Приятная мелодия

Неожиданное исчезновение Назара встревожило всю его родню. Обеспокоенная мать утром обратилась к невестке:

– Тыллагозель, что‑то не видно нашего Назара? Куда бы он мог деться так рано?

Тылла, прикрывая рот яшмаком, тихо ответила:

– Не беспокойтесь, никуда он не делся. Уехал в пески посмотреть овец. А я ненадолго схожу к отцу, – сказала она свекрови и торопливо вышла из дома.

Такой поспешный уход невестки не успокоил мать Назара, а ещё больше насторожил: «Тыллагозель, наверно, не хочет мне сказать, куда отправился среди ночи сын, а сообщит об этом своему отцу и заодно, возможно, о чём‑то важном посоветуется с ним. Моя невестка – характером в отца. И сыновья и дочь старого вождя не жалеют сил для родного племени, для своего села. Да ведь и Назар такой же, вряд ли он поехал ночью в пески лишь для того, чтобы на овец поглядеть, наверно, ему предстоит выполнить что‑либо более важное… От меня, вероятно, скрывают всё», – раздумывала мать Назара.

Тыллагозель молча переступила порог отцовского дома. Сазак подумал: «Видимо, неспроста явилась в такую рань…»

– Доченька, что там у тебя случилось?

Тылла неторопливо поведала отцу, как на рассвете куда‑то из дома уехал Назар.

Старый вождь в задумчивости погладил бороду:

– Так тебе и не сообщил, куда и с кем отправляется?

– Мне сквозь сон вроде бы слышалось, что его кто‑то окликал возле кибитки: «Назар… Назар…» Но я тут же снова задремала и не заметила, как он взял оружие и вышел во двор. Лишь от цокота копыт и встрепенулась, кинулась к двери и даже в темноте разглядела двух удаляющихся всадников… – рассказала отцу Тылла.

– Конечно, в предрассветной мгле трудно разглядеть человека, – рассуждал вслух Сазак, – но всё же куда и с кем он мог уехать? Не с братьями ли бека? Впрочем, вряд ли он поехал бы с этими людьми, Назар ведь хорошо знает, что они враждуют с нами. А не заметила ли ты в какую сторону ездоки отправились? – обратился он к дочери.

– В пески они направились, – ответила Тылла.

– Ну если в пески, то ничего особенного, может и вправду к овцам отправился, ведь если бы что серьёзное задумал, он бы обязательно посоветовался со мной. Иди, доченька, домой, только об отъезде Назара – никому ни слова. Всё вскоре выяснится, – успокаивал он дочь.

А самого Сазака не покидало беспокойство…

«Довлетяр злобный и хитрый человек. С Хаджимурадом ему, кажется, удалось расправиться, как бы подобная участь не постигла и Назара. Он сейчас решает, как к нам подступиться, с чего начать схватку. Говорят, бек то и дело повторяет: «В самый жаркий день лета лишу гамаков воды, чтобы и посевы их погибли, и сами они передохли!» Нет, мы этого не допустим, любой ценой отстоим свои права на воду. Бек, наверно, это чувствует. Поэтому прежде, чем сцепиться с нами, старается устранить наиболее надёжных защитников. Но вот уже и самые жаркие дни на подходе. Пора выяснять с беком отношения…»

Старик не мог успокоиться, позвал к себе старшего сына Оразгельды и рассказал об исчезновении Назара.

– Сыпок, если он до завтра не появится, придётся ехать на поиски парня. Обойдёшь отары, встретишься с чабанами, может, что‑либо удастся выяснить? И сам не задерживайся, постарайся завтра же вечером и вернуться, да не забудь захватить с собой оружие.

Утром Оразгельды отправился в пески, расспрашивая встречных и тех, кто жил близ дороги, о парнях. Кое‑кто видел здесь двух проезжих всадников, но куда они ехали не могли сказать…

Оразгельды поехал прямо, пересекая низины и барханы. Увидел в стороне большую отару и направился к ней. Чабан встревожился: «Раз едет прямо на меня, значит, что‑то задумал». Затем быстро вскарабкался на ишака и стал удирать от всадника, да так, что лишь изредка мелькала в зарослях его белая папаха.

Оразгельды это удивило. «Ну и чабан! Интересно, чего это с ним?»

А чабан был уже далеко. Обернувшись, он заметил, как Оразгельды помахал ему папахой, подзывая к себе. Чабан немного постоял и двинулся к отаре…

– Уважаемый, что‑то я не очень понимаю, зачем вы сначала от меня удрали, а затем, опомнившись, вернулись… – поинтересовался Оразгельды.

Чабан, кажется, уже пришёл в себя:

– Если хочешь знать, молодой человек, то у нас тут смертоубийство произошло… Из наших трое убиты, а хозяин отары тяжело ранен. В стане наших врагов, наверно, тоже немало убитых и раненых. Поэтому мне всё время кажется, что вот‑вот и за мной придут враги, чтобы отомстить за свои потери. Об этом самом я как раз и думал, когда увидел вас на коне. А дальше сам уже не помню, как оказался на ишаке…

– Как вас зовут?

– Ишанкули, чабан Ишанкули…

– Но в таком отчаянном страхе ведь трудно же постоянно жить? – удивился Оразгельды.

– Верно говоришь, сынок! Очень трудно, постоянно опасаюсь кровной мести. Но что делать, в каждом селе, в каждом племени происходят кровавые схватки.

И тут уже люди готовы друг другу глотки перегрызть. Хорошо, что в нашу недавнюю схватку вмешались два храбреца и немного её усмирили, а то бы не избежать поголовной взаимной резни. Они очень доброе дело сделали.

– Да, всюду есть отважные джигиты, – задумчиво произнёс Оразгельды.

– Я видел собственными глазами этих парней, они мне доброе дело сделали, – и чабан поведал, как два молодых всадника сначала спасли отару от волчьей стаи, а затем уже самого чабана с сыном вырвали из беспощадных рук мстителей…

– Что же это за храбрецы, Ишанкули, не расскажете ли вы о них поподробнее? – поинтересовался Оразгельды.

– Почему же о хороших людях не рассказать. Они не похожи на здешних ребят, очень уж нарядно одеты, – и чабан рассказал всё, что помнил об их одежде и о них самих.

– Один из них походит на знатного хана, поэтому имени его спросить я не решился… да и ханы наших мест так хорошо не одеваются. Правда, и слуга его не бедно одет, – расхваливал своих спасителей чабан.

– А имён вы их не помните? – с возрастающим любопытством допытывался всадник.

– Того слугу случайно не Назаром зовут? – с надеждой посмотрел на чабана Оразгельды.

– Кажется, так… Да, верно, один раз хан обратился к нему: «Так поедем, Назар?»

Оразгельды описал чабану внешность Назара, вплоть до его одежды.

– И папаха, и чекмень именно такие, как вы говорите, – обрадовался чабан, – и кинжал такой, а у хана кривая позолоченная сабля и пистолеты, обут он в чёрные блестящее сапоги…

«Интересно, кто же это с Назаром? Не Полат‑хан ли? – раздумывал Оразгельды. – Но ведь Полат‑хан, если куда‑либо едет, непременно берёт с собою Назара‑талаплы, а также Бегенча‑гаджара…»

– Ишанкули‑ага, тот, кого вы называете ханом, не был ли и ростом повыше, и годами постарше своего слуги? – допытывался Оразгельды.

– Да нет, они примерно одинакового и роста, и возраста. Но почему вы так подробно расспрашиваете о них? – поинтересовался чабан.

– Тот, кого вы назвали Назаром, – является моим родственником. Никто не видел, с кем он уехал, никто не знает, зачем он в пески подался. Все мы обеспокоены. Поэтому я и отправился на его поиски, – ответил Оразгельды.

– Слуга‑то, может, и ваш родственник, а молодого хана вряд ли кто знает в этих краях. Таких пистолетов, как у него, я в жизни не видел, да и мои знакомые тоже, – сказал растерянно чабан.

– А не знаете, куда они от вас поехали? – допытывался Оразгельды.

– Знаю, – быстро ответил чабан. – Сначала они поехали к хозяину этих овец, Хыдыркули‑баю. Потом на тое у Аллаберды‑бая они разняли драчунов. Затем они спасли меня с сыном неподалёку от Кервенгырана. А куда после поехали, я не ведаю. Возможно, Хыдыркули‑ага знает, но он лежит с тяжёлой раной. Это может знать чабан, живущий возле Кервенгырана, потому что мы у него гостили…

– И всё‑таки я съезжу сначала к Хыдыркули, только вы, ага, хорошенько объясните мне, как туда добраться…

Спустившись к колодцу Каррыбая, Оразгельды увидел небольшое село. Возле одной из кибиток разглядел и лошадей: «Ба, тут, кажется, и лошадь Назара? Очень похожа! Да и гадать нечего – она!». Оразгельды заторопился к кибитке.

На паласе, расстеленном перед кибиткой, сидело несколько человек. Один из них встал и поспешил навстречу всаднику. Хаджимурад и Назар узнали Оразгельды издали.

Поздоровавшись, он молча присел рядом. Мулла тоненьким голосом начал читать стих из Корана. После молитвы сидящие негромко стали переговариваться:

– Я по дороге услышал об этом несчастье, – сказал Оразгельды, опустив голову.

Тем временем к паласу подошёл человек средних лет в коричневой папахе и старых чарыках:

– Ой, люди! Что же это творится, – воскликнул он, падая ничком. Его поддержал женский плач, донёсшийся из дому. Человека этого успокоили, усадили возле Оразгельды. И снова начали читать молитву» Затем принесли полную миску дограмы и поставили её перед Оразгельды и другим, только что подошедшие человеком. Оразгельды вопросительно посмотрел на сидящих. Но один из стариков негромко сказал:

– Это вам, мы только что поели.

После еды опять раздался тонкий голос муллы.

Человек в коричневой папахе спросил о состоянии здоровья Хыдыркули. Старик, видимо, брат больного, ответил:

– Теперь лучше, можно даже сказать хорошо. Сегодня накормили его кислым молоком с накрошенным туда хлебом… Слава богу, всё лучше и лучше начинает себя чувствовать…

Хаджимурад видел, как недоумённо уставился на него Оразгельды. Он негромко сказал:

– Сейчас отправимся и по дороге я всё тебе расскажу…

– Нет, Хаджимурад‑джан, мы сегодня вас не отпустим. Хыдыркули‑ага просит, чтобы вы переночевали в нашем доме!

– Переночевать‑то можно было бы, но ведь вы сами знаете, что Ораз‑разбойник очень скверный человек. Если он бросится за нами вслед, может произойти очередная крупная неприятность, – объяснил Хаджимурад.

– Туркмены не дадут в обиду своих гостей, они всегда и от всего сумеют защитить их, даже от разбойников, как Ораз‑келте, – твёрдо заявил брат Хыдыркули.

– Ай, ага, если он нагрянет, не обойтись без нового кровопролития, уж лучше постараться избежать этого, – заявил Хаджимурад, – лучше мы поедем подальше от новой беды…

Но на Хаджимурада с удивлением уставился человек в коричневой папахе:

– О чём вы толкуете? Выходит, вы ничего не знаете! Не приедет Ораз‑вор! Вчера вечером его отправили туда, откуда больше не возвращаются!

Со всех сторон посыпались вопросы:

– Как? Куда? Кто отправил?

– Если не слыхали, послушайте! Ораз‑вор поручил своим четырём братьям увести у Меджека‑ага верблюдов, угнать их в Иран и там продать. Руководил этим делом чернобородый брат Ораза, который постоянно ездит на гнедом коне.

– Да говори о главном, я это мы знаем, – поторопил рассказчика брат Хыдыркули.

– Верблюдов они всё‑таки украли. Но Мелжек‑ага со своими людьми бросается в погоню. А Ораз‑вор одновременно затевает и другое грязное дело В то же самое время, когда за верблюдами Мелжека охотились старшие братья, младшего он посылает к нему в дом, чтобы выкрасть дочь. Невестка Меджека стала то всех сил защищать девушку. Но товарищи младшего Ораза, видимо, и невестку тронули…

– О, аллах, да что же это начало твориться в наших краях! – воскликнул мулла. – Ну да ладно, рассказывай дальше.

– Меджек‑ага со своей роднёй догоняют воров. Те оставляют верблюдов и удирают. Вернувшись, они узнают о подлом набеге на их дом. И все они, не слезая с коней, скачут к Оразу‑вору. Тот же, видать, предчувствовал приезд меджеков и приготовился к их встрече. Завязалась схватка. Ораз‑разбойник убивает Меджека. А старший сын Меджека‑ага разрубает саблей надвое Ораза‑бандита… – Рассказчик окинул взглядом слушателей и опустил голову…

Немного помолчав, брат Хыдыркули заметил?

– Что‑то ты недосказал… Если Меджек‑ага со своей роднёй отправился защищать честь своей семьи, а Ораз‑бандит приготовился к его встрече, то кровопролитие должно быть более значительным. Вряд ли всё это могло ограничиться лишь двумя убийствами, – и он вопросительно посмотрел на гостя в коричневой папахе…

– Нам тоже думается, что не обошлось… Но я пока поведал вам лишь то, что хорошо знаю… – сказал гость.

– Вот какие наши текинцы, – сокрушался один из стариков, – беспощадно избивают друг друга из‑за травы, воды и всего, чего угодно. Так они в конце концов и совсем изничтожат своё племя.

Вечером Хаджимурад с друзьями навестили Хыдыр‑кули и справились о его здоровье. Легли спать во дворе на кошмах. До полуночи Хаджимурад отвечал на вопросы Оразгельды.

Все вчетвером встали с рассветом, быстро позавтракали, попрощались с хозяевами и отправились в путь.

Хорошо ранним утром в Каракумах. Воздух ещё не успел прогреться. Овцы и верблюды смачно жуют сухую траву. Резвятся ягнята и козлята, гоняются друг за другом молодые ишаки.

Обычно в такое время чабаны играют на туйдуках, вспоминая своё прошлое, мечтая о будущем, представляя снова те места, где они встречались со своими возлюбленными. Но сейчас в окрестностях не слышно ни одного туйдука. Это, видимо, потому, что в домах Хыдыркули и Карягды – траур.

Начало светать. Из‑за дальней песчаной гряды выкатился красный шар солнца. В этой степной тишине откуда‑то донеслась приятная мелодия знакомой песни:

Вдохновляюсь, вдохновляюсь неустанно,

Как жгуч огонь любви, дорогие!

Придёт Гарип, соединится с Шахсенем.

Ох, как жгуч огонь любви, дорогие!

Эта сердечная песня нарушила строй мыслей двух путников: Хаджимурада вернула к помыслам о мести Довлетяру, оторвав от всех других дорожных размышлений. Назара она заставила тоже думать а судьба ближайшего товарища и он собирался сразу же после возвращения посоветоваться с тестем, как отплатить Довлетяру за мытарства и беды Хаджимурада. И только юному Джапаркули эта песня нисколько не мешала пребывать в своих сладких мечтаниях. Парень ни слов песни не понимал, ни её мелодии не ощущал, и всё также радовался лишь одному – предстоящей встрече с отцом, матерью, сёстрами, со всеми родственниками и земляками…

Оразгельды тоже как‑то не придал значения песне. Он с беспокойством думал о том, что скоро должна подойти очередь гамаков на полив. Помнится, и прежде Довлетяр пытался лишить их воды. Но в те времена гамаки были более дружны и более сильны. И Сазак, и его братья тогда ещё не были такими стариками, как теперь. А братья Довлетяра тогда были ещё довольно молоды. Говорят, что теперь Довлетяр поклялся лишить нас воды. Ясно, что на сей раз стычки не миновать. Ну, что и у нас одни постарели, а другие возмужали… А то, что Довлетяр готовится к схватке с гамаками, видно из его действий. Поэтому он попытался устранить и Хаджимурада. Жаль, что ему надо ехать в Иран, чтобы из рук в руки передать сына такому хорошему человеку, каким в последнее время становится Хабип‑пальван… Оразгельды тяжело вздохнул. Но от светлой мелодии и его мрачные мысли немного отступили…

Путники ехали быстро. Сердечная песня звучала всё глуше и глуше. А затем и совсем стала неслышной…