Мастер Эмеритус [150] вспоминает Веллингтона

Красноватое тление обессиленного газового рожка. Гулкое, ритмичное бряцание и визг “проходческой торпеды” Брюнеля. Тридцать шесть штопором свитых клыков из лучшей бирмингемской стали с неустанной энергией вгрызаются в зловонный пласт древней лондонской глины.

Обеденный перерыв, мастер-сапер Джозеф Пирсон достал из жестяного судка солидный кусок мясного, пропитанного застывшим соусом пирога.

— Да, я встречался с великим Мэллори. — Его голос гулко отражается от клепаных чугунных тюбингов, похожих на ребра кита. — Не то чтобы нас вроде как познакомили, но это точно был он, левиафанный Мэллори, — что я, не видел его снимков в газетах? И он был совсем близко, ну вот вроде как ты от меня сейчас. “Лорд Джеффериз? — говорит он мне, а сам весь удивленный и злой. — Знаю я Джеффериза! Долбаный ублюдок,тюрьма по нему плачет!”

Мастер Пирсон победно ухмыляется, в красном свете тускло поблескивают золотой зуб и золотая серьга.

— И чтоб мне провалиться, если этому Джефферизу не загнали полсапога в зад сразу, как только смрад кончился, и не посмотрели, какой он там ученый. Уж это все он и сделал, левиафанный Мэллори, тут уж и к бабке не ходить. Вот уж кто точно аристократ от природы, так это он, Мэллори.

— Я видел этого бронтозавруса, — кивает подмастерье Дэвид Уоллер; его глаза блестят. — Мощная штука!

— Я сам работал в туннеле в пятьдесят четвертом, когда наткнулись на слоновьи зубы. — Мастер Пирсон, сидящий на втором ярусе лесов, закрывает судок, покачивает тяжелым резиновым сапогом и чуть ерзает на водонепроницаемой циновке, вытаскивая из кармана шахтерской робы небольшую бутылку. — Французская шипучка, Дэви. Ты же первый раз внизу, нужно отметить.

— Но ведь это же не положено, сэр? Это же против инструкций?

Пирсон извлекает пробку — без хлопка, без пены.

— Хрен с ним, — подмигивает он, — это ж твой первый, второго первого не будет.

Вытряхнув из жестяной кружки мелкие чаинки, он наполняет ее шампанским.

— Выдохлось, — огорченно вздыхает подмастерье Уоллер.

— Давление, салага, — смеется Пирсон, потирая мясиситый, с красными прожилками нос. — Подожди, пока поднимешься на поверхность. Вот тогда оно вспенится прямо у тебя в кишках. Запердишь, как жеребец.

Подмастерье Уоллер осторожно отхлебывает из кружки. Сверху доносится звон железного колокола.

— Клеть спускается, — говорит Пирсон, торопливо затыкая бутылку. Он заталкивает ее в карман, допивает шампанское, вытирает тыльной стороной ладони рот.

Сквозь мембрану из провощенной кожи с клоачной медлительностью продавливается заостренная, как пуля, клеть. Достигнув дна, она шипит, скрипит и останавливается.

Выходят двое. На старшем бригадире обычная шахтерская роба, кожаный фартук и каска. Второй, высокий седовласый старик, одет в черный фрак, его блестящий цилиндр обвязан черным шелковым крепом, черный атласный галстук заколот крупным, с голубиное яйцо, бриллиантом или — тусклый красноватый свет не позволяет сказать уверенно — рубином. Старик освещает себе путь латунным фонарем, его брюки, так же как и брюки бригадира, заправлены в высокие, по колено, резиновые сапоги.

— Великий Мастер Эмеритус, — испуганно выдохнул Пирсон, вскакивая на ноги. Подмастерье Уоллер следует его примеру.

Они стоят навытяжку и смотрят сверху вниз, как Великий Мастер идет по туннелю к вгрызающейся в грунт “торпеде”. Великий Мастер их не замечает, разговаривает только с бригадиром, холодно и властно. Он освещает узким лучом света недавно уложенные тюбинги, проверяет крепежные болты, уплотнение швов. У фонаря нет обычной ручки — Великий Мастер несет его, зацепив блестящим стальным крючком, высовывающимся из пустого рукава.

— Странно он как-то одет, — еле слышно шепчет Уоллер.

— Он все еще в трауре, — так же тихо отвечает Пирсон.

— А-а, — кивает подмастерье, глядя на Великого Мастера. — Так долго?

— Он же Великий, то есть Мастер, он же был с лордом Байроном вроде как в друзьях. И лорда Бэббиджа, и его он тоже знал. Еще со смутных времен, когда все они прятались от веллингтоновской полиции. Они ж тогда и лордами-то не были — ну там, если и были, то не такими, как потом, настоящими радикальными лордами — так просто, мятежники и подстрекатели, и за поимку их была награда. Так Великий Мастер, он спрятал их в шахте — это был прямо настоящий партийный штаб. Радикальные лорды не забыли этой помощи, какую он им оказал, вот почему мы и есть считай что главный радикальный профсоюз.

—А-а…

— Он же, Дэйви, он же великий человек! И железом закрепить, и порохом взорвать — он во всем самый лучший. Таких больше бабы не рожают…

— Так ему что же, уже под восемьдесят?

— И все еще как огурчик.

— А нам нельзя, сэр, как вы думаете — может, спустимся вниз, посмотрим на него поближе? Может, я даже пожму этот его знаменитый крюк?

— Хорошо, парень, только ты это, чтобы прилично. Безо всяких там ругательных слов.

Они спускаются на дощатый настил, торопятся догнать Великого Мастера.

Грохот “торпеды” неожиданно переходите вой. Начинается суматоха — такое изменение тембра чаще всего грозит неприятностями, на пути попался либо плавун, либо подземная река, либо еще какая гадость. Пирсон и подмастерье со всех ног несутся в забой.

Из-под тридцати шести острых стальных буров летят ошметки мягкой черной грязи, они ложатся в вагонетки откатчиков жирными, быстро оплывающими комками. Время от времени звучат вялые, приглушенные хлопки — вскрываются газовые карманы. Но все вроде бы обошлось — в туннель не рвется, сметая все на своем пути, вода, не ползет вязкая, неудержимая масса плавуна. Рабочие осторожно двигаются вперед, поближе к Великому Мастеру; яркий, резко очерченный луч его фонаря медленно двигается по фронтальной поверхности забоя.

В зеленовато-черной грязи проступают желтоватые комья, похожие на плотно утоптанный снег.

— Это чего, кости? — говорит один из рабочих, морщась от неприятного гнилостного запаха. — Ископаемые какие-то…

Гидравлика “торпеды” резко вдавливает ее в мягкую, почти не оказывающую сопротивления массу, кости летят в забой сплошным потоком.

— Кладбище! — кричит Пирсон. — Мы нарвались на кладбище!

Но слишком уж глубоко проложен туннель, и слишком уж густо лежат здесь кости, перепутанные, как сучья в буреломе, и не зря к гнилостной вони примешивается острый запах серы и извести.

— Чумная яма! — в ужасе кричит бригадир, и рабочие бросаются прочь, оступаясь и падая.

Бригадир сбрасывает пар, раздается громкое шипение, “торпеда” вздрагивает и замирает.

За все это время Великий Мастер не шелохнулся.

Он отставляет фонарь, ворошит своим крюком груду выброшенной “торпедой” земли, подцепляет за глазницу череп, вытаскивает его, осматривает.

— Вот так вот. — Его голос гулко прорезает мертвую тишину. — Жил ты, жил…