла причинить вреда подчиненным, - любил хорошо поесть и выпить.

– Война и так скверная штука, так зачем же делать жизнь еще хуже, плохо питаясь? Нет-нет, господа, это не для меня! - частенько говаривал Штумме. Но деликатесы, которые раздобывал для командира комендант штаб-квартиры, генерал неизменно делил с гостями.

Вот такой ужин и давал Штумме у себя в штаб-квартире вечером 19 июня 1942 г. В числе гостей присутствовали три командира дивизий корпуса и командующий корпусной артиллерией: генерал-майор фон Бойнебург-Ленгсфельд, командир 23-й танковой дивизии, генерал-майор Брайт, командир 3-й танковой дивизии, генерал-майор Фремерай, командир 29-й мотопехотной дивизии, и генерал-майор Ангело Мюллер, командующий артиллерией. Кроме них за столом находились подполковник Франц, начштаба корпуса, подполковник Гессе, начальник оперативного отдела, лейтенант Зайтц, порученец, и подполковник Гарри Момм, адъютант корпуса и призер международных конкуров.

Ужину предстояло стать их "последней трапезой приговоренного", как в шутку сказал Штумме.

– Несколько последних деньков досуга, господа, а потом мы вновь выступаем. Будем надеяться, теперь-то нам удастся поставить Сталина на колени.

– Будем надеяться, - проворчал генерал Брайт, здоровяк-танкист из Палатината.

Два дня тому назад всех трех дивизионных командиров устно поставили в известность о задачах корпуса на первом этапе операции "Блау". Только устно, потому что Гитлер издал строжайший секретный приказ: дивизионным командирам не позволялось знать о планах корпуса до начала наступления.

"Не могли бы мы получить хотя бы краткие письменные инструкции?" спросил один из командиров. Насчет этого также имелись строгие распоряжения, но Штумме разрешил. "Нельзя командовать танковым корпусом, слишком натягивая поводья, - пояснил он тогда своим начальнику штаба и начальнику оперативного отдела и продиктовал общий план действий всего на полстранички машинописного текста. - Исключительно для дивизионных командиров". В тексте освещалась только первая фаза операции "Блау". Подполковник Гессе позаботился о том, чтобы сверхсекретный документ доставляли в дивизии особо надежные курьеры.


Это было обычной практикой во многих танковых корпусах. В конце концов, как может дивизионный командир, руководящий действиям подвижной части, принять правильное решение в случае появления возможности совершить прорыв, если он не знает, куда ему придется наступать дальше - на север, на юг или на запад?

Задача корпуса Штумме на первом этапе операции "Блау" состояла в нанесении удара через Оскол в составе 6-й армии с последующим поворотом на север с целью окружения противника. Если бы дивизиям удалось быстро форсировать реку, для командиров очень важно было бы знать план хотя бы в общих чертах, чтобы действовать правильно и не терять времени.

Штумме всегда считал, что, коротко в письменном виде обрисовывая задачу дивизионным командирам, поступает правильно. Так он никогда не упускал шанса, и ничего плохого не случалось - по крайней мере, не случалось до 19 июня.

Штумме не без удовольствия наблюдал за тем, какую реакцию у гостей вызывают блюда из его обеденного меню. На второе подавали жареную оленину самца косули, подстреленного подполковником Францем во время разведки. Гвоздем программы являлась, конечно, черная икра, которую все присутствовавшие за столом запивали крымским шампанским. И то и другое обнаружил на товарном складе в Харькове проворный начальник столовой - и говорить гостям "угощайтесь, господа" дважды не приходилось.

Ничто не способствует созданию атмосферы веселья так быстро, как крымское шампанское, - факт, проверенный на царских банкетах в старые времена, а затем и на празднествах большевиков. Вот и на ужине у Штумме 19 июня тоже царило веселье. Офицеры, все хорошо помнившие ужасную зиму, начинали смотреть в будущее с крепнувшей надеждой.

Сам хозяин и командир корпуса источал энергию и оптимизм. После полудня он говорил с командованием армии, где тоже никто не находил причин для грусти. Генерал фон Макензен со своим усиленным танковым корпусом только что пробил для 6-й армии брешь в позициях противника в районе Волчанска, севернее Харькова и восточнее Донца, обеспечив таким образом великолепные исходные позиции для крупного наступления вдоль Бурлука на дальнем берегу Донца.

Смелым и быстрым обходным маневром Макензен со своими четырьмя подвижными и четырьмя пехотными дивизиями разбил значительно превосходящие силы противника, прочно окопавшиеся на господствующих высотах по Донцу. Корпус овладел высотами и взял в плен 23 000 советских военнослужащих. Теперь в ходе предстоящего широкомасштабного наступления 6-й армии генерала Паулюса не придется ценой больших жертв форсировать Донец под огнем противника.

С помощью столового ножа, вилки, десертной ложки и стакана для коньяка подполковник Франц обрисовал интересную операцию, которую провел Макензен, достигнув значительного успеха без заметных потерь. Акция Макензена стала еще одним свидетельством того, что немецкие армии на Востоке вновь обрели прежнюю ударную мощь.

– А теперь Макензен вот-вот повторит тот же самый спектакль к юго-востоку от нас, чтобы очистить от неприятеля эту сторону Донца и обеспечить нам Оскол как исходную позицию для старта операции "Блау". Макензен симпатяга, он не подведет, вот увидите.

Штумме поднял стакан. Оптимизм и жизнерадостность царили за столом безраздельно.

Часы показывали без пяти минут десять. Нет, на стене не появилась надпись, подобная той, что видели на пиру у Валтасара, и бомба не разорвалась среди от души веселившихся штабистов. Ничего не случилось, просто вошел писарь, унтер-офицер Одинга, наклонился к подполковнику Гессе и что-то прошептал ему на ухо. Начальник оперативного отдела поднялся со своего места и обратился к Штумме:

– Прошу прощенья, господин генерал. Меня срочно вызывают к телефону.

Штумме рассмеялся:

– И не сметь возвращаться с плохими новостями!

– Нет, не думаю, господин генерал, - отозвался Гессе. - Это всего лишь дежурный офицер из Двадцать третьей танковой дивизии.

Когда они вышли из комнаты, где продолжалась пирушка, и стали спускаться вниз, унтер-офицер Одинга заметил:

– У них там в Двадцать третьей, похоже, что-то случилось, господин подполковник.

– Да?

– Да. Вроде бы майор Райхель, их начальник оперативного отдела, куда-то пропал. Во второй половине дня его уже никто не видел.

– Что?

Оставшиеся ступеньки Гессе преодолел бегом и схватил трубку.

– Да, что там у вас, Тайхгребер? - Выслушав, он сказал: - Нет, тут его точно нет. - Гессе посмотрел на часы у себя на запястье. - Говорите, убыл в четырнадцать ноль-ноль?.. Но сейчас двадцать два ноль-ноль. Скажите мне, что у него было при себе? - Гессе весь обратился в слух. - Планшетка с картами?.. Что?.. Конверт с машинописным текстом тоже? Но, черт возьми, зачем ему они в разведывательном полете?

Гессе на мгновение окаменел. Затем бросил трубку на рычаг и побежал наверх, в столовую. Атмосферы веселья как не бывало. По выражению лица начальника оперативного отдела офицеры поняли, что что-то случилось.

Обращаясь то к Штумме, то к фон Бойнебург-Ленгсфельду, подполковник Гессе рассказал о происшествии. В 14.00 майор Райхель, начальник оперативного отдела 23-й танковой дивизии, прекрасный и вполне благонадежный офицер, на управляемом лейтенантом Дехантом "Физелер Шторхе" полетел в штаб 17-го армейского корпуса, чтобы еще раз взглянуть на район дислокации дивизии и свериться с планом в письменных инструкциях, данных командирам дивизий. Райхель, должно быть, пролетел мимо штаба к передовой. Он до сих пор не вернулся, и если и приземлился где-то, то только не в расположении частей дивизии. При нем находились не только отпечатанные указания командира корпуса, но и карты, на которых были отмечены места дислокации дивизий корпуса, а также оперативные задачи первой фазы операции "Блау". Штумме вскочил со стула. Бойнебург-Ленгсфельд попытался успокоить всех:

– Он мог сесть где-нибудь в стороне от наших дивизий. Не надо сразу думать о наихудшем. - На лицах читалось другое, то, во что так не хотелось верить: "Его вместе с инструкциями и планом первой фазы операции "Блау" схватили русские".

Поведение Штумме вполне оправдывало данное ему прозвище. Он немедленно связался со всеми дивизиями на передовой: дивизионные и полковые командиры получили приказ выяснить у командиров рот и их передовых наблюдателей, не случалось ли каких-нибудь аварий самолетов.

Штаб корпуса превратился в растревоженный улей. Телефоны раскалились добела, и вот наконец минут через сорок пять позвонили из 336-й пехотной дивизии. Где-то между 15.00 и 16.00 передовой артиллерийский наблюдатель заметил в дымке жаркого дня "Физелер Шторх". Самолет накренился и, повернув, нырнул в низкую облачность, а затем в итоге, когда над всем районом загремела мощная летняя гроза, сел поблизости от позиций русских.

– Немедленно послать туда сильную штурмовую команду, - распорядился Штумме.

Подполковник Гессе отдал разведчикам подробный приказ. Главное, конечно, найти обоих офицеров. Если обнаружить Райхеля и пилота не удастся, тогда надо искать планшетку и портфель. Если же в точке приземления самолета первым оказался противник, надо осмотреть местность на предмет возможно происходившего там боя; может быть, встретятся свидетельства уничтожения документов.

В серых предрассветных сумерках 20 июня усиленная рота 336-й пехотной дивизии отправилась на задание по довольно трудной местности. Вторая рота обеспечивала фланговое прикрытие первой и создавала видимость боевой активности, чтобы сбить с толку русских.

Самолет обнаружили в маленькой низине. В кабине никого не нашли. Ни портфеля, ни планшета с картами там тоже не оказалось. Отсутствовали даже приборы с приборной доски - излюбленный русский обычай, они всегда поступали так с попавшими к ним немецкими самолетами. Следов огня, которые могли бы свидетельствовать об уничтожении документов, нигде не было, как не было следов крови и вообще каких-то признаков борьбы. В баке самолета виднелась пулевая пробоина. Бензин вытек.

– Обыщите все вокруг, - приказал капитан. Маленькими группами солдаты отправились в разные стороны. Через несколько секунд послышался голос унтер-офицера:

– Сюда! - Он указал на два холмика земли метрах в 30 от самолета две свежих могилы. Командира роты находка удовлетворила. Он отозвал отправившихся на поиски бойцов и вернулся на свои позиции.

Генерал Штумме только головой покачал, услышав донесение о двух могилах.

– С каких это пор русские оказывают такое почтение нашим погибшим, что даже хоронят их? Да еще рядом с самолетом!

– Мне это, безусловно, кажется странным, - согласился подполковник Франц.

– Я хочу знать все точно, тут возможен какой-то дьявольский трюк, проговорил Штумме.

336-я пехотная дивизия получила приказ вновь отрядить группу к самолету, раскопать могилы и удостовериться, что в них именно майор Райхель и лейтенант Дехант.

Солдаты из 685-го пехотного полка вновь отправились на задание, взяв с собой денщика майора Райхеля для опознания. Вскрыли могилы. Парень опознал своего майора, но не очень уверенно, поскольку на погибшем было только нижнее белье, да и вообще зрелище получилось малоприятное. Во второй могиле тоже не обнаружилось деталей военной формы.

Какое именно заключение относительно найденных в могилах тел направили в штаб армии из 40-го танкового корпуса, штаб которого и вел расследование, сейчас уже достоверно неизвестно. Некоторые штабные офицеры вообще не припоминают, чтобы там были обнаружены какие-то тела. Офицер разведки 40-го танкового корпуса, который находился всего в нескольких километрах от точки приземления самолета и действовал как своего рода аванпост штаба генерала Штумме, считает, что майор Райхель исчез бесследно. Подполковник Франц - то есть в ту пору подполковник - уверен, что тела были уверенно опознаны. Вне зависимости от мнений штабных офицеров 336-й пехотной дивизии, возникают серьезные подозрения, что русские проделали с немцами весьма ловкий трюк. Известно, что госпожа Райхель получила письмо от полковника Фёльтера, начальника оперативного отдела 6-й армии, в котором ей сообщалось о том, что ее муж "со всеми воинскими почестями похоронен на немецком военном кладбище в Харькове". Ей даже прислали фотографию могилы, но она не получила обручального кольца, которое муж не снимал с пальца. Естественно, все это и по сей день вызывает сильные сомнения относительно обстоятельств данного дела.

Для германского командования в конце июня 1942 г. было очень и очень важно знать, погиб ли Райхель или же находился в плену у русских. Если первое, то противнику стало известно только то, что говорили ему карты и напечатанные инструкции в конверте - задачи первой фазы операции "Блау". Если же майора взяли живым, существовала опасность, что специалисты из ГПУ заставили его рассказать все, что он знал. А знал Райхель о предстоящем наступлении, естественно, почти все, хотя и в общих чертах. Он знал, что цель - Кавказ и Сталинград. Мысль о том, что Райхель попал в руки советской разведки, где его заставили говорить, была самой неприятной для немецкого командования. И все же имелись все основания думать, что именно так и случилось.

Не являлось секретом, что советские солдаты на передовой имели строжайший приказ обращаться с любым немецким офицером, у которого обнаружится малиновый кант на галифе - т.е. со штабным офицером, - как с вазой из китайского фарфора и немедленно отправлять его в штаб своей части, а оттуда в вышестоящий штаб и т.д. Более того, убитых в бою штабных офицеров предписывалось уносить с места их гибели подальше от передовой, чтобы немцы терялись в догадках, живы ли они или нет. А неуверенность эту русские поддерживали с помощью искусной пропаганды.

Почему вдруг красноармейцы сделали исключение? И даже если уж они сделали его, то зачем похоронили тела?

Существует только одно логическое объяснение случившемуся. Райхеля и его летчика захватили в плен советские дозорные, захватили, а затем убили. Когда старший патруля доставил планшет с картами и портфель с документами своему командиру, последний тут же понял, что погибший был старшим штабным офицером. Чтобы избежать неприятностей и возможных вопросов относительно тел, он отправил дозор обратно, с тем чтобы солдаты похоронили убитых ими двух немецких офицеров.

Нет нужды говорить, Штумме тотчас же пришлось сообщить о случившимся с Райхелем командованию армии, подполковник Франц уже доложил об этом по телефону в ночь с 19 на 20 июня ближе к 01.00 начальнику штаба 6-й армии, полковнику Артуру Шмидту, позднее генерал-лейтенанту Шмидту. Генералу танковых войск Паулюсу не оставалось ничего иного, как в свою очередь сделать донесение о происшествии через группу армий в ставку фюрера в Растенбурге.

К счастью, Гитлер находился в тот момент в Берхтесгадене, а потому сообщение достигло его ушей не сразу. Отвечал за расследование на начальном этапе генерал-фельдмаршал Кейтель. Он склонялся к тому, чтобы рекомендовать Гитлеру принять самые суровые меры против "офицеров, виновных как сообщники".

Кейтель, конечно, предугадывал реакцию Гитлера. В приказе фюрера совершенно ясно говорилось, что штабы высшего уровня могут отдавать оперативные приказы только устно. В директиве № 41 Гитлер вновь обозначил строгие правила секретности при проведении наиважнейшей для немцев операции - операции "Блау". Гитлер всегда боялся шпионов и не упускал случая подчеркнуть свой принцип: никто не должен знать больше, чем ему необходимо для выполнения задания.

Генерал Штумме вместе со своим начальником штаба, подполковником Францем, и генералом фон Бойнебург-Ленгсфельдом, командиром 23-й танковой дивизии, были освобождены от занимаемых должностей за три дня до начала наступления. Дело Штумме и Франца слушалось Специальным советом военного суда рейха под председательством рейхсмаршала Геринга. В вину офицерам вменялось преждевременное и излишнее раскрытие приказов.

В ходе двенадцатичасового слушания Штумме и Франц сумели доказать, что о "преждевременном" отдании приказов не может идти и речи. Один только вывод танкового корпуса на Волчанский плацдарм по единственному доступному мосту через Донец занимал пять коротких июньских ночей. Оставалось "излишнее раскрытие приказов", которое и стало главным козырем обвинения. Указывалось на то, что корпус уведомил свои танковые дивизии о том, что после переправы через Оскол и поворота в северном направлении они могут встретить венгерские части в форме цвета хаки, сходной с русской. Предупреждение было необходимым, поскольку существовала опасность, что немецкие танкисты примут венгров за русских. Трибунал не принял этого объяснения. Обвиняемых приговорили одного к пяти, другого к двум годам заключения. Правда, в конце заседания Геринг подошел и пожал обоим руки, сказав при этом:

– Вы излагали свои доводы честно, храбро и не пытались увиливать. Я доложу об этом фюреру в своем рапорте.

Геринг, похоже, выполнил обещание. Генерал-фельдмаршал фон Бок тоже замолвил словечко за двух офицеров в личной беседе с Гитлером в его ставке. Чье вмешательство смягчило сердце Гитлера, сказать в настоящее время не представляется возможным. Однако через месяц Штумме и Франц получили по одинаковому письму, в которых говорилось, что, ввиду их прошлых заслуг и выдающейся храбрости, фюрер отменяет наказания. Штумме послали в Африку в качестве заместителя к Роммелю, а Франц отправился вслед за командиром как начальника штаба Африканского корпуса. 24 октября генерала Штумме убили под Эль-Аламейном. Там он и похоронен.

После снятия с должности Штумме 40-й корпус принял генерал танковых войск Лео фрайгерр Гейр фон Швеппенбург - успешно командовавший 24-м танковым корпусом. Ему досталось нелегкое задание.

Самое позднее к 21 июня не осталось уже никаких сомнений, что советскому Верховному Главнокомандованию известен план и боевое расписание немецких частей на первую фазу генерального немецкого наступления. В Кремле знали также о намерении противника совершить прямой бросок с запада на восток из района Курска очень крупными силами, овладеть Воронежем за счет обходного маневра 6-й армии из района Харькова, чтобы таким образом окружить советские войска перед Воронежем и уничтожить их в котле между Осколом и Доном.

Чего Советы не могли увидеть на картах и прочитать на клочке бумаги, которые несчастный Райхель имел при себе в тот злополучный день, так это того, что армейской группе Вейхса впоследствии предстояло наступать на юг и юго-восток по Дону и что главными стратегическими задачами ставилось овладение Сталинградом и Кавказом. Если, конечно, русские не взяли Райхеля живым и не "поджарили ему пятки", положив в могилу возле самолета труп кого-нибудь другого.

Учитывая хитрость и изобретательность советской разведки, такую возможность не приходилось сбрасывать со счетов. Следовательно, вопрос, на который должны были ответить в ставке фюрера, звучал следующим образом: надо ли менять план операции и дату начала наступления?

И генерал-фельдмаршал фон Бок, и генерал Паулюс возражали против подобного решения. До старта наступления оставались считанные дни, а значит, Советы все равно не могли предпринять каких-либо кардинальных шагов для того, чтобы сорвать замыслы немцев. Больше того, 22 июня генерал Макензен развернул вторую свою "новаторскую операцию" с целью подготовить подходящие исходные позиции для 6-й армии, и вел небольшие сражения, окружая и уничтожая противника вместе с частями 1-й танковой армии в районе Купянска, в результате чего взял 24 000 военнопленных и захватил территорию на противоположном берегу Донца вплоть до Нижнего Оскола.

"Стартовые площадки" для операция "Блау" были подготовлены. Если теперь начать переналаживать сложный механизм плана, немцы рискуют поставить под угрозу саму его реализацию. Если уж маховик закрутился и продолжает вращаться без скрипа, то неверно будет тормозить его теперь. Поэтому Гитлер решил дать "зеленый свет" наступлению так, как и предусматривалось: днем "Д" для армейской группы Вейхса на северном фланге оставалось 28 июня, а для 6-й армии с 40-м танковым корпусом - 30 июня. Жребий был брошен.

Случившееся в дальнейшем тесно связано с трагическим делом майора Райхеля и содержит в себе семя немецкой катастрофы в России. Отсюда начинает свой счет череда стратегических ошибок, которая неизбежно приводит к Сталинграду - поворотному пункту в войне на Востоке и, следовательно, к поражению Германии. Чтобы понять причины поворота и перемены военного счастья, так неожиданно отвернувшегося от немецких армий на Востоке, когда они находились на пике успеха, необходимо более внимательно присмотреться к стратегическим ходам, так или иначе связанным с операцией "Блау".

Основой первой фазы немецкого наступления лета 1942 г. являлось взятие Воронежа. Этот расположенный на двух реках важный нерв экономической жизни и центр военной индустрии контролировал Дон и многочисленные переправы через него, а кроме того, и меньшую реку Воронеж. Более того, город представлял собой важный транспортный узел на пути с севера на юг России - из Москвы к Черному и Каспийскому морям, - как по шоссе, так и по железной дороге и по воде. В операции "Блау" Воронеж являлся точкой поворота на юг, а также главной базой, с помощью которой предполагалось обеспечивать фланговое прикрытие.







Date: 2015-10-18; view: 355; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.023 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию