Зимняя кампания. 7 page

Противотанковое прикрытие для группы, державшей оборону в Клепенине, обеспечивали два истребительно-противотанковых взвода 561-го истребительно-противотанкового дивизиона. К 3 февраля тринадцать 50-мм противотанковых пушек лейтенанта Петерманна подбили двадцать T-34. 5 февраля лейтенант Гёфер принял у раненого Петерманна истребительно-противотанковый взвод. О том, сколь ожесточенно велись бои на подступах к Клепенину, говорит тот факт, что за пять часов орудийный расчет стоявшей там пушки сменялся трижды. Две дюжины подбитых советских танков замерли, не дойдя до немецких позиций. Соседнюю пушку раздавил T-34. Пехотинцам пришлось уничтожать колосса минами и подрывными зарядами.

На шестой день тридцать легких русских танков возникли перед позициями 10-й роты. Они остановились в 50 метрах, а затем начали стрелять по пехотным землянкам и пулеметным точкам. Они поливали их огнем целых полчаса, затем укатили обратно в лес. Холодная ломкая тишина повисла над равниной. Через два часа в штаб батальона из расположения 10-й роты приполз человек. Ему помогли подняться и ввели в помещение. Это был роттенфюрер1 Вагнер. Тяжелораненый, с отмороженными руками, он попытался встать и как положено доложить командиру батальона Боллерту. Но упал и докладывал, лежа на полу:

– Гауптштурмфюрер2, из моей роты в живых остался я один. Все погибли.

Вагнер забился в конвульсиях, и через секунду 10-я рота окончательно перестала существовать.

На рубеже образовалась брешь шириной не менее километра. Командование 6-го армейского корпуса бросило на заделывание дыры 120 человек водителей, поваров, сапожников и портных. Казначеи командовали взводами. Прекрасные солдаты, они совершенно не имели опыта ведения подобного рода боевых действий. 120 человек заняли позиции 10-й роты. После внезапной и массированной огневой подготовки - минометного обстрела - русские бросились в атаку с криками "Ура!". Этого оказалось чересчур много для нервов тыловиков. Они побежали и были один за другим перебиты как кролики.

Когда стемнело, красноармейцев от штаба полка Кумма в Клепенине отделяло всего 50 метров. Изначально в деревне насчитывалось тридцать домов, теперь их осталось только восемь.

Гауптштурмфюрер Гольцер, начальник штаба полка, проделал под полом глубокие отверстия и пропилил бойницы в нижних бревнах стены. Начиная от командира полка и кончая водителями, все приготовились к отражению атаки, держа в руках карабины, автоматы и пулеметы. Штабистов поддерживали противотанковая пушка и солдаты 561-го истребительно-противотанкового дивизиона, сражавшиеся теперь как пехотинцы.

Сколько бы раз ни бросались в атаку красноармейцы, им не удалось подойти к штабу ближе чем на 15 метров. Слова боевых донесений из района боя поражают свой чудовищной простотой: "На подходах к Клепенину валялись горы трупов".

Корпус прислал на помощь пехотный полк. Но советские солдаты перебили его почти полностью. Остатки полка влились в батальоны Кумма или использовались для прикрытия флангов. В ночь с 7 на 8 февраля русские в конце концов ворвались на позиции 2-й роты силами батальона. Жесточайшая рукопашная продолжалась четыре часа. 2-я рота полка "Дер Фюрер" полегла вся до последнего человека.

В этот момент в Клепенино прибыл мотоциклетный батальон дивизии "Рейх". Вдобавок на помощь к Кумму были переброшены часть 189-го дивизиона штурмовых орудий и разведывательный батальон под командованием майора Муммерта из 14-й моторизованной дивизии.

На позиции вышли 210-мм минометы и обрушили огонь своих снарядов на прорвавшегося в "русскую рощу" противника. Роща меняла хозяев десять раз. После одиннадцатой атаки она осталась в руках 14-го разведывательного батальона майора Муммерта.

Кумм уверенно держал позиции на северной оконечности большого котла. Деблокировочные бригады советской 39-й армии не сумели переправиться через Волгу. Они истекли кровью. Тысячами лежали погибшие перед позициями немцев на излучине Волги.

Тем временем боевые действия против советских дивизий, окруженных южнее и западнее Ржева, продолжались. 17 февраля танки, танковые саперные части и пехота на бронетранспортерах боевой группы фон Витерсгейма из усиленной 1-й танковой дивизии проникли в центр последнего большого советского котла - в лесу в районе Мончалова. Последняя отчаянная попытка 500 советских солдат, возглавляемых генералом, прорваться не увенчалась успехом.

Сражение шло к концу. Советская 29-я армия и основная часть 39-й были уничтожены. Модель, получивший 1 февраля звание генерал-полковника, сумел переломить ход событий зимней битвы на немецком Центральном фронте. О масштабах боев и их кровопролитности говорят следующие данные: 5000 русских попало в плен, 27 000 осталось лежать на полях боев. Шесть стрелковых дивизий противника истекли кровью, четыре были разгромлены, а еще девять и плюс к тому пять танковых бригад - серьезно потрепаны.

Немцы тоже понесли серьезные потери. 18 февраля, когда оберштурмбанфюрер Отто Кумм докладывал в штаб дивизии, Модель как раз оказался там. Он сказал Кумму:

– Я знаю, что от вашего полка почти ничего не осталось, но я не могу обойтись без вас. Какова на сегодня численность личного состава?

Кумм указал в сторону окна:

– Господин генерал-полковник, мой полк построен.

Модель выглянул в окно. Перед штабом стояло тридцать пять солдат и офицеров.

Огромную, чудовищную цену пришлось заплатить 9-й армии за разгром советских войск, прорвавшихся между Сычевкой и излучиной Волги, но все же цена эта не была слишком высокой, если вспомнить, что на карте стояла судьба всей группы армий "Центр". Смертельная опасность окружения, угрожавшая ей с севера, наконец-то развеялась. Но как складывалась обстановка на южном фланге группы армий? Там, где дивизии советской 10-й армии лились в брешь в немецком фронте на участке между Белевом и Калугой и уже обошли Сухиничи в попытке выйти к шоссе восточнее Смоленска, глубоко в тылу 4-й армии и таким образом перерезать "линию жизни" группы армий "Центр"? Снег чуть ли не доверху наполнял конюшни и хлева колхоза "Воин", затерянного на бескрайней равнине между Орлом и Мценском. Генерал-майор Неринг приказал разместить тут командный пункт 18-й танковой дивизии, а лейтенант Винтер, отвечавший за реализацию распоряжения командира, поместил трактора, зерноуборочные комбайны, старые советские грузовики и немецкие бронемашины между зданиями бывшей барской усадьбы, расставил часовых, превратив таким образом место в самую настоящую крепость - в некий "штабной укрепленный пункт".

Мера отнюдь не лишняя, поскольку на той зимней войне, с ее опасными прорывами противника, с налетами партизан и всем прочим, даже и штабы более высокого уровня все время рисковали очутиться на переднем крае. Поэтому между передовой и тыловыми районами сооружались системы укрепленных опорных пунктов.

Генерал-майор Неринг только что вернулся с фронта. Начальник оперативного отдела дивизии, майор Эстор, встретил командира такими словами:

– Командующий просил вас срочно позвонить ему. Что-то произошло. Он ждет вашего звонка немедленно.

Неринг велел соединить его с генерал-полковником Шмидтом, сменившим Гудериана на посту командующего 2-й танковой армией. Разговор продлился недолго.

Шмидт сказал:

– Вы нам нужны. Пожалуйста, постарайтесь прибыть завтра утром. Дело очень срочное.

Запись о факте разговора майор Эстор сделал во вторник 6 января 1942 г.

Следующим утром Неринг отправился в Орел - важную немецкую базу, расположенную в глубоком тылу, которая в единый миг очутилась на передовой. Генерал-полковника Шмидта на месте не оказалось. Он уехал к генералу Кюблеру, с Рождества командовавшему 4-й армией, которая теперь испытывала сильнейший натиск противника.

Неринга принял начальник штаба, полковник фон Либенштейн. Перво-наперво полковник угостил его разогретым куриным супом из консервной банки - генерал и по сей день помнит эту похлебку. После долгой дороги по холоду она пришлась тогда очень и очень кстати.

Либенштейн приступил к делу без преамбул:

– Ситуация в "окне" между Белевом и Калугой все более обостряется. Если немедленно не принять мер, Четвертая армия попадет в трудное положение. - Он указал на карту. - Крупные силы советских войск уже в тылу Кюблера. Командный пункт Четвертой армии в Юхнове находится на передовой. Резервов у нас нет. Правда, в конце декабря Верховное командование перебросило из Франции под Сухиничи Двести шестнадцатую пехотную дивизию генерала фон Гильзы, тогда как раньше первый натиск советских солдат приходилось отражать силами, собранными отовсюду. Но сейчас части дивизии Гильзы окружены советской Десятой армией. Гильза сражается отчаянно. Его люди не испытывают недостатка в хорошем вооружении, они дерутся смело, но они еще не научились воевать в условиях такой суровой зимы, к тому же снабжение их осуществляется преимущественно по воздуху. Гильза докладывает о нескольких тысячах раненых. Если русские волны размоют эту последнюю дамбу, произойдет катастрофа.

Неринг стоял у карты, изучая красные стрелки и кружки в знаменитом 80-километровом "окне" между Калугой и Белевом - за последние полмесяца эта брешь стала для штаба армии самым настоящим кошмаром.

– И что же предполагается? - спросил Неринг.

Либенштейн ответил:

– Чтобы стабилизировать обстановку в районе прорыва, у нас нет иного выхода, кроме как перебрасывать туда части с нашего Орловского фронта, хотя и тут противник жмет на нас со всех сторон. Мы должны соединиться с Гильзой и усилить нашу линию обороны. Вот туда вы со своей закаленной Восемнадцатой и отправитесь. Нет нужды говорить, что под ваше командование поступят и другие войска. Мы думаем придать вашей дивизии Двенадцатый стрелковый полк Четвертой танковой дивизии и Двести восьмую пехотную дивизию генерал-майора фон Шееле, которая только что прибыла из Франции и которая будет действовать южнее Белева как фланговое прикрытие. Но должен сказать, что нам пришлось позаимствовать из состава дивизии Триста девятый и Триста тридцать седьмой пехотные полки, поскольку они срочно понадобились Девятой армии в районе Сычевки.

Неринг, опытный командир, с честью выходивший из многих непростых ситуаций, вовсе не обрадовался предстоящему заданию. Но он понимал необходимость действовать.

Полкам понадобилось десять дней, чтобы покрыть примерно 200-километровое расстояние, двигаясь из района своей прежней дислокации через Орел, Брянск и Орджоникидзеград в район сосредоточения около Жиздры. Путешествие по холмам при температуре 40 градусов ниже нуля, в метровой глубины снегу стало самым настоящим адом.

Капитан Оскар Шауб из Вены, командир батальона 12-го стрелкового полка, рассказал о том, как солдаты продвигались по открытой местности. Узкие колеса орудий и тылового транспорта, вспоминает он, проваливались в снег по оси. Грузовики то и дело застревали. В общем и целом лучше всего дела шли у тех, кто пользовался гужевой тягой. Крепкие и выносливые маленькие колхозные лошадки, запряженные в волокуши или сани, делали в среднем пять километров в час. Моторизованные части с техникой на гусеничном и колесном ходу покрывали не более двух километров - половину того, что проходит пешеход в нормальных условиях. Лошади в таких условиях значительно превосходили грузовики и бронетехнику. В результате все танковые дивизии зимой широко использовали конную тягу. 16 и 17 января усиленная 18-я танковая дивизия приготовилась выступить из Жиздры. Левый фланг дивизии прикрывал 12-й стрелковый полк полковника Смило фон Люттвица, а оборону от неожиданных наскоков неприятеля на правом обеспечивали части 208-й пехотной дивизии. Район продвижения патрулировали усиленные дозоры лыжников. Дорогу колоннам очищали самодельные снегоочистители. Так началась операция "Сухиничи" - одна из наиболее необычных, отчаянных и рискованных операций во время зимней кампании.

Сегодня Неринг так аттестует ее: "Пример стратегического безрассудства".

Он совершенно прав. В районе Сухиничей действовало по меньшей мере тридцать советских стрелковых дивизий, а также шесть стрелковых бригад, четыре танковых бригады, две воздушно-десантных бригады и четыре кавалерийских дивизии. Поистине гигантский контингент - слон, в атаку на которого собиралась мышь.

Однако хитрость и мастерство в сочетании с отвагой помогли мыши забраться слону в хобот. Полковник Куцманы, однорукий австриец, командовавший 338-м пехотным полком, стоял на маленьких крестьянских санях. Он ехал впереди своей боевой группы, в которую входили три батальона, усиленные танками и артиллерией. Ему выпало атаковать по центру через Букан и Слободку в направлении Сухиничей. Полковник Иолассе, командовавший 52-м стрелковым полком, очистил Куцманы некоторое пространство для маневра на левом фланге и в тылу и со своей боевой группой атаковал упорно сопротивлявшихся красноармейцев в Людинове. В распоряжении у него имелось два батальона, танковая рота фон Штунцера, 2-я рота 88-го истребительно-противотанкового дивизиона и батарея 208-го артиллерийского полка. Появление немцев застигло русских врасплох: они не ожидали атаки противника на таком удалении от линии фронта, призраком появившегося из необъятных заснеженных просторов.

Роты боевой группы Иолассе выбили противника из Людинова и преследовали его в лесах и на покрытом снегом озере. В ожесточенных уличных боях против советских частей специального назначения батальоны Вольтера и Ашена проложили немецким войскам дорогу через город. В результате первого столкновения победителям досталось много трофейного вооружения и 150 пленных; при этом погибло свыше 500 вражеских солдат.

Куцманы тем временем тоже продвигался через застигнутые врасплох войска противника. Всюду, где русские пытались оказать противодействие, их громили сосредоточенным огнем из всех видов оружия. Обер-лейтенант Клауке, командир 2-й батареи 208-го артиллерийского полка, стоя на санях, руководил действиями расчетов полевых гаубиц. Ведя стрельбу прямой наводкой, немецкие артиллеристы рассеяли контратакующие батальоны противника и уничтожили его пулеметные точки и минометные батареи.

У артиллеристов не оставалось времени для вычислений.

– Быстренько взглянул в ствол и понял - направление верное, - в таких словах обер-ефрейтор Вернер Бурмайстер, наводчик из 2-й батареи, описывает ту ситуацию.

Тем временем полковник фон Люттвиц со своим усиленным 12-м стрелковым полком продвигался вперед глубоко на западном фланге соединений Неринга. В своих воспоминаниях о бое капитан Шауб пишет: "Колеса застревали в глубоком, по самую грудь снегу. Работая допоздна, 2-я рота проложила себе путь вплоть до сигнальной будки на линии Орджоникидзеград-Сухиничи. Температура опустилась до 40 градусов. Винтовки и пулеметы приходилось укутывать в тряпье, точь-в-точь как носы людей, иначе на морозе замерзала оружейная смазка и последствия оказывались самыми плачевными".

Каждый метр пути наступавшие расчищали себе лопатами. При этом в любой момент справа, слева, впереди или сзади мог появиться противник. Ситуация вынудила Люттвица разработать оригинальную методу ведения боевых действий. Вот как описывает это Шауб: "Головная рота пробивалась через глубокий снег по обеим сторонам дороги к ближайшему селу и, действуя как штурмовое подразделение, атаковала противника узкими глубокими порядками. Атака начиналась с сосредоточенного минометного обстрела. Потом главным орудием становились ручные гранаты или - в рукопашной - шанцевый инструмент. Тем временем остальные роты расчищали дорогу технике. Таким образом, наша боевая группа напоминала медленно ползущего ощетинившегося иглами ежа".

Фронт был повсюду. 20 января, когда поздно вечером русский батальон атаковал Слободку, даже личному составу дивизионного штаба пришлось сражаться за собственные жизни. Спасти их удалось лишь благодаря 20-мм зениткам подразделения охраны штаба, которые дали возможность немцам продержаться до подхода подкрепления - саперного батальона, который помог исправить ситуацию.

"Операция Сухиничи" удалась благодаря смелой импровизации и постоянному переходу от нападения к обороне, своевременному и умелому обеспечению прикрытия флангов и тыла. Чтобы выйти к осажденному опорному пункту, две слабые по численности дивизии прорубили через позиции вражеской армии коридор длиной 65 километров.

24 января в 12.30 полковник Куцманы и его люди пожимали руки державшим оборону на опорном пункте солдатам боевой группы фрайгерра фон Гильзы. Между 216-й пехотной дивизией и приданными ей частями словно бы вырос мост. Пока еще узкий, но уже прочный.

На следующее утро Неринг отправился в город, чтобы обсудить обстановку с фон Гильзой. В подвалах разрушенных зданий скопилось множество раненых, главная задача теперь состояла в том, чтобы вывезти их на "большую землю". И здесь, как уже почти всегда, использовались нетрадиционные методы. В Людинове имелось пятьсот санок, в качестве тяги к которым использовались крестьяне и пленные. На санки помещался всего один раненый. Таким образом каждому из крестьян или пленных приходилось проделывать 65-километровый путь по ничейной земле четыре раза. Но никто из них не подвел. Все оказались в состоянии справиться с трудностями, которые предполагало ночное путешествие в мороз и метель через вражеские патрули.

Командовал этой флотилией милосердия обер-ефрейтор - в гражданской жизни деревенский священник. Помогали ему вахмистр1 и 500 русских. Два Железных креста, которые заготовил для них Неринг, так и не нашли получателей: оба добрых самаритянина затерялись в суматохе битвы. Их имен так никто и не знает.

Важность Сухиничской операции в плане воздействия на общую ситуацию находит отражение в том факте, что Гитлер уделил ей внимание в особом сообщении. Таким образом он хотел продемонстрировать, что окруженные части, которые подчинялись его приказу и превращались в волноломы на пути вражеского наступления, даже если враг обходил их, не будут забыты своим фюрером. Подобного рода демонстрации становились серьезным стимулом для солдат, воля которых к сопротивлению крепла, что давало им силы продолжать борьбу в окружении, так как это происходило в Холме и в Демянске.

"Они выручат нас" - эта непоколебимая вера солдат и офицеров вновь и вновь находила оправдание зимой 1941-1942 гг. Об этом не стоит забывать тому, кто сегодня качает головой, не понимая и удивляясь слепой вере, проявленной немецкой 6-й армией год спустя под Сталинградом.

В Сухиничах удалось достигнуть решительного успеха. Тем не менее, здраво оценивая ситуацию, генерал-лейтенант фрайгерр фон Лангерманн-Эрленкамп, командовавший 24-м танковым корпусом, сам город Сухиничи решил оставить. Данный шаг позволял создать более выгодный оборонительный рубеж, пролегавший через место недоброй памяти прорыва русских, через брешь, которую теперь удалось залатать. Кошмар германского Верховного командования подошел к концу. Создались условия для разгрома южного клина советского наступления.

После недель тяжелых боев, продлившихся до самой весны, главные силы прорвавшихся дивизий советских 10 и 33-й армий, 1-го гвардейского кавалерийского корпуса и 4-й парашютно-десантный отряд были уничтожены к юго-востоку от Вязьмы. Крупное сражение разыгралось на излучине Угры, в наиболее важных точках - Юхнов, Киров и Жиздра. В этой битве солдаты дивизий из Бранденбурга и Баварии, из Шлезвиг-Гольштейна и Мекленбурга, Верхнего Палатината и Ганновера, из Гессена и Саксонии, а также отдельного 4-го полка СС "Мертвая голова" и парашютного штурмового полка Майндля совершали поистине сверхчеловеческие подвиги.

Взгляд на те ожесточенные бои с другой стороны мы находим в двух выразительных документах - доставшихся немцам дневниках советских офицеров. Дневники позволяют понять моральное состояние русских солдат в районе Сухиничи-Юхнов-Ржев.

Первый дневник вел лейтенант Гончаров, командир роты и временно исполняющий обязанности командира батальона 616-го стрелкового полка. Он погиб в бою к северо-западу от Юхнова 9 февраля 1942 г.

Второй дневник принадлежал лейтенанту 385-й стрелковой дивизии, представленному к присуждению ему звания Героя Советского Союза. Поскольку неизвестно, жив он или нет, имя и фамилия этого военнослужащего не называются. Оба дневника попали к нам в оригиналах из архивов начальника отдела разведки немецкого 40-го танкового корпуса.

Записки Гончарова выдают в нем человека простодушного, который верил в политические лозунги Сталина, недолюбливал начальство и пересказывал всевозможные ходившие по передовой слухи. Строки, написанные лейтенантом, выглядят разоблачающе:

"2 января 1942 г. Когда 4-й батальон отступал из Ерденова, нам пришлось бросить убитых и раненых. Раненых прикончили немцы.

5 января 1942 г. Я разговаривал с местными жителями о немцах. В общем-то они все повторяют одно и то же - грабят, убивают, насилуют. Но что поражает меня, они говорят о зверствах фашистов без ненависти. Так, точно пересказывают, что им говорил председатель колхоза. Как же мы заблуждались в отношении арийцев. Они не знакомы с приличиями. Раздеваются догола в присутствии женщин и давят вшей. Мы всегда считали арийцев культурным народом. Теперь совершенно ясно, что арийцы - тупые, глупые и бесстыжие буржуи.

10 января 1942 г. Сегодня читал заметку Молотова о зверствах фашистов. Просто волосы встают дыбом, когда узнаешь о таком. На мой взгляд, нет такого наказания в мире, которого бы ни заслужили представители этой нордической расы за то, как они поступают с нами. Но мы отомстим - мы отомстим всему их народу - и тут нам не помешает даже наш добрый и человечный вождь, товарищ Сталин. К черту интернационализм! Рано или поздно нам придется сражаться так же и с англичанами.

14 января 1942 г. В Шанской Заводи я ночевал в доме женщины-партизанки. Почти половина села сотрудничает с немцами. Партизан не только не поддерживают, но выдают и борются с ними. Чтобы вернуться на передовую, мне пришлось вставать в три ночи. Это было непросто. Спал я на теплой печи. Ее покрывали такие белые изразцы, которых я прежде не видывал. Должен признаться, выглядели они очень красиво.

23 января 1942 г. Немцы в селе Агрошево, в 15 км за нами. Чертовский мороз. Несколько раз растирал нос снегом, чтобы не отмерз. У 50 процентов моих солдат обморожены носы, у некоторых начинается гангрена. К концу дня стало ясно, что мы окружены. Снабжения нет. Мы голодаем.

25 января. - Знаете, товарищ лейтенант, - сказал мне один из моих солдат вчера, - когда по-настоящему замерзаешь, становится все равно, застрелят ли тебя, или ты околеешь от холода. Хочешь только одного - как можно скорее умереть. - Это сущая правда. Холод лишает людей воли к борьбе.

26 января 1942 г. В полночь началась попытка прорыва к Рубихонову. 4-я рота с одним пулеметом и тремя минометами попыталась обойти противника слева. Минометная мина угодила в пулеметный расчет моего 1-го взвода. Трое ранены, трое убиты. Один из раненых кричал, плакал и умолял, чтобы его вынесли из-под огня. Другой просил пристрелить его. На улице трещал такой мороз, что я не мог перевязать раненого, потому что пришлось бы снимать с него одежду. Оставалось выбирать, дать ему замерзнуть или истечь кровью. В батальоне осталось 100 чел., включая штабных и тыловиков. На передовой держат оборону только 40 и 50 чел. Силы наши тают. Проклятые немцы дерутся как черти.

1 февраля 1942 г. Засс больше нашим полком не командует. Я очень рад. Он все время пьян. По пьянке он принимал дурацкие решения, отчего мы потеряли много солдат.

6 февраля 1942 г. Сегодня расстреляли нескольких солдат из лыжного полка за воровство, самоволки и нарушения правил несения караульной службы.

8 февраля 1942 г. Немцы атакуют". На этом записи кончаются. Гончаров погиб около Папаева, в десяти километрах к северо-западу от Юхнова 9 февраля 1942 г. в бою против частей 34-й пехотной дивизии из Гессена. Его полк был разгромлен.

Автор второго дневника, лейтенант В., во многом отличался от Гончарова. Оба сражались к юго-востоку от Вязьмы. В. пришлось воевать с солдатами немецких 19-й танковой и 3-й моторизованной дивизий. Фанатичный, честолюбивый и удивительно проницательный, этот молодой Герой Советского Союза являет собой интересный образчик офицера нижнего командного звена Красной Армии. Совершенно точно, этому лейтенанту несколько раз случалось выручать свой полк из опасных ситуаций.

"Боевой дух роты, - записал он 7 февраля 1942 г., - на подъеме. Вот только все портит отвратительное положение в снабжении продовольствием. Когда солдат сыт, с ним можно выиграть любую битву".

Под заголовком 10 февраля мы читаем:

"Я ослаб от кочевой жизни последнего года. Вчера у меня случилось расстройство желудка из-за плохого хлеба и мерзлой картошки. Но я должен оставаться в строю. В последний раз, когда меня не было с ротой двенадцать дней, дисциплина полностью расшаталась. Только бы это чертово снабжение заработало! Солдаты пойдут под пули, и глазом не моргнув. Но они голодны. Они теряют силы. Их оружие тоже ржавеет - смазывать его нечем. Сегодня вместе с политруком я устроил митинг в амбаре. Я объяснил, что нельзя убивать пленных фашистов, - они могут послужить источником получения сведений.

Я собираюсь написать заявление о приеме меня в партию, поскольку уверен, что сегодня мы пойдем в бой. Я подам его только перед самым боем, чтобы никто не заподозрил меня в желании получить какую-то личную выгоду.

19 февраля 1942 г. Вчера я подал заявление о вступлении в партию, чтобы стать большевиком. Вечером мне приказали с одними моими автоматчиками взять лес, который не смогла захватить 3-я рота. План формалистский. Но приказ есть приказ, и через час мы выступаем".

Дальнейшее написано уже после операции:

"Солдаты сражались хорошо, и атака удалась. Десять немцев мы убили, а пятерых взяли в плен. Четверых из них пришлось пристрелить, потому что они отказались идти с нами. Тридцать моих солдат получили спирт, несколько пачек папирос, печенье, колбасу и масло из личных фондов командира.

24 февраля 1942 г. Начиная с сегодняшнего дня, я кандидат в члены партии. Война мне все больше и больше нравится. Я бы смог стать хорошим партизаном.

25 февраля 1942 г. Сегодня прибыл саперный инструктор Б. Когда ему сказали, что он попал на передовую, он так огорчился, что попросил Гладева сыграть ему на гитаре похоронный марш. Гладев сыграл. Через пятнадцать минут Б. убили. Судьба? Или пули ищут трусов?

Большинство действующих командиров у нас пошли на офицерские курсы только из-за формы и золотых петлиц. Они лучше маршируют, чем соображают в тактике, хорошо умеют писать рапорты, но не очень хорошо - выполнять приказы. Лучшее, что они могут, это - идти вперед и умирать.

26 февраля 1942 г. Сегодня меня сфотографировали для партбилета. Нас посылают на специальное задание. Моя рота готова к бою. Надеюсь, нас пошлют не днем: слишком опасно и глупо. Красная Армия должна сражаться ночью.

27 февраля 1942 г. Мне пришлось приводить в исполнение приговор трибунала - расстрел. На мой вопрос вызвалось сразу трое добровольцев. Двое приговоренных спрятались во время дозора и уклонились от боя. Вот дураки! Могли умереть как герои, а теперь будут подыхать как трусы.

4 марта 1942 г. Наконец-то пришло письмо от жены. Я читаю и перечитываю его. Письма из дома приносят боль и радость". Эта несколько двусмысленная запись последняя. В то время, когда она делалась, надежды красноармейцев одержать победу на Центральном фронте таяли.

В то же время написано и письмо молодого русского солдата. Адресованное другу и незаконченное, оно обнаружилось в кармане бойца, погибшего под Дорогобужем. Оно приводится здесь для всех тех, кто потерял друзей на войне, где бы они ни были. Может статься, его появление спустя десятилетия поможет ему наконец найти адресата. Вот оно: "Здравствуй, мой дорогой друг! Здравствуй и прощай - прощай, потому что мне осталось недолго. Письмо это будет отправлено тебе только в случае моей смерти. День тот не за горами - я чувствую. Не знаю, как долго оно пролежит в кармане, смятое, но рано или поздно оно тебя найдет, чтобы напомнить тебе о последних днях твоего одноклассника.

В этот последний раз мне хочется сказать тебе многое - очень многое. Хочется вылить всю мою грусть из-за несбывшихся надежд, передать тебе мой страх перед неведомой смертью. Да, дорогой друг, страх, поскольку я боюсь того, что придет после смерти.

Я не знаю, как и где умру, буду ли я сражен пулей немецкого пулеметчика, или разорван на куски авиабомбой, или убит осколком снаряда и то, и другое, и третье пугает меня в равной мере. На моих глазах погибли сотни людей. Сколько раз я слышал предсмертные хрипы, вырывавшиеся из горла того или другого моего товарища, с кем я незадолго до того беззаботно ел из одного котелка.

Много раз я встречался со смертью лицом к лицу. Как-то снарядный осколок сорвал у меня с головы пилотку. Потом пуля попала в мой котелок, суп вытек, и я остался голодным. Но никогда прежде я не боялся так, как сегодня.

Посмотри вокруг - весна идет. Пять букв этого слова не дают мне покоя. Это необычная весна - в эту весну мне исполнится двадцать лет. Двадцать лет - почти мужчина. Умереть, когда природа улыбается тебе, когда сердце бьется от радости при звуках щебетания птиц и при ласковых дуновениях влажного весеннего ветерка…" Когда писалось письмо, уже пришла весна. Но когда наводчик Бурмайстер нацеливал свою легкую полевую гаубицу на Людиново, когда бесконечные санные колонны эвакуировали раненых из Сухиничей, когда автоматы строчили на излучине Угры и когда по всему фронту тот тут, то там раздавалось: "Русские танки идут на прорыв!", поля сражений на Восточном фронте еще лежали под толстым слоем снега.