Перспектива Унии: Дмитрий

Итак, Дмитрий ведет политику осторожного, но отхода от московского изоляционизма. Может ли это не вызывать раздражения? Не может.

Проводит независимую политику, уличает в невежестве бояр. Опять враги…

А кроме того, от него просто «пахнет» Западной Русью. Множество бытовых деталей: способ прикладываться к иконам, здороваться, говорить с людьми, одеваться в глазах современников делали очевидным: перед ними западный русский.

Для поганца Шуйского, его гнусных братцев и приспешников стало сильным «аргументом»: «самозванец» бреется! Не спит днем! Значит, не православный. Тем самым – не христианин!

Конечно же, это был русский православный человек, но не приверженец московского православия. Крестился на разные иконы, не думая, кому они принадлежат, не считал себя Богом, не был привержен обрядам. Веротерпимость Дмитрия, его знание богословия раздражали еще больше. Вместо того чтобы упереться в обрядные детали, молодой царь говорил о СУТИ, доказывая как дважды два невежество и грубые предрассудки московитов.

«Он заговорил с русскими голосом свободы… все это должно было освоить русских с новыми понятиями, указывало им на иную жизнь»^[74].

Многие реформы, их специфические детали тоже «уличали» в нем западного русского. Например, Дмитрий дал отсрочку в уплате налогов пострадавшим от татарского набега. Но ведь точно так поступали в Великом княжестве Литовском!

У Александра Александровича Бушкова есть любопытная, хотя и далеко не бесспорная, эскапада:

«Чрезвычайно похоже на то, что молодой царь стал первым, кто на своем примере подтвердил печальную истину: самодержец, даже если он умен, добр и преисполнен наилучших намерений для страны, удержаться на русском престоле может только в том случае, если сечет головы направо и налево. Гуманисты не выживают, более того, после смерти оказываются вымазаны грязью и клеветой по самую маковку – это грустное правило впоследствии без осечки сработало в случаях Петра III и Павла I…»^[75]

Бушкову слишком свойственен эдакий культ силы. Визжит, кусается, орет, пытает, рубит головы – значит, сильный человек. Да нет, тут все наоборот… Всепрощенчество, простота Дмитрия как раз скорее признак силы.

Боюсь, что в судьбе этих трех – другая и несравненно более грустная закономерность. Все трое царей и впрямь – нечто особое в русской истории. Такой тонкий и умный человек, как А.А. Бушков, сразу это понял и безошибочно выделил этих трех, неприкаянных и одиноких.

Только в гуманизме ли тут дело? Эти трое – люди очень неприкаянные, без серьезной опоры. Действительно, ну кто является реальной опорой для Дмитрия? Речь Посполита? Стоит выполнить обещания, данные польскому королю и католикам, и поддержка – совершенно точно будет!.. Но так же ясно и ежу, что ничего хорошего из этого не получится, разве что гражданская война.

Опереться на бояр? Делать нечего! Как раз для этого и нужно воспользоваться папочкиным опытом: рубить головы, травить людей медведем, запойно пить, тупо пыжиться, рассказывая, что вот, отпустил бороду и потому сразу стал выше и умнее всяких там «латинян». Сойдет! Такой царь только и нужен этой тупой и грубой своре.

Но… дальше-то что? Даже если он и срубит десяток… ну, сотню голов? Что делать с дремотной страной, которую он хочет расшевелить?

Что делать западному русскому – то есть русскому европейцу? Тому, кому для того, чтобы быть европейцем, вовсе не нужно ни менять веру, ни натягивать немецкий кафтан, ни ритуально пить кофе?

По большому счету, время упущено, лет на сто – сто пятьдесят, потому что в реальной политике нет никакой такой Западной Руси. Есть Польша, за которой хвостом метется, обезьянничает, постепенно ополячивается уже почти утратившая собственное лицо Юго-Западная Русь.

И есть дремотная восточная деспотия – Московия, еще более чужая для западного русского. Если* не на Киевщине, то в Великом княжестве Литовском, в Белой и Черной Руси, по крайней мере, он пока еще дома… А в Московиии… По правде говоря, не уверен.

Но и теперь не все потеряно! Есть еще шанс. Маленький, безумный, увлекательный. Он состоит в том, чтобы свести в единый организм три великих славянских государства: Польшу, Литву и Московию.

Обстоятельства благоприятствуют, потому что Сигизмунд женится на Констанции Габсбург, и в Польше это вызывает страх, что «немецкая партия» усилится. Шляхетская оппозиция предлагает Дмитрию корону Речи Посполитой. Он – очень удобный претендент, чтобы «собрать» все три короны: западный русский, знающий и тех и тех. И в Московии, и в Речи Посполитой он приходит к власти способом, приемлемым для этих стран. Возникает, по крайней мере, личная Уния, а там все что угодно может быть.

Но ведь и Сигизмунд не дремлет! Уже однажды попавшиеся на жареном, уже однажды прощенные Шуйские сносятся с Сигизмундом и объясняют ему, что он, Сигизмунд, поставил им какого-то «не такого» царя и что этого «не такого» надо свергнуть. А вот не захочет ли сам Сигизмунд сесть на московский трон или усадить туда сына Владислава?

2 мая в Москву приезжает невеста Дмитрия, легендарная Марина Мнишек, а нею 2 тысячи поляков. По классической версии «прибывшие с ним (Лжедмитрием. – А.Б.) польские авантюристы… вели себя в Москве как в завоеванном городе, позволяли себе всякого рода насилие»^[76], что и вызвало «народное восстание».

Трудно сказать, что в поведении поляков было проявлением высокомерия, а что просто отталкивало и пугало москвичей. Вот во время бракосочетания Марины и Дмитрия 68 музыкантов играли им и гостям, а поляки плясали под музыку. В обществе, ориентированном на монашеские идеалы, на «спасение души», на строжайшее соблюдение обрядов, это произвело очень плохое впечатление. А поскольку общество вечных подростков готово было и царя считать совращаемым дитятком, стало очень популярным указывать на тлетворное влияние поляков и вообще всякого «латынства» на царя. Чем и воспользовался Шуйский.

Уж что-что, мятеж-то Васька Шуйский сумел организовать превосходно. Что называется, качественно! 17 мая москвичей разбудил набат. Все дворы, где жили поляки, литвины, западные русские, оказались блокированы. Только Константин Вишневецкий вырвался и поскакал на Кремль, повел своих 400 всадников. Но и его остановили, перегородив улицу, наведя пушку. А чтобы никто ничего не понял, по улицам бегали люди с воплями – мол, поляки царя убивают, царя спасайте! Поди разберись, кто кого убивает, да и лозунг, что называется, «идейно выдержанный».

В Кремле убили верного царю Басманова, перебили наемников-немцев, всех не сложивших оружие. Стрельцам пригрозили, что, если не оставят Дмитрия, ворвутся в их слободу, перебьют их жен и детей (среди прочих сентиментальных баек на Руси очень любят всхлипывать о чадолюбии предков). Стрельцы складывают оружие, и Дмитрий Иванович оказывается в руках заговорщиков.

Он и сам готов сражаться за свою жизнь. Грозит топором из окна, кричит: «Я вам не Борис!» (Видимо, знает, что Борис Годунов был убит?) И при прыжке из окна то ли ломает, то ли вывихивает ногу. Словом, даже убежать не может. Но и захваченный, он требует предъявления обвинений и чтобы на Лобном месте, при стечении народа, его мать опять признала бы его. Словом, если он ненастоящий царь – пусть его прилюдно уличат и осудят. Господа, скажите по совести… Самозванцы так себя могут вести?

Если бояре Шуйского считают его самозванцем… так вот же он, настал желанный час! Самое время позвать Марию Нагую, позвать настоятеля и монахов Чудова монастыря – пусть они вцепятся в самозванца с воплем: «Вот, мол, где ты, Гришка Отрепьев!» Но заговорщики – платная агентура Сигизмунда – действуют иначе… Кто первым открыл огонь, уже трудно установить. Потом на трупе царя насчитали 22 огнестрельных ранения. Как там у Ахматовой?

Не бывать тебе в живых,

Со снегу не встать.

Двадцать восемь штыковых,

Огнестрельных пять.

Только убийцы друга Анны Андреевны были все же посмелее: они и штыками кололи. А эти ведут себя именно так, как должны вести себя преступники, старающиеся замести свои делишки и побыстрее спрятать концы в воду. Как заговорщики, прекрасно знающие – перед ними настоящий царь. Дело зашло слишком далеко, теперь неуспех заговора для них уж точно обернется плахой… И они стреляют в царя, убивают. Судя по числу выстрелов, они торопятся, спешат, суетятся, мешают друг другу. Но ни один не подошел, не ударил железом в беспомощно лежащего царя. Никто не осмелился взглянуть в глаза убиваемому им человеку. Почему?!

Обычное у московитов отсутствие чести? Природная подлость души? Или нечто иное? Например, признание полутрупа, по которому летит свинец, священной особой? Во всяком случае, народу труп Дмитрия не показали.

Труп «самозванца» закопали в чистом поле, как нечто поганое, неправославное: не спавшее после обеда, танцевавшее под музыку. Но в народе скоро пошли слухи о пугающих знамениях на могиле Дмитрия^[77]; стало ясно, что он еще и колдун. Тогда труп вырыли, сожгли, выстрелили прахом из пушки в сторону Польши. Очень назидательный, очень символический поступок! В 12 лет он кажется великолепным…

День же 17 мая завершился, конечно, польско-немецким погромом. Убиваемые кинулись в польское посольство – но ворота были наглухо закрыты, и ни одного человека не впустили: Сигизмунд последовательно избавлялся от сторонников конкурента. Местами поляки и западные русские отбивались успешно, местами нет, кто-то успел убежать, шла обычная неразбериха погрома.

Убито было то ли две, то ли три тысячи человек; как обычно бывает в Московии, никто не считал. В это число надо включить и музыкантов, игравших на свадьбе Дмитрия, – их перебили за оскорбление чувств православных. Я, конечно, могу и взять в кавычки это слово: «православных». Но ведь московское православие именно таково. В его представлении музыканты и впрямь совершили невесть что.

Разумеется, опять насиловали женщин. Несколько десятков самых молодых и красивых растащили по своим домам князья и бояре, так что не было сие действием только уличного сброда, отнюдь. Еще одна любимая байка москалей, повторяемая ими очень часто и крайне экспрессивно: насчет развратного Запада и ангельски чистой Руси, размножающейся почкованием. А факты таковы: в этот день в Москве не было польской и западнорусской женщины, не оскорбленной русскими… это будет несправедливо. Не русскими, нет. Пусть будет так: московскими свиньями.

На всем этом безобразии и сраме взбирается на трон тот, кто уже много лет беспрерывно врал, подличал и предавал – Василий Шуйский, вскоре прозванный «царь Васька». Сколько раз он говорил прямо противоположное о том, жив ли царевич Дмитрий, и о том, кто же сидит на троне? Раз восемь, кажется. Сколько покойников положил в основу своего трона? Не счесть.

И началось…