Новый мальчик. Именно материнство лишило Джоанну ее замечательной фигуры – уж это она знала наверняка

Именно материнство лишило Джоанну ее замечательной фигуры – уж это она знала наверняка. Она постоянно соблюдала диеты и испробовала все, что только можно вообразить, – диету доктора Аткинса и алкогольную, низкокалорийную и низкоуглеводную, капустную и на домашнем печенье, меню Дженни Крейг и питание по часам, южнобережную, сахарную, чайно‑соковую и, наконец, «промывающую весь ваш организм». Ничего не приносило результата. Джоанна проводила часы в тренажерном зале, совершала пробежки, крутила педали велосипеда, занималась степом, йогой, но так и не сумела избавиться от этих ужасных последних десяти фунтов, которые валиком лежали на животе. Дочери поддразнивали Джоанну по поводу ее одержимости и уверяли, что для своего возраста она выглядит отлично. А сколько же ей лет? Шесть тысяч?

Считается, что женщин в определенном возрасте перестает заботить их внешний вид, но это – неправда. Женское тщеславие не умирает с приходом старости, в особенности у красивых. А Джоанна была когда‑то действительно красива – и настолько хороша собой, что стала женой самого могущественного и грозного из богов. Впрочем, уже поздно вспоминать прошлое. А при правильном освещении она весьма привлекательна. По крайней мере, Джоанне так казалось. Но разве можно смириться с этим определением, если раньше ты была просто потрясающей?

Проблема, по мнению Джоанны, заключалась в том, что стоило ей почти вернуть свою прежнюю фигуру, она сразу же – бам! – оказывалась снова беременной. Весь цикл повторялся с самого начала. Детей приходилось рожать заново, поскольку они частенько попадали в беду и были вынуждены покинуть этот мир. Временами их жизнь обрывалась случайно, в результате, например, автомобильной аварии (а Фрейя как‑то раз погибла во время пожара в отеле). Иногда они умирали вследствие чьих‑нибудь злодейских происков, вроде нашумевшего процесса, который погубил их в семнадцатом веке. В общем, вскоре после того, как случалась очередная привычная катастрофа, Джоанна начинала чувствовать симптомы обновления. В таких случаях она обычно не имела вестей от девочек в течение одного, а то и двух столетий. И постепенно ее седые волосы становились яркими, исчезали морщины и лишний жир на щеках. Она восхищалась переменами в своем облике и обретшими прежнюю молодую силу руками, уже не страдавшими от артрита. Но затем появлялись знакомые признаки – тошнота, рвота, упадок сил. И она снова понимала: черт побери, а ведь я беременна!

И спустя девять месяцев на свет появлялся толстенький ревущий младенец, который требовал заботы и любви. В этот раз девочки заново родились с разницей всего в несколько лет и росли, как самые настоящие сестры – вечно ссорясь из‑за игрушек и дразня друг друга во время долгих поездок на машине. Тот довольно приятный период жизни был заполнен уроками в начальной школе, занятиями плаванием и гимнастикой, а также бесконечными празднованиями дней рождения, когда происходили незапланированные проявления магии. Ручной грифон Ингрид порой устраивал бог знает что на цветочных клумбах, а Фрейю все время приходилось удерживать от попыток заколдовать тех противных девчонок, которые ей особенно не нравились.

Обмануть соседей оказалось легко. Запрет не помешал Джоанне воспользоваться своими недюжинными способностями, чтобы скрыть от всех бессмертие семейства Бошанов. Разве можно было допустить, чтобы люди стали интересоваться, почему «вдова Бошан» вдруг так сильно помолодела и к тому же явно беременна? В таких вопросах Джоанна к магии все‑таки прибегала, что оказалось чрезвычайно полезно.

Но что бы она ни делала, сколько бы ни надеялась – ни разу ни одна новая беременность не вернула ей мальчика. Никогда! Она, разумеется, осознавала, что надеяться бесполезно. Его не отдадут. Ей ведь ясно дали это понять во время вынесения приговора, когда рухнул мост между мирами. Джоанна не сомневалась, что ее сын жив, но даже колдовство не поможет ей снова встретиться с мальчиком. Для нее он оставался вне пределов досягаемости.

Наверное, некоторые бы предположили, что вечная жизнь должна была утихомирить боль. Но этого не произошло, более того, с каждым годом боль становилась все острей. Теперь Джоанна тосковала по сыну еще сильнее, она каждый день думала о нем. Здесь‑то и есть главная проблема, связанная с материнством. Материнство не только заставляет тебя толстеть и бороздит лоб тревожными морщинами, но и дарит тебе любовь к собственному ребенку – огромную, всепоглощающую, которая порой похожа на опасный, обоюдоострый нож. Именно он и ранил Джоанну в самое сердце. Она знала, что ее мальчик где‑то существует, но для нее он был словно мертв. Воссоединиться с сыном она не могла. Его у нее отняли. Она – мать, и ей вынесли самый жестокий приговор.

А как он был прекрасен, ее сын! Счастливейшее дитя с сияющей, как солнце, улыбкой, заставлявшей светиться и весь мир вокруг него. Между матерью и сыном всегда существует особая связь. У них она выражалась во взаимном обожании и тесной дружбе. Правдой является и то, что хотя ты вроде бы всех своих детей любишь одинаково, но одного – немного больше. Джоанна горько оплакивала утрату, и девочки служили ей огромным утешением. И душа ее так и не обрела прежнего покоя и счастья. Но у нее появился новый чудесный мальчик – Тайлер Альварес с ловкими, проказливыми ручками и хитрющей улыбкой. Малыш ни за что не соглашался сам обнять и поцеловать Джоанну, однако кивком показывал, когда его могут поцеловать в макушку. Тайлер, конечно, не сумел залечить ее давнюю сердечную рану, но в значительной степени заполнил пустоту, так долго царившую в ее душе. Джоанна приняла его сразу. Он звал ее Абуела, а для краткости просто Лала, а она звала его Чекерз. Она понятия не имела, откуда взялось это прозвище. Вероятно, из‑за любви Тайлера к шашкам или из‑за его пухлых щечек,[8]которые она то и дело ласково пощипывала. Дочерей своих Джоанна очень любила, но чувствовала, что больше им не нужна. Они давно выросли, у них – свои собственные проблемы. А вот Тайлер – совсем другое дело.

Вот и сейчас они с Тайлером пекли пирог. Бесконечное «повторное» материнство лишило Джоанну идеальной фигуры, но, если честно, она и сама была в том виновата. Помимо любви к бесконечному обновлению дома, у нее имелась еще одна слабость – выпечка. На кухне пахло растопленным маслом, в воздухе витал его густой, сливочный, карамельный аромат. Джоанна учила Тайлера печь пирог с нектаринами и черной смородиной. Фрукты и ягоды они собрали в саду. Нектарины оказались необычайно сладкими, а черная смородина – терпкой и сочной.

Тайлер держал мерительную ложку.

– Сколько класть сахара? – спрашивал он, заглядывая в пакет, стоявший на кухонном столе. Джоанна поручила ему приготовить сироп.

– Больше, дорогой, больше клади, – приговаривала она, вымешивая тесто таким образом, чтобы на готовом пироге непременно образовалась хрустящая корочка.

После того как Тайлер всыпал в миску две чашки сахара, она нарезала длинный черный стручок ванили, растерла его и тоже добавила в сироп. Когда приготовления были закончены, Тайлер помог ей сунуть противень в духовку. Плита у них была старая, турецкая. Джоанна купила ее во время предыдущего кардинального обновления дома.

– А теперь что? – спросил Тайлер. Мордочка у него была перепачкана фруктовой начинкой, а волосы побелели от муки.

– А теперь подождем, – улыбнулась Джоанна.

Вчера они пекли шоколадное печенье с орехами, позавчера – маленькие кексы, а третьего дня – сочный и хрустящий ореховый рулет. У них дома началась настоящая оргия выпечки. Джоанна никогда не готовила столько сладкого. Ингрид с Фрейей умоляли ее остановить сладкую волну, говоря, что хоть они и бессмертны, но фигуры их не способны сопротивляться разрушительному воздействию подобного рациона.

Джоанна ответила, что девочкам, видимо, придется с этим смириться и просто прибегнуть к помощи дисциплины и воздержания. Если она делает такие невероятно вкусные блюда, это вовсе не означает, что они должны непременно все съесть. Она ведь не заталкивает шоколадное печенье или ароматные кексы им в рот, не так ли? А Тайлеру очень нравится печь, и она сама получает огромное наслаждение. В общем, остановиться Джоанна уже не могла. Ей было невероятно приятно играть в «маму», которой не надо нести ответственность за ребенка. Она должна заботиться только о том, чтобы малыш был сыт, здоров и доволен жизнью, а воспитывать его и занимать остальной досуг – дело родителей.

– Наш пирог хорошо есть с мороженым, – сказала Джоанна, доставая из холодильника целую упаковку. – Хочешь сейчас попробовать немного?

Тайлер энергично закивал, и она ласково взъерошила ему волосы. В этих маленьких мальчиках для нее всегда было нечто особенное. И потом, они обычно обожают своих матерей. Девочки гораздо хитрее. Джоанна знала, что дочери ее любят, но в глубине души чувствовала, они – пусть даже невольно – винят ее за то, что от них ушел отец. Ингрид и Фрейя не всегда ее понимали, да и она порой затруднялась найти с ними нужный тон в разговоре. Большая часть ее высказываний воспринималась дочерьми как критика и осуждение. В течение многих лет Джоанна научилась практически не высказывать своего мнения, избегая острых вопросов.

Разве она сказала хоть слово, когда Ингрид вернулась домой и, вместо того чтобы занять подобающую должность в университете, предпочла работу в обычной библиотеке? Нет! Разве она когда‑нибудь намекала, насколько разочарована тем, что ее дочь, получившая блестящее образование и докторскую степень, занимается ерундой? Сидит на задворках и чужие чертежи отпаривает! Ни одного упрека в адрес Ингрид от Джоанны не поступало! А когда Фрейя открыла бар в Нью‑Йорке, не имея законной лицензии на торговлю спиртным? Разве от матери последовали возражения? Разве она когда‑нибудь просила Фрейю хотя бы одеваться менее провокационно? Никогда! А теперь еще и этот поспешный брак. Конечно, Фрейя и Бран просто созданы друг для друга – достаточно взглянуть на их счастливые лица. И все‑таки… Но Джоанна осознавала – даже если она чего‑то не одобряет, не стоит обсуждать подобные темы с дочерьми. Потому что за ее репликой сразу последует ответ вроде: «Может, нам уже хватит выпечки?» (Между прочим, каждая из них сразу слопала по три кекса!) Потом девочки будут смотреть на нее, и на их лицах будет явственно написано: «Разве мама в силах это понять?»

А порой они буквально заставляют ее заткнуться и не лезть в их разговоры, как, например, сегодня утром. Неужели они думают, что она ничего не замечает? Иногда Джоанна даже испытывала легкую ревность, видя, какая прочная связь существует между сестрами. И точно такое же чувство она испытывала давным‑давно, видя, какие дружеские отношения установились у девочек с отцом. Да, такие дочери одним взглядом могут заставить тебя замолчать!

А Тайлер никогда не посмотрит на нее подобным образом. Мальчик ее обожает. Джоанна сама заплатила за модную подготовительную школу для малышей, которую можно было посещать круглогодично. По утрам, пока родители Тайлера еще спали, она отводила малыша на занятия, предварительно накормив каким‑нибудь лакомством или уговорив съесть вкусный сэндвич. Она же забирала его после школы, а затем оба направлялись на пляж. На берегу Тайлер пару часов с наслаждением гонял птиц и собирал ракушки, а Джоанна с не меньшим удовольствием за ним наблюдала.

Кстати, после того странного случая с тремя мертвыми скопами, которых она нашла и похоронила, ничего зловещего в доме больше не происходило. И охватившее Джоанну напряжение стало постепенно спадать. Возможно, мучительное беспокойство оказалось побочным эффектом в их трагической истории. Ведь теперь она везде видела знаки судьбы. Жизнь в Нортгемптоне протекала практически спокойно и без перемен, но Джоанна сама позаботилась об этом, впервые переехав в городок.

Господи, пирог сгорел! Она забыла включить таймер, задумалась, и теперь из духовки валил дым. Будь на ее месте Фрейя, такое вообще бы не случилось, но, увы, магия Джоанны несколько отличалась от дара дочери. Личико Тайлера сморщилось, грозя водопадом слез. Лала обещала и пирог, и мороженое!..

– Извини, дорогой, – вздохнула Джоанна.

– Пирожок, – упрямо бубнил Тайлер. – Хочу!

– Ничего, мы испечем другой…

– Пирожок!

Джоанна подбоченилась. Она прекрасно слышала, о чем говорили сегодня утром ее девочки. Они обсуждали изготовленный Фрейей любовный напиток – из них троих та была самой смелой в силу врожденной импульсивности и решительности. Но если после нарушения Запрета с Фрейей ничего не произошло, тогда… что ж… разве нельзя и Джоанне попробовать его нарушить? Хотя бы чуть‑чуть? Простой взмах руки, одно крошечное заклинание, и мирок Тайлера вновь обретет прежние очертания, а на кухне воцарятся покой и счастье. В конце концов, даже большого количества энергии не потребуется. Оракул молчит уже много лет, и кто знает, касается ли Запрет незначительных мелочей?.. У Джоанны задрожали руки, так ей хотелось заняться магией. И она это сделает! Это же обычный пирог! – уговаривала она себя. Испеки его. Сожги. А затем – восстанови.

– Только никому не говори! – шепнула она Тайлеру. Воссоздание и обновление были самой ее любимой разновидностью волшебства. Джоанна прикрыла почерневшую выпечку посудным полотенцем, прошептала пару слов и сняла ткань. Пирог с золотисто‑коричневой аппетитной корочкой был прекрасен!

Тайлер изумленно, широко раскрытыми глазами посмотрел на нее и от возбуждения принялся качаться с пятки на носок.

– Лала, ты что, ведьма? Или волшебница? – с восхищением спросил он.

– Ш‑ш‑ш! – В глазах у Джоанны плясали веселые огоньки, но оглянулась она не без опаски. Ее никто не называл так уже в течение нескольких столетий. Слова Тайлера пробудили слишком много воспоминаний, и далеко не все из них оказались приятными.

– Неужели ты на самом деле колдунья?

Джоанна рассмеялась:

– А что, если и так?

На мгновение мальчик, похоже, испугался и слегка шарахнулся от женщины. Вероятно, он вспомнил о старухах из волшебных сказок, о тех безобразных каргах, которые суют детей в печь целиком или пекут из них пирожки.

Джоанна крепко обняла ребенка, и он в кои‑то веки позволил ей это, даже разрешив поцеловать себя в затылок. Пахло от Тайлера детским лосьоном и сахаром.

– Нет, мой дорогой! Я вовсе не колдунья. И тебе совершенно нечего бояться.

Date: 2015-10-18; view: 293; Нарушение авторских прав