Яйца для вампи Ра

Они так соскучились, что почти не разговаривали, встретившись в Дашиной квартире. Схватили друг друга в охапку, впились в губы поцелуем. И время замкнулось само на себя, исчезло. Водопадом полилась страсть. После замедлилась, распалась на фонтанчики нежности… Вера отдыхала, ее пальчики расслабленно бродили по плечу Андрея. Его пальцы в ответ запетляли по ее бедру.

– Не надо, – прошептала она. – По второму кругу пойдем.

– Пойдем… – затуманенно ответил Андрей.

Вера засмеялась тихонько, закуталась поплотнее в одеяло, села на кровати.

– Мы с тобой оба сумасшедшие. Я сказала на работе, что ненадолго выскочу. Меня уволят, если не отпустишь.

– Уволят… – как эхо повторил Андрей, лежа на спине с закрытыми глазами.

– Ты точно ненормальный… Лучше накорми девушку чем‑нибудь, развлеки… И оденься!

– Слушаю и повинуюсь! – Двинятин мгновенно встал и через секунду был уже на кухне.

Они ели ветчину на теплом хлебе и закусывали большими спелыми яблоками. Андрей ловко жонглировал яблоками, если одно падало, он подхватывал его у самого пола. Вера попросила его не демонстрировать свою ловкость, а то они опять улягутся в постель и умрут от сексуального истощения. Тогда он начал рассказывать ей забавные ветеринарные истории. Вот пару дней назад принесли вампира. Как вампира?! Да не бойся, это такая мышь летучая. У нее крыло было сломано. Дети нашли где‑то, в класс на урок притащили, учительницу перепугали до полусмерти. Она их и выгнала прочь из школы. Так они к нам в клинику ее – получите сюрпризец! Но не выгонять же тварь живую, пусть побудет в клетке, пока крыло не срастется. Да и забавно.

– Представляешь, я позвонил своему однокурснику, который в зоопарке работает – узнать, чем вампирчика кормить. Он говорит: корми его котячьими яйцами.

– А что, коты несут яйца?! – шутливо испугалась Вера.

– Да нет. Ну, яйцами от кастрированных котов.

– Ужас! Нашел, чем развлечь!

– Ну, извини…

Вера подошла к окну, потянулась, вздохнула.

– Все, – сказала она. – Подбрось меня на работу, Андрюша, поскорее.

– Сей секунд.

– Подожди. – Голос женщины вдруг изменился. – Иди сюда. Смотри.

Андрей мигом оказался у окна.

– Что? Где?

– Вон, внизу, у аптеки. Рядом с твоим «пежо» стоит машина, и возле нее двое.

– Вижу… Джип серый, ага. Ребята в спортивных костюмах?

– Они… Мне кажется, по нашу душу.

Вера подумала, что уж очень заметная на этот раз слежка ведется. Ребятки сильно смахивают на ментов, переметнувшихся к бандитам, или бывших спортсменов. Такие в спортивных жлобских штанах и кроссовках щеголяют всюду, даже там, где без костюма нормальный человек и не появится.

– Это легко проверить, – сказал Андрей с готовностью. – Выйду, прогуляюсь…

– Погоди, – попросила Вера. – Странно… Вроде никаких разборок ни с кем мы в последнее время не имели. Может, это к Дашке имеет отношение? У нее бизнес все‑таки… Нет, не будем мы ей звонить, сами разберемся. У тебя твой ветеринарный чемоданчик с собой? Халаты в нем есть?

– Да, – ответил Андрей. – Всегда ношу на всякий случай. А что?

– Вот сейчас как раз такой случай, – заявила Вера.

Через пять минут мужчина и женщина в голубовато‑зеленых халатах и шапочках, по всему видать – доктора, деловито поднялись по каменной лестнице ко входу в аптеку. За ними в прохладу помещения вошли два спортивных молодых человека, стали с преувеличенным вниманием изучать развешанную на стенах рекламу лекарств.

– Спасибо, – сказала Вера, беря с тарелочки сдачу и упаковку «Цитрамона». – Ну что, коллега, теперь вампир успокоится?

– Да кто его знает, – громко ответил Андрей. – Он, стервец, теперь, когда человечины попробовал, вряд ли угомонится.

Молоденькая аптекарша вытаращила глаза. Двое спортсменов напряглись.

– Чем же вы его кормили, коллега?

– Ну как чем – яйцами, конечно.

– Какими еще яйцами? – мастерски играя изумление, спросила Вера. – Куриными, что ли?

– Какими там куриными! – Андрей тоже очень старался быть серьезным. – Яйцами кастрированных. Вы же знаете, коллега, после применения эмаскулятора… Ну, когда охолостишь беднягу, всегда остаются яйца. А вампир их очень любит…

Вера прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Аптекарша совсем побледнела и опустилась в глубине своей загородки на какой‑то стульчик. У спортсменов удивленно вытянулись лица, они заторопились к выходу и скатились по лестнице вниз, в Михайловский переулок. Андрей и Вера спокойно вышли из аптеки и свернули к джипу. Подо шли к наблюдателям.

– Привет, – кивнул ветеринар. – Ну что, сами скажете, кто вы такие, или желаете помучиться?

Парни тупо уставились на него, одинаково пожали чугунными плечами:

– Да мы никто. Иди себе, – ответил один. А второй добавил, прокашлявшись и глядя исподлобья:

– Пока цел. Ты не знаешь, с кем связался.

Все это прозвучало не очень убедительно. И Двинятин, и Лученко чувствовали растерянность наблюдателей и некоторую опаску – так собаки всегда чуют тех, кто их боится.

– Нет, ребятки, – возразил Андрей. – Это вы не знаете, с кем связались.

– Да пошел ты… – привычно процедил один из них.

– Не хамить. Я – племянник Бэтмена, – усмехнулся Айболит в усы. Ему было весело. Озорство так и выскакивало из его глаз. Парни стали вглядываться пристальнее: прикалывается, что ли? – Могу сделать с вами, что хочу. А вы даже не сможете меня за руку схватить! А моя коллега, – он кивнул в сторону Веры, – внучка Вольфа Мессинга. Она может вас загипнотизировать, и вы мать родную забудете!

– Иди ты знаешь куда, – лениво проговорил второй парень, но немного шагнул в сторону, пытаясь спрятаться за спину первого.

«Да, со словарным запасом у вас туго, – подумал Андрей. – А вот вспотели прилично. Боятся рефлекторно, как боятся всего странного и неизвестного. Молодец Верунчик, отличный сценарий придумала!»

– А ты уточни куда, – не унимался Андрей, подходя ближе. – Ну?

Первый спортсмен протянул руку и схватил… пустоту: Двинятин стоял сбоку от него, улыбаясь. Парень оскалился, махнул локтем в его сторону – опять напрасно: наглец легко поднырнул под локоть и оказался за спиной. Правую руку парня затиснули железной хваткой у самой болезненной точки, локтевого нерва. И лягнуть ногой не получится – как бы упреждая, под коленом замерла нога противника.

– Подумаешь! – крикнул второй, пятясь за машину. – Видали мы такие фокусы!

– А такие видали? – Это уже Вера спросила и повелительно потребовала: – Отвечай, кто послал следить? – Она повторила вопрос несколько раз своим грудным завораживающим голосом.

– Демьяныч велел проследить за докторшей, – тихо пролепетал второй. Лицо его побледнело, зрачки расширились. Выпрямившись, он смотрел прямо в Верины глаза. – Что делать будет, куда пойдет…

– Ты что, дурак?! – крикнул второй, еще ничего не понимая. – Заткнись!

Он попытался вывернуться из рук Андрея, на мгновение даже как будто высвободился, но вдруг получил тычок пальцем в основание шеи, возле ключицы. В глазах потемнело, и парень обмяк.

– Что такое? – Вера оглянулась, нахмурилась.

– Ничего. – Андрей прислонил спортсмена к дверце джипа. – Ему просто больно. Скоро встанет.

Второй тоже опомнился:

– Не трогайте нас! Мы люди подневольные!..

– Так что, Голембо? – строго спросила его Вера.

– Ну…

– Ладно, свободны, – вздохнула Вера. – Я вас, ребята, отпускаю. Выходной у вас будет сегодня.

– А что мы скажем своему шефу?

– Что хотите. Ну, пусть я из дому не выходила… А впрочем, если ему не жалко денег на бензин – можете нас сопровождать. Тоже мне, охрана!

Она рассмеялась и повлекла Андрея за собой.

Когда они уже ехали в «пежо», Вера взяла мобильный телефон, повертела в руках:

– Это ты звук отключал?

– Ага. Пока мы были вместе. Чтобы нас не отвлекали твои пациенты, подследственные и особенно больные мужья. Теперь можешь включить снова.

– Издеваешься, да? Разве я не доказала тебе, глупенький, что только ты один меня интересуешь?

– Доказать‑то доказала, – заявил упрямец, – но ночуешь все‑таки дома…

– И это сказал врач! – Вера говорила дурашливым тоном. – Который должен, по идее, испытывать милосердие к страждущим!.. Ладно, потерпи немного, не вечно же он будет болеть.

Лученко позвонила Голембо и издевательски сообщила: «Вячеслав Демьяныч, можете не беспокоиться, я ваших парней отпустила, а если хотите знать, где буду – пожалуйста: у себя в клинике. Так что, если возникнет необходимость в психотерапии, добро пожаловать».

– Ну как он? – улыбнулся Андрей.

– Растерялся, – задумчиво ответила Вера и продолжила: – Вот что, милый, ты должен знать. Пока мы с напуганными мальчиками беседовали, на другой стороне переулка в машине сидел человек. Я помню его лицо. Вчера он был в другой машине, по‑другому одет и без очков. Но ты же знаешь…

– Знаю, – посерьезнел Андрей. – Тебя не обманешь. Значит, профессионалы.

– То есть?

– Я в некотором роде… скажем, человек тренированный. Но их не заметил. А если незаметно следят – значит, профессионалы. Обычный человек заметить такую слежку качественную, когда меняются машины, когда сопровождают разные люди, – не может. Не то что ты, с твоей абсолютной памятью на лица. Другое дело эти двое – явно бывшие спортсмены, ныне братки, наглые и самоуверенные. Их заметить нетрудно. Вот что я хочу тебе сказать…

Закурлыкал вызов Вериного мобильного.

– Слушаю, – ответила она.

– Так что за аск? – раздалось в трубке.

– Что‑что? – переспросила Вера.

– Какие вопросы? – хрюкнул самодовольно голос в трубке. – Говорит Виктор Бессонов. Для вас – просто Вик!

– Ах, просто Вик… Очень приятно. Просто Вик, нам с вами нужно встретиться.

– Бодяжить? – снова хмыкнула трубка.

– У меня сложности с языками, – приняла игру Вера, – нужен синхронный перевод.

– Ну, бодяжить, разговоры болтать. Баба Влада говорит, вы – отпадная!

– Вик, вам сорок лет, я ничего не путаю?

– Ага, олдовый я мэн!

– Почему же вы разговариваете со мной как подросток‑переросток?

– Оспидя! Какие мы сурьезные дэвушки! Шутка‑юмор совсем не рубите?

– Юмор – это когда смешно. Ну так как, Виктор Павлович, будем встречаться?

– Извольте, сударыня! Где вам не затруднительно?

– Сегодня, в баре ресторана «Свинг», что возле Андреевского спуска. В семь вечера. Знаете это место? Будете?

– Всенепременнейше буду. «Свинг» знаю. И даже знаю, что о нем пел мой корешок, Максюша Леонидов. Вы какие цветы предпочитаете в петлицу, госпожа Лученко? – продолжал фиглярствовать голос в телефоне.

– В вашей петлице, Вик, я полагаю, хорошо бы смотрелся нарцисс – цветок самовлюбленных мужчин. Постарайтесь не опаздывать, жду не больше пяти минут.

– Как же я вас узнаю, очаровательная незнако…

– Я сама вас узнаю. – Вера нажала кнопку отбоя.

Теперь она поняла, откуда у бабушки Влады привычка перебивать собеседника. Живя под одной крышей с Виктором Бессоновым, она могла вообще перестать воспринимать человеческую речь.

– Ты что‑то хотел сказать, Андрюша? – вспомнила она. Они уже проехали Воздухофлотский проспект и приближались к Севастопольской площади. Там находилась клиника, где вела прием врач‑психотерапевт Вера Алексеевна Лученко.

– Я встречу тебя с работы. Есть пара вопросов, – ответил Андрей, искоса глядя на свою подругу.

– Ой, уже боюсь! – засмеялась Вера. – Допрос с пристрастием, да? С применением нежной физической силы?

Андрей не удержал на лице напускную серьезность и тоже рассмеялся.

* * *

На первом этаже рядом с просторным холлом поликлиники пристроилось кафе. Здесь имелся нехитрый ассортимент еды и питья – рай и для стационарных больных, заскучавших на больничном питании, и для посетителей, и особенно для медперсонала.

После работы нужно было перекусить. Они сели за столик у окна, Андрей заказал чай, сок и молочный бисквит для Веры, себе – бутерброд с сыром. Коллеги и пациенты, сидевшие за соседними столиками, узнавали Лученко и дружелюбно кивали.

Без всяких предисловий Андрей сразу начал говорить о том, что уже долгое время его беспокоило:

– Я понимаю: вытащить человека из депрессии – это твой долг. Но зачем тебе история Алисиных родственников? Она психотерапевта никак не касается. Одно дело было в Крыму, тогда речь шла о здоровье и жизни близких. А сейчас – чужая семья, посторонние люди… Объясни, почему ты ими занимаешься? При этом учти: я готов тебе помогать и днем и ночью.

– Особенно ночью, – улыбнулась Вера.

– Это само собой… Я просто понять хочу. Вот когда ко мне приходят с больным животным, я тоже стараюсь не просто вылечить, но и посоветовать правильное питание. Иногда даже спрашиваю, какие традиции и привычки в семье – чтобы понять, откуда какие болячки взялись. И попытаться своими советами обеспечить домашнему любимцу сытую и счастливую жизнь. Но дальше я не иду, так как никакой ветеринар не в состоянии изменить данность: у каждого животного свои хозяева, и условия его существования определяют все‑таки они. А ты, как мне кажется, взваливаешь на себя миссию Судьбы.

Вера ласково посмотрела на своего мужчину.

– Все очень просто, Андрюша. За мою многолетнюю психотерапевтическую практику я сформулировала «правило Лученко». Оно вот в чем. Те, кто приходит в эту жизнь со словом «дай», привыкли только брать. Они, как правило, намного несчастнее тех, кто приходит со словом «на». И болячки у них тяжелее, и выбираются они из своих проблем труднее. Или не выбираются… Такое впечатление, что Бог подсыпает удачливости (ну, как корм рыбкам в аквариум) тем, кто способен делиться и отдавать. А тем, кто только берет, он перекрывает краник и не подсыпает. Такого вот странного объяснения вполне достаточно для моей душевной гармонии. Я помогаю людям вне рамок профессии потому, что мне дано. И все. Мне даны вот эти мои предчувствия – когда я знаю и вижу то, чего другие не знают и не видят. Если я этого не буду расходовать, мне перекроют краник и моя жизнь не будет счастливой и гармоничной. И если хочешь знать, я это делаю в большей степени потому, что полагаю себя инструментом какого‑то высшего промысла.

– Ну и хорошо, – успокоился Андрей. Ее объяснения отмели последние крохи сомнений, которые мешали понять поступки Веры. – Я очень рад… И вообще согласен с тобой. Единственное – я хочу сопровождать тебя. Хочу быть рядом с тобой в каждом твоем «деле». Согласна?

– Я тебя люблю. Конечно согласна! Просто мечтаю об этом.

Допивая кофе, они договорились, что поедут на встречу с Виктором Бессоновым вместе. Только Андрей поприсутствует где‑то в сторонке. Чтобы собеседник чувствовал себя свободнее.

– Но объясни мне еще одну вещь. Как можно узнать, что происходило десять лет назад? Ведь вернуться в прошлое можно разве что на машине времени… – В синих глазах Двинятина читался жадный интерес. Он никак не мог привыкнуть к удивительным способностям любимой женщины.

– Правильно, – кивнула Вера. – И она существует. Машина времени – это мы сами. Каждый человек – машина времени. Ты тоже машина времени, на которой можно вернуться на тридцать лет назад. Надо только знать правильные кнопочки и нажимать на них… Нет, совсем не то, что ты подумал, хулиганская мордочка… Наши кнопочки – это запахи, музыка, вкус и тому подобное. Даже тактильное ощущение. Словом, все наши чувства. И еще памятные с детства вещи. Любые безделушки. Потому что мы временные, а вещь – нет. Нас время тратит, а с вещами оно ничего не может поделать. Поэтому сквозь вещь можно заглянуть в прошлое.

– Как же ты возвращаешь назад Бессоновых? Находишь для каждого свою кнопочку?

– Ну конечно.

– А именно?

– Не веришь? Возьмем Алису. Я попросила ее показать фотографии родителей, потом принести шкатулку с оставшимися от мамы безделушками. И все – кнопочка нажата, машина понеслась назад. Никакого гипноза не нужно, человек попадает в свое прошлое и вспоминает, вспоминает… И не только странные случаи с ее мамой, сами по себе уже подозрительные. Она рассказала и то, что случилось, когда ее на свете не было. Мама ее работала по специальности после института совсем недолго. Потом родился брат. Он был болезненный, его нельзя было отдавать в садик. И Ксения осталась с ним дома. А в это время Павел делал карьеру. Кто‑то должен был отвечать за тылы. Домашняя работа ведь ужасно неблагодарная, по себе знаю. Тем более муж с утра до ночи на работе, а Ксения постоянно со свекровью. Значит, было определенное напряжение…

– Тебе это что‑то дает?

– Конечно. Смотри – Ксения: красавица, хорошая жена и мать. Уже этого набора достаточно, чтобы свекровь могла ее возненавидеть!

– Не понял. За это ж надо на руках носить!

– Ты, Андрюшка, не понимаешь, потому что мужчина. А любая женщина сразу же поняла бы. Свекровь, мать мужа, может простить плохую невестку, неряху, растяпу, дуру. Потому что всегда будет чувствовать свое превосходство над ней. Рядом с такой женой сына любая мать будет ощущать себя комфортно. Ведь тогда в его глазах она всегда будет лучше этой чужой женщины. Но простить красоту, ум и хозяйственность – не всякой свекрови под силу, понимаешь?

– Нет, – честно сознался Андрей.

– Пойми. Мать сына всегда ревнует своего мальчика к любой женщине. Даже Мисс Вселенная недостаточно красива для ее ребенка. Просто умные и чуткие матери это тщательно скрывают. А глупые и себялюбивые – нет. Они это демонстрируют. А Влада, Алисина бабушка, даже и не пытается скрывать своего отношения к покойной Ксении.

– Ну допустим. А Голембо ты на какую кнопку нажала?

– На запах. Любимые духи Ксении – «Анаис», я надушила ими платок. И его сразу понесло по дороге воспоминаний: и как он предложил увезти Ксению в Швейцарию, едва ей поставили диагноз. Потому что там лучшая в мире клиника, условия, оборудование, препараты. И как Павел, муж, уперся как осел – и ни в какую. А потом было уже поздно.

– Ну и что?

– Как «что»? Без «нажатия кнопочки» он был бы гораздо сдержаннее. А так – он с такой ненавистью рассказывал, ты бы слышал. Дескать, понимал ли он, каким сокровищем обладал, этот идиот Павел Бессонов?! Втемяшил себе в голову, что наша онкология – самая передовая в мире. А лекарства Голембо доставал любые, какие только существовали тогда. Он мог заказывать партнерам нужные препараты. Вот Бессонов и решил: зачем ехать в Швейцарию, когда можно все делать дома. Вывод: мог ли Голембо сделать смертельный укол? Ему как химику, знающему фармакологию, это труда не составляло. Он даже теперь, спустя столько лет, помнит название лекарства – морфин. И как он ненавидел мужа, который не повез жену лечиться в швейцарскую клинику! От такой ненависти даже сегодня становится не по себе. Значит, мотив подставить Павла Бессонова у него вполне реальный. Ничего сложного – представить все так, чтобы Павел сел в тюрьму, думая, что спасает кого‑то из своих близких.

– Да‑а‑а… А остальным ты тоже нажимала на кнопки?

– А как же, нажимала. Как еще окунуть их в прошлое, заставить вспомнить?.. Владе Бессоновой вернула расписные броши, подарок покойного сына. И она, при всей нелюбви к невестке, многое вспомнила. А тетушке Ивге, Евгении Бурау – бусы из бирюзы. И кнопочка сработала безошибочно.

– Так что, кто же из них сделал тот самый укол?

– Не могу пока сказать определенно. Но смутные подозрения уже есть… Пойдем, милый, нам пора.

Ресторан с многообещающим названием «Свинг» разместился недалеко от легендарного Андреевского спуска. Дословно «свинг» означает «раскачиваться». Для любителей джаза свинг – это «качающая музыка», олицетворение свободы и раскрепощенности. И вот теперь Вера с Андреем, свободные и раскрепощенные, смогли окунуться в свинг в полной мере.

Ресторан качал и удивлял прямо от входа. Двери – не просто какие‑нибудь, а корабельные, в центре их верхней части – окованный медью круглый глаз иллюминатора. По мере погружения в «Свинг» посетителя окружали темное дерево, медь и кирпичная кладка. На темной стене – большая фотография Луи Армстронга и два сверкающих саксофона. Символы джаза создавали настроение свободы и раскрепощали. Свернув направо от входа, можно попасть в ресторан с несколькими залами. А можно пойти налево – в бар благородного зеленого цвета, настоящий английский паб. Он манит и втягивает в себя пришедшего, именно здесь он узнает все последние новости, посмотрит спортивные матчи и выпьет чашку отличного кофе. Или соберется шумная компания, будет орать, аплодировать, пить пиво.

Двинятин отправился пить кофе в дальний угол ресторана. А Лученко зашла в паб ровно в пять минут восьмого. Из нескольких мужчин, сидевших на высоких табуретах у стойки бара, она безошибочно выбрала одного.

В тот день, когда природе было угодно вылепить Виктора Бессонова, у нее явно закончились качественные стройматериалы, лаки и краски. И она его слепила, как говорится, из того, что было. Белесые волосики облепляли голову, по форме напоминавшую продолговатый мяч для регби. Тонкая кадыкастая шейка торчала из сутулых плечиков. Но хуже всего были руки, явно никогда не знавшие никакого труда. Они выглядывали из манжет, как бесцветные водоросли.

Что касается одежды, то, как справедливо заметил один художник, «женская мода – это живопись, а мужская – скульптура». Виктор был одет в актуальном стиле, так называемом «кэжуэл‑шик». Светлая рубашка с высоким воротником, джинсы, вельветовый пиджак лилового цвета. На вид ему было намного больше сорока. Лицо порядком поношено, тело тоже. Хотя сорок лет для мужчины – совсем даже не много. Но в этом возрасте фундамент жизни, как правило, уже заложен. А у него, судя по всему, все было лишь в фантазиях. Вик обитал в несуществующих декорациях своей жизни. Что ж, можно, в конце концов, жить и в декорациях.

– Здравствуйте, Вик! Я – Вера.

Мужчина с бокалом пива в руке обернулся, нарочито демонстративно принялся рассматривать молодую женщину. Затем указал ей на сиденье рядом с собой. Но та отрицательно мотнула головой и, сделав приглашающий жест, повела его в отдельный зал с уютными столиками и венскими стульями. Она уже понимала, с кем придется иметь дело. Виктор был, что называется, «аликом и нариком». То есть временами пил, впадая в неконтролируемые запои. Таких в народе называют «алконавтами». А иногда подсаживался на наркотики. «Нариком» он был со стажем и опытом.

– Свинговый переулок – это там, где играет тромбон, свинговый переулок – это там, где каждый влюблен, свинговый переулок – он везде, за каждой стеной. Свинговый переулок – иди за мной! – отчаянно фальшивя, промахиваясь мимо нот, пропел Виктор. При этом он еще барабанил ладонями по столу.

– Вы знаете, зачем я вас пригласила?

– Аск! Знаю ли я? Бесспорно, я знаю. Алиска мне звонила! Она – дура. Кому это нужно, ворошить прошлое?

– И все‑таки меня очень интересует ваше мнение, Виктор. – Вера обронила брелок для ключа. Братец Вик нагнулся и поднял его с пола. Задержал в своей руке.

– Это ваш? – спросил он удивленно.

– Нет, это ваш брелок. Алиса его нашла среди старых вещей, попросила передать вам. А что это за камешек на брелке?

– Камешек?! – фыркнул Виктор. – Это авантюрин! Мой гороскопный камень. Мой талисман! – Он рассматривал коричневый гладкий кусочек минерала, внутри которого вспыхивали и пропадали золотые искры. – Мне его мама подарила! Давно, еще до своей болезни… Я так с этим брелком носился… – На какую‑то секунду появился истинный Витя Бессонов, без понтов и кривляния. Но это длилось лишь мгновение.

Таких болтунов опытный психотерапевт Лученко за всю свою многолетнюю практику встречала, может, два‑три раза. Стоило Виктору Бессонову открыть рот, как вранье или невероятные фантазии сыпались из него, подобно крупе из дырявого мешка. Он был мастером небылиц. Тема вымысла не имела значения, его увлекал сам процесс. Наверное, подумала Вера, постоянная «подсидка» на всякой дури стирала из мозга Виктора реальную картину мира, не случайно его речь и движения слегка замедлены. Но это с одной стороны, а с другой – она же открывала шлюзы подсознательного.

– Если вас действительно интересует мое мнение, то вот вам оно: не было никакой эвтаназии. Мать умерла от рака. А отца посадили просто потому, что он проворовался в своей строительной конторе. Но ведь у моего папеньки были крепкие связи и в ментуре, и в прокуратуре, вот его адвокат и сочинил сказочку про эвтаназию.

– Погодите, но было же письмо вашего отца?

– Какое письмо? О чем вы шепчете, милое созданье? Не было никакого письма!

– Виктор, а вам известно такое слово – факты? Муж Алисы, Джон, прятал от жены письмо отца, которое тот ей послал из тюремного лазарета. Но она его нашла и вернулась, чтобы…

– Правильно. Она вернулась. Но вовсе не для того, о чем рассказала вам, наивная вы Верочка! Я слишком хорошо знаю свою сестричку, поверьте мне! На самом деле она намерена нас с бабой Владой выписать из родительской квартиры. Вышвырнуть нас на улицу! А сама мечтает заграбастать шикарную двухэтажную квартирку себе! Вот так!

– Зачем ей квартира здесь? У нее же дом в Лондоне. Да и потом, она очень состоятельная женщина, может купить себе любую квартиру, если захочет. Ваша сестра…

– Повторяю, вы не знаете мою сестру. Она только с виду смесь трепетной лани и лесного колокольчика! На самом же деле – алчная и хитрющая особа!.. Давайте закажем что‑нибудь спиртно‑э. Эй, гарсон, «Хеннесси» у вас есть? И вообще у меня аллергия на сестру. Клянусь! Как только о ней заходит речь, у меня появляются красные пятна по всему телу!

– На саму сестру или на разговоры о ней? – уточнила Вера.

– И на то, и на другое. Лучше поговорим обо мне!..

Лученко смотрела на своего собеседника и раздумывала: стоит ли продолжать разговор с патологическим вруном? А потом еще и оплачивать заказанное им спиртное… Одним бокалом коньяка «Хеннесси» он явно не ограничится. Про себя она назвала его «пробником». Он словно и не жил по‑настоящему, а все только пробовал. Так парфюмированную воду наливают в маленькие пробирочки, чтобы дать покупателю представление об аромате. Но они так же далеки от подлинных духов, как манекен от живого человека. Вот и Бессонов. Ничего в своей жизни не создал, ничем не занимался. А только пробовал все, что подстегивает унылое существование. Пил все, что горит, нюхал, кололся, дышал клеем. Разыгрывал роль незаурядной личности. Интересно, думала Лученко, что происходит, когда зрители расходятся, когда его никто не видит и не слушает? Продолжает представление для самого себя? Или в эти минуты он становится самим собой – тем, кто он есть на самом деле… А кто он есть? Наркоман, подсевший на все, что на его языке «вставляет», то есть возбуждает, делая жизнь одной из фантазий. Кому он нужен, кроме бабушки Влады? И что с ним будет, когда старушка умрет?

Вере стало скучно. Захотелось поскорее выйти на свежий воздух. Ничего полезного из разговора с Виктором выудить не получится. И все же психоаналитик, сидевший в ней, преодолел нежелание женщины продолжать разговор. Нужно еще кое‑что выяснить.

– Вы ведь тоже получили письмо от отца. Зачем вы отрицаете, Вик? – Если в начале разговора Вера лишь предполагала, что было третье письмо Павла Бессонова, то теперь она в этом не сомневалась.

– Чепуха! Не получал я никакого письма! – Отпивая коньяк, Виктор отрицательно замахал рукой с сигаретой.

– Но как же, ведь в тюремной канцелярии на письма ставят штампики. У Алисы копия номер один, у Голембо – копия номер три. Значит, у вас – копия номер два, так?

– Вранье. Третья копия у меня, а не у дяди Славы!

– Ага. Итак, письмо вы все же читали, – усмехнулась Вера.

Но Бессонова нисколько не смутило, что его подловили. Он уже мчался вслед за своими новыми фантазиями:

– Мало ли что отец мог сочинить, сидя в тюрьме! Вот что правда – так это то, что дядя Слава был без ума от мамы. Если б она не умерла, он бы отбил ее у папы, зуб даю! Дядя Слава сказочно богат, он бы маме дал все, о чем только может мечтать женщина. Эй, гарсончик! Еще коньячку!

– И ваш отец вот так просто уступил бы любимую женщину?

– Папа был тюфяк! Обыкновенный совковый служащий. И он в конце концов женился бы на тете Ивге.

– Что?! При чем здесь Евгения Борисовна?

– Оспади! Тетя была влюблена в папу, как кошка. Она мечтала иметь двойную фамилию, знаете, для мещанского шика: Бурау‑Бессонова!

– Послушать вас, Вик, так в вашей семье – сплошные влюбленности! Не семейка, а роман Дюма‑отца. А вы сами? В кого были влюблены вы?

– Я тогда был женат. То ли второй раз, то ли третий… Не помню. Знаете, как говорил Булгаков, на этой… то ли Вареньке, то ли Манечке… Мы с Михал Афанасьичем похожи. – Количество пустых бокалов вокруг Виктора росло. И по мере соединения пива с коньяком ему стало казаться, что его слушают с огромным интересом.

Вера уже открыто расхохоталась.

– Чем же, позвольте узнать?

– Я тоже написал роман. Гениальный. Отослал его на рецензию Роберту Шекли. Тот прочел – и не выдержал: приехал! Сюда, к нам. Только чтобы познакомиться со мной! Прикиньте, Верунчик! Он дальше жить не мог, если не пожмет руку гению! То есть мне.

– И как? По… пожал? – спросила Вера, у которой уже начиналась истерика. От сдерживаемого хохота текли слезы из глаз. Казалось, она смотрит современную постановку «Ревизора», где Хлестакова блестяще изображал Виктор Бессонов. Правда, текст был свой, не Гоголевский, но исполнение!..

– Не то слово! Он обнял меня, пожал руку и даже прослезился. А потом так разнервничался, что лег в больницу с сердечным приступом… Вообразите, первый фантаст мира – и чуть не умер от зависти ко мне. Правда, позже вернулся к себе в Америку… и все же умер. Не выдержал. Не смог пережить, что где‑то в далекой стране есть человек талантливее его! Вот так‑то…

Лученко встала.

– Мадам, простите, я, кажется, забыл свое портмоне. Вам придется угостить великого прозаика.

– Кто бы сомневался! Вас, «про заек», необходимо материально поддерживать. Иначе ушки отвалятся, – сказала Вера.

Она протянула подошедшему официанту деньги, помахала Андрею рукой и вышла из «Свинга». Казалось, что ее и вправду качает. Болтун Вик мог кого угодно довести до морской болезни.

– Ты чего? – спросил Андрей заботливо.

– Ты не представляешь… – Вера промокнула платком уголки глаз. – Разговор с Виктором Бессоновым – это как пиво пополам с коньяком! Нормальный организм начинает подташнивать. Вранье на вранье. Я сейчас чувствую себя как Золушка, которой нужно перебрать мешок фасоли и отыскать в ней рисовое зернышко. Есть ли хоть крупица полезной информации в этих завалах вранья? И можно ли полагаться на полубред наркомана? Пусть даже в состоянии краткой ремиссии…

– М‑да, – задумчиво отреагировал Андрей. – Он мне показался похожим на пуделя.

– Как это? Почему?

– Да мне каждый человек кажется похожим на определенную собачью породу. Или кошачью. А иногда просто на какое‑то животное из диких.

– Ну‑ка, поподробнее, – оживилась Лученко. – Про пуделей давай, рассказывай.

– Значит так. Ладит с детьми и собаками, крепок и энергичен, спортивен, хорошо поддается дрессировке – если правильная. Это были достоинства. И это не про твоего собеседника. Сложности: легко возбудимая нервная система, неуравновешен, брехлив – ну то есть лает на кусты, образно говоря. И даже самые титулованные пуделя обожают по помойкам рыться, дорываются до всякой дряни… Ты чего?

Вера оперлась руками на плечи Андрея и расхохоталась на всю улицу.

– Ой, не могу! До чего точно!

– Вот видишь, какая от меня польза. – Андрей расправил плечи. – Давай прогуляемся до моей церкви.

– До какой до твоей?

– До Андреевской.

Они прошлись до подсвеченной вечером Андреевской церкви. Храм парил над темным Подолом, точно сотканный из бирюзы и золота. Хотелось выбросить Вика из головы. Но Вера по привычке задала себе главные вопросы: мог ли он сделать укол? Для наркомана шприц – вещь привычная, как для курильщика сигарета. Уж не его ли, неудавшегося ребенка, защищал старший Бессонов, беря на себя вину сына? Что скрывается за трепотней Вика?

Пока эти вопросы оставались без ответа.

* * *

Андрей подвозил Веру домой и не мог отделаться от невеселых мыслей. Да, он понимал, что его любимая женщина не совсем свободна. Но не хотел смириться с этой очевидностью. Какие могут быть больные мужья? И зачем за ними нужно ухаживать, если у нас любовь? Мужья тут совершенно ни при чем! Они здесь лишние. И странно, как они сами этого не понимают…

Он уже пытался донести эту простую мысль до Веры. Но у нее свое представление об этике. И она не может бросить Юрия не как жена, а как врач. Двинятин все понимал, но смириться с этим не мог. И мрачнел.

– Ну давай, – вздохнула Вера. – Устраивай уже мне сцену.

– Откуда ты знаешь? – Двинятин не отрывал глаз от вечерних улиц. – У меня на лице написано, да?

– И на лице тоже. Ну?

– Хорошо. Вера! Ответь мне, только честно. Ты действительно не испытываешь к нему никаких чувств? Например, сострадания? А то, знаешь, от сострадания до любви всего один шаг! Возможно, ты не в курсе, но мужчины очень часто ловят женщину на жалость.

– Неужели?! – Вере безумно нравилось, что Андрей ревнует. Это у нее было впервые в жизни. – Теперь буду в курсе!

– Представь себе! – утверждал он с горячностью. – Тебе кажется: ах он бедненький, лежит с радикулитом. Прям тебе украинская недвижимость! А на самом деле он элементарно косит, притворяется, чтобы подольше удерживать тебя рядом с собой!

– В чем‑то ты прав, Андрюша. Радикулит запросто можно симулировать. Но это ж какое надо иметь китайское терпение, чтобы столько дней валяться в кровати и не вставать…

– И поэтому ты им восхищаешься! – На скулах Двинятина заиграли желваки.

– Твоя горячность мне нравится, – искренне улыбнулась женщина. – Но если ты меня любишь, тебе придется научиться мне доверять. И защищать даже от своей ревности… Кстати, вспомнила случай из древней судебной практики. Рассказать? – Она хитренько взглянула на Андрея.

– Да уж, будь так любезна, – пробурчал он.

– Знаешь, в дореволюционной России был такой известный адвокат, Плевако. Однажды старушка украла жестяной чайник. Ее судили. Прокурор, чтобы обезоружить Плевако, иронизировал: да, кража незначительная, подсудимая вызывает не негодование, а только жалость. Но собственность священна, если мы позволим людям потрясать ее, страна погибнет! А Плевако говорит: «Да, много бед и испытаний пришлось претерпеть России за ее тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы грабили. Москву брали. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла от испытаний. Но теперь… Старушка украла старый чайник ценою в 30 копеек. Этого уж Россия не выдержит, от этого погибнет безвозвратно». Старушку оправдали.

– Ну и кто из нас старушка, а кто – Плевако?

– Я не старушка! Это совершенно точно, – рассмеялась Вера.

– Ты, конечно, не старушка, но я так и не понял, при чем здесь вся эта история с чайником?

– Чайник – это ты! Что ж тут непонятного?

– За чайника ответишь, – деланно строго буркнул Двинятин. Ему нравилась Верина манера вести разговор, и он ничего не мог с этим поделать.

– С удовольствием отвечу! Для особо непонятливых – объясняю. Даже у дореволюционной старушки был свой Плевако, чтобы ее защищать. А меня, бедную, от твоей ревности защитить некому. Да, я все понимаю! В ответ на годы несчастливого брака я могла бы плюнуть на Юркин радикулит и уйти. Но ты же лечишь собаку, даже если она тебя кусает?

– Лечу. Только как же можно сравнивать? Собака и муж! Это совершенно несравнимые вещи! Собака, она же друг человека! – провозгласил Двинятин.

– Вот мы и приехали. Вот мой дом родной. До завтра! – Вера чмокнула Андрея в щеку и умчалась к себе.

Еще секунду назад, казалось, ревность отпустила его. Она была рядом, и все мучительные подозрения выглядели смешными. Но вот она произнесла «мой дом родной», и в душе Андрея с новой силой забарабанили муки ревности. Он стал себя изводить, вспоминая, как по дороге с работы она попросила его остановиться у рынка. На первый взгляд не было ничего страшного в том, что человек покупает продукты. Но это смотря какой человек! Когда Андрей представлял себе, как она готовит ужин, как подает на стол, и особенно – как ест это все, ею приготовленное, муж…

У Двинятина темнело в глазах. Он ездил кругами вокруг Вериного квартала и не знал, что делать. Внезапно его осенила оригинальная идея. Он остановился, достал свой халат, взял ветеринарный чемоданчик – и снова рванул к Вериному дому. Поднялся, позвонил.

– Ветеринара вызывали? – спросил он у старой грымзы, открывшей ему дверь.

– Не знаю… – Грымза, она же Верина свекровь, обернулась в глубину квартиры, крикнула: – Вер! Что еще за ветеринары в десять вечера?! У нас еще и собака заболела? Ты Паю вызывала врача‑ветеринара?

Перед Двинятиным появилась его любимая женщина. Недоумение на ее лице сменилось затаенной улыбкой, спрятавшейся в ямочках на щеках.

– Вызывала! – ответила она спокойно. – Доктор, проходите!

– Он не заразный?! Что с ним стряслося? – всполошилась баба Зина, боясь подхватить какую‑нибудь собачью болезнь.

– У него отросший коготь лапу царапает, – сообщила Вера не столько свекрови, сколько ветеринару.

В это время Пай с громким лаем выскочил из Вериной комнаты. Подбежал к вошедшему, замолчал и принялся радостно подпрыгивать, пытаясь лизнуть Двинятина в лицо. Он узнал старого знакомого и не скрывал своей симпатии к нему. «Ну и что ж ты стоишь, как неродной?» – думал пес.

– Надо же, собаке нравится ветеринар! – удивилась Зинаида.

– Где у вас можно помыть руки? – спросил ветеринар и, не дожидаясь разрешения, энергичной походкой направился вглубь квартиры по коридору.

Но пошел он, как ни странно, не в ванную, а стал по очереди открывать все двери. Причем так быстро, что никто из хозяев не успел крикнуть гостю, что он заблудился. Мгновение – и Двинятин уже заглянул в комнату Юрия. Там он увидел лежащего на кровати мужчину, рядом с ним – груду газет, пачки журналов и книг. На тумбочке возле постели лежала резиновая грелка и стояли лекарства. Но самое важное наблюдение, сделанное ветеринаром, – кровать мужа одноместная. Оплывшая полная фигура Лученко занимала ее полностью.

Больной муж не успел удивиться внезапному вторжению. Все движения Андрея были необыкновенно быстрыми. В один миг дверь открылась и закрылась. Юрий лишь успел оторваться от газетной статьи, а в комнату будто никто не заглядывал.

– Эй, эй, доктор! – запоздало среагировала Зинаида. – Ванная вот!

Узнав то, что ему хотелось узнать, ветеринар под бдительным наблюдением свекрови вымыл в ванной руки и прошел в Верину комнату. Пришлось для конспирации открыть чемоданчик с ветеринарными принадлежностями. Пай почуял запах лекарств, бинтов, ваты – и изумился. Вот для этого ты ко мне пришел?! Чтобы коварно наброситься, схватить, ковыряться в ушах и обрезать когти? Ну нет! Даже простой осмотр, мил человек, приравнивается к страшному слову «лечение»! Пай метнулся под диван и заполз поглубже: «Ты, конечно, мне друг, но при всей нашей дружбе от тебя я такого не ожидал. Предупреждать надо. Теперь попробуйте, господа мои, вытащить меня отсюда».

– Знаешь, ты кто?! Ты – нышпорка! – с деланным возмущением, но с нескрываемой радостью прошептала Вера. – А зачем ты дверь запер?

– Я соскучился! – обезоруживающе сообщил Андрей и заключил Веру в свои объятия.

Одной рукой он притянул ее к себе за талию, а другой сжал грудь, одновременно впившись поцелуем в губы.

– Эй! – шепнула Вера, отстранившись. – Ты с ума сошел?!

Но в следующую секунду сама вихрем налетела, ладонями сжала его ягодицы. Чтобы не упасть, Андрей облокотился о стену. Желание вспыхнуло, огнем обожгло обоих, стоном вырвалось из груди. Весь мир исчез, перетек в его ладони, которые быстро и уверенно ласкали ее тело. Мелькнула мысль: «А как же стоя, упадем…» – она не успела додумать, распахнулась ему навстречу, и начался бешеный танец любви. На каждое прикосновение тела отзывались восторгом, бушевали и пели. Мучительная волна страсти накрыла их, одежда разлетелась клочьями, апофеоз наступил без вступления. И не было ничего на свете важнее.

– Еще… – задыхалась она. – Да!..

Она с упоением чувствовала его на себе, на коже его кожу. Они оказались у стола, посыпались книги, упал стул, сползла скатерть – вокруг любовников все вертелось, вовлеченное в сумасшедший ритм. Потом они очутились возле кровати.

– Нельзя, – задыхаясь, прерывисто прошептала Вера. – Скрипит…

И они рухнули на пол.

Вера предвкушала обрушение огромной, накрывающей собой все лавины, приближала ее судорожными движениями, догадываясь, что и Андрей чувствует то же самое, – есть! Наконец! Сжав зубы, желая не упустить из наслаждения ни капли, она уперлась ногой в ножку стола.

Они лежали на ковре, счастливые и опустошенные. Когда восстановилось дыхание, Вере сделалось стыдно. Такое внезапное влечение… И где – в доме мужа и свекрови, совершенно чужих ей людей… Но стыд быстро улетучился. Женщина была бесстыдно счастлива.

В дверь постучали. Любовники поправили друг другу одежду. Вера отперла дверь.

– Ну что там? – подозрительно спросила Зинаида, заглядывая. – Что‑то долго… И зачем дверь запирать?

Двинятин с трудом напустил на себя деловой вид.

– А это чтобы пес не убежал от осмотра, – сказал он и требовательно обратился к свекрови: – Вы хотите иметь в доме здоровую собаку или нет? А то смотрите, проблемы будут. Сейчас эпидемия клещевого энцефалита, так что…

– Ладно, – испугалась старушка, – делайте все, что надо! – И затопала по коридору к себе.

Вера перевела дух.

– Вот что я тебе скажу, доктор Айболит! – сияя глазами, произнесла она. – Ревность в малых дозах, но в ярком оформлении – очень даже замечательная штука!..