Сложные проблемы. – мне впустить эти неистовые орды.

– Мне впустить эти неистовые орды? – спросил Хадсон Рафферти, опираясь о притолоку у двери. Ингрид знала, что он воспринимает ее нынешнюю деятельность как нечто нелепое. Он упорно называл ее Белой Библиотечной Колдуньей и угрожал, что станет продавать футболки с соответствующей надписью или, хуже того, сделает сайт в Интернете.

– Не устраивай цирк. – Ингрид нахмурилась, отодвигая в сторону папки и расчищая стол в преддверии посетителей. Она любила, чтобы перед глазами клиенток представало опрятное рабочее место, не заваленное грудами «синек» и архивных материалов.

Хадсон изобразил на лице обиду.

– Ничего подобного! Напротив, нахожу, что здесь очень мило.

– А ты веришь тому, что обо мне говорят? – быстро спросила Ингрид. Они до сих пор толком не поговорили о ее новом занятии. У нее не было ни одной свободной минуты. Обычно они вместе ходили на ланч, но в последнее время у Ингрид времени не оставалось даже на дружескую беседу с Хадсоном или Табитой.

– Насчет магии? – улыбнулся Хадсон. – Насчет твоих амулетов и чар? – Он задумчиво приложил палец к щеке. – Ей‑богу, ни в чем не уверен на сто процентов. Мне кажется, ты просто говоришь женщинам именно то, что они хотят услышать. Примерно так же действуют так называемые психотерапевты. Или один бородатый шарлатан, который утверждает, что по скайпу общается с духами.

– Хадсон! Ты меня обманщицей считаешь? – Ингрид хрипло рассмеялась, стараясь заглушить неожиданное чувство обиды. Она ожидала услышать от Рафферти отзыв, исполненный скептицизма или сомнений, но отнюдь не признание в том, что он считает ее «целительство» обычными салонными фокусами.

– А разве не так? – с самым невинным видом спросил Хадсон. – Полагаю, ты придумала классный трюк лишь для того, чтобы заманить народ в библиотеку, заставить их читать и делать щедрые взносы. По‑моему, действительно отличная уловка. Ты всегда старалась сделать нашу библиотеку популярной, и должен признать – тебе это прекрасно удалось.

Когда он подобным образом изложил свою точку зрения, его доводы прозвучали весьма разумно, но Ингрид невероятно захотелось продемонстрировать Рафферти хотя бы малую толику своих способностей. Она продолжала внимательно смотреть на Хадсона, и он озадаченно спросил:

– Погоди‑ка, выходит, ты не притворяешься?

– А ты испытай меня, – предложила Ингрид. – Конечно, у тебя найдется какое‑нибудь желание.

– Нет, мне ты помочь не сможешь. – Хадсон грустно пожал плечами и выудил из заднего кармана джинсов потрепанную брошюру, сложенную в несколько раз. Ингрид взяла ее в руки, медленно развернула и прочла заголовок: «Ты гей? Тебе не обязательно быть им! Гетеросексуальность за двенадцать шагов».

– Мать требует, чтобы я непременно проконсультировался с этим… «целителем», – сообщил Хадсон. – Он якобы в силах избавить меня от недуга.

– Господи! – Ингрид прижала пальцы к губам.

– Смешно, правда? – Он вздохнул, закатил глаза и помотал головой.

– Разумеется, нет! Странно… – Вернув брошюру, она чуть дольше, чем требовалось, задержала его руку в своей ладони. – Хадсон, ты меня слышишь?

– Да, мэм.

– Пойдем в хранилище. Я бы хотела посмотреть твою линию жизни. Ты позволишь?

– Нет уж, спасибо! Я не желаю знать свое будущее, как и то, где окажусь завтра.

– Завтра ты будешь здесь. Поработаешь в библиотеке, пока ее не начнут разрушать. Давай. Я настаиваю. – И Ингрид отвела его в хранилище, поставила посреди комнаты и начертала на полу пентаграмму.

Хадсон посмотрел вниз и, стараясь не хихикать, заявил:

– Вот ужас‑то!

– Помолчи! – велела она, вглядываясь в линию жизни Рафферти. Но, хотя она обладала зрением ведьмы, да и пентаграмма должна была показать его судьбу совершенно отчетливо, Ингрид что‑то очень мешало. Все покрывала туманная серая муть. Ингрид зажгла новую свечу, прошептала магическое заклинание, и дымка немного рассеялась. Теперь она видела линию жизни более четко.

Она включила свет, повернулась к приятелю лицом и серьезно произнесла:

– Ну, мама твоя, во всяком случае, однажды ко мне заглянет. – Она сумела разглядеть, как медленно тает лед в упрямом сердце матери Хадсона и постепенно исчезает прочно укоренившаяся в ее сознании гомофобия. (Женщина считала вполне нормальным, что ее парикмахер, стилист и личный повар являются геями. В общем, кто угодно, только не ее сын!) И она безумно любила своего красивого мальчика, без которого ей так тоскливо на Рождество. Ингрид видела медленные, осторожные шаги, ведущие к примирению и прощению. Вот, наконец, мать, сын и зять вместе едут в Париж. – Она любит тебя, Хадсон. Но и ты не сдавайся. Не отталкивай ее.

– Хм‑м‑м… – пробормотал он. Ингрид почувствовала, что он тронут. А чуть позже она обнаружила в кабинете букет своих любимых цветов, оставленный Хадсоном.

В течение следующего часа Ингрид успела побеседовать с немалым количеством женщин, озабоченных самыми разнообразными проблемами – головные боли, внезапно возникающие кожные инфекции, гибель четвероногих любимцев. Ингрид толком не знала, верят ли клиентки в то, что она способна оживить их домашних животных, но взяла информацию на заметку. Она не забывала трех мертвых птиц, которых ее мать похоронила еще в начале лета. Эмили Фостер, художница, жаловавшаяся на творческий кризис, вошла в кабинет Ингрид последней.

– Прости, что снова беспокою тебя, – сказала она. Ингрид сразу заметила, какой бледной и изнуренной Эмили выглядит в индейской рубахе и шелковых штанах, заляпанных краской.

– Не волнуйся, Эм. Снова работа не идет?

– Нет, с картинами все прекрасно. Дело в Лайонеле. – Голос женщины дрогнул. – Я не знаю, слышала ли ты, но ему совсем плохо.

– Я не курсе, а что случилось?

– Муж был в открытом море, когда произошел… ну, ужасный взрыв неподалеку от нашего побережья. Как раз в этом месте Лайонел всегда по утрам ловит солнечников. В общем, его захлестнуло волнами, и он здорово наглотался воды. – Эмили дрожащими пальцами вытерла слезинки в уголках глаз и судорожно вздохнула. – Он бы погиб… утонул… но Лайонела, к счастью, заметила пара серферов, которые вытащили его на берег.

– Боже мой!

– Да. Ребята спасли его от смерти. – Эмили тряхнула головой. – Они ведь проходят курс специальной подготовки, так что сумели сделать ему массаж сердца, а потом отвезли в больницу.

Ингрид вздохнула с облегчением:

– Значит, он жив?

– Да, но состояние очень тяжелое. Лайонел к аппарату искусственного дыхания подключен. Врачи говорят, что его мозг уже умер. – И Эмили заплакала, не сдерживаясь.

– Ох, мне так жаль! – Ингрид потянулась к ней и сочувственно сжала ее руку. Эмили и Лайонел были добрыми друзьями их семьи. Именно к Лайонелу Бошаны всегда могли обратиться, если нужно было заменить лампочку в труднодоступном месте или произвести плотницкую починку – словом, сделать работу по дому, несложную для умелых мужских рук.

– Я даже поверить не могу. Он ведь отлично себя чувствовал в то утро, а теперь… у него кома! – Эмили разрыдалась. – И мало того! Его мать меня ненавидит. И хочет теперь вышвырнуть меня вон.

– Что, прости?

– Видишь ли, формально ферма принадлежит Лайонелу. Мы ведь не зарегистрировали брак официально, – объяснила Эмили. – Детей заводить мы не планировали, поэтому особого смысла я в этом не видела. Господи, как жаль, что я проявила такое упрямство! Ох уж эти мои богемные идеалы! А теперь его родственники хотят отобрать у меня дом. Они сказали, чтобы я до конца месяца упаковала свои вещи и убралась восвояси. Они якобы хотят быть поближе к Лайонелу, а заодно и от меня избавиться. Они меня, в общем, никогда не любили, считали, что я недостаточно хороша для их семьи. А ведь мы прожили здесь столько лет – с тех пор как познакомились. Это мой дом! Там моя студия. Я просто не представляю, куда мне идти! Ах, если бы Лайонел очнулся! Но врачи утверждают, что надежды нет. Он практически превратился в овощ.

– Что я могу сделать для тебя? – спросила Ингрид.

Эмили вытерла глаза скомканным, насквозь промокшим носовым платком и посмотрела на нее.

– Я знаю – он рядом со мной. Он не хочет меня покинуть. Он должен очнуться, Ингрид! Должен! Ты не могла бы помочь ему проснуться? Ингрид, пожалуйста!

– Мне бы и самой очень этого хотелось, – произнесла Ингрид, качая головой. – Но моя магия… ну, то, что я умею… Моих способностей явно недостаточно.

Опечаленная Эмили горестно вздохнула:

– Понимаю. Я просто подумала, что надо спросить. – Она медленно встала и направилась к двери. При виде растерянной и совершенно убитой горем подруги в сердце Ингрид что‑то шевельнулось. Тот же невольный порыв, заставивший ее прийти на выручку Табите и забыть об оковах Запрета.

– Погоди, – сказала Ингрид, поднимаясь из‑за стола, – сама я ему помочь не смогу, но знаю одного человека, который, пожалуй, это сумеет.