Цепь событий

Благодаря авторитету Вишневецких и связям Мнишеков Дмитрия представили двору.

На престоле Речи Посполитой сидел король Сигизмунд из шведского семейства Ваза, сын уже знакомых нам Юхана III и Екатерины Ягеллонки (той самой, из-за которой так осрамился в свое время Иван IV). От родственников отца Сигизмунд отличался своим рьяным католицизмом, что в протестантской Швеции вовсе не было преимуществом.

В Речи Посполитой оценили и католицизм, и происхождение от Ягеллонов (пусть и по материнской линии). В 1592 году Сигизмунд был избран Шведским королем, возникла личная уния, но в 1604 году эту личную унию прервали, избрав на престол Карла IX, сына основателя династии Ваза, Густава I. Швеция боялась католического короля, боялась новой гражданской войны.

А в Речи Посполитой Сигизмунд правил долго и счастливо, в 1587–1632 годах, а после него правили сначала старший сын, Владислав IV (1632–1648), потом младший сын Ян Казимир (1648–1668).

Положение короля было стабильно, государственности не угрожало решительно ничего. Даже утрата Польшей своего места в мире из-за своевольства и дурости шляхты была еще впереди. И возникал вопрос: а стоит ли рисковать? Ну, поддержит Речь Посполита Дмитрия как кандидата на престол Московии. А если Московия Дмитрия не примет и правительство Годунова нанесет ответный удар?

Как «изящно» выразился коронный гетман Ян Замойский, «кости в игре падают иногда и счастливо, но обыкновенно не советуют ставить на кон дорогие и важные предметы. Дело это такого свойства, что может нанести и вред нашему государству». Дело и впрямь было «такого свойства», что становилась уместна картежно-костяная, какая-то кабацкая терминология Замойского. И впрямь, твердый расчет тут не применишь, сплошной «авось» и «как-нибудь»… А стоит ли?

Такую же позицию заняли и другие государственные и военные деятели Речи Посполитой. Так сказать, лица официальные.

Но и запретить магнатам вести частную войну они не могли. Более того, совершенно неизвестно, чья поддержка вообще была важнее для Дмитрия – короля или Вишневецких.

Король Речи Посполитой обладал только «квартовым» войском – от силы 4 тысячи человек пехоты, нанятых с четвертой части доходов от королевских имений. У Вишневецких же было раза в три-четыре больше конницы.

Самое большее, что мог сделать король и чего не могли Вишневецкие, – это объявить «посполитое рушение», то есть шляхетское ополчение. Но созыв армии означал войну с Московией; а, во-первых, ее хотели не все. Во-вторых, война с Московией это и означала: утратить спокойствие государства, сыграть в азартную игру – пан или пропал.

Правительство Речи Посполитой отказалось иметь с Дмитрием Ивановичем дело и не имело никакого отношения ко всем его дальнейшим приключениям (хотя и имело отношение к его смерти).

Иезуиты хорошо контактировали с Дмитрием (тот обещал в одночасье окатоличить Московию), но тоже ведь не рвались помогать. Ватикан в подлинность Дмитрия не поверил, о чем сохранились документы, и никакой реальной поддержки не оказал – ни людьми, ни вооружениями, ни деньгами. А контакты… Мало ли кто с кем трепался?

Историография и Российской империи, и СССР не жаловала Дмитрия, в подлинность его не верила и рисовала самыми черными красками:

«Совсем неправдоподобна версия, что убит был не Д.И., которому удалось спастись, а другое лицо. Последняя версия была широко использована феодалами Польши и широко распространялась в период Крестьянской войны и военной интервенции начала XVII в.»^[68].

«Появился в 1601 году в Польше и был поддержан польскими магнатами и католическим духовенством» «тайно принял католичество»^[69].

О проблеме «подлинности» Дмитрия Ивановича скажем ниже. Но вот насчет «поддержки» и «тайного принятия католичества» – прямо скажем, заливистое вранье.

Ни один из польских магнатов… в смысле католических магнатов польского происхождения тоже не признал Дмитрия и никак его не поддержал.

Справедливости ради, обещал Дмитрий всем и очень, очень щедро: отдать Речи Посполитой Северскую и Смоленскую земли, организовать общий поход против турок, помочь Сигизмунду в его войне со Швецией, за год-два окатоличить всю Московию, жениться на Марине Мнишек, отдать ей Новгород и Псков, а ее папе Евгению Мнишеку выплатить 1 миллион злотых.

Марина Мнишек… Единственное, что в официальной легенде о «Лжедмитрии I» соответствовало действительности, – это его пылкая влюбленность в Марину Мнишек.

Марина владела страстями Дмитрия; похоже, была его опытней (при том что на 8 лет моложе), очаровать царственного мальчика для нее не было сложно. А уж папа Мнишек, естественно, сделал все необходимое, чтобы роман завертелся: перспективой-то было увидеть своих внуков на престоле.

Скажу с полной определенностью: не знаю, существует ли род Мнишеков сейчас; будем надеяться, что вымер. Но если он все же сохранился – сам я не подошел бы ни к одной даме из рода Мнишеков ближе чем на километр и никогда, пока имею хоть какую-то родительскую власть, не позволил бы своему сыну иметь дело с дамами этого клана.

Увы! Ни отца, ни заменяющего его лица у Дмитрия не было. Но как бы ни была опасна Марина Мнишек для всего возможного будущего, «армия вторжения» Дмитрия Ивановича включала, собственно, очень мало этнических поляков, и все они были вовсе не на руководящих должностях.

С ним шли люди трех категорий:

1. Русские православные люди, которые абсолютно преобладали.

2. Польские авантюристы «модных» вероисповеданий – ариане и протестанты.

3. Польские магнаты Мнишеки, справедливо имевшие репутацию рвачей, поганцев и людей бесчестных.

Войско Дмитрия составляло от силы 4 тысячи человек. За редчайшим исключением, оно состояло из западнорусских людей, литовцев, исповедовавших православие, казаков или из беглецов из Московии. В числе последних был и Гришка Отрепьев – беглый запойный дьякон Чудова монастыря в Москве, чьи художества были хорошо знакомы в Московии. Гришка собирал по городам и весям милостыню, как бы для сооружения храмов, и милостыню эту пропивал. Во все времена люди охотно давали такого рода мзду; как писал поэт:

И дают, дают прохожие,

Так из лепты трудовой

Вырастают храмы Божии

По лицу земли родной.

Из такой «лепты трудовой» был возведен и храм Христа Спасителя в Москве.

Пропить ТАКИЕ деньги было и чудовищным кощунством, и плевком в физиономии всем православным по земле Московской. Ведь трудно было, наверное, найти человека, который никогда бы никаких денег на возведение храмов не давал…

Когда преступление Отрепьева вскрылось, ему не оставалось ничего другого, как бежать в другое государство. Не только официальные власти, для него были опасны и все сограждане, потому что множество людей, поймав Гришку, преспокойно вздернули бы его на самой ближайшей осине.

Не лучший ратник для возвращения законного Государя на престол? Согласен. Но трудно сказать, кто больше пятнал репутацию Дмитрия Ивановича: беглый монах Гришка или папа и дочь Мнишеки.

13 октября 1604 года Дмитрий с войском перешел границу Московии. Сообщение о том, что «самозванцу» присягнула едва ли не вся Комарницкая волость, вызвало у Годунова приступ совершенно обезьяньей ярости и едва ли не апоплексический удар. Сбывался его старый кошмар.

Почти сразу же Дмитрий со своей не то свитой, не то армией встретился с войском Бориса Годунова. Потому что кто-кто, а Борис Годунов принял «самозванца» более чем серьезно.

Армия Годунова без особенных трудностей разбила разноплеменную то ли свиту, то ли армию Димитрия под Добрыничами. Из тех, кто перешел границу вместе с ним, осталось от силы полторы тысячи; сам Дмитрий тоже хотел бежать, но удержали жители Путивля. Как видно, они сочли Дмитрия настоящим сыном Ивана, законным царем.

В результате Дмитрий зиму 1604/05 года зимовал в Путивле, куда стекались его сторонники; а тем временем «годуновцы свирепствовали особенно в Комарницкой волости, за преданность Дмитрию мужчин, женщин, детей сажали на кол, вешали по деревьям за ноги, расстреливали для забавы из луков и пищалей, младенцев жарили на сковородах. (Вопрос неисправимого европейца: младенцы что, тоже присягали Дмитрию? – А. Б.)

…Людей ни к чему не причастных хватали и продавали татарам за старое платье или за жбан водки, а иных отводили толпами в неволю, особенно молодых девушек и детей. В московском войске было наполовину татар и прочих инородцев, и они-то особенно варварски свирепствовали. Ничего подобного не делалось народу от дмитриевцев, и эта разница отверждала народ в убеждении, что Дмитрий – настоящий царевич»^[70].

Многое объясняется тем, что во главе армии Годунова стоял Симеон Бекбулатович, «царь» всех союзных татар Касимовского княжества. Пользуясь опытом Ивана IV, Годунов пытается устрашить и деморализовать Комарицкую волость, как Иван IV – Ливонию, бросив на нее дикарей. Результат такой же: кто и не собирался воевать против Годунова, оказывается перед необходимостью защищать самого себя и свою семью.

Патриарх Иов писал, что Лжедмитрий явился кознями «Жигимонта Литовского», который намерен «разорить в Российском государстве православные церкви и построить костелы латинсдие, и лютерские, и жидовские». Уже зная московитов, читатель не удивится, что Иов приписывает Сигизмунду желание построить неведомые и удивительные «костелы жидовские». Все «неправедное» ведь сливалось воедино, не требовало разделения. Будь Иов немного покультурнее, он мог бы приписать «Жигомонту» и строительство храмов-пирамид для поклонения мексиканскому богу Вицлипуцли. Что делать! По узости кругозора и серости небогатого ума Иов и не слыхивал о существовании такого экзотического божества.

Другое дело, что у современного россиянина все же появляется иногда некоторая неловкость за предков… За некоторых предков. За часть.

Заодно и объявили «самозванца» Гришкой Отрепьевым, отлучили от Церкви и прокляли. Связать «самозванца» с такой редкой гнидой, как Отрепьев, само по себе было неплохой затеей – мало кто пошел бы за Отрепьевым. Только вот незадача, Гришка-то был лет на восемнадцать-двадцать старше Дмитрия, и видели их несколько раз одновременно: вон Дмитрий, а вон там, в обозе, – беглый поп-расстрига Гришка. Сторонники Дмитрия вообще охотно показывали Отрепьева.

В результате народ стал говорить, что «прокляли Отрепьева – и бес с ним, а царевич-то настоящий…».

Агония Бориса Годунова у Пушкина выглядит очень красиво, что и говорить. Весьма, знаете ли, благородные, хотя и запоздалые, раскаяния, все эти ставшие классикой «мальчики кровавые в глазах». Очень царственная кончина получается в театре: сплошное сияние сусального золота, разноцветные тряпочки, красивое пение.

В реальности Борис Годунов буквально не знал, что делать. Кинулся он к Марии Нагой с вопросами: мол, жив ее сын или нет? Трудно было придумать более идиотский вопрос, и Борис, что называется, «нарвался»: Мария Нагая честно ответила, что не знает. Как это не знает?! А так. Говорили ей люди, что сына ее увезли из страны, а вместо него зарезали «попова сына». Кто говорил такое?! Да они померли все…

Назовем вещи своими именами: Мария Нагая полностью подтвердила самые черные страхи царя Бориса. Самое страшное, что может представить себе любой узурпатор, захвативший трон обманом или силой, что на него, восстав из гроба, идет настоящий наследник.

Борис призвал тех, кто в свое время вел следствие о гибели царевича Дмитрия: Богдана Вельского и Василия Шуйского. Честно округлив глаза, Шуйский даже целовал крест в том, что настоящий Дмитрий мертв, но… Верили ли ему? Если да, то многие ли?

Годунов отправил посла в Речь Посполитую, упрекая за оказание поддержки «самозванцу». Упреки удивили короля и его окружение: ведь никакой «поддержки» они и не думали оказывать! Тут проявлялись в который раз культурные различия Речи Посполитой и Московии. Для московитов все, что делали любые из подданных Речи Посполитой, в том числе частные лица, тем самым делало государство, а король нес всю ответственность за последствия.

В Речи Посполитой же никак не могли понять, почему государство и король должны отвечать за частную войну магнатов. Канцлер Литвы Лев Сапега даже высказался в духе, что «этот человек уже вступил в Московское государство, и там его легче достать и казнить, нежели в наших владениях».

Борис, истинно православный человек в московском понимании слова, призвал ворожей – то есть колдуний; колдуньи предсказали великие потрясения, до полусмерти напугав Бориса. Более практические меры состояли в том, что Годунов пообещал ближнему боярину Басманову дочь в жены и полцарства (Казань, Астрахань, Сибирь – если быть точным), если зарежет Димитрия. Трем попам было дано задание отравить Димитрия, а обещано разве чуточку меньше.

Басманов перешел на сторону Дмитрия, попов разоблачили, а Борис Годунов очень своевременно помер. 13 апреля 1605 года у него вдруг хлынула кровь изо рта, носа и ушей^[71], и Борис прожил еще только два часа. За это время он потребовал от бояр присягнуть его сыну Федору…

Сцена из оперы, где патриарх преграждает Федору путь к трону, от начала до конца – вранье. 13 же апреля сын Бориса Годунова, Федор Борисович, официально венчан на царство и стал царем не менее законным, чем отец.

Только вот возникло двоецарствие… Потому что на юге страны Петр Басманов, как только стало известно о смерти Годунова, очень легко склонил на сторону Дмитрия всех влиятельных командиров: князей Голицыных, Салтыкова, Ляпуновых, командира «полков иноземного строя» фон Розена. На часть войска, оставшуюся верной Годунову, ударили казаки Дмитрия, и все было кончено быстро. В результате под Кромами армия Годунова перешла на сторону Дмитрия Ивановича и готова была двигаться на Москву.

А пока в Москву приехали посланцы Дмитрия – Пушкин и Плещеев. 1 июня 1605 года под радостный рев народных масс прочитали они грамоту от Дмитрия. Народ потребовал Василия Шуйского и Богдана Вельского: они же всего несколько дней назад клялись, что царевич Димитрий мертв! Пусть-ка скажут, живой он или мертвый…

Теперь с высоты Лобного места Василий Шуйский и Богдан Вельский взволнованно рассказали, как спасали малолетнего царевича. Несколько недель назад они говорили прямо противоположное, но что тут поделаешь? Тогда жив был еще Годунов. Теперь народ узнал «истину» и приветствовал ее воем многотысячной толпы.

Москвичи составили «повинную грамоту», приглашая Дмитрия занять престол своего отца. Подписали грамоту все слои населения. Все хотели видеть на троне законного царя Димитрия Ивановича.

Вдову Годунова, несостоявшегося, но пока еще царя Федора и дочь Годуновых Ксению отвезли в простой дом, где жила семья Годуновых до того, как он стал царем.

Народ же разгромил дворы Годунова и его сторонников и пьянствовал; было то ли 50, то ли 100 опившихся до смерти.

Всех родственников и свойственников Годунова (семьдесят четыре семейства) погнали в ссылку. Никто из них, разумеется, ни в чем не был виноват, но разве это важно?! В родоплеменном обществе нет личностей, а есть кланы, племена и роды. Они и отвечают за любой поступок каждого из своих членов. Должна же была Речь Посполита повиниться за то, что Вишневецкие поддерживали Дмитрия?! В той же логике все 74 семейства и были виноваты в том, что Годунов зарезал царевича и сел на престол вместо него. А имущество их можно было разграбить по старой родо-племенной традиции, сохранившейся в Московии и в XVII веке.

Тем более виноваты были члены семьи Годунова. Князья Голицын и Рубец-Мосальский отдали дворянам приказ, и те удавили царицу, оглушили дубиной бешено сопротивлявшегося Федора и тоже задушили. Их трупы выставили напоказ, сообщив, что они отравились.

Ксения была пострижена под именем инокини Ольги. По одной из версий, до этого девушка успела побывать в качестве наложницы Дмитрия.

В общем, почти три недели шло по Москве злое, пьяное, жестокое безвременье-междуцарствие. Пока 20 июня 1605 года в Москву торжественно не вступил Дмитрий. Все улицы, все крыши были запружены народом, даже церковные кровли. «Славу» кричали так, что оглушенные галки падали с неба.

Замечу: никакой Смуты пока еще нет и в помине. Наоборот, законный наследник династии садится на трон, тем самым очень укрепляя государство.

Date: 2015-10-18; view: 310; Нарушение авторских прав