Королева и невольница 6 page

Офицер, который во главе нескольких сотен солдат завел когда-то на бездорожье многотысячную армию противника, едва ее не уничтожив в глухих лесах; самая знаменитая воровка Шерера; пятьсот самых отважных солдат Дартана. Этого оказалось недостаточно, чтобы схватить одну невооруженную женщину, которая не ожидала нападения и шла посреди дворцового коридора.

Окруженная бездарными слугами, беспомощная и униженная, лишенная всяческой власти, бессильная и уже, пожалуй, лишь формальная королева Дартана отправилась к своей первой Жемчужине и заявила:

«Сегодня ты спать не будешь. Ни слова. Не спрашивай почему, ибо объясняться я перед тобой не стану. Ты не должна спать, и все».

«Да, ваше королевское высочество».

«У тебя есть оружие?»

Анесса лишилась дара речи.

«Оружие?»

«Оружие, Анесса. Не прикидывайся, когда-то ты столь ловко размахивала кинжалом, что я едва из-за тебя в тюрьму не угодила. Я спрашиваю — у тебя есть оружие?»

«Нет, ваше…»

«Тогда прикажи, чтобы принесли. С этого момента от тебя не должна отходить телохранительница».

«Д…да, ваше королевское…»

«Спокойной ночи».

Эзена вышла.

У нее уже бывали сны, странные сны. Когда-то. Сны, которые, собственно, не были снами, скорее видениями. Но теперь… Им с Анессой снилось одно и то же, однако она не поверила. Она отдала соответствующие распоряжения, чувствуя, однако, что выглядит попросту смешно. Рассказывая о вымышленном заговоре, она почти покраснела под взглядом коменданта дворцовой стражи, который словно спрашивал ее: «Ты что, баба, совсем с ума сошла?»

Тогда у нее не нашлось достаточно смелости, чтобы призвать его к порядку. Ибо в самом деле — Хайна? Которая пробирается во дворец, чтобы убить Анессу? И что еще?

История, которую изложил Васаневе Готах-посланник, ничего не объясняла до конца. У Эзены создалось впечатление, будто они странным образом поменялись ролями. Когда-то, в Сей Айе, мудрецу Шерни пришлось объяснять перепуганной молодой женщине, что от Шерни почти ничего не зависит; что висящая над миром сила уже давно совершила все надлежащее ей и теперь Шерером правят разумные существа, прежде всего люди. Четыре года спустя та же самая женщина готова была объяснять посланнику, что… похоже, его куда-то занесло, угроза на самом деле преувеличена… Эзена не знала мнения Кесы, но если бы ей о нем рассказали, она бы громко рассмеялась, обнаружив, что ее бывшая Жемчужина стала выразительницей большинства ее собственных мыслей и чувств. Какая война Шерни? Какие три сестры? Какой там Ферен? Что ей следовало в связи со всем этим делать? Сесть в своей комнате, подпереть голову рукой и ждать — ведь в любой момент может разлететься вдребезги Ферен, а тогда… ого-го! Или — что? Неизвестно… а может, и ничего.

А кроме того — что, собственно, угрожало правительнице Дартана? Какая-то… дикая пиратка, наполовину женщина, наполовину предмет? Каким образом она могла угрожать королеве, ее первой Жемчужине и личной телохранительнице? Ну да, конечно — сумасшедший, которого не волнует собственная жизнь, может быть опасен. Однако подобные опасности всегда вписаны в судьбы правителей, и с этим ничего нельзя поделать. С собой брали телохранительниц, выставляли стражу, платили разнообразным шпионам, обязанным выявлять и разоблачать в зародыше всяческие заговоры. Что еще?

Но потом появились сны. Такие, как много лет назад, наверняка не случайные. Трудно было пренебречь предупреждением — а ведь она пренебрегла. Предприняла кое-какие шага, но без особой убежденности.

И вот Хайна вернулась в Роллайну. Не объявляя о своем прибытии, тайно явилась во дворец. И сбежала, услышав одно неосторожное слово, брошенное командиром дворцовой гвардии. Она убила солдата, а нескольких ранила.

Хайна. Вторая Жемчужина королевы Дартана и ее личная телохранительница.

Эзена никому — никому! — столь безгранично не доверяла. Охегенед был ей предан, но уже немолод. Анесса — непредсказуема и капризна. Васанева — заносчива. Военачальники — тщеславны. Личные невольницы-служанки — глуповаты.

Хайна была умна, добра, безгранично верна. И опасна. Она умела убивать столь искусно, как ни одна другая женщина в Дартане, а может, и во всем Шерере. Самая дорогая Черная Жемчужина из всех, о ком когда-либо слышала Эзена.

Королева начала опасаться. На Сейлу-Анессу — а может, и Роллайну-Эзену? — охотился некто, кто досконально знал их обеих, с закрытыми глазами мог начертить план королевского дворца и высчитать по памяти все сильные и слабые стороны вооруженных стражей. Анесса со своим кинжалом и сидящей рядом телохранительницей не успела бы даже пискнуть, если бы перед ней явилась Хайна. Права была неудачница Васанева, говоря: «Если Хайна захочет кого-то убить — то убьет».

Вопрос — зачем она этого хотела? В самом ли деле она была отражением Делары? Нечетким и туманным, даже не сознающим, что является им, но тем не менее настоящим? Почему Делара когда-то хотела убить Сейлу? Ответов было множество, столько же, сколько и версий легенды. То есть по крайней мере двадцать.

По армектанскому обычаю, королева спала голой; ночную сорочку она надевала лишь тогда, когда во дворце становилось холодно. Перед сном ее раздевала одна из Жемчужин Дома — в свою очередь, по дартанскому обычаю, — ненавидевшая, как и все остальные Жемчужины, Анессу и Хайну; в тени двух первых невольниц королевы все прочие, пусть даже самые дорогие, оставались совершенно незаметными.

— Спасибо, — сказала Эзена. — Я сама лягу. Пришли ко мне двух телохранительниц.

— Сюда, ваше высочество? — удивилась Жемчужина, поскольку в дворцовых стенах королева всегда обходилась без стражниц, и уж тем более в собственной спальне.

— Одна должна стеречь у дверей, другая у моей постели, — уточнила Эзена.

— Да, госпожа.

Жемчужина вышла.

Усевшись перед зеркалом, королева сама вытащила из прически шпильки, расчесала волосы, заплела косу и легла в постель. Когда пришла телохранительница, она обменялась с ней несколькими словами, после чего долго не могла заснуть. Ей мешало присутствие молчащей стражницы, собственные мысли — все мешало. Она вертелась и переворачивалась с боку на бок.

Уже светало, когда правительницу Дартана разбудил звук тупого удара. Подняв веки, она увидела остекленевшие глаза телохранительницы, которая полулежала на кровати, а с головы ее стекала тонкая струйка крови, пятная постель. Эзена хотела вскочить, но ее удержало холодное острие копья, прижатое к голому животу чуть ниже грудины.

— Супруг королевы очень крепко спит, — тихо сказала женщина, черный силуэт которой отчетливо вырисовывался на фоне посеревшего окна. — И у него полно оружия на стенах. Как у всякого армектанца, Роллайна. А может, лучше — сестрица?

Она коротко и решительно толкнула копье вперед.

Эзена успела лишь коротко вскрикнуть.

Хайна выпустила копье и отступила к окну.

Дверь спальни открылась, и в комнату вбежала девушка с мечом в руке. Она застыла на пороге, глядя на наклонно торчащее древко копья и двух неподвижных женщин, лежащих в окровавленной постели, после чего медленно подняла ошеломленный взгляд.

— Ты не слышала звук удара? — спросила Хайна. — Не слышала… Когда королева кричит, это значит, что уже слишком поздно. Забирай ту, другую, и перевяжи ей голову. Сегодня же явитесь обе в лагерь войсковых отрядов. Будете служить при войске. Мне надо говорить, в качестве кого?

— Нет, Жемчужина, — не своим голосом проговорила девушка.

— Тогда забирай ее и иди.

— Да Жемчужина. — Телохранительница не осмелилась искать подтверждение приказа в глазах неподвижно лежавшей королевы.

Эзена, неровно и отрывисто дыша, не могла оторвать взгляда от маленькой ранки под грудью, сделанной прошедшим вдоль ребер острием копья, которое сразу же после пробило простыню и застряло глубоко в матрасе.

— Ваше высочество, — сказала Черная Жемчужина внезапно сорвавшимся голосом. — Прости меня за эту рану… и все, что я сделала. Мне нужно было кое-что тебе доказать. Теперь вызывай стражу и вели привести меня обратно, когда захочешь со мной говорить.

Эзена молчала, пытаясь успокоить дыхание; сердце до сих пор колотилось так, что в ритме его ударов вздрагивала обнаженная грудь. Телохранительница с трудом тащила к двери бесчувственную подругу, с головы которой до сих пор сочилась кровь. И королева поняла, насколько она, по сути, беззащитна без своей Черной Жемчужины. Вооруженные стражницы даже не знали, что именно их командующая — та самая угроза, которой опасается ее королевское высочество. Вопрос — знали ли об этом солдаты, преследовавшие женщину в маске? Все подобные вопросы всегда решала Черная Жемчужина, говоря каждому ровно столько, сколько было нужно, — не больше, но и не меньше.

Понимала ли вообще тащившая раненую подругу несчастная, которая только что позорным образом лишилась статуса стражницы королевы, что произошло? Она могла подозревать что угодно, даже то, что ее подруга сошла с ума и едва не убила свою госпожу, но ее остановила неведомо откуда взявшаяся Черная Жемчужина…

Телохранительницы исчезли, дверь закрылась. Королева осталась наедине со своей самой верной невольницей.

— Вызови стражу, ваше высочество, — повторила Хайна.

Эзена тяжело откинула голову на подушки, уже не глядя на ранку, из которой вытекло несколько капель крови.

— О нет, нет, — сказала она. — У меня трясутся руки, ладно… Но я не дура. Ты доказала мне, что хотела, и я поняла. А теперь объясни, что происходит.

— Объяснить… Но как? — беспомощно спросила Хайна, опираясь спиной о стену и глядя в потолок, поскольку за этот день у нее слишком часто выступали на глаза слезы. — Она говорила: «Будь осторожна, тебя могут ждать. Ферен один, хотя здесь он состоит из трех частей». Но я не поверила. И пришла открыто к королеве, чтобы обо всем ей рассказать. А Охегенед мне говорит: «Королева не принимает». Что можно сказать королеве, которая не принимает? Как ее убедить? Можно лишь прийти ночью, воткнуть копье в кровать и сказать: «Если бы я хотела тебя убить, тебя уже не было бы в живых, госпожа».

— Ты пришла открыто? В городской одежде и в маске?

— Маска? В маске… — Жемчужина рассмеялась, даже не пытаясь скрыть слезы. — Дай догадаюсь, ваше высочество, — что тебе обо мне приснилось? Но мне тоже кое-что снилось — что однажды я умру за тебя… А что? Нельзя о чем-то мечтать? Сука королевы — все так говорят и думают… Я бы могла гордиться.

Она подняла руку и, коснувшись шелка на лице, одним движением сорвала ткань.

— Четыре или пять дней… я сбилась со счета, — сказала она, идя к постели, и по мере того, как она удалялась от окна, свет вырывал из полумрака черты ее лица. — Женщина? Не знаю… Я что-то видела, там что-то было… человек… или не человек, не знаю что…

Зрачки застывшей на постели Эзены расширялись от ужаса все сильнее.

— Несколько дней на краю обрыва, — говорила Хайна с гримасой боли на кошмарном лице. — Она… это нечто… лечило меня и забавлялось со мной… Оно было убеждено, что я его невольница, исполню любой приказ, прихоть, убью Анессу… может, даже тебя, достаточно лишь повелеть. Казалось, будто меня столкнули в пропасть, и это нечто думало, что я упала на самое дно, а я… я держалась за край. И делала все, чтобы не было видно моих переломанных пальцев, которыми я цепляюсь, потому что тогда… хватило бы одного движения. Чтобы я по-настоящему рухнула в пропасть и, может быть… пришла тебя убить. Я боялась дышать без приказа, чтобы оно не узнало… чтобы не обнаружило, что у меня есть воля.

Эзена не в состоянии была смотреть на то, что осталось от девушки, которая получила сертификат Жемчужины не только благодаря знаниям и умениям, но и красоте. Она закрыла лицо руками, едва слыша, что говорит ей Жемчужина. Однако она все же слышала — и, похоже, уже понимала.

У дрожащей от волнения Хайны все сильнее срывался голос.

— Я лизала ей ноги, потому что она так хотела… Или говорила: «Не здесь, только вот тут, чуть пониже», а я вырезала себе кусочек плоти с лица в том месте, куда она показывала пальцем. Она любила… оно любило… — Черная Жемчужина пыталась откашляться, но хрипота не проходила. — Оно любило смотреть, как я протыкаю себе ножом щеку или нижнюю губу и высовываю сквозь дыру язык… потому что это было смешно, очень смешно…

— Перестань…

— Нет, я… должна. Она блевала мне на лицо, отчего заживали раны, и вскоре даже уже не болели. Потом… снова все сначала. Я набиралась сил, она кормила… оно кормило меня. Женщина? Не знаю. Да, но как будто без кожи, вся из красного камня… Иногда совсем как человек… а иногда только очертания, красный контур в воздухе… Рубин Дочери Молний? Но я помню ее… помню мой рубин, Роллайна. Я, Делара. Тот рубин был мертвый. Обычная вещь. Ядовитая, опасная… Но только вещь.

Эзена молчала, все еще закрыв лицо руками.

— Если бы я могла ее убить… Но один раз я ее уже убила, копье прошло навылет! Потом я боялась пробовать, чтобы оно не открыло мою тайну. И только повторяла: Эзена, Эзена… ибо порой уже забывала, зачем, собственно, это все…

Королева вскочила и села на постели.

— Перестань! — крикнула она, сжимая кулаки. — Перестань, или я тебя убью! Что ты со мной делаешь?! То же, что и она с тобой?!

Она замахнулась, словно собираясь ударить Жемчужину, но вместо этого обняла ее и прижала к себе. Обе расплакались.

— Я все это… исправлю, — сказала сквозь рыдания Эзена. — Только… не знаю как…

Хайна, вся дрожа, давилась слезами, прижимаясь лицом к ее груди. Вся ее решительность куда-то пропала, исчезла сила воли, приказывавшая довести до конца самое важное дело в ее жизни. Воительницы больше не было; осталась лишь униженная, обезображенная до конца жизни девушка, которая наконец могла излить все свое горе.

Раладан скверно ездил верхом, но спешить умел. Он высадился на дартанском берегу, имея перед собой прямую дорогу до Роллайны, умного товарища рядом и туго набитый кошелек. Купив лошадей, он вскоре их продал, приобретя свежих. Сопровождавший его Сайл был, правда, родом не из этих краев, однако чистый дартанский звучал в его устах понятно даже для самого глупого мужика из деревни; для Раладана, который, кроме гаррийского, владел только киненом, правда, обогащенным немалым запасом слов из собственно армектанского, второй офицер Ридареты стал неоценимым помощником.

Они потратили немало времени. Дартан, край, в котором путешествия считались делом торговцев и бродяг, славился худшими дорогами в Шерере. Не считая, естественно, Громбеларда — в Тяжелых горах никаких дорог вообще не имелось. Еще хуже обстояло дело с мостами, многие из которых к тому же были сожжены в минувшую войну и до сих пор не восстановлены. Невообразимо темное крестьянство, для которого в полумиле от деревни простирался лишь «большой край», иногда могло показать путь к броду, а иногда нет; может, когда-то дедушка видел «подле двух дубков» какую-то песчаную отмель, но теперь уже не было никаких дубков, а тем более песчаной отмели, не говоря уже о дедушке… В подобных обстоятельствах путешествие заняло у двух всадников несколько дней. Когда они наконец остановились в Роллайне, в предместье Арбалетчиков, стоял уже вечер, и усталые путешественники поняли, что потеряли еще один день. Агарский князь не знал местных обычаев, однако ему хватало воображения понять, что он мало чего добьется, отправившись в полночь в королевский дворец. Пойти туда он мог только завтра. Если бы он еще знал, что в тысяче шагов от них ведет на городскую стену лестница, с помощью которой именно сейчас сокращает себе путь девушка в маске и дешевой одежде горожанки… Раладан появился в Роллайне в тот же самый день и то же самое время, что и Черная Жемчужина королевы. Но она не была подозрительным чужеземцем, желавшим получить аудиенцию у могущественной правительницы. Она шла прямо к стражнику, которому достаточно было напомнить пару слов. Тех слов, которые он слышал постоянно, ибо они короче всего описывали его обязанности: «Только я и королева, солдат. Она или я».

Этой ночью не только королева не могла заснуть и не только она боролась с собственными мыслями. В средней руки гостинице в предместье двое путников сняли комнату. Сайл похрапывал (честно говоря, вполне умеренно), Раладан же лежал, глядя на едва видимую в темноте потолочную балку, и размышлял, поскольку на пиратском паруснике было не до размышлений, а в дороге у него настолько болела отбитая задница, что он не мог как следует сосредоточиться — лошади отличались исключительно неровной палубой и непродуманным такелажем. Теперь он пытался собрать воедино все свои познания о Шерни и Шерере — на что, как он вскоре понял, требовалось самое меньшее несколько недель. Чего бы ни касалась мысль, оно сразу же оказывалось связанным с чем-то другим: три сестры наводили на мысли о Ферене и Отвергнутых Полосах, Полосы — о Рубине Дочери Молний, Рубин — о Ридарете… В глубинах памяти звучали слова мудрого Тамената — не только о Ридарете, но также и ее дочерях, единственных «Рубинчиках», которым она дала жизнь, если это вообще была жизнь… Нескончаемое путешествие по маленькому и тем не менее сложному миру, над которым висела однородная, явная, исчислимая, и вместе с тем столь непростая и таинственная сила. Раладан в общих чертах видел и понимал проблему, которая перед ним стояла, но… ему не хватало терпения. Из того, что до сих пор говорилось о Ферене, Проклятых Полосах, равновесии Шерни и законах всего, наиболее ему понравились некоторые суждения Тамената. Старый мудрец любил притворяться человеком более простым и глупым, чем на самом деле, а может, просто знал, что описание мира для живущих в нем существ следует хоть немного упростить. Так что порой он насмехался над Шернью, вставлял странные придуманные им самим словечки, относился к ней с пренебрежением, высмеивал, недооценивал. Возможно, он даже в самом деле верил, что все именно так, как он говорит.

«Шернь Шернью, сынок, а палка палкой. Если на тебя нападут паршивые собаки, тебе понадобится палка, а не Шернь. Шернь тебе вообще не нужна. Миру — да, но не тебе, так же как и какому-либо другому человеку, — объяснял он когда-то за кружкой водки, поскольку, хотя и не имел „проблем с пьянством“, выпить и умел, и любил. — Видишь ли… как бы это сказать… Всегда нужно искать самый простой способ и объяснение. Что это значит? Да, сразу же отбрось все, что тебе не нужно. Тебя уничтожит лишь то, во что ты веришь или чего боишься. Здесь, в Шерере, нет ни одной вещи, ни одного явления… Слышишь, князь? Ни одного! Нет ни одного явления, вывалившегося из задницы Шерни, которое нельзя было бы победить или приручить доступными каждому способами. Именно это и есть закон равновесия, первый из законов всего. Все сущности Шерни уравновешивают друг друга, но и для любых сил Шерни на основе явлений, происходящих под небом Шерера, должен найтись противовес в обычных механизмах, правящих этим миром. Мы имеем дело с весьма стабильной системой; ее устойчивость следует именно из этой стабильности. Миром не правят и не могут править Полосы, их сила — вонючее дерьмо, простой обман, тем больший, чем необычнее или страшнее он выглядит. Полосы могут выставить против тебя стотысячный флот, но если ты не испугаешься и подойдешь ближе, то увидишь эскадры парусников из пергамента, которые уже пропитываются водой… Понимаешь, о чем я? Здесь, в Шерере, мы у себя, и власть принадлежит нам. Не Шерни, Алеру или другим силам. Даже столь старым, как твои Просторы».

Они разговаривали также о Ридарете и о нем, Раладане, сыне владыки морей.

«Из пророчества всего следует — запомни это, князь, — что единственная причина твоего существования — девушка, которую ты признал своей дочерью. Похоже на то, что Просторы породили тебя в тот день, когда в некоем гаррийском доме появилась на свет девочка, которой дали древнее и гордое имя Ридарета; немного жаль, что даже островитяне выговаривают его сегодня на армектанский лад… Почему ты появился? Шернь я еще более или менее понимаю, но о Просторах никто ничего не знает… Так что отнесись к тому, что я скажу, как к предположениям, сказкам, в которых, возможно, есть зерно правды. Похоже на то, Раладан, что Просторы поглощают часть активности Отвергнутых Полос, уменьшая таким образом давление, создаваемое ими на стену Ферена. Если так, то для живого символа Отвергнутых Полос в Шерере должен найтись аналог в виде живого символа Просторов. Океан пробудил нечто подобное Великому Крафу, Не-Бодрствующему богу Шерни; ты видел это нечто в облике морского змея, но какое оно на самом деле — кто знает? И это нечто породило долговечное, а может быть, даже бессмертное, хотя наверняка уничтожимое существо, являющееся символом Просторов. Вот кто ты такой, князь, и с этим тебе ничего не поделать. Ты будешь как-то уравновешивать поступки своей красотки, и я вовсе не удивился бы, если бы ты получил поддержку. Возможно, скоро в Шерере обнаружится живой символ Ферена, второй камешек, нагружающий ту чашу весов, на которой уже лежит камешек-Раладан. На противоположной чаше останется твоя дочь. Что из этого выйдет? Не знаю. Я не могу ничего предвидеть, поскольку модели Шерни имеют мало отношения к Отвергнутым Полосам, модели же Просторов никто до сих построить не в состоянии».

Сайл похрапывал; Раладан размышлял и вспоминал. Он много лет встречался с посланником, пил с ним, кивал, слушал его болтовню — ибо однорукому великану многим были обязаны и он сам, и его дочь. Долгими осенними месяцами рассказы посланника можно было слушать точно так же, как и истории бродячего сказителя, — в известной степени он так к ним и относился. Ридарета говорила правду: он убегал, постоянно убегал от самого себя. Ему было плохо и неуютно с выдуманным неясным происхождением, еще более запутанным предназначением, какой-то миссией… уравновешиванием символа чего-то там, потому что что-то там… Даже особо не искав, он нашел жену, которую полюбил, и дочь, о которой мечтал, сам того не зная. Прекрасную отважную девушку, творившую на морях все, что ей хотелось. Ту, которая редко, но все же прибегала к нему, закидывала руки на шею и искренне говорила: «Я такая, какая есть, но я люблю тебя, отец, и почти всем тебе обязана». Такой жизни ему было вполне достаточно, и никакой другой он не хотел. Много лет он жил среди своих исполнившихся грез. Он забыл — ибо не хотел помнить — обо всем, что говорил Таменат, не видел — ибо не хотел видеть — того странного, что происходило с Ридой. Впрочем… чего там странного. Подожгла несколько парусников, кому-то оторвала голову… Выпустила себе кишки, посмотрела на них и запихнула обратно в живот. Мир от подобных чудес не содрогнулся.

Но теперь, увы, содрогался.

Пиратский князь думал, вспоминал, искал объяснений — неохотно, с отвращением, которое вполне осознавал. Он презирал Шернь как ничто другое на свете. Какое удовольствие иметь дело с тем, чего не можешь понять? Впрочем, ее презирали почти все, так что в этом он ничем не отличался. Почему он пытался бежать от тайн дочери? Именно поэтому. Уж наверняка не потому, что готов был лишиться чувств при виде привязанной к мачте девушки, которая ради забавы приказывала хлестать себя бичом или жечь железом. Когда-то он видел показывавших свое искусство акробатов — точно так же можно было поглядеть и на девчонку, стонавшую от удовольствия под ударами хлыста. Пусть бы делала, что хотела. Если бы все дело было лишь в неких извращенных потребностях, прихотях! Он слышал о таких… чудаках, любивших, когда их мучили… Но за тем, что делала Ридарета, стояла Шернь. Рубин, символ чего-то там, Отвергнутые Полосы… Он не хотел иметь с этим ничего общего.

Он постоянно пытался убежать… и вот теперь его догнало все сразу.

Раладан заснул незадолго до рассвета и проснулся поздним утром. Соней он не был и чувствовал себя отдохнувшим. Потянувшись и зевнув, он разбудил товарища. В дорожных мешках осталось несколько копченых рыбин, кусок черствого хлеба, полбурдюка вина. Можно было поесть, не выходя из комнаты.

— Возьми серебро, — сказал Раладан, дожевывая последние куски; зазвенел брошенный на стол кошелек. — Мне не надо, впрочем, у меня есть еще столько же. Слушай.

Сайл кивнул, давая понять, что слушает.

— Не знаю, что будет; иду, как дурак, во дворец. Может, меня там сразу сделают главнокомандующим своего флота, а может, повесят на крюку — все возможно. Слушай.

Сайл кивнул.

— Если я по какой-то причине не вернусь, подожди два или три дня и убирайся отсюда в Ним Айе. Вернешься на корабль и придумаешь какую-нибудь красивую ложь для своей капитанши. Скажешь, мол, Раладан что-то там решил, но не знаешь что, и отправил тебя обратно.

Физиономия Сайла говорила больше, чем он мог бы выразить словами.

— Слушаешь?

— Нет. Я должен обмануть капитана насчет тебя?

— Ты должен обмануть ее так красиво, как только сумеешь, ибо она нужна мне тут как… Скажешь, что мне нужен Китар, но ты не знаешь зачем. Наврешь ей, напридумываешь и пойдешь к Китару. А Китару расскажешь все как есть. Скажешь ему, что он должен вытащить меня из того, во что я вляпался. Сперва пусть пришлет кого-нибудь сюда, поскольку если я выкарабкаюсь, то оставлю весточку в этой гостинице. — Раладан стукнул пальцем по столу, — или даже сам буду здесь ждать. Если нет, то… Пусть Китар думает до тех пор, пока ему в голову не придет что-нибудь умное. Теперь слушай, но внимательно, ибо я сообщаю тебе, как добраться до денег, каких ты даже представить себе не можешь. Только… — Агарский князь многозначительно поднял палец, и Сайл понял, что на самом деле он не должен даже пытаться добраться до этих несметных богатств. — Если Китару потребуется золото, он должен явиться в Ахелию к моей жемчужинке Ласене, дать ей вот это, — Раладан снял с пальца простое серебряное кольцо, — и сказать: «Я украл его у Раладана». Пусть не говорит, что получил его от меня, ибо Ласена — женщина и не задумываясь с ходу всадит ему нож в брюхо. У меня его украли. Понял?

— Да, господин.

— То есть вопрос денег мы решили, — подытожил Раладан. — И еще одно, может быть, самое важное: я не уверен, но, думаю, сейчас у меня в Ахелии гости, та женщина, которую ты видел со мной на «Трупе», и посланник, который сбежал. Пусть тебя это вообще не волнует, — предостерег он. — Скажи только Китару, что эти двое у меня в долгу. Пусть идет к ним и скажет, что знает про этот долг, и пора начинать платить проценты. Это враги, которым я оказал милость; повтори это Китару, чтобы он знал, о чем речь. И пусть поступает так, как считает нужным, говорит что хочет, делает что хочет и платит за что хочет. Только пусть ни во что не вмешивает твою капитаншу, и не более того. Слушай, Сайл, я тебя убью, — совершенно спокойно добавил он. — Если в чем-то ошибешься, что-то напутаешь или проболтаешься, то я тебя убью, и это станет первым, что я сделаю, когда выберусь из переплета. Твоя капитанша рассердится на меня за это, так что найду ей нового второго помощника. Договорились?

Встав, он, по морскому обычаю, сжал не ладонь, а предплечье товарища. Сайл ответил ему тем же.

Идя по улицам Роллайны, Раладан оглядывался по сторонам, пока на глаза ему не попалась солидных размеров вывеска, на которой было что-то написано (увы, по-дартански), а ниже нарисовано — картинка изображала рубашку или куртку, а также нечто вроде штанов. У торговца нашлось все, что нужно, и по разумным для столицы ценам, так что Раладан оставил ему немного серебра, добавив собственную дорожную одежду, слегка запыленную, но не порванную. Вскоре он снова шел по улице в свободных, по дартанской моде, длинных синих штанах и светло-коричневой куртке, вполне приличной, расшитой белыми нитками, из-под которой виднелись манжеты белой рубашки, бесстыдно дорогой, сшитой из прекрасного шелка. На бедре у него висел неплохой меч, пристегнутый к прочному и красивому поясу, который смело мог бы побрататься с сапогами — агарский князь всегда питал странную слабость к обуви, и те, что были у него на ногах, хотя и не новые, не оскорбляли своим видом остальной одежды. Так мог выглядеть состоятельный армектанец, или дартанец чистой крови, или даже не питавший предрассудков по отношению к континентальной моде гарриец.

Агарский князь знал, что выглядеть по-человечески всегда стоит.

Стражу у ворот, ведших во двор перед дворцом, выставляли главным образом для виду — эти солдаты редко кого-то останавливали. Они не пустили бы во двор пьяного, перекупщика или, скажем, женщину в маске, но любой другой мог пройти без опасений, что у него перед носом скрестятся алебарды. Раладан, однако, остановился и спросил на очень хорошем кинене, к кому он мог бы обратиться с важными сведениями для коменданта стражи.

— Как раз ко мне, ваше благородие, — ответил на том же языке алебардщик. — А еще лучше к стражнику, что стоит дальше, у самых дверей дворца. Он передаст известие своему начальнику.

Раладан поблагодарил и пересек двор. Он не был дураком и знал, что сойдет в лучшем случае за смешного провинциала, расспрашивая вояку с алебардой, как попасть к королеве. Наверняка это было не столь просто. Он решил, что скорее добьется своего, двигаясь длинными и размашистыми, но тщательно отмеренными шагами. Наверху пологой лестницы, ведшей к дверям дворца, он сказал стражнику то же, что и его товарищу у ворот, и пришельца отвели в небольшую комнату, видимо выполнявшую роль караульного помещения; там сидело несколько солдат, один из которых тут же сменил коллегу-стражника, принял у него гостя и повел дальше. К счастью, идти по забитому людьми коридору пришлось недолго. Вскоре Раладан оказался в строго, но уютно обставленной комнатке, где его передали очередному солдату, который открыл еще одну дверь и доложил: «Ваше благородие, прибыл некто с важным известием».

Начальник караула был средних лет, невысокий и худой, с мечом, в сине-зеленом мундире, таком же, как у солдат, но намного тщательнее скроенном. Офицер смерил его взглядом и спросил:

Date: 2015-10-21; view: 297; Нарушение авторских прав