Высокая цена благодати

Приезд Дитриха Бонхёффера в Нью-Йорк 2 июня 1939 года казался судьбоносным. Этот лютеранский пастор, уже успевший в свои тридцать два стать всемирно известным богословом, возглавлял антигитлеровское движение сопротивления в Германии. Бонхёффера уволили с должности преподавателя Берлинского университета, ему запрещалось публично проповедовать и издавать свои труды. Он находился под постоянным наблюдением гестапо. Когда он заявил по радио, что «лидеры и учреждения, возвышающие себя как богов, насмехаются над Богом», ему просто отключили микрофон.93

За три месяца до своего прибытия в Нью-Йорк Бонхёффер получил уведомление о призыве в армию. Воинская повинность подразумевала присягу на верность фюреру, а для Бонхёффера этот постыдный акт был равносилен принесению жертвы римскому императору.

Тогда, чтобы спасти его, влиятельные руководители церкви помогли ему покинуть страну. Когда Бонхёффер высадился на берег в Нью-Йорке, протестантские круги по всему миру возрадовались об избавлении этого харизматичного молодого лидера от смерти.

Бонхёфферу выделили «горницу пророка» — квартиру в богословской семинарии Юнион в Нью-Йорке. Он принес в Юнион не только наилучшие рекомендации, но и испытанный огнем опыт преподавателя-христианина. Вместе с Мартином Нимёллером и другими Бонхёффер был лидером «Исповедующей церкви» — ортодоксального остатка верующих в Германии, не склонивших голову перед Гитлером.94 Когда «Исповедующую церковь» вытеснили из всех государственных учреждений, он основал независимую семинарию, которая ушла в подполье после закрытия гестаповцами первого студенческого городка.95 Бонхёффер был для своих студентов личным наставником, выходя с ними на длительные прогулки для обсуждения их надежд и мечтаний. Это был обаятельный человек с зачесанными набок редкими светлыми волосами над высоким лбом, голубыми глазами за стеклами очков без оправы, румяными щеками и пухлыми губами. Когда Бонхёффер приветствовал кого-нибудь, его лицо светлело, и он весь оживал, напоминая дружелюбного спаниеля. Его речь была быстрой, а в разговоре он часто использовал шутку, чтобы прекратить спор или избежать его.

Бонхёффер чувствовал себя комфортно почти в любых обстоятельствах. Это был дар, который позже воспринимался чуть ли не как сверхъестественный, однако летом 1939 года в семинарии Юнион он ощущал большой дискомфорт. Бонхёффера мучила ранее ему неведомая ностальгия. Он проводил все время в «горнице пророка», лихорадочно делая записи за рабочим столом. Выкуривая сигарету за сигаретой, он пытался понять, почему его охватило такое беспокойство.

Знакомые Бонхёффера в Америке сразу же начали строить планы о его турне с лекциями и проповедями. Они полагали, что до окончания надвигающейся войны он в Германию не вернется. Узнав о планах и лекционном туре, Бонхёффер понял, что, по мнению его друзей, он избрал жизнь в изгнании. Но этого ли он хотел?

Его друг, Пауль Леманн, написал: «Я убежден, что для тебя просто немыслимо возвращаться до тех пор, пока Америка не извлечет максимум из возможности обогатиться твоим вкладом в ее богословие в этот судьбоносный час».96

Почти десятилетием ранее, в 1931 году, Дитрих Бонхёффер проделал самый важный в своей жизни путь — от богослова и пастора к христианину. Чтение Библии, как авторитетного Божьего Слова, а не объекта интеллектуального исследования, привело его к радикальной перемене.

Я впервые открыл для себя Библию… Я часто проповедовал по ней, и я видел, как многие в церкви говорят о ней и проповедуют на темы из нее, и все же я еще не стал христианином… Учение Иисуса Христа я превратил в нечто, приносящее мне личную выгоду… Я молюсь, чтобы это больше никогда не повторилось. Кроме того, я никогда не молился, точнее, молился совсем мало. Несмотря на свое одиночество, я был вполне доволен собой. Но потом Библия, и особенно — Нагорная проповедь, освободила меня от этого… Стало совершенно очевидным, что жизнь служителя Иисуса Христа должна принадлежать церкви, и шаг за шагом я начал понимать, насколько далеко это должно заходить.97Люди, окружавшие Бонхёффера, не могли не заметить в нем перемену. Один из студентов хорошо запомнил его высказывание: «Каждое слово Священного Писания — это любовное письмо от Бога, адресованное лично каждому из нас, и Он спрашивает нас, любим ли мы Иисуса».98

Летом 1939 года Бонхёффер пытался понять, как он может лучше всего послужить Христу. В «горнице пророка» он не мог избавиться от мыслей о Германии и с тоской ожидал новостей от своих друзей. Пытаясь стряхнуть с себя беспокойство, Бонхёффер начал бродить по улицам Нью-Йорка. В воскресенье 18 июня он побывал в либеральной церкви Риверсайд и услышал проповедь о философии прагматика Уильяма Джеймса. Сильно раздосадованный, Бонхёффер в тот же вечер отправился в пресвитерианскую церковь на Бродвее, где Джон Гесс Макком, которого его друзья считали «архифундаменталистом», проповедовал о «нашем подобии Христу». Это было то слово, в котором он нуждался гораздо больше.

Как Бонхёффер ни пытался, он не мог отделаться от мысли, что его призвание вынуждает его разделить судьбу с соотечественниками, страдающими под гнетом нацизма. Он объяснил свое решение организатору его поездки в Америку, Рейнхольду Нибуру:

Приехав в Америку, я совершил ошибку… Христиане в Германии столкнутся с ужасной альтернативой: желать поражения своей нации ради выживания христианской цивилизации или же одобрить победу своего народа и тем самым уничтожить нашу цивилизацию. Я знаю, какой из этих двух вариантов должен избрать, но не могу сделать это, находясь на безопасном расстоянии.99Бонхёффер отправился обратно в Германию, где, как он понимал, его скорее всего ожидал крест.100