Мама, Анна Александровна, в квартире на Фрунзенской, 1960‑е годы

– Ну, а зачем нужно все снимать?

– Я хочу, чтобы сегодня было все парадно. Я люблю, когда все красиво.

Он очень любил это. Я всегда поражался и спрашивал:

– Папа, зачем так?

Он говорил:

– Ах, ты ничего не понимаешь. Это же красиво. Жизнь одна. Надо уметь жить.

Ну, его и посадили, конечно. Барин, нельзя было терпеть.

– Ну‑ка, голубчик, обгони этот трамвай! – это он на лихаче катит меня из Сандуновских бань, – порадуй мальчика моего, давай, обгони трамвай!

Тот:

– Сделаем, Петр Захарович!

И тут же эту «аннушку» обходит – трамвай носил букву «А» вместо номера.

Он своеобразный человек был: независимый, властный – после смерти деда он стал главой нашей фамилии.

Очень любил историю. От него осталась библиотека прекрасная. Там и Карамзин, и Соловьев, и Костомаров, и много других хороших книг. Отец любил их читать и приучал и нас читать. Нам не всегда хотелось, но что‑то, даже Карамзина, я помню.

Когда мама просила убрать Губенко из квартиры на Фрунзенской – ему негде было жить, и он жил у нас, – мама сказала мне, что он берет книги папы и продает.

После того, как меня лишили гражданства, часть книг осталась, а часть куда‑то исчезла. У меня в квартире в Сокольниках было очень много книг – в два раза больше – многие еще от папы.

* * *

Папа работал в какой‑то шотландской компании, которая торговала рыбой. Рыба, икра, сельдь. Это я по разговорам только помню.

Потом у папы в Охотном ряду был магазин. С купцом Головкиным. Соления: огурцы, грибы, сельдь – все мочености: яблоки моченые, арбузы, всевозможные капусты – магазин солений.

Я, конечно, там бывал часто. Очень чисто все. Это, где сейчас гостиница «Москва». Охотный ряд шел с двух сторон: где потом был Совет министров, Госплан (а сейчас Дума) и с другой стороны гостиница «Москва» – вот это и был Охотный ряд.

Если вы идете от Театральной площади, то слева, а если от Манежа, то справа.

Это сперва был магазин их вместе: «Головкин и Любимов». Я помню, что Головкин Сергей (Ионыч) жил за Плющихой в каком‑то переулке, у него был деревянный дом с участком, там были склады. Я помню, что у отца были большие склады, огромные бочки‑дошники, где солили капусту, и как сидели эти бабы, а мы ребятишки все туда бегали есть кочерыжки, когда капусты разгар, засаливали на всю зиму эти огромные кадки. У самого берега Москвы это было. Это был большой участок земли, наверно гектара полтора‑два – там были большие склады для этого магазина и, видимо, для оптовой продажи.

В двадцатые – тридцатые годы папа работал – если по старым понятиям – коммивояжером. Он часто менял работы. Иногда его приглашали где‑то консультировать. Потому что он был человек, видно, в коммерции сильный и в таком молодом возрасте уже стал довольно состоятельным господином. А потом, видимо, когда менее компетентные люди, которые пытались еще что‑то в кооперации делать, – они к нему обращались за помощью. Он умел разговаривать с людьми, налаживать контакты, понимал в соленьях, в грибах, в рыбах, и так далее.

Во время войны было, конечно, как и у всех, жалкое существование. Он где‑то работал, и мама работала, но, я помню, когда увольнительная у меня была, я приносил все, что мог, какой‑нибудь пшенник или сухой паек, если мне удавалось получать. Нас посылали куда‑нибудь – я брал сухой паек и скорее бежал к ним. Был комендантский час в Москве, поэтому я бежал к ним – бегом туда и обратно в казарму.

Date: 2015-10-22; view: 426; Нарушение авторских прав