Болевое тестирование

Вера Лученко проворочалась всю ночь. Перед сном вполглаза посмотрела телевизор. Как всегда, смотреть нечего, говорящие головы и спорт. Мелькнул по какому‑то каналу поединок японских борцов сумо. И теперь эти гиганты назойливо маячат где‑то в самом краешке сознания. А вообще‑то их борьба похожа на Верину работу. Они сидят на корточках и долго изучают противника, сосредотачиваются – и вдруг… В самый неожиданный миг, когда кажется, что бой так и не начнется, один хватает другого, тот падает на татами, и поединок закончен. Все.

Точно так же психотерапевт ходит вокруг всевозможных проблем и комплексов, с которыми к нему приходят и больные, и здоровые. Ходит, изучает, ищет уязвимые места, присматривается, прикидывает болевые точки, определяет пути решения. Затем – рраз! – лечение опрокидывает болезнь или проблему «на татами». Правда, к сожалению, пациент не побеждает свою болезнь раз и навсегда. Но зато обучается, как справляться, как выстоять.

С историей Алисы Старк пока так быстро не получалось. То Вере казалось, что она уже нащупала решение давней загадки. То оно ускользало, как рыба в глубину реки, и издевательски махало хвостом… Что‑то в подсознании звучало, говорило и тараторило – но на своем, детском, первобытном языке. И понять этот лепет пока было трудно. Пожалуй, придется провести своеобразное болевое тестирование. Не факт, что оно сработает, но может, откроются шлюзы Вериного подсознания, и разгадка – а она там уже есть, это точно! – выскочит.

Поэтому она не уснула, пока не придумала для каждого участника свой фрагмент легенды. И только под утро задремала. Ей снился почему‑то бумажный кораблик, и было неясно – то ли это Алиса, то ли она сама, Вера Лученко, сделала кораблик и пустила: плыви. Поплыл, неся первый груз под названием «фамилия‑имя‑отчество». Ой, сколько кругом корабликов… А течение какое… Начинаешь выпускать якорьки, цепляться за дно, за другие кораблики. Но сносит, уносит течение. Лопаются струны якорей. Бэммм – папа. Дзиннннь – мама. Тиииуу‑тиннннь – друзья, родственники. Торопливо бросаешь новые якоря. Грузишь на борт новые заботы и ответственности. Но лопаются, лопаются струны. Несет течение. Где же он, мощный надежный якорь, способный удержать тебя здесь?..

Утром она созвонилась с Алисой и договорилась в обед встретиться в кафе «Джунгли». Оно открылось недавно и, как все новое, обещало порадовать хорошей едой и обслуживанием. Кафе встречало, как и полагается джунглям, сумерками и зеленым цветом. Он окружал посетителя со всех сторон. Даже форма официантов напоминала маскировочные наряды охотников – сетчато‑коричневая, под цвет лиан и мебели. Ненавязчивая фоновая музыка не мешала разговору. Женщинам принесли салат «Перепелиное гнездышко», сооруженный из тертого твердого сыра, приправленного острым майонезом. В сооружении гнезда явно участвовали и такие «стройматериалы», как шампиньоны, кукуруза и сельдерей. В середине гнездышка трогательно лежали два очищенных перепелиных яйца.

Пока дожидались кофе и соков, обсудили главную тему встречи.

– Помните, когда вы пришли ко мне в первый раз, я предупреждала: придется врать. – Вера внимательно посмотрела в глаза молодой женщины, но не увидела и тени сомнения.

– Я помню. И я еще тогда говорила, что если это поможет, то готова. Хотя для этого мне нужно будет напрячься. Что от меня требуется?

– Поскольку врать мы будем либо вместе, либо я одна, то нам нужно только условиться. – Лученко ободряюще похлопала собеседницу по руке. – А сочиним мы такое…

Она изложила свой план. Алиса настолько прониклась Вериной идеей, что подсказала несколько важных мелочей, и Лученко взяла их на вооружение. Закончив «курс молодого лгуна», она посмотрела на Старк. В ее взгляде промелькнули искорки.

– А вот вы не все мне рассказали. Что‑то вас тревожит, несмотря на общий «респект и уважуху», как говорит молодежь. Что мы недоговариваем?

– От вас бесполезно скрывать! – облегченно вздохнула Алиса. – Просто не хотела вас грузить еще и этим… Короче, приехал мой муж, Джон.

– Тот самый английский муж, от которого вы сбежали в родной город? Прелестно! – покачала головой Вера. – Впрочем, я в курсе. Даша мне уже рассказала.

– Правда?.. Но это еще не все. – Алиса сокрушенно развела руками, словно приезд Старка был стихийным бедствием, и она не знала, как поступить.

– Ну понятное дело, не все. Он не просто изволил прибыть, а приехал вернуть сбежавшую супругу. Неужели вы не ждали чего‑то подобного? Или не надеялись в глубине души, что муж помчится за вами в Киев? Ведь, сознайтесь, Алиса, вам этого хотелось!

– Конечно хотелось! – Глаза девушки засверкали, словно солнечный свет пробился сквозь зеленые джунгли кафе, и на секунду показалось, что в ее глазах пылает зеленый огонек. – Только мне нужно, чтобы наши отношения изменились… Особенно теперь, когда я немного поработала у Дарьи Николаевны. Мне кажется, я нашла свое Дело. И не смейтесь, не думайте, что я пафосная идиотка! Я вовсе не хочу снова становиться комнатной собачкой на подушечке!

– Вы не договорили. Ваш муж приехал не просто… – Лученко знала ответ, но ей нужна была формулировка собеседницы.

– В этом‑то и дело! Он предложил Дарье Николаевне, чтобы наше агентство подписало с ним договор на годовое рекламное обслуживание. А у его компании такой бюджет!.. Понимаете, Вера Алексеевна, он – как крестный отец итальянской мафии: сделал такое предложение, от которого никто в здравом уме и трезвой памяти не отказывается! Но главное его условие – это просто, просто…

– Главное условие – вы.

– Именно! Я как эккаунт‑менеджер как раз и должна вести его – клиента агентства. Мало мне того, что он предъявляет на меня свои права как муж! Он еще меня привязывает к себе канатами на моей любимой работе! – хлопнула ладонью по столу Алиса.

Официант, принесший кофе, застыл у них за спиной, не решаясь поставить чашки на стол. Вера знаком показала: поставьте! Они запили «Перепелиное гнездо» соком манго. А затем выпили по чашечке вкусного эспрессо. Кофе был качественный.

Помолчав, доктор Лученко сказала:

– А знаете что? Будьте с ним просто женщиной.

– То есть? – Алиса порозовела.

– Господи, да совсем не то, что вы подумали! Женщина может позволить себе что угодно. Если делает это обаятельно. Понимаете? Скажите Джону следующее: «Это ты с Сотниковой договорился, а со мной – нет. Это ты ее агентство купил, а не меня!» И когда он растеряется, поставьте свое условие. Пусть он возит вас всюду на переговоры как водитель. То есть как бы окажется у вас в маленьком таком подчинении.

– И что? – Девушка удивленно подняла брови.

– А то, что перемена ролей встряхнет восприятие вашего мужа. И вообще, может очень освежить ваши отношения. Это позволит ему взглянуть на происходящее немного под другим углом. А потом, – Вера усмехнулась, – представьте: он вас привез, скажем, к партнерам, в какую‑то фирму. Вы ушли на переговоры, он сидит в машине у входа. Водители всегда разговаривают, это особая каста. Подходит, значит, к нему водила из фирмы, просит закурить, интересуется погодой и ругает цены на бензин. И поражается, что водитель в рекламном агентстве – англичанин. Потом вы выходите и подтверждаете: да, англичанин, а что такого? Водители часто сплетничают. Через минуту вся фирма гадает: что ж это за агентство такое крутое – «Art Advertising», раз в нем обыкновенным водителем работает англичанин?!

От хохота двух женщин даже лианы над столом закачались. Посетители кафе с любопытством оглянулись посмотреть, что происходит. Подбежал официант.

– С… Счет, пожалуйста! – Хихикая и салфеткой промокая глаза, Вера представила себе, какие слухи пойдут о Дашином агентстве в рекламной среде.

Официант в полном недоумении – а что такого смешного в салате, кофе и соках? – ушел и тут же принес книжечку со счетом.

– Позвольте мне заплатить, – все еще всхлипывая от смеха, попросила Алиса.

– Только чтобы доставить вам удовольствие, – разрешила Вера, понимая чувства своей подопечной.

* * *

Прием в психотерапевтическом кабинете шел своим ходом. Несколько раз звонил Андрей, Вера ждала его звонков и, хотя звук у телефона, как водится, убрала, но вибрацию оставила. Когда видела, что маленькая трубочка «танцует» на столе, извинялась и отходила к окну. Андрей сегодня работал в пригороде и сожалел, что не может быть рядом, порывался все бросить и примчаться. Но Вера не разрешила.

Когда она уже собиралась уходить с работы, в дверь постучали. Вошел Джон Старк, строгий и подтянутый иностранец в элегантном деловом костюме. Хотя хозяйка гипнотария никогда прежде его не видела, но сразу узнала по Дашиному описанию. Действительно, совершеннейший Джеймс Бонд, если бы его играл сорокалетний Бельмондо.

Вера обратила внимание на его одежду не только как женщина, но и как специалист. Ведь костюм начинал рассказ о своем хозяине раньше, чем человек успевал открыть рот. О Джоне Гордоне Старке рассказывал твидовый костюм шоколадного цвета: зауженный в талии пиджак на одной пуговице и с кожаными темно‑коричневыми лацканами, с накладными закругленными карманами и кожаным рантом. Брюки подчеркивают талию, стрелки наутюжены. Стало быть, хозяин костюма консервативен, богат, относится к себе слишком серьезно, и вообще, педант решительно во всех вопросах.

– Здравствуйте, госпожа Лученко! Я муж вашей пациентки Алисы Старк. Мое имя Джон. – Разглядывая Веру без всякого стеснения, англичанин спросил: – Можно мне сесть?

– Присядьте, – указала Лученко на кресло и сама села напротив визитера.

– Вы принимаете большое участие в судьбе моей жены, – многозначительно начал он.

Вера кивнула. Она хотела дать ему высказаться и по своей привычке предпочитала молча слушать собеседника. Молчание могло длиться до тех пор, пока пациент не высказывал даже то, о чем вначале и не помышлял делиться с доктором. Вот и теперь, не дождавшись ответа от Лученко, англичанин несколько более эмоционально, чем обычно, продолжил свой монолог.

– Благодаря вам Алиса работает в рекламное агентство… э‑э… в агентстве. Я не уверен, что это есть правильный шаг. Моя жена – богатая женщина, она имеет достаточно денег. Ей совсем не нужно карьера… Как сам вумен… Какой‑то…

– Какой‑то простой, обычной женщине? – подсказала Лученко.

– Да. Именно так. А главность в том, что у Алисы идея фикс по поводу смерти ее матери. Ей кажется, что это не отец совершил эвтаназию, а кто‑то другой. И вы, опытный доктор, вместо того чтобы лишить ее навязчивых мыслей, помогаете ей. Би шеймед, госпожа Лученко!

– Мне нечего стыдиться, – ответила «госпожа». – И незачем оправдываться. Я всегда помогала, помогаю и буду помогать тем, кто обращается ко мне за помощью.

– Очень хорошо, – кивнул идеальной стрижкой Джон Гордон. – В таком случае у меня к вам есть два предложения…

Лученко уже заранее знала о его предложениях, будто в книге прочитала. Все‑таки как легко читать в головах стандартно мыслящих людей! И как уверены эти люди в безупречности своих «предложений»!.. В таких случаях она вспоминала исторический анекдот: Людовик сочинил стихи и показал их придворному поэту Буало. «Ваше величество, – сказал поэт, – для вас нет ничего невозможного: вы хотели написать плохие стихи, и вам это полностью удалось».

Нарушая собственные заповеди, Лученко прервала англичанина, приложив палец к губам, и сказала:

– Тс‑с!

Старк невольно умолк.

– Вашему величеству, господин Старк, вполне по силам придумать плохой план возвращения жены в золотую клетку. И заключается он в том, что я – разумеется, за солидный гонорар – должна уговорить Алису вернуться в Лондон. К вам, то есть к законному мужу. Это было ваше первое предложение.

Посетитель заерзал в кресле и гордо выпрямился, не желая выказывать смущение. Отгадала, черт возьми!..

– Второй пункт вашего плана включает жалобу на меня моему начальству, если я не соглашусь на первый вариант. Действительно, как же так? Психотерапевт – и вдруг ведет расследование. Какое безобразие! Сознайтесь, Джон, хотели жаловаться?

Лученко посмотрела на легкий румянец, заливший скулы «Джеймса Бонда», и от души расхохоталась. Тут она решила: Старк не противник, а скорее союзник. Только он об этом пока еще не догадывается.

– Милый Джон, вы даже не представляете, как много я о вас знаю. И я так рада, что вы пришли ко мне!

Недоуменный взгляд, чуть приподнятая бровь… Ничего, сейчас ты у меня зашевелишься.

– Теперь я наконец поняла, что за люди‑тени такие за мной наблюдают. Ну конечно! На вас явно работает какая‑то лондонская сыскная контора, у них наверняка есть филиалы во всех странах бывшего Союза. И здесь тоже. Это лучшие специалисты всяческих распавшихся служб безопасности. И поэтому они следят профессионально и незаметно. Наняли вы их в Лондоне, как только узнали, что жена решила уехать. Алису они взяли под наблюдение сразу, как только она села в самолет в Хитроу и потом сошла с трапа в Борисполе. Ну как же – своенравная жена‑девочка, мало ли куда она вляпается, надо за ней присмотреть. Так?

Старк упорно молчал, как молчал бы агент ноль‑ноль‑семь в руках у противников. Эта мысль рассмешила Веру еще сильнее.

– А я‑то голову ломаю, что за профи такие объявились у нас тут на европейских задворках. Как только посмотришь на них, удирают, ускользают, не вмешиваются в происходящее – ну просто наблюдатели из фантастических сериалов!

Англичанин все‑таки не выдержал.

– Вера Алексеевна! Если вы хотели меня шокировать, то это у вас получилось… – пробормотал он.

– Вот вы уже обратились ко мне по имени‑отчеству. Значит, лед наших отношений начинает потихоньку плавиться. Ничего, не расстраивайтесь. Ваши сыскари еще помогут в деле Алисы Старк, нужно будет их озадачить, позже объясню… – Она отошла к подвесному шкафу, где у нее хранились всевозможные чайно‑кофейные запасы. – Кофе? Чай? – спросила она для порядка, хотя внутренний анализатор за секунду до ответа произнес: «Он попросит чаю».

– Чай, пожалуйста, – отозвался Джон. Раздражение куда‑то улетучилось. Рядом с этой женщиной ему почему‑то стало комфортно. Было странное ощущение, словно они знакомы сто лет.

– Хотите, я расскажу, как вы любите Алису? – через пару минут неожиданно спросила Вера.

Джон Гордон чуть не захлебнулся чаем. Доктору даже пришлось выстукивать на его спине азбуку Морзе: точка, точка, тире. Когда он справился с собой, кивком головы дал понять: «Очень хочется узнать, как же я люблю свою жену. Может, со стороны видней?»

Вера отставила чашечку кофе и закрыла глаза, мысленно вызывая в воображении образ восемнадцатилетней Алисы Бессоновой. Какой увидел ее впервые Джон Старк?

– В отношении своей жены вы, Джон, словно поднимались по лестнице к небу. Вашими ступеньками были: желание, нежность, жалость. Поначалу вам казалось, что вы испытываете эти чувства отдельно. Вы сами себе не верили. И очень долго не хотели назвать любовью все то, что вас тревожило. Это понятно. Любовь легко спутать с каждой из ее составляющих: принять желание за любовь при отсутствии нежности, либо принять за любовь жалость. Так часто бывает.

– Откуда вы про меня знаете? – С пораженного Джона слетел весь наносной снобизм. Сейчас он внезапно стал обычным уязвимым мужчиной.

Лученко проигнорировала его вопрос. Как можно объяснить то, что и ей самой не всегда ясно? Она просто видит. Прочитывает человека и понимает, чего ему действительно как воздуха не хватает. Старку не хватало любви. А теперь между словом «любовь» и женским именем «Алиса» у него стоял знак равенства.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросил мужчина.

– Пожалуйста. Продолжаю, – мягким эхом повторила Вера. – Желание обладать привлекательной женщиной – самая понятная, физиологическая и как будто даже физически заданная сторона отношений между полами. Но в вашем случае была некая предрасположенность стать полюсом, в который из другого полюса течет ток. Между вами и Алисой сразу возникло магнитное поле. Вас все время тянуло друг к другу. Так, словно один из вас магнит, а другой – кусочек железа.

– Это вам Алиса рассказала? – попытался найти объяснение Вериному феномену всезнания Джон Гордон.

– Нет. Об этом мы с ней не разговаривали. – Лученко вздохнула. – Алиса, если вы знаете свою жену, не станет делиться сердечными переживаниями ни с кем. Даже со мной. Они у нее далеко спрятаны.

– Да. Вы правы. Но прошу вас, дальше!

– Вы встречались с ней пять лет. Не только потому, что жили в разных странах. Просто вам, Джон, требовалось время – поверить, что ваши и ее чувства не игра, не прихоть, а нечто большее. Постепенно вы захотели быть так близко от нее, чтобы уже не отличать себя от не‑себя. «Я» и «ты» превратились в «мы»! Тогда пространство перестает быть однородным, в нем все обретает ясно направленную цель. Каждая вещь и событие, словно опилочка, разворачивается вдоль линий магнитного притяжения, все говорит о ней. На расстоянии вы бесконечно воображали ее, мысли о ней никогда не пресыщали вас, не наскучивали. Так?

– Вы так об этом говорите, будто сами были свидетельницей… тех наших отношений!

– А теперь объясните мне, Джон, что же могло произойти, что необыкновенные чувства обернулись своей противоположностью?!

– Донт андерстенд! Не понимаю! – искренне воскликнул англичанин. – Буду рад, если вы дадите мне объяснение.

– Сперва вы. Почему вы утаили от Алисы письмо ее отца?

– Ну, видите ли… Я хотел оградить ее. Защитить. Чтобы она не вспоминала.

– Но это же невозможно! – Вера повысила голос на иностранца. – Она считает себя дочерью убийцы! Она мучится этим! И тут письмо. В нем отец утверждает, что не совершал эвтаназию. Вы понимаете, какое колоссальное значение оно имело для вашей жены?!

Странным образом Джону показалось, что Вера стала выше ростом. Первоначальное впечатление обаяния и хрупкости переменилось. Ему ясно увиделось, что он до сих пор все делал неправильно. Все напутал. И теперь перспектива вернуть Алису становилась почти нереальной.

– Простите, Вера Алексеевна! Вы очень быстро… Я не все понимаю. Все‑таки русский язык не есть родной мне. Что же теперь делать?

– Не мешайте Алисе разобраться. Это главное. Если мы докажем, что отец действительно не совершал эвтаназию, значит, ее сделал кто‑то другой.

– И моя жена не станет дочь убийцы! – облегченно выдохнул Старк. Его обнадежило сказанное Лученко «мы докажем».

– Погодите радоваться. А если это бабушка? Или брат?

– Но все‑таки не отец! Его Алиса боготворит. Несмотря ни на что.

– Теперь вы понимаете, что нам очень важно все разъяснить до самого донышка?

– До донышка? Это значит, что… А, до глубины. Да! Теперь, мне кажется, я понял. Что от меня требуется?

– Только одно – не мешайте.

– Как хорошо, что мы с вами пообщались. Как это у вас говорят? Прьямо гора с плэч.

– Джон, и вот еще что. Есть вещи, которые можно объяснить словами. А есть другие – их можно понять, только прочувствовав на собственной шкуре.

– Что вы означаете?

– В Англии ваша жена не была счастлива. Почему? Как? Отчего? Объяснять долго и, главное, бессмысленно. Если вы действительно так любите Алису, давайте устроим небольшой эксперимент. Лично для вас, чтобы вы лучше поняли ее.

– Да, конечно, я готов. А что нужен делать?

– Вы должны пожить в ее родительской квартире, с братом и бабушкой. Ведь она какое‑то время жила в одном доме с вашей матерью, братом и сестрой? Не так ли? – Вера посмотрела на англичанина взглядом ребенка, задумавшего устроить какую‑то шалость, непостижимую для взрослых.

– А что есть плохого в занимании… то есть в занятиях домашними делами? Разве женщины не мечтают жить в таких условиях, как жила Алиса? Почему она не была счастлива?

– Какой же вы упрямец! Ну как объяснить? А вот хоть так… У одного писателя, Кривина, есть такой диалог. Спрашивает ребенок, отвечает взрослый, рассказываю по памяти: «Почему лев сидит в клетке?» – «Потому что лев – хищный зверь». – «А зебра? Она разве хищный зверь? Почему же она сидит в клетке?» – «Чтобы ее не съел хищный зверь». – «Кто, лев? Но он же в клетке. И другие хищные звери в клетках. Значит, зебра может не сидеть в клетке? Почему же она в клетке?» – «Потому что иначе она убежит». – «От кого? От тех, которые сидят в клетках?» – «Вообще убежит. Из зоопарка». – «Туда, где ей будет лучше?» – «Наверное, лучше». – «А надо, чтоб ей было хуже?» – «Вовсе нет». – «Почему же тогда она сидит в клетке?» – «Неужели не ясно? Потому что иначе она убежит».

Джон Гордон вконец растерял последние крохи самоуверенности. Теперь он вовсе не был похож на супермена. Что она такое говорит?! Ужас! Террибл!

– Вижу, вы поняли. Алисе было еще хуже, чем зебре! Потому что она вас, хищника эдакого, любит!

Старк нахмурился, отвел взгляд и пробормотал:

– Хорошо… Я согласен.

– Уф‑ф… Очень хорошо. Если решитесь на этот эксперимент, то сравняетесь с Алисой в счете. Вам намного легче будет вернуть ее, она обязательно оценит ваше самопожертвование. Это раз. И потом, вы поймете свою жену намного лучше. Это два. Ну и последнее: вы сможете вернуться с ней в Лондон. Гарантирую. Это три.

– Хорошо, – повторил визитер.

Он подвез доктора домой на шикарном красном «феррари». Вере показалось, будто машина не касалась колесами земли. Обычная получасовая дорога заняла всего десять минут. Она едва успела рассказать, что требуется от нанятых Джоном наблюдателей из лондонского сыскного агентства.

* * *

На следующий день Лученко встретилась с «дядей Славой» не у него дома, а в «Кофеуме». Место он предложил сам – бывал здесь с деловыми партнерами и знакомыми. Вера согласилась.

Одна из прелестей жизни состоит в тех городских традициях, которые напоминают ритуалы. А чем не ритуал – приходить несколько раз в неделю в одни и те же места? Туда, где приятный интерьер, где качество кофе и вежливость официантов сливаются в естественную потребность человека: уютно и с удовольствием полакомиться чем‑то вкусным и поговорить с собеседником. Независимо от взглядов на жизнь, независимо от времени года и температуры – и жарким летним днем, и промозглым зимним вечером – горожанин готов боготворить чашечку кофе. Ведь в ней не только благоухающий напиток, но и свободное непринужденное общение.

Вера осмотрелась. Верхний зал «Кофеума» окнами выходил на крутую старую киевскую улицу – Костельную, нижний – на Майдан Независимости. Со стен смотрели неплохие живописные полотна, по углам притаились старые, позапрошлого века буфеты. За занавеской на подиуме антикварный рояль ожидал, видимо, концертной программы. Официантка подала посетителям меню с неожиданным названием «Книга о кофе». Там были отдельные главы, и Вера с интересом прочла несколько. Соблазнительно звучит! «Зерна от бленда Эссе до “Ямайка Голубая Гора”, о кофейной роскоши, о согревании душ пуншами и об охлаждении чувств коктейлями…» Главы сигарно‑коньячные женщина просматривать не стала.

Голембо, как завсегдатай кофейни, предложил устроиться возле рояля и сразу взял инициативу заказа в свои руки.

– Позвольте мне угостить вас на свой вкус.

– Не возражаю, – согласилась Вера.

– Основным номером программы предлагаю фондю «Апельсиновый соблазн».

– Звучит заманчиво.

– Уверяю, вам понравится. Знаете, из чего сделан «Соблазн»? Из густого шоколада, крепкого эспрессо, тертой цедры апельсина, апельсинового сока и специй.

– Обалдеть. А кофе к нему полагается? А то в кофейне – и без кофе…

– Обязательно, – пообещал Голембо. – В фондю положено макать кусочки апельсина, банана или грейпфрута; будет вкусно.

«Да, – подумала Вера, – особенно хорошо лакомиться этим блюдом в такой вот теплый сентябрьский день, когда еще не наступила дождливая осень. Под аккомпанемент старого рояля».

Голембо щелкнул пальцами. За рояль прошел юноша, сел и стал наигрывать Шопена. Пока Вера собиралась с духом, чтобы в такой обстановке, да под такой десерт расставить ловушку для бизнесмена, он заговорил на щекотливую тему сам.

– Не хмурьте ваши восхитительные брови, доктор! Вы хотели сказать нечто малоприятное, но не знаете, как это мне сообщить? Смелее, Вера Алексеевна!

– Вы отбиваете мой психотерапевтический хлеб! – улыбнулась одними глазами Лученко.

– Положение обязывает разбираться в людях, – сказал Голембо.

– Не буду растягивать неудовольствие. Некоторые члены семьи Бессоновых утверждают, что вы снабжали больную Ксению Николаевну просроченными лекарствами.

– Кто конкретно?

– Вячеслав Демьянович, не имеет значения, кто это сказал. Важно понимать, есть ли для этого основания?

Вячеслава Демьяновича словно подменили.

– Вы мне напоминаете мента‑стажера, Вера Алексеевна. Малоопытного, туповатого паренька из деревни, который вдруг почувствовал свою власть над горожанами. Вы что, не сообразили, что именно тот, кто хочет инкриминировать мне эту мерзость, – и есть убийца Ксении! Самое главное как раз и заключается в том, кто это говорит! – Голембо нервно закурил сигару. – Я требую ответа на вопрос: кто вам мог такое сказать?! Кто пытается меня оболгать?

– Если вы настаиваете… – Вера демонстративно вздохнула и якобы нехотя сказала, понизив голос: – Алиса Бессонова, вернее, сейчас она Старк.

– Бедная девочка! – Бизнесмен мотнул крупной головой. – Как же она заблуждается! Она ведь не знает, что я обожал ее мать! Мой концерн «Фарма‑ліки» тогда только становился на ноги. Так вот, если вам интересно: только ради Ксении я ввозил в страну малорентабельные препараты для онкологических больных. Они и в Швейцарии стоили дорого, моя маржа была смехотворной. Она не перекрывала не то что растаможки, даже транспортных затрат. Но я упорно привозил их, надеясь, что они помогут… Пусть не вылечить, но хотя бы продлить ей жизнь. А вы говорите – «просроченные лекарства»!!!

– Это не я говорю, а Бессонова.

– Алиса последние годы жила в Лондоне. Она давно не понимает, что здесь происходит. И вообще, она наивная девочка.

– Девочке почти тридцать лет, и она замужем, – возразила Вера.

– А вы, госпожа Лученко! Я был о вас лучшего мнения! Особенно после вашего блестящего расследования на моей передаче, когда вы вычислили убийцу. Но вы же еще и доктор! Думал, вы действительно психолог, стремитесь помочь девочке. А вы – корыстная, алчная! Сколько денег вы содрали с бедной сироты?! Вам нужны деньги? Хотите, я заплачу вам в три раза больше, чем Алиса? В пять?! Назовите вашу сумму! Хватит рыться в чужом грязном белье! Сколько? – Голембо демонстративно достал бумажник, вытащил пачку долларов.

– Стоп! Я дала вам высказаться. С меня достаточно. – Вера поднялась, собираясь покинуть «Кофеум».

– Я сегодня же поговорю с Алисой, я потребую, чтобы она немедленно отказалась от сотрудничества с вами. – Он схватил Лученко за руку, не давая ей выйти из‑за стола. Он собирался высказать ей еще многое.

– Вячеслав Демьянович, отпустите мою руку! – Вера посмотрела в глаза бизнесмена.

И тут произошло несколько странных событий. Стихла музыка. Пианист, игравший Шопена, замер у инструмента. Официантка, которая собиралась заменить пепельницу на столе, остановилась посреди кафе, как в детской игре «замри». У Голембо из глаз потекли слезы, он отпустил Верину руку и прижал ладони к лицу. Смешанное чувство стыда и неловкости, как если бы он совершил нечто непростительное, постыдное, накрыло его соленой волной. Никогда в своей жизни ничего подобного он не испытывал. Ему стало так пусто, так одиноко, словно во всем мире не осталось ни одного человека, способного испытать к нему какое‑то приязненное чувство. Вера уже давно покинула кофейню, а ему все еще было тоскливо и холодно.

* * *

Вторая встреча на этот день была намечена с тетей Ивгой. Поговорить нормально в онкологическом институте, ясное дело, не получится. По Вериной просьбе Алиса пригласила Евгению Борисовну к себе домой, а сама ушла.

– И где же моя племянница? – удивилась тетя.

– Она вышла в магазин за продуктами, – солгала Вера.

– Узнаю Алиску! Все в последний миг! Пригласила тетю в гости, а в холодильнике мышь повесилась? – Гостья решительно подошла к большому холодильнику «Бош», раскрыла дверцы. – Ах! Тут же полно еды! – Она с недоумением посмотрела на Лученко.

– Видимо, решила пополнить запасы, – пожала плечами Вера.

Тетя с деловитой стремительностью начала обход квартиры своей племянницы. Бурау трогала предметы, прикасаясь к вещам с осторожностью и уважением. Посмотрелась в золоченое английское зеркало, поправила прическу. Подивилась нескольким миниатюрным статуэткам на прикроватной тумбочке Алисы, определила в них японские нэцке, покачала головой. Взглянула на стеклянный стол с плоским монитором компьютера. Остолбенела перед кроватью, погладила рукой нежнейшее покрывало из белой норки, потрогала роскошные подушки от Фенди.

– В такой квартире хочется разлагаться, правда? Пить коньяк, принимать гостей. Надевать коктейльное платье, – с усмешкой обратилась она за подтверждением к Вере.

– Здесь столько воздуха и света, – подхватила ее коллега.

– При чем здесь воздух и свет? – нахмурилась Евгения Борисовна детскому лепету собеседницы. – Здесь все пронизано богатством! Оказывается, у меня очень богатая племянница… Кто бы мог подумать! Наивная, совсем не меркантильная девочка вытащила лотерейный билет! Уж я толк в вещах знаю, можете мне поверить! Все это стоит не просто дорого, а баснословно дорого! О! Какая кухня! Посмотрите. На этой кухне вообще можно не готовить никогда, но зато чувствовать себя в ней по‑королевски. Она больше напоминает салон дорогого автомобиля. В ней столько разных кнопок… Ты смотри! – Тетя Ивга с неподдельным энтузиазмом изучала Алисину обстановку, заглядывая всюду. – Силу огня можно регулировать с помощью компьютера. Надо же! А вот такой себе «бардачок», а в нем – серебряные ножи, ложки и вилки, утопленные каждая в своем углублении. Черт возьми! А бесшумная вытяжка, мощная, как самолетная турбина? Я такое видела. Нет, уйду я отсюда, а то сердце разболится. В ванную комнату пойду. Обожаю все эти новомодные интерьерные излишества!

Пока Евгения Борисовна любовалась ванной, в ее сумке зазвонил мобильный. Вера решила достать трубку. Она неловко перевернула сумку и вместе с телефоном к ней в руки, раскрывшись, выпало портмоне. Вера мельком взглянула на фотографию и тут же положила портмоне обратно, в это время мобильный замолчал. Вера поставила сумку на прежнее место и отошла от нее.

Ивга вышла из ванной.

– Мне нужно поговорить с вами, – сказала ей Вера. – Пока нет Алисы.

– Слушаю вас. – Евгения Борисовна наконец угомонилась. Она уселась в глубокое кресло с таким видом, словно собиралась поселиться в нем навсегда.

– Меня попросила Алиса… Даже не знаю, как начать… – Лученко изобразила некоторую растерянность.

– Ну‑ну, смелее! Вы же врач, Вера Алексеевна! – в своем обычном властном стиле подхлестнула Бурау.

– Алиса считает, что после смерти Ксении Николаевны вы присвоили себе некоторые вещи покойной.

– Что? Что вы сказали?! – Цвет лица тети Ивги изменился прямо на глазах. Сначала кровь отлила от кожи, и лицо стало желтовато‑мучнистого оттенка с зеленью. Затем прилив гнева сделал свое дело: физиономия приобрела свекольный цвет.

– Ваши золотые часы с бриллиантами когда‑то принадлежали Ксении? – спросила Вера.

– Д‑да… Ксюша мне их подарила перед смертью, – сказала сестра покойной. И надолго замолчала. Ей нужно было время, чтобы справиться с нервами.

– Мне, человеку постороннему, очень неприятно рыться в этом ворохе грязного белья. Но ради Алисы я вынуждена. Было еще кольцо с рубином, оно у вас на пальце. Золотая цепочка с бриллиантовым крестиком… Я все перечислила?

– Да. Признаюсь. Взяла после смерти Ксюши, на память о сестре. Но зачем Алисе, при ее достатке, эти ценности?! Они ей не так уж и нужны!.. Бедная малышка! – внезапно всхлипнула тетка. Она стала сморкаться в большой мужской клетчатый платок. – Она осталась одна, бедная сиротка, когда ей было только восемнадцать. А мы, взрослые, были слишком заняты своими делами. Она осталась со своим горем одна. Я ни в чем ее не упрекаю. Будь я на ее месте, кто знает, как бы поступила? Но попытайтесь меня понять, Вера Алексеевна! Вам, врачу, я могу исповедаться.

Вера кивнула, сохраняя спокойное лицо, но поморщившись душой. Опять работает интуиция… Интуиция доктора Лученко любила показывать ей не только будущее, но и прошлое собеседников. Еще не раскрыла рот тетушка, еще только собиралась с мыслями, чтобы как‑то попытаться объяснить доктору труднообъяснимое, но такое понятное желание оправдаться, – а у Лученко уже появились неясные картинки. Будто она знала и лично видела, как доктор‑онколог тащит из дома Бессоновых собственность Ксении, пользуясь тем, что в страшную минуту горя никому нет дела до вещей.

Прежде чем Евгения Борисовна вновь заговорила, Вера тихо произнесла:

– Алиса мне кое‑что поручила. Выслушайте, пожалуйста.

– Да, да, да! Я внимательно слушаю вас, коллега!

– Она попросила меня предложить вам выкупить вещи ее матери… Те, которые тогда попали к вам. Как вы уже поняли, она состоятельная женщина. Она готова заплатить столько, сколько вы скажете.

– Но я совершенно не готова… Их же нужно оценить! – Быстрота реакции вернулась к тетке Ивге. Щеки обрели обычный цвет, в глазах вместо слез появился обычный несгораемый энтузиазм. – Я не против, если Алисочка хочет! Нужно найти специалистов, чтобы сказали настоящую цену. И хотя они дороги мне, как последний подарок моей дорогой покойной сестры… – Бурау снова для порядка высморкалась, но уже без слез. – Но если дочь хочет сохранить мамины вещи – это святое! Алиса должна знать… Передайте девочке, что тетя бескорыстна! Я готова ей их продать! Конечно, если будет предложена достойная цена.

Вера была уже по горло сыта «бескорыстной» тетей. Она стала выпроваживать Евгению Борисовну, объясняя, что Алиса вернется домой очень поздно. Ивга неохотно направилась к выходу. Но перед тем как уйти, она участливо посетовала:

– Что‑то мне не очень нравится ваш цвет лица, Вера Алексеевна!

– Загар не идет? – усмехнулась женщина.

– Нет. Дело не в загаре. Склеры у вас желтоваты, и… Ну‑ка покажите язычок! – Повелительные докторские интонации заставили Лученко продемонстрировать коллеге язык. – А язык‑то плохонький. Печеночный язычок! Вот так мы всегда! – вздохнула тетя.

– Да, согласна с вами, Евгения Борисовна. Обычно врачам на себя времени не хватает. Что посоветуете? – На этот раз Вера прислушалась к Бурау без всякой задней мысли.

Она действительно не следила за своим здоровьем. Бутербродное питание, большие нагрузки, слишком много кофе. Правда, после недавнего отпуска она чувствовала себя отлично. Но, как говорится, наметанный взгляд врача со стороны сразу замечает маленькие симптомы будущих хворей.

– То же самое, что и своим пациентам. Хорошо бы вам обследоваться, Вера Алексеевна. Знаете, вам ведь не нужно рассказывать, что ранняя диагностика – это всегда хорошо. И диагностироваться непременно у меня! У нас в онкоинституте самая современная аппаратура. Ну разумеется, для вас, коллега – совершенно бесплатно! Обязательно приходите… да хоть завтра. Господи, вы еще так молоды, вам жить и жить, а вы себя работой гробите! Знаете, как больно видеть коллегу в последней стадии заболевания?! У меня сейчас лежит наша сотрудница, у нее обнаружили рак легких, но, боюсь, поздно. Не хотела обследоваться, некогда было. Прооперировали вроде удачно. Начала уже понемногу выходить, работать. И вдруг – «скорая», привезли к нам. Сейчас проводим радиологию и стероиды, но я‑то знаю – все. Конец. Даже при моем опыте – это ужасно, вот так разговаривать с человеком и знать, сколько ему осталось. Тем более у нее что‑то перемкнуло, она не верит, всем говорит, что у нее воспаление легких, пишет жалобы… Хотя это понятная самозащита психики… Впрочем, заболталась я, у меня еще куча работы. Так вы передайте Алисочке!

Когда за тетей Ивгой закрылась дверь, Вера подошла к окну, выходившему на тихий дворик, и стала задумчиво рассматривать гипсовую скульптуру медведицы с медвежатами. Не перевелись еще в таких уголках эти замечательные парковые скульптуры эпохи развитого или недоразвитого. Медведица была огромная и сильная, а медвежата маленькие и беззащитные. Они напоминали голодных поросят, которые ползали по Марье Потаповне и от младенческой неопытности искали, где бы молочка хлебнуть. А по медведице было непонятно, то ли она их обнимает, чтобы защитить, то ли съесть собирается?..

Впрочем, Вера отвлеклась. Она не переставала удивляться человеческой душе, хотя именно с этим органом работала уже немало лет. Как в одном человеке уживаются стяжательство и доброта? Бескорыстие и жадность? Алчность и милосердие? Ведь только что, на ее глазах, Алисина тетка фактически призналась в том, что утащила из дома умирающей сестры несколько ее ценных вещей. И тут же согласилась продать их законной владелице, Алисе. Можно только представить, какую цену она заломит! Ну это уж вообще, как говорится, без комментариев. И в то же самое время проявляет нормальное врачебное внимание к коллеге, заботу о ее здоровье, чуткость…

Как это может совмещаться в одном человеке? Вера не могла успокоиться. Случай был уж больно экстравагантный. Просто черно‑белое кино: урвать кусок в трудную минуту у родственников, признаться в этом, потом за деньги согласиться вернуть им же их собственность. И тут же – волноваться о совершенно чужом человеке. Может ли быть один и тот же человек таким разным?

Пример тетки Ивги, да и весь врачебный опыт Лученко доказывал: может. Еще и как! Всяким может быть человек.