ГЛАВА 2. Маргарита уставилась на выбеленные солнцем золотистые волосы рыцаря, слипшиеся от пота, на его глаза густой синевы

Маргарита уставилась на выбеленные солнцем золотистые волосы рыцаря, слипшиеся от пота, на его глаза густой синевы, правильные черты по‑мужски красивого лица, в точности соответствующие греческим пропорциям. Под одной бровью у него красовался шрам, придавая ему иронический вид, а нос когда‑то был сломан, в результате чего приобрел небольшую горбинку. Но эти мелкие несовершенства, пожалуй, лишь усиливали его грубоватое и весьма опасное очарование. Он был выше притолоки за его спиной и отличался широкими, мускулистыми плечами, ставшими такими благодаря регулярным тренировкам с тяжелым мечом, а окутывала его, словно удобный дорожный плащ, аура естественной властности. Он прямо смотрел ей в глаза, сурово поджав красивые губы, и ждал.

Сердце Маргариты взволнованно затрепетало, а через считанные мгновения колотилось так, что ей было трудно вздохнуть. Она не могла пошевелиться, не могла заговорить, мысли ее путались.

– Миледи! – подбоченившись, сварливо заговорила ничего не понимающая Астрид. – Неужто вы его не узнаете?

Маргарита вздрогнула, стряхивая с себя оцепенение. Да, разумеется, она его узнала. Но разве могло быть иначе?

– Дэвид, – прошептала она.

– Моя леди Маргарита! – торжественно произнес он, не сводя с нее глаз.

Но как же он теперь отличался от того мальчика, коего она знала! Он не просто возмужал, вырос, раздался в плечах – нет, изменилась сама его суть. Словно некий алхимик выжег из него всю теплоту и нежность, выковал из него человека куда более жесткого и яркого, чем тот, каким он когда‑то был.

Золотого рыцаря.

Он стал незнакомцем.

И все же… И все же не совсем.

Несколько долгих мгновений он не шевелился. Затем опустился перед ней на одно колено, заскрипев металлическими суставами доспехов, а плащ окутал его мягкими складками. Прижав кулак в латной рукавице к кирасе напротив сердца, он склонил голову, показывая могучую колонну шеи и затылок, на котором золотые кудри были особенно густыми.

– Ах, Дэвид! – Подобное проявление почтительности показалось ей совершенно неуместным. Она рухнула на колени рядом с ним и коснулась кольчуги, закрывавшей его согнутое колено. – Так значит, мои письма все же дошли до тебя.

– Астрид примерно месяц назад нашла меня. Ей пришлось совершить долгое путешествие, почти к самому Эгейскому морю.

– Я уже оставила всякую надежду: решила, что тебя убили или что ты давно позабыл…

Он поднял голову.

– Забыть вас? Никогда, госпожа!

Так значит, он помнил. Изумление и радость так теснили ей грудь, что она с трудом могла говорить.

– Но ведь столько воды утекло с тех пор…

– Прошла целая вечность, – согласился он. – Каждый год – словно новая жизнь.

Ее снова поразила его мощь, когда она пробежала взглядом по его плечам, груди, скрытой под рубахой со странной вышивкой, отдаленно напоминающей терновый венец. Она облизнула губы.

– Ты… Похоже, твоя жизнь удалась. До нас доходили слухи, что ты участвуешь в турнирах, даже взял себе новое имя, но мы и помыслить не могли, что тебя осияет такая слава.

– Разумеется. С чего бы! – снова согласился он, игнорируя упоминание его заслуг.

– Мог бы и послать весточку в Бресфорд, сообщить, что ты и есть Золотой рыцарь.

Он дернул плечом, и кольчуга негромко звякнула.

– Нечем было хвастаться. Титул этот я получил исключительно благодаря капризу короля Франции, а еще – сверкающим доспехам. Я и согласился‑то его принять лишь потому, что собственного не имел.

– Но ведь…

– Я же бастард, миледи, и получил имя Дэвид по милости добрых сестер, воспитавших меня, – сказал он, и в глазах его сверкнул металл. – Хоть я и прозвал себя Дэвидом Бресфордским, когда стал оруженосцем сэра Рэнда, фамилии у меня не было ни тогда, ни сейчас.

Конечно, обстоятельства его рождения до сих пор окутаны тайной, но он проявил себя с лучшей стороны, и не раз, пока жил в Бресфорд‑холле. Будучи на пару лет старше Маргариты, он был ей другом, товарищем по играм и самопровозглашенным защитником во время ее длительных прогулок по обширному поместью. Став правой рукой сэра Рэндалла Бресфордского, он был посвящен в рыцарское звание за спасение Генриха VII и сохранение королевских штандартов во время битвы. Для Маргариты формальное отсутствие у него отца мало что значило, и она практически никогда об этом не вспоминала.

В свое время для него это было очень важно. И, похоже, в этом отношении он совершенно не изменился.

Астрид, до сих пор не решавшаяся подойти, сделала два шага по направлению к беседующим.

– Миледи! Сэр!

Маргарита, игнорируя маленькую служанку, всматривалась в лицо мужчины, стоящего перед ней.

– Ты воспользовался своей славой, чтобы напугать мой эскорт! – Эта мысль внезапно пришла ей в голову. – Очень умно, очень. Но ведь ты, ступив на землю Англии, мог просто приехать в Бресфорд. Сэр Рэнд, да и моя сестра Изабелла, как и Кейт со своим мужем‑шотландцем, с радостью приняли бы тебя и похвастались своими многочисленными детишками.

– Вернуться в Бресфорд? – На его лицо легла тень. – Но что меня там ждет? Сэр Рэнд, барон Бресфордский, не нуждается в моем мече сейчас, когда в Англии воцарился мир.

– Для него – для всех нас – ты значишь куда больше, чем просто обладатель меча! – возмутилась Маргарита.

– Кроме того, – спокойно продолжал он, – если бы я прибыл в Бресфорд ради вашего спасения, сэр Рэнд, несомненно, оказался бы замешан в этом деле. А становиться причиной ссоры между ним и королем – это недостойно.

– Ты прав. – Маргарита задумчиво сдвинула брови. – Полагаю, итог был бы именно таков.

– Кроме того, вы сочли бы меня чересчур медлительным, поскольку я так сильно задержался, да и вообще могли изменить свое отношение к брачным узам.

– Ну, это едва ли!

Он смотрел на нее своими синими глазами, не выдающими его чувств.

– Почему нет? Многие женщины выходили замуж за тех, на кого им указывали, надеясь, что наградой им за это будут дети.

Она легонько качнула головой, отметая такое предположение.

– Меня вполне устраивала жизнь в доме сестры, роль доброй тетушки ее детишек. Я бы до сих пор жила там, если бы не повеление Генриха. Но у тебя, должно быть, есть обязанности: земли, замки, люди, солдаты зависят от тебя целиком и полностью. Негоже было мне отрывать тебя от дел.

Он мрачно усмехнулся.

– Вы имели на это полное право, леди Маргарита. Нас связала клятва.

– Так ты и о ней не забыл…

– О нет, не забыл! – порывисто, глухим голосом произнес он. – Я поклялся защищать вас до последней капли крови, служить вам, как рыцарь служит своей даме, оберегать вас, относиться к вам с почтительным восхищением, сохраняя ваш чистый образ в своем сердце. Именно в тот день я отправился на битву. Разве я мог позабыть подобное?

– Я тоже помню все, словно это было вчера, – призналась она, и ее голос дрогнул.

У нее перехватило дух, когда юноша, преклонив колено, произнес торжественную клятву. Его образ являлся к ней в тысяче снов, она с восторгом вспоминала прикосновение его ладоней к своим рукам, торжествующее пламя в его взоре, благородство его чувств. Она снова и снова возвращалась в тот день в своих грезах, тронутая до тех глубин души, которые никогда не исследовала. Маргарита не была уверена в том, что заслуживает такого отношения. И да, подозревала, что чувства его уж чересчур возвышенны.

– Ах! – сорвался вздох с его губ.

Улыбка у нее вышла неуверенной.

– Мы… мы были тогда совсем юными, а ты с тех пор так далеко ушел, так далеко от главного зала Бресфорд‑холла, где произнес свою клятву!

– И тем не менее я связан ею, и так будет всегда.

Неужели это все? Неужели он откликнулся на ее призыв, лишь выполняя обязательства, наложенные на него клятвой?

Она не имела никакого права искать иные причины его поступков и тем более – желать их. Однако же она и искала, и желала.

– Миледи! – снова позвала ее Астрид.

Маргарита бросила взгляд на свою служанку, но тут же опять посмотрела на Дэвида.

– И тем не менее ты так и не вернулся, – укоризненно произнесла она, спрятав глаза за ресницами, невольно придав своему голосу обвинительную интонацию.

– После того как меня посвятили в рыцари, я уже не мог быть оруженосцем сэра Рэнду, мне нужно было найти свое место в этом мире. – Он склонил голову набок. – А вы? Неужели вам так и не встретился мужчина, которого вы хотели бы видеть своим супругом?

– Предложения, которые я получала, меня не устраивали.

– Так уж и не устраивали?

Ей очень хотелось ответить ему небрежно, но она понимала, что это у нее не получится.

– Не скажу, что предложений этих было так уж много, ведь все знали о проклятии Граций. Генрих позволил мне жить без мужа: возможно, в благодарность за услуги, некогда оказанные ему моей семьей, а возможно, просто потому, что он позабыл обо мне: я ведь так редко попадалась ему на глаза! Но прошлой зимой все изменилось. Его наказ выйти замуж оказался для меня громом среди ясного неба.

– И тогда вы послали за мной в первый раз.

– Вскоре после того, как стало ясно, что лорд Галливел, мой давний обожатель, несмотря на проклятие, весьма бодр и весел. – Она тряхнула головой, отбрасывая покрывало. – Я писала во все концы страны: десяток писем, два десятка, три – но все было напрасно. Астрид сама выразила желание отправиться на поиски в надежде напасть на твой след.

– Я нашла его в какой‑то таверне, – проворчала Астрид, скрестив руки на груди.

– Жаль, что вы не видели, как она подошла ко мне в образе крошечного джентльмена: волосы заплетены в косу и спрятаны под шляпой таких размеров, что малышка вполне могла укрыться под ней целиком, и она с таким важным видом разгуливала в чулках и камзоле, словно росту в ней было футов десять. Я решил, что она обезумела, когда она залезла ко мне на колени и решительно отказалась вставать.

Астрид возмущенно взвизгнула.

– Что ты несешь!

– Признайся, это выглядело очень странно, ведь ты оделась, как мужчина! – Дэвид криво усмехнулся ей. – Клянусь, я слушал тебя, когда ты принялась шептать мне на ухо.

– И ты сразу же тронулся в путь, торопясь ко мне, – вздохнула Маргарита, не давая увести себя от темы. – Ты здесь, хотя, признаться, очень меня напугал. – Ее глаза потемнели, когда она припомнила кое‑что еще – вольности, допущенные им, пока она была в его руках.

– Прошу меня простить, миледи, но это было необходимо. Я хотел оставаться неузнанным вами, пока нас могли услышать люди из вашего эскорта.

Она приняла его оправдания, хотя, на ее взгляд, они объясняли не все.

– Я не допущу, чтобы из‑за всего этого ты оказался вне закона.

Он нарочно дернул плечом так, что гравировка у верхнего края кирасы блеснула золотом.

– Это не важно.

– Может оказаться важным, если Генрих узнает, что именно ты совершил. Или если он обнаружит это укрытие. Но что нам делать теперь?

Она прекрасно понимала, что возвращаться в Бресфорд не стоит, ведь Генрих, скорее всего, снова пошлет за ней, только на этот раз даст ей куда больший эскорт тяжело вооруженных всадников. И этим людям нельзя будет запретить въехать во владения ее зятя, поскольку Генрих в ответ может взять замок в осаду, дабы другим неповадно было перечить ему. Над Рэндом, Изабеллой и их детьми, а также их людьми и владениями нависнет серьезная угроза. Возможно, Рэнд и пошел бы на такой риск, но Дэвид сделает все, чтобы избежать его.

Но, собственно, чего она ожидала, когда отправляла к нему Астрид в качестве своего гонца?

По правде сказать, она и сама не знала. Она действовала, поддавшись импульсу, поскольку в присутствии Дэвида всегда ощущала себя в безопасности, а также потому что неосознанно верила в силу клятвы, которую он некогда принес ей. Впрочем, она знала истинную причину такого поступка, но не желала признаваться в этом даже себе самой. Она в глубине души надеялась, что Дэвид вернется инкогнито и они смогут тайно пожениться, что навсегда избавило бы ее от брака с лордом Галливелом. Давняя дружба сделает их брак более терпимым, чем вероятная альтернатива.

Наверное, она все еще грезит.

– А сейчас давайте подкрепимся, – не удержалась наконец Астрид, скорчив такую устрашающую мину, что никто не осмелился ей перечить. – Суп уже готов, а я терпеть не могу, когда еда зазря стынет. Кроме того, земля сырая, а у вас совершенно нелепый вид. К чему стоять на земле на коленях, когда можно сидеть в тепле и уюте?

Ей дозволялось произносить столь дерзкие речи, поскольку она была из Маленького народца и, кроме того, провела с Маргаритой вот уже долгих девять лет. Когда‑то она служила у Елизаветы Йоркской – была придворным шутом – и однажды ее взяли в лодку во время увеселений, устроенных в честь второй годовщины правления Генриха. Когда налетел шторм, лодка опрокинулась. Маргарита гоже была в этой лодке и оказалась в воде вместе с остальными. Ей удалось добраться до плавающей на поверхности бочки с элем, и тогда она заметила похожего на куклу человечка, барахтающегося из последних сил. Маргарита изловчилась, схватила несчастного и помогла ему выбраться в безопасное место. Генрих наградил ее за храбрый поступок аплодисментами и заявил: раз уж леди Мильтон спасла жизнь карлице, то ей теперь и заботиться о последней.

Астрид была счастлива покончить с придворной жизнью, с необходимостью каждую минуту играть роль, следить за каждым своим словом и постоянно остерегаться жестоких шуток. Будучи созданием вспыльчивым, но слишком маленьким, чтобы подвергаться наказаниям, она привыкла позволять себе определенные вольности. Очень скоро она взяла на себя заботу о Маргарите, отодвинув в сторону прежнюю служанку, Гвин. Она прислуживала Маргарите за столом, проверяя каждое блюдо на предмет ядов; развлекала госпожу игрой на лютне, когда та шила наряды в верхних покоях; была ее верной союзницей во всех проказах и сопровождала во время прогулок. Она с таким усердием выполняла обязанности дуэньи, что иногда создавалось впечатление, будто Маргарита ее собственность, а уж никак не наоборот.

Астрид взяла ковш, зачерпнула супа, разлила его по резным деревянным плошкам, поставила их перед Маргаритой и Дэвидом, положила круглый темный хлеб на стол в углу комнаты, за который они уселись, разместила на том же столе кубки с водой и тоже села. Некоторое время трапеза проходила в молчании. Маргарита была очень голодна, ведь у нее целый день и крошки во рту не было, после того как утром она проглотила кусочек сухого хлеба с ломтиком холодного мяса. Обмакивая толстые ломти хлеба в густую похлебку, а затем откусывая от них, она чувствовала, как к ней возвращаются силы и улучшается настроение. Вскоре она подняла голову, собираясь задать Дэвиду очередной вопрос о своем будущем.

Он ничего не ел. Он просто сидел и смотрел на нее, зажав в руке забытый кусок хлеба, и на лице у него застыло отсутствующее выражение. Он встретился с ней взглядом, но уже через мгновение опустил глаза, чтобы по ним ничего нельзя было прочитать. Пробормотав, что нужно проверить, все ли его люди обеспечены ужином, он подхватил свою миску, вышел из дома и исчез в ночи.

Маргарита недоуменно смотрела ему вслед, сердито сдвинув брови. Наконец она повернулась к Астрид.

– Когда ты его нашла, он уже был такой?

– Хуже, – ответила ей Астрид, подгребая корочкой хлеба оставшиеся кусочки мяса. – Он так сурово обращался со своими людьми, что я очень удивилась, почему они не взбунтовались. Кстати, примерно четверть из них отстали еще до того, как мы добрались до Кале.

– Тебе это путешествие, наверное, далось нелегко, – заметила Маргарита, сочувственно сморщив носик.

– Не так что б уж очень. – Она дернула плечиком. – Сэр Дэвид нашел мне пони, на котором мне, с моими короткими ногами, было куда удобнее сидеть, чем на обычной лошадке из Бресфорда. Ну, и поскольку на мне были камзол и чулки, мне удалось обойтись без дамского седла.

Маргарита посмотрела на свою миску и решительно отодвинула ее. Ребром ладони она смахнула со стола хлебные крошки, равнодушно глядя, как они падают на утрамбованный земляной пол. Откашлявшись, она подчеркнуто равнодушно спросила:

– А Дэвид случайно не говорил, что он намерен делать со мной, как только мы доберемся до укрытия?

– Мне – ничего. Думаю, он поступит согласно вашему желанию.

Но Маргарита не была в этом уверена. У этого нового Дэвида, похоже, на все есть собственное мнение, а также он, судя по всему, склонен добиваться того, чтобы окружающие действовали в строжайшем соответствии с этим мнением.

– В Бресфорд я вернуться не могу, ведь Генрих, разумеется, будет меня там искать, и по той же причине я не могу просить защиты у своей сестры Кейт и ее супруга. Дэвид, конечно, может забрать меня с собой туда, откуда он пришел, но если я последую за ним и его отрядом, то вскорости приобрету славу маркитантки. Но разве есть другие варианты?

– Вы – любимица королевы. Возможно, она вступится за вас?

– Ну, вполне возможно, но каковы шансы на то, что Генрих к ней прислушается?

Астрид развела своими крошечными ручками.

– Хей‑хо, значит, быть нам маркитантками!

– Нам?

– Ибо куда бы вы ни двинулись, я последую за вами.

Маргарита наградила ее суровым взглядом.

– Не надо цитировать Библию к месту и не к месту. Не уверена, что стану это терпеть. – Помолчав, она продолжила: – Как бы то ни было, думаю, Дэвид хорошо понимает, в каком положении я тогда окажусь, и не допустит, чтобы пострадала моя репутация.

– В каком таком положении?

– Но я ведь леди Маргарита, дочь лорда. Он всегда гораздо острее чувствовал разницу в нашем социальном положении, нежели я.

– Во время вашей поездки он, думаю, не придавал этому особого значения.

– Разве?

Служанка удивленно приподняла крошечные бровки.

– Миледи, вы обратили хоть какое‑то внимание на этого господина? То есть вы рассмотрели его по‑настоящему? Он ведь уже не мальчик, но суровый воин. Он участвовал в десятке военных кампаний и получил такое признание и такие награды, каких мало кто удостаивается. С чего бы это ему считать себя ниже других – хоть мужчин, хоть женщин?

– Не с чего, – согласилась Маргарита и почувствовала, как заливается краской. Разумеется, она обратила внимание на то, как сильно изменился Дэвид. Да и как иначе, ведь он так и притягивал ее взор! А еще она ощутила, какую мощь он держит под полным контролем. А как он касался ее! Так, как прежний Дэвид никогда бы не осмелился. И все же: он встал перед ней на колено и, похоже, стеснялся сидеть за одним столом с ней – с той, кому он прислуживал за обедом, будучи оруженосцем ее зятя. – И все же эта разница весьма ощутима.

– Вы преувеличиваете.

Маргарита устремила задумчивый взгляд на стену перед собой. Наконец она тряхнула головой, отказываясь от попыток разгадать загадку.

– И тем не менее мне хотелось бы знать наверняка о его намерениях.

– Тогда придется вам спросить его самого. Мне он ничего не открыл.

Как и следовало ожидать. Насколько уяснила себе Маргарита за годы, проведенные в Бресфорде, мужчины предпочитают не распространяться о своих планах. Впрочем, она так и не поняла, какова причина этого: то ли сомнение в женском благоразумии, то ли в том, что решения они предпочитают принимать, так сказать, по ходу дела, не вдаваясь в скучные подробности.

– В Англии он оставаться не может, – встревоженно сдвинув брови, заметила она.

– Разве?

– Его могут обвинить в целом ряде преступлений. Я никогда не хотела, чтобы он так рисковал, и даже предположить не могла, что он способен выкрасть меня по дороге к жениху.

– А что он, по‑вашему, должен был сделать? Прийти за вами, аки тать в нощи?

– Что‑то в этом роде, – смущенно отводя взгляд, сказала Маргарита. – Если бы он отправил мне весточку, я могла бы выехать ему навстречу.

– И что потом?

Маргарита предпочла промолчать. Единственный способ, дающий стопроцентную гарантию избавиться от нежелательного брака, – заключить другой.

– Я не знаю. Я настолько не верила, что он придет мне на помощь, что ни о чем таком и не думала.

Астрид с невозмутимым видом заявила:

– Не сомневаюсь в том, что сэр Дэвид что‑нибудь придумает.

– Полагаю, ему нужно ехать к побережью и как можно скорее сесть на корабль.

– С вами или без вас?

Вот и прозвучал вопрос, от которого у Маргариты перехватило дух. Если она поедет с ним, то окажется в безопасности. Или, по крайней мере, на безопасном расстоянии от нежеланного жениха.

Бушевавшая у нее в груди буря выплеснулась гневом.

– Как ты можешь так спокойно к этому относиться? – удивленно спросила она. – Только подумай, что будет, если Генрих отправит в погоню отряд, в два или три раза превышающий по численности отряд Дэвида?

– Сначала королю нужно найти его. Не беспокойтесь, миледи. Сэр Дэвид позаботится о том, чтобы вы не вышли замуж против своей воли, даже если ради этого ему придется самому пойти с вами к алтарю.

– Тебе, конечно, легко говорить, но ведь ты не слышала, как он сказал, что не намерен жениться ни сейчас, ни потом.

– Что, прямо так и сказал?

Маргарита лишь коротко кивнула. Эти слова он произнес, будучи в образе Золотого рыцаря, а не Дэвида, но она все равно ему верила.

Она бы не хотела выйти замуж, если бы этого можно было избежать. Ей гораздо больше нравилась жизнь незамужней девушки, пусть она и находилась в зависимости от сестер и их мужей. В конце концов, не было ничего плохого в том, чтобы ездить туда‑сюда, из одного дома в другой, играть роль любящей тетушки для племянников и племянниц, оказывать посильную помощь, когда те болели или когда одна из сестер рожала очередного ребенка. Однако, глядя на Изабеллу и Кейт, на их супругов, она частенько испытывала щемящее чувство, желая изведать такую же близость, ощутить нечто большее, нежели та нежность, которая приходилась на ее долю до сих пор.

Дэвид не возвращался.

Маргарита еще около часа сидела за столом, задумчиво глядя на огонь в очаге, после того как Астрид, не раздеваясь, свернулась клубочком на тонком соломенном тюфяке у стены и провалилась в обычное для нее, такое похожее на смерть забытье. Она раздумывала о том, как бы расспросить Дэвида о его планах, выяснить, нет ли у него идей получше, чем у нее, относительно того, куда ей нужно следовать и что вообще необходимо предпринять. Наконец куски торфа в очаге сгорели, оставив лишь тлеющие угольки. Она вздохнула, завернулась в дорожный плащ, легла подле Астрид и накрыла себя и свою служанку покрывалом из тканой шерсти.

Но сон к ней не шел. Она лежала, глядя на дрожавшие тени на потолке, отбрасываемые тлеющим торфом. Ей никак не удавалось избавиться от страха, что Дэвида повесят за дерзкое похищение дамы средь бела дня. Было бы куда лучше, если бы он пришел за ней и увел ее среди ночи. Если бы только он прислал ей весточку, она бы встретила его у задних ворот Бресфорда. Она бы поехала с ним, не задавая лишних вопросов. Никакому другому мужчине она не доверяла так, как Дэвиду.

По крайней мере, никому другому, кого знала еще мальчишкой.

Что же она натворила, отправив отчаянный призыв о помощи! Она не переживет, если за ответ на него Дэвиду придется поплатиться собственной жизнью; при одной мысли об этом сердце болезненно сжималось, как от удара ножом. Почему она не продумала все, от начала и до самого конца? Конечно, она отчаянно не хотела стать леди Галливел, но никогда не отправила бы Астрид на поиски Дэвида, знай, чем обернется это поручение.

Но как же странно видеть его вновь, видеть, в какого мужчину он превратился! Теперь его лицо и тело внушительных размеров поражали воображение своей идеальностью и мужественностью. Он стал таким сдержанным, таким неумолимым в стремлении отстоять свою честь. Где‑то в глубине души она даже побаивалась его, хотя скорее умерла бы, чем призналась в этом. Какие лишения и опасности довелось ему претерпеть, через какие испытания пройти, прежде чем он превратился в столь грозного рыцаря? Когда она думала об этом, ей делалось дурно.

И тем не менее он и теперь выказывал ей то же почтение, что и много лет назад, еще до того, как под знаменами Генриха отправился на битву при Стоуке. Клятва, принесенная им тогда, похоже, и по сей день не утратила для него значимости, осталась такой же ценной, как и сам факт принятия рыцарства. Что ж, возможно. Золотой рыцарь и правда такой сильный и смелый, честный и чистый душой, как утверждают баллады. Возможно, слагающие их трубадуры все же не лгали. По крайней мере, ей очень хотелось так думать.

Прежний Дэвид был красивым парнем, рослым и дюжим, почтительным, располагающим к себе. Как же он гордился тем, что получил должность оруженосца сэра Рэнда, после того как зять Маргариты вырвал его из лап головорезов! Это случилось уже после того, как он сбежал из дубильни, куда его отдали в учение монашки, воспитывавшие его, сиротинушку, с младых ногтей. Сказать по правде, Маргарита отчаянно скучала по нежному, излишне скромному мальчику, не желавшему от жизни ничего иного, кроме как служить сэру Рэнду и быть другом и защитником Маргариты.

Почему он покинул Англию после кровавой битвы под Стоуком, где он проявил необычайный героизм? Маргарита не знала.

Но как же они веселились вместе, пока война не пришла на их землю! Бегали в поле, воровали продукты в кухне, а потом поедали их у холодного и чистого ручья и разговаривали обо всем, сидя в траве и сплетая венки из клевера. Однажды он поцеловал ей руку – губы у него оказались мягкими, гладкими и теплыми. В другой раз она наклонилась над ним, когда он спал, положив голову ей на колени, и, расхрабрившись, коснулась губами его лба. Воспоминания оказались такими сладостными, что она чуть не расплакалась. Она прятала их ото всех и даже от себя, прятала так надежно, что они казались всего лишь грезой…

Ее разбудил тихий скрип дверных петель. Лежа под покрывалом, она, не шевелясь, во все глаза смотрела на входящую тень: вот она расплывается, перемещается на стену, приближается к ней… Судя по очертаниям, росту и ширине плеч, тень не могла принадлежать никому другому, кроме Дэвида. Маргарита беззвучно с облегчением выдохнула и, успокоенная, прикрыла глаза.

Он подошел еще ближе, ступая так тихо, что она не расслышала бы его шагов, если бы не проснулась. Он остановился возле узкого тюфяка. Неторопливо текли минуты, а он все стоял и смотрел на Маргариту. Хотя ей было тепло, все тело у нее покрылось «гусиной кожей». Сердце в груди застучало быстрее, пока, наконец, не стало производить столько шума, что она испугалась, как бы его не услышал Дэвид. Веки у нее трепетали, но ей все‑таки удалось заставить их замереть. Ей стало интересно: что же такое он увидел, что так долго удерживало его возле нее?

Зашуршала одежда, не громче шепота – это рыцарь опустился на колени рядом со своей дамой. Совершенно неожиданно ей в голову пришла мысль, что Дэвид, должно быть, снял доспехи перед сном. Она ждала, размышляя, что же он задумал, пытаясь понять, не намерен ли он скользнуть к ней под покрывало, пытаясь догадаться (от этих мыслей ее охватила сладостная дрожь), не собирается ли он позволить себе и другие вольности, зайти дальше, чем во время их бешеной скачки.

Он протянул руку, почти касаясь лица Маргариты, – она почувствовала жар щекой. Но больше он не сделал ничего, лишь поправил покрывало, прикрыв Маргарите плечо. Над ее головой раздался шепот – слишком тихий, чтобы можно было что‑либо разобрать. Потом Дэвид исчез; двигался он на удивление тихо для такого крупного мужчины. Когда он открыл дверь, внутрь ворвался холодный воздух. Закрылась дверь очень осторожно, практически бесшумно.

Со временем огонь в очаге потух окончательно и в комнате воцарился полный мрак. Только тогда Маргарита снова погрузилась в сон.

* * *

– Тебе опасно оставаться! Ты должен уехать!

– Всему свое время, – удивительно спокойно ответил Дэвид на настойчивое требование леди Маргариты. Возможно, он догадывался, что с рассветом спор вспыхнет с новой силой. Она слишком привыкла командовать им, по крайней мере, когда дело касалось мелочей. В прошлом он подчинялся ей с радостью и даже гордился этим, но это было так давно и в таких незначительных вещах! – Сначала я должен убедиться, что вы в безопасности.

Они шли по дорожке, тянущейся от домика вглубь леса, он и миледи, прочь от любопытных глаз и ушей. В верхушках деревьев, словно белый полог над кроватью, висел утренний туман, и его пронзали косые серебряные лучи восходящего солнца. Перекрывая приглушенные голоса и нечастый смех воинов из отряда Дэвида, разливались птичьи трели. Воздух был свежий и сладкий, пронизанный ароматами цветущих растений, а также запахами дыма, и лошадей, и кусочков хлеба, нанизанных на веточки и подрумянивающихся на огне бивачных костров. В такой день хочется жить.

– Зря я вызвала тебя, – вздохнула она, держа руки перед собой и сплетая пальцы. – Я должна была понимать, что из этого выйдет. Теперь тебе непременно нужно возвращаться туда, откуда ты прибыл. Если ты и твои люди будете гнать лошадей во весь опор, вы сможете добраться до побережья задолго до того, как за вами пустится в погоню лорд Галливел или… или Генрих.

То, что она так тревожилась о нем, затронуло глубинные струны его души, вроде бы навсегда замолчавшие под непрестанными ударами судьбы. Он не сводил с нее пристального взгляда, одновременно пытаясь размеренно дышать, чтобы таким образом укротить неистовые порывы тела. Он протянул руку и убрал соломинку, прилипшую к полотну, прикрывавшему ее волосы, затем позволил себе очертить пальцем овал ее лица от виска до подбородка. Затем сжал руку в кулак и опустил ее.

Ия должен бросить вас здесь, безо всякой защиты? – мягко упрекнул ее он. – Это было бы просто глупо – после того, как я забрал вас у эскорта.

Но ты же не можешь спать перед моей дверью до конца своих дней!

Шея у него побагровела.

– Я не хотел оскорбить вас. Я подумал, что так я не позволю никому войти к вам в комнату, и…

– И дашь понять всему отряду, что ты не возлег со мной этой ночью. Я понимаю. – Она резко кивнула. – Я, как и Астрид, благодарна тебе за эту заботу. Кстати, моя служанка чуть не упала, споткнувшись о тебя сегодня утром, когда шла за водой. Но это только увеличивает и без того многочисленные сложности, вызванные похищением. Оставаться в твоем обществе так же опасно для меня, как и выйти замуж за указанного мне мужчину.

– Остаться здесь, безо всякой защиты, – опасность куда более серьезная, – упрямо возразил он. – Я не могу уйти, не могу оставить вас без охраны.

– Если ты будешь столь любезен и отправишь весточку в Бресфорд, сэр Рэнд непременно приедет за мной. А мы с Астрид можем скрываться в домике до тех самых пор, пока не приедет мой зять.

– И вы вернетесь в замок Бресфорд, прекрасно понимая, что именно там Генрих и станет искать вас в первую очередь? – Он даже не стал упоминать вероятные опасности, от которых кровь стыла в жилах, для двух одиноких женщин: ведь они будут брошены на милость заблудившегося лесника, браконьера или банды солдат‑наемников, к какой бы армии, собирающейся в этих местах, они ни принадлежали. От одной только мысли об этом у него все внутри холодело.

– Если уж говорить о глупостях, то одной из них, несомненно, была надежда избежать устроенного для меня брака. – Уголки ее губ неожиданно дрогнули. – Долг каждой женщины – принимать подобные ситуации с покорностью.

– Но я их принимать не намерен, – заявил он, и в голосе его звучал металл. – По крайней мере, не сейчас.

– И как ты предлагаешь мне поступить? Ты ведь не собираешься жениться на мне.

– Нет. Это совершенно исключено.

Она резко повернулась к нему лицом, и в глубине ее темно‑карих глаз сверкнул гнев.

– Это почему же? Во Франции тебя ждет жена?

– Нет у меня жены. Что до причин, вам они известны.

Ее щеки покрылись нежным, как персиковый цвет, румянцем.

– Речь идет о священной клятве, данной на кресте? Клятве служить мне верой и правдой – не испытывая желания, не ставя границ, не щадя живота своего?

– Точнее, данной на эфесе меча, что, впрочем, одно и то же.

– Это случилось так давно! Мы были детьми.

– Не совсем. – Он коротко и криво усмехнулся.

Она так стиснула пальцы, что они побелели и стали напоминать цветом свечной воск.

– Конечно, есть еще и проклятие Граций, но мне помнится, ты однажды сказал…

– О да, оно надо мной не властно, ибо я полюбил вас с первого взгляда и всегда буду любить, – произнес он, повторяя, пусть и несколько иначе, свою клятву, принесенную много лет тому назад. Говоря это, он чувствовал удовлетворение – где‑то в глубине души, несмотря ни на что.

Она распахнула глаза чуть ли не на пол‑лица.

– Но если проклятия ты не страшишься… – начала она, но запнулась, не договорив.

– То что, миледи?

– То женитьба на мне могла бы стать… услугой, которую ты можешь мне оказать ради моего же блага.

От столь неожиданного предложения сердце у него в груди вспыхнуло ярким, обжигающим пламенем. Его тронуло ее доверие, а также то, что она так хорошо его понимала. Однако на некоторые вопросы всегда существует лишь один ответ.

– Ах, леди Маргарита, это было бы наивысшей честью для меня, но, увы, я не могу на это пойти.

На мгновение она впилась взглядом в его лицо, но тут же отвернулась.

– Между нами при этом может и не быть ничего такого.

– И тем не менее. – Звук его голоса напоминал скрежет саней, которые волокут по каменистой дороге, и он положил руку на эфес, чтобы вызвать столь нужные ему сейчас воспоминания о сказанной и многократно подтвержденной клятве, и до боли сжал пальцы.

Он слишком хорошо понимал: невозможно, взяв Маргариту в жены, не нарушить обет безбрачия. Разумеется, сказать ей об этом было немыслимо. Нельзя вручать оружие человеку, который наверняка им воспользуется.

Румянец ее стал более насыщенным, как и гнев во взгляде.

– Ты просто не хочешь становиться моим супругом. Ну что ж! Но неужели ты намерен не жениться никогда?

Он сдержал кривую улыбку, вызванную таким типичным для женщины любопытством, хоть в его мысли и закралось подозрение, что любопытство, возможно, маскирует оружие.

– Я этого не утверждал.

Она растерянно посмотрела на него.

– Ты о чем?

– Мой обет касается только вас, миледи. На других он не распространяется.

– Значит, ты волен искать любовь другой женщины.

– И был волен поступать так последние десять лет, – решительно и дерзко заметил он.

С ее губ сорвался короткий смешок.

– Так значит, стихи, прославляющие твой чрезмерный и неутолимый аппетит к любовным играм, не преувеличивают?

– Я бы так не сказал.

– Но ты ведь и не отрицаешь правдивости рассказов о твоем умении обращаться с любвеобильными французскими дамами, а также с их дочерьми.

Он раздраженно повел плечом: он не мог заверить ее в том, что все это неправда. В конце концов, он вовсе не был обязан противостоять соблазнам таких женщин. Он был далеко от Бресфорда и думал, что никогда более не узрит его стен, никогда более не усладит свой взор прелестными чертами Маргариты. Физическая разрядка, которую он получал от таких отношений, не имела ничего общего с нежными чувствами, которые он испытывал к ней, когда они были юны и беззаботны. Для него она всегда была выше низменной, животной похоти – как была выше него в обществе.

И если естественные потребности тела могут оттолкнуть ее от него, то не к лучшему ли это?

Она шла дальше, и он следовал рядом с ней, смотрел, как она взяла в рот краешек накидки и стала грызть его, как всегда поступала в минуты задумчивости или расстройства.

– Но тогда чего ты от меня хочешь, если не намерен оставить меня себе? – раздраженно спросила она. – Где мне поселиться? Если меня приютит лорд высокого положения, то он выдаст меня Генриху, как только посланцы короля потребуют этого. Ну, или же кликнет священника и велит ему обвенчать нас – желая заполучить мое приданое.

– Не только из‑за приданого, – пробормотал Дэвид, позволив себе скользнуть взглядом, до того устремленным на ее лицо, по соблазнительной нежной шее и волнительным холмам груди, скрывающимся под платьем. Пожалуй, для его душевного состояния было бы куда лучше, если бы их разговор не наводил на мысли о делах телесных.

– Полагаю, если он окажется сторонником белой розы Йорка, еще одним поводом для подобного поступка станет желание утереть нос королю Ланкастеру.

– А еще он может решить, что насилие над дамой, находящейся под опекой Генриха, – прекрасная месть, – сердито заметил Дэвид.

– Но что же тогда? Неужели я должна всюду следовать за твоим отрядом, словно ничтожная лагерная шлюха?

– Нет. – Ответ прозвучал резко, в основном из‑за того, что подобная мысль была чересчур привлекательна – разумеется, если она будет только его шлюхой. Но это было так же невозможно, как и стать ее мужем.

– И что тогда остается? Я ведь не… Ой! – Она резко остановилась. Теперь в ее глазах читалось понимание.

– Совершенно верно, – твердо заявил он.

– Монастырь. Ты хочешь сделать из меня монашку! – Ее слова были такими же безжизненными, как и взгляд.

– Разве это не выход?

Такое решение принималось достаточно часто. Для дамы с положением в обществе, каковой являлась и Маргарита, при ее нежелании вступать в брак монастырь мог стать превосходным убежищем. Жизнь там текла в покое и молитвах, на значительном удалении от мужской алчности и похоти. Если Дэвид считает такой исход дела наилучшим, что ж, так тому и быть. Какими надежными ни были оковы его обета, он все‑таки не святой.

Она опустила взор и, оставив в покое покрывало, сложила руки перед собой.

– Боюсь, я не чувствую призвания к этому.

– Как и добрая половина женщин, переступающих порог монастыря.

Она на мгновение поджала губы, затем тихонько вздохнула.

– Но ты – ты направишься к побережью, как только я окажусь в безопасности, среди благочестивых сестер?

– Как только вы окажетесь в безопасности, – кивнул он. – Не ранее.

– Что ж, сэр… – с несчастным видом начала она.

В это мгновение утренний воздух пронзил боевой клич трубы. Перепутанные птицы шумно взлетели с деревьев, a с далеких небес донеслось эхо. Вслед за призывом раздался топот копыт и звяканье сбруи. Звук нарастал, приближался, и вот уже чудилось, что от него дрожит земля и трепещут листья.

Впереди показались всадники: они ехали по узкой лесной дороге по двое в ряд, но ряды эти тянулись до самого горизонта. Над их головами гордо реял вымпел с изображением рычащего красного дракона на желтом фоне, выделяя из общей массы скачущего под ним всадника.

Дэвид тихо, но витиевато выругался на трех языках. Маргарита ахнула и замерла, не в силах сдвинуться с места.

Это был вымпел со знаками Генриха Тюдора.

Генриха, седьмого по счету короля Англии.