Страшная история об Элле, решившей избавиться от Жирного Живота

С некоторых пор Элла, как вампир, избегала зеркал. Правда на этом ее сходство с кровопийцами из зловещих легенд заканчивалось – ведь те и вовсе не отражались в зеркалах, а Эллиного отражения, напротив, было слишком много.

Нет, толстухой она отнюдь не была. И даже умела одеться так, что производила впечатление субтильной – с ее ростом метр пятьдесят пять, узкими плечиками, аккуратным сердцевидным личиком, она иногда смотрелась почти подростком. Единственная деталь портила впечатление. Жирный Живот. Казалось, он принадлежит кому-то другому, но по ошибке был приклеен к ничем не провинившейся тоненькой Элле. Врачи, диетологи, тренеры разводили руками – такая конституция. Иногда Элла собиралась с силами и шла на собственный Жирный Живот кровопролитной войной. Покупала абонемент в спортзал, носила утягивающее белье, до потери сознания качала пресс, сидела на яблоках и гречке. Результатом неизменно был нервный срыв и минус несколько незаметных постороннему глазу килограммов. Жирный же Живот, как уродливый паразитический нарост, оставался при ней, нагло ухмыляясь Эллиной наивности.

Она пребывала в блаженном возрасте расцвета красоты и мечтательности – двадцать восемь лет. Внутренний цветок ее женственности распустился, набух, полыхал ярко-оранжевым и дурманно благоухал феромонами. Каждую ночь ей снился один и тот же сон – смутный некто с щекочущей щеки темной бородкой-эспаньолкой и смешинками в карих глазах грубо брал ее, сильными руками сжимая ее молочную, умасленную дорогими лосьонами плоть. Он прижимал ее руки к кровати, а она вроде бы сопротивлялась, но так, для порядка, на самом же деле больше всего на свете ей хотелось, чтобы сильным коленом он раздвинул ее бедра, чтобы заставил ее трепетать, умирать, барахтаться; чтобы в горле ее закипающим бульоном клокотал множественный оргазм.

Элла была одинока.

Конечно, ее спальня пустовала не всегда, время от времени на ножке ее кровати появлялись невидимые зарубки в виде загостевавшихся до утра случайных любовников. Но его – одного-единственного, особенного, сильного, красивого, мужественного, того, кому она могла бы быть верна, кого ревновала бы до слез и так же, до слез, истово желала, – его по-прежнему не было.

А время шло. Лучшая подружка выскочила замуж за какого-то морального урода – Элла взглянула, и ей тошно стало. Коренастый, деловитый, краснолицый, немного плешивый, похожий на некрупного неуклюжего пингвина, он работал шофером-дальнобойщиком и любил заложить за воротник. Элла наблюдала, как под душераздирающие вопли «Горько!» пингвин жадно припадает к накрашенным губам ее подруги. Наблюдала – и, словно прорицательница, видела их будущее. Через год она родит ему сына – такого же короткопалого и краснолицего. Пеленочно-бутылочная рутина затянет ее в вязкую топь. Он будет ходить на работу, возвращаться усталым и раздраженным, припадать к телевизору, неряшливо есть сваренные ею борщи, иногда для порядка ее несильно поколачивать. Они будут копить на подержанный «Опель» и путевку в Анталью. Лет через пять она поправится еще на пару килограммов и станет носить просторные хлопчатобумажные трусы, а он начнет погуливать к кудлатой продавщице из гастронома напротив работы. К пятидесяти годам она превратится в безвозрастную старуху с перманентом и натруженными руками в мозолях. Они будут засыпать, повернувшись друг к другу спиной. Под его заунывный храп, похожий на хрюканье старого борова, она будет бездумно следить за танцующими тенями на потолке и с вымученной улыбкой вспоминать, как прекрасно было ее свадебное платье с постреливающей током синтетической юбкой и расшитым искусственным жемчугом декольте… Элле было странно, что подруга всего этого не видит и так легкомысленно радуется свадебному переполоху.

Наверное, так и прошла бы вся ее жизнь. Если бы однажды…

…Он переехал в давно пустовавшую квартиру напротив. Однажды Элла проснулась, выглянула в окно и обомлела – прямо перед ней, на сыром осеннем асфальте, перед нагруженном каким-то барахлом грузовиком стоял Он, мужчина из ее снов. Она оцепенела. Зажмурилась, потом снова распахнула глаза… Ничего не произошло, мужчина не исчез. Было ему лет сорок – сорок пять. Брюнет с едва заметной серебряной проседью на висках, аккуратно подстриженной бородкой-эспаньолкой, в небрежных вытертых джинсах, строгом темном свитере и пестром шейном платке, высокий, загорелый. С высоты второго этажа ей было не видно, но Элла готова была поклясться, что и глаза у него были такие, как ей представлялось, темные, почти черные, с притаившимися на дне танцующими смешинками…

А уж когда выяснилось, что волшебный мужчина – ее новый сосед, Элла окончательно уверилась в мысли, что это судьба. Остается только схватить за хвост синюю птицу, легкомысленно залетевшую в форточку.

В тот же вечер Элла ринулась на передовую. Нарядилась в лучшее платье, белое, в крупных красно-желтых розах. Накрасила ресницы, надушилась «Эскадой», по старинному бабушкиному рецепту пощипала щеки, чтобы румянец получился естественным, взволнованно пульсирующим. Напекла своих фирменных яблочных оладий, целую тарелку, и смело ринулась знакомиться.

Сосед удивился, но вроде бы был не против. Поставил чайник, усадил на диван. Элла влажно посматривала на него из-под накрашенных ресниц. Сосед представился Петром Петровичем. Оладьи ел с удовольствием, к Эллочкиным сексапильным ужимкам отнесся со снисходительной приязнью. Он был художником, показал ей свои картины. На всех – обнаженные женщины, прекрасные в своем литом совершенстве, длинноволосые, вальяжно раскинувшиеся в старых плюшевых креслах, ленивые, томные, как сытые кошки.

– А вы, Эллочка, не хотите ли мне попозировать? – вдруг спросил он, рассматривая ее с ироническим прищуром.

Ее горячее внутреннее море разволновалось, тяжелыми волнами ударило в щеки. Она как наяву увидела: вот она, загорелая, подтянувшаяся, скидывает платье, поведя плечом, изящно садится на краешек кресла, а темноглазый Петр Петрович подходит к ней и…

Единственный штрих никак не вписывался в намечтанную идиллию.

Жирный Живот.

– Я… с большим удовольствием, но… – промямлила Элла.

– Но? – вопросительно поднял бровь Петр Петрович.

– Но… Вам же надо разместиться, разобраться с вещами…

– Разумеется, – усмехнулся он, – я нашел помещение для мастерской, недалеко отсюда. Мне потребуется недели три-четыре, чтобы все оформить и обустроиться. Тогда и приступим.

А напоследок, провожая ее до двери, он придвинулся к ней так близко, что Элла почувствовала запах его лимонного одеколона, и тихо сказал:

– Уверен, что из вас получится превосходная натурщица.

В ту ночь Элла так и не смогла уснуть. Перед ее глазами назойливой каруселью вертелась одна и та же сцена – светлое пространство мастерской, она, босая, красивая, почему-то в красном платье, и Он, восхищенно ее разглядывающий…

На следующее утро она решительно позвонила в клинику пластической хирургии.

– Я хотела бы узнать по поводу липосакции.

– Конечно, спрашивайте! – голос на другом конце трубки был таким приветливым и бодрым, что Элла почувствовала себя увереннее.

– Если я сделаю операцию… В самое ближайшее время… Когда я смогу жить обычной жизнью?

Невидимая собеседница расхохоталась.

– Хочется побыстрее, да? Всем хочется. И мне хотелось тоже!

– Вы делали липосакцию? – почему-то обрадовалась Элла.

– Даже дважды, – добродушно объяснила женщина. – В первый раз живот, во второй – бедра.

– И как?

– Уже шесть лет хожу, и все как новенькая. Даже диету особенно не соблюдаю.

– Ну надо же! – воодушевилась Элла. – И все-таки вы не ответили на мой вопрос.

– Ну… У всех по-разному. Но, как правило, недели через две можно снимать компрессионное белье.

– А шрамы?

– Да какие там шрамы! – вновь рассмеялась женщина. – Вы что будете делать?

– Мне бы только живот.

– Мы сделаем вам три прокола, миллиметров пять в диаметре. Сначала они будут красными, со временем побелеют. Но даже сразу они совсем незаметные. Непосвященный точно не разглядит. А если и разглядит, можете сказать, что вас покусали пчелы.

– Записываюсь, – решила Элла. – А сегодня можно к вам подъехать?

Впоследствии она и сама удивлялась – откуда в ней, такой медлительной, взялось столько решимости? Она позвонила на работу, бодро соврала о пневмонии, в тот же вечер отправилась в клинику и сдала все необходимые анализы, и через два дня улыбчивый анестезиолог вводил в ее вену прозрачно-желтую вязкую дремоту.

Проснулась Элла от дикой, неправдоподобной боли – ей казалось, что все тело медленно режут на куски. Прибежавшая на ее стоны медсестричка вколола обезболивающее – стало чуть-чуть полегче. Сцепив зубы, она терпела – впереди маячил Петр Петрович с его бархатным взглядом и спокойной улыбкой соблазнителя. На третий день ее выписали – две недели ей предстояло провести в компрессионном белье. Потом еще две недели болезненного массажа – и о Жирном Животе можно забыть навсегда (во всяком случае, так пообещал хирург).

В первый же вечер, раздевшись догола, она придирчиво осмотрела себя в зеркале. И не поверила своему счастью – живот был плоским, даже впалым, а ведь это еще не сошел отек! Элла выпила безалкогольного шампанского, чокнувшись с собственным зеркальным отражением.

Через три недели исполнилась ее мечта. Она явилась в мастерскую Петра Петровича, и было на ней новое красное платье. Загорелая, взволнованная, умащенная медовым лосьоном, она чувствовала себя девственной невестой перед первой брачной ночью. Конечно, он все сразу понял и почувствовал – все-таки ему было сорок пять. Все случилось там, на дощатом полу мастерской. Шелковое платье мягко скользнуло к ее ногам. Элла закрыла глаза и впервые в жизни почувствовала себя счастливой.

Петр Петрович пригласил ее в Крым – в октябре он всегда работал «на натуре». То были самые блаженные две недели ее жизни – они сняли небольшую комнатку с белеными стенами и широкой кроватью, покрытой тонким шерстяным пледом. Весь день он работал в саду. Элла загорала на пустынном пляже, плавала в остывающем море, ходила на рынок за фруктами, готовила царские обеды.

В ноябре она переехала к нему – в квартиру напротив. Элла все ждала, когда заветная мечта осуществится в полной мере и вожделенный Петр Петрович подарит ей обручальное кольцо. По ее расчетам, сакраментальное событие должно было произойти в Новый год, который они планировали встречать вдвоем.

А в середине ноября случилась катастрофа. Ее мир, заботливо склеенный руками пластического хирурга, развалился на тысячу осколков.

Под Эллочкиным коленом появилось небольшое уплотнение, на которое она сразу и внимания-то не обратила, если бы его не нащупал Петр Петрович.

– Что это там у тебя? – удивился он.

– Не знаю… Фигня какая-то, – легкомысленно махнула рукой Эллочка, беззаботная и счастливая.

– А я бы на твоем месте сходил к врачу… Ты с ума сошла, это ведь может быть опухоль!

– Типун тебе на язык, – рассмеялась Элла.

Но к районному терапевту все-таки наведалась.

– Ну надо же, первый раз такое вижу, – покачала головой врач. – Ничего страшного в этом нет… Это липома, жировое образование. Я выпишу направление к хирургу, вам удалят ее амбулаторно… Но все-таки странно это…

Липому удалили, жизнь вернулась в свою колею, но прошло три недели… И, моясь в душе, она обнаружила еще три жировых комочка – на боку, на спине и на бедре, у самого паха. На этот раз она отправилась к пластическому хирургу, который делал ей липосакцию. Врач ощупал Эллочкину спину и что-то испуганно забормотал о возможных осложнениях и о том, что она подписывала бумагу: обо всем, мол, предупреждена. Впервые в ее животе шевельнулся ледовый осколок зародившегося страха. Операцию ей сделали бесплатно.

Стоит ли говорить, что через три недели история повторилась – еще три жировика на спине.

Тридцатого декабря Петр Петрович, пряча глаза, сказал, что ему надо срочно уезжать на Домбай. Как ни допытывалась Элла, о причинах он предпочел умолчать. Она уж и ластилась к нему, как голодная кошка к любимому хозяину, и пыталась качать права – все-таки они почти два месяца прожили вместе и она уже начала чувствовать себя его женой. Она плакала, просила, пыталась казаться беззаботной, сулила золотые горы, хватала его уже собранный чемодан и опрокидывала на пол – вещи разноцветным веером устилали паркет. Наконец он не выдержал:

– Эллочка, мне с тобой было хорошо, но… Ты уж меня пойми. Я еще не успел тебя полюбить и не знаю, готов ли повесить на шею такую обузу…

– Какую еще обузу? – сразу не поняла она.

– Ты серьезно больна… – спрятал глаза Петр Петрович, – и я больше не могу… Я не хочу тебя как женщину, когда у тебя эти… штуки, – собравшись с духом, наконец выпалил он.

– Но это лечится, надо просто сделать операцию!

– Ты уже сделала две операции, Элла, – строго сказал он, – я навел справки. Я все знаю о твоей липосакции, заметил шрамы на животе. Сначала не обратил на них внимания, а когда сопоставил факты… Это редкое, но известное медицине осложнение. Не хочу лишать тебя надежды… Но возможно, ты не избавишься от этого никогда… Операция была проведена некачественно, и эти липомы могут выскакивать где угодно, десятками! У меня есть знакомый хирург, он мне показал фотографию одной бедняжки… У нее эти штуки были даже на лице! Если хочешь, я могу тебе оставить телефон доктора… В качестве прощального подарка, ты уж извини!

– Да пошел ты! – сквозь слезы воскликнула Эллочка.

Новый год она встречала одна. Холодильник был забит деликатесами – она расстаралась, хотела закатить для Него праздничный ужин, на черную икру потратилась, на шампанское «Вдова Клико», на бельгийские черные трюфели и сочные марокканские мандарины… Аппетита не было, она даже не стала накрывать на стол. В полночь, под бой курантов налила из-под крана попахивающей хлоркой водицы. Подошла к своему отражению – надо же чокнуться хоть с кем-то.

За один-единственный день она словно на десять лет постарела. Свободная хламида, которую она носила, чтобы скрыть липомы от посторонних глаз, совершенно не шла к ее фигуре, в таком наряде Эллочка напоминала больную птицу. Глаза запали, скулы заострились, лицо было бледным, с воспаленными от слез щеками.

Она вяло отсалютовала бокалом, залпом выпила воду и зачем-то погладила себя по животу…

…А ведь когда-то Жирный Живот был самой большой ее проблемой.