Королева и невольница 4 page

— Погоди. Про посланника я знаю. Это потом.

Он немного подумал.

— Ты так смеялась, как будто…

— Как будто, — кивнула она.

Раладан не закончил фразу.

— Не скажешь почему?

— Могу сказать. Все это было смешно. Потому я и смеялась.

— Считаешь, это нормально?

— Да. А ты как считаешь? Как, по-твоему, выглядят мои ссоры с той сукой? — неожиданно резко спросила она. — Что ты вообще обо мне знаешь?

— Тебя не было целую неделю. Ты забрала трех матросов и раненую предводительницу солдат, которых…

— Делару, — рассеянно прервала она его.

— Та девушка — Делара?

— Я узнала ее, и… Не могу объяснить. С Полосами Шерни получается так, что если что-то знаешь… значит, знаешь. Можешь гадать сколько угодно, но когда о чем-то узнаешь, то сразу получаешь все.

— То есть что? — тяжело проговорил Раладан, поскольку беседами о Шерни он был уже сыт по горло, но вместе с тем знал, что разговор этот нужно закончить.

Она задумалась, потом сказала, помолчав:

— Смотри. Как если бы ты держал в руке связку ключей от какой-то двери, а я бы угадывала и говорила, например: «Этот?» На такое угадывание Шернь отвечает: «Может, и этот». Даже если укажешь правильный. Шерни известно, когда ты знаешь, а когда только угадываешь. Пока угадываешь, ключа не получишь. Но если ты точно знаешь который, то Шернь сразу тебе его дает. И дверь открыта.

Нечто подобное говорила недавно Кеса: «Я не могу догадываться, я должна знать. Догадки не вынуждают Шернь дать мне ответ…»

— Я узнала Делару, — продолжала Ридарета, — и сразу же открылась дверь. Та сука — тоже кусок Шерни… или символ куска, неважно. Порой мне удается что-то у нее вырвать, сказать «знаю!», и ей сразу приходится дать мне все. Это только вещь, Раладан. Она не мыслит. Мыслю я. За нее и за себя. Даже если мне порой и не хватает ума, я все равно в тысячу раз умнее любой вещи. Когда-то мы были глупые! — ни с того ни с сего добавила она. — Я и мои дочки. Мы вообще не умели этим управлять… Ты знаешь, что они могли знать все то же, что и я? Ведь до того, как я их родила, в нас сидела одна и та же сука… Впрочем, сука тоже не могла в нас устроиться, ей было неудобно. Она даже боялась делиться дальше, на следующих сучек.

— Погоди… Невозможно говорить обо всем сразу. Так та командующая дартанскими солдатами — точно Делара?

— Да. Я ее спасла. Думала, не сумею… Сука настолько разъярилась, что начала меня кусать.

— Ты спасла Делару? Каким образом? Так же, как когда-то того ребенка на рынке?

Несколько лет назад трехлетний малыш выпал из окна на улицу. Подобных случаев бывало много — но не каждый ребенок, за которым не уследили, приземлялся с разбитой головой у ног агарской княжны. Казалось, что со Слепой Риди случился припадок безумия. Она забрала ребенка во дворец, силой вырвав его у матери. Только Раладан видел, как… она передавала ему собственное дыхание, так, по крайней мере, это выглядело. Но при этом она испытывала неземные муки, так как заключенные в ней силы красной драгоценности сопротивлялись, не давая вырвать из них часть их сущности. Мальчик выжил, хотя не имел на то права.

«Никому ни слова… — сказала она тогда сквозь слезы, все еще скорчившись на полу. — Я не могу спасать каждого… Отдай ребенка матери. И разори эту бабу, прикажи забрать у нее все, до последнего медяка… Скажи, что столько стоило лекарство, которое ты полностью израсходовал. Пусть научится следить за своими детьми. У нее настоящие дети… а она позволяет им вываливаться из окон».

— Ее ты тоже так спасла? — повторил вопрос Раладан.

— Иначе, — помедлив, ответила она. — Мне что было, кормить символ Ферена чистой силой Рубина? Я придумала кое-что другое, но не скажу тебе что.

— Почему?

— Потому что это смешно и глупо.

— Так же как хихиканье без причины?

— Ну ладно, я наблевала на нее и кормила грудью… Устраивает?

Он наклонил голову, и она догадалась, о чем он подумал.

— Я вовсе не сошла с ума и ничего не выдумываю. Я вырвала у суки то, что было нужно, перемешала и… и наблевала чем-то серым, не знаю чем. Я залепила этим раны, и они начали заживать. А кормить я могу до сих пор, хочешь попробовать, точно ли это молоко? Потому что мне кажется — не совсем, у него несколько иной вкус, или… не знаю. Оно странное.

Сунув руку под рубашку, она достала грудь и ловко сдавила пальцами. Он увидел в воздухе тонкую, как волос, струйку, а затем тянущуюся вдоль стола змейку капелек. Она надавила еще раз и вопросительно посмотрела на него.

— Гм? — пробормотала она.

— Вижу.

— Сцедить еще?

— Я же сказал: вижу.

— То есть я не сошла с ума, — подытожила она, странно задумавшись и стряхивая с пальцев бело-желтую каплю, а затем неуклюже запихивая тяжелую грудь, которая никак не хотела лезть обратно под остатки рубашки, а тем более под тряпку, но в конце концов влезла. — Сука может вылечить любые раны, не только мои. Мои ей… приходится лечить. А другие не хочет. Сейчас мне было не так больно, поскольку я ничего от Рубина не отрывала, лишь немного его попинала. Я приготовила… ну, такие эликсиры, как в сказке. Но когда пытаешься заставить суку сделать что-то, не нужное ей самой…

Неожиданно она замолчала, встала, обошла стол кругом и села на другой стул. Откинувшись и опершись на стену, она положила ноги на стол и скрестила руки на груди.

— В чем дело? — спросил Раладан.

Последовавший ответ наверняка показался бы покойному Брорроку неприличным.

— Ну, так в чем дело? — повторил он.

— Ни в чем. Ведь я много раз хотела тебе обо всем этом рассказать, а ты все время меня избегаешь. Что ты вообще обо мне знаешь? — повторила она. — Да ничего. О том, что я ношу в себе Рубин? Даже Мевев знает больше тебя. То ты мне говоришь: «Хочу наконец понять, что с тобой происходит, Риди», то кричишь на меня, что я могла бы сдержаться и не делать при тебе того или иного. Так, как сейчас. Я достаю грудь и показываю тебе… настоящие чудеса, которые сама не вполне понимаю, а ты чуть ли не возмущаешься. Ты что, дитя малое? Я тебе для забавы это показываю? Забаву я себе устрою со своими парнями, а от тебя жду чего-то другого. Совета. Ибо похоже на то, что я ношу в груди эликсир здоровья, может, теперь он всегда будет при мне, и что? Глупо и смешно, знаю. Но для тебя из этого ничего не следует? — спрашивала она. — Ибо для глупой Риди следует лишь то, что раз после этого выздоровела смертельно раненная воительница, то, может, и впрямь стоит выдоить меня, как корову, и отвезти несколько жбанов на Агары, для каких-нибудь маленьких дохляков, которым не поможет ни один медик и ни одна бабка-знахарка. Пусть несколько настоящих, живых ребятишек еще побегут собирать землянику… Но ты можешь самое большее сказать: «Я видел, хватит, убери!» Чего ты, собственно, хочешь? Мне все тебе подробно объяснять или нет?

Раладан ее не прерывал. Она вылила на него все свои обиды и во многом, увы, была права. Ему хотелось держаться как можно дальше от… склонностей и способностей своей приемной дочери. Полтора десятка лет он упрямо пытался совершить невозможное; понять ее проблемы, принципы сосуществования с Рубином, понять ее — но издали, на расстоянии.

А что касается детей… С немалой заботой она сумела отделить их от идущих под нож родителей, не видя никакого противоречия в том, чтобы любить детей и при этом делать их сиротами. Ему не хотелось размышлять над такими глупостями, как фантазии Ридареты-целительницы.

Вместо этого он вдруг спросил о том, о чем ему никогда не хотелось спрашивать… Получилось само собой:

— Почему ты не помогла Алиде?

Немного помолчав, она пнула миску с остатками мяса так, что та упала ему на колени.

— Сейчас врежу тебе по морде, — сказала она. — А ты хоть раз попросил? Спрашивал? Я пробовала! Едва не сдохла… Заткнуть дыры и склеить кости — совсем другое дело, это даже военный хирург может. Но она была больна, без сознания… Я даже не знаю, что с ней, собственно, было. Может, если бы я раньше вернулась на Агары… Хотя бы на несколько дней раньше, когда она еще могла говорить… Может, сейчас я сумела бы ей помочь… но тогда… я не умела… — сбивчиво объясняла она.

— Я не знал.

— Ты никогда ни о чем не знаешь. Делара, — сухо сказала она. — Я говорила о Деларе. Собственно, это не я про все помню, только сука, — пояснила она, подтвердив то, о чем раньше подумал он сам. — Ибо это она когда-то командовала Деларой. Я знаю обо всем, что тогда случилось, и потому сегодня так умничаю.

Ему стало ясно, откуда взялись обширные познания Ридареты.

— До сих пор не могу кое-чего понять. Я принес тебе Шар Ферена, и ты едва не сгорела…

— Рубин, — прервала она его.

— Гм… да. И Рубин едва не сжег всю крепость. А теперь ты спасла нечто… кого-то, являющегося символом Ферена…

— Шары и Рубины — это совсем другое, чем три сестры и Ридарета. Это предметы, а сестры и я — нет. Мы мыслим и решаем. Раз в много сотен лет, — объясняла она, — появляется живой и мыслящий символ Ферена. И впервые появился тот, кто является живым Рубином. Почти.

— И что теперь с Деларой? — спросил он.

— Выздоровеет. Я приказала ей убить Сейлу, Анессу…

— Первую Жемчужину королевы Дартана? — Раладан в очередной раз начал задумываться, не пострадал ли разум Ридареты, хотя бы во время внезапных «воспоминаний» о случившихся столетия назад событиях.

— А кто может сделать это проще, чем ее подруга и командир дворцовой гвардии?

— Ну хорошо, но если даже… Убить? Ведь я только что слышал…

— Слышал, слышал… А подумать? Я не могу их убить, вернее, Риолата не может. Ведь это именно и есть та математика Шерни. — Она снова была (или пыталась быть) посланницей. — Риолата, убивающая трех сестер, — то же самое, что Отвергнутые Полосы, разбивающие Ферен. Но — другая причина исчезновения трех сестер? Это ничего не значит, Раладан. Они смертны. Известно, что они умрут. Ведь Ферен от этого не исчезнет. Делара убьет Сейлу, а если ей это не удастся, ее схватят и казнят. Я только что спасла мир. Кого я не могу убить, Раладан? Кого сука наверняка не убьет, если даже обманет меня, к чему-то принудит и сорвется с поводка? Кого, ну кого наверняка нельзя убить?

Раладан кивнул:

— Мертвого.

— Именно. Я решила дело раз и навсегда. Хотя бы раз в жизни плохая Ридарета сделала что-то по-настоящему хорошее, — с искренней верой сказала она.

— Ну нет, погоди… Погибнет одна, может, даже две. А третья, самая важная?

— Если даже я ее когда-нибудь убью, это будет лишь означать, что распалась одна треть Ферена. Остальные символы Ферена будут мертвы, так что Риолата их не убьет, поскольку это невозможно.

Раладан все думал и думал. Наконец он снова кивнул:

— Математика, говоришь…

Поднявшись, он вышел из-за стола и, покопавшись в стоявшем у стены сундуке, принес надорванный листок и свинцовый грифель. Что-то с трудом нацарапав, он протянул листок Ридарете.

— Там лежат таблицы солнечных склонений, математические таблицы и навигационные приборы, — сказал он. — Каждый капитан корабля имеет хоть какое-то, пусть слабое, представление о математике. Каждый, но не ты. Вопрос, впрочем, в том, Рида, нужно ли тут вообще знание математики? Может, хватит просто капли здравого рассудка? Немного подумать?

— Что ты тут мне написал?

— Я посчитал одно и то же двумя разными способами… Один длиннее, другой короче, и оба одинаково надежны. Результат один и тот же. Она тебя обманула.

Ридарета неуверенно смотрела на числа и символы.

— Но… кто? — спросила она.

— Риолата или, как ты говоришь, сука. Как ты и сказала, Рубин — всего лишь вещь. Или, вернее, сила, которая фактически не мыслит, однако может стремиться к цели, пусть и неосознанно; так наверняка сказал бы Таменат.

Если бы однорукий посланник мог убедиться в том, сколь большое влияние он оказал на двоих обычных авантюристов… Они никогда его не слушали, а если даже и слушали, то не понимали, особенно Ридарета. Так он считал. А годы спустя оказывалось, что даже на самой неурожайной почве может прорасти зерно. Эти двое знали о законах Шерни больше, чем все жители Агар вместе взятые.

— Сомневаюсь, — продолжал Раладан, — что тебе необходимо прикончить трех сестер лично. Если это в самом деле математика или нечто ей подобное… какие-то незыблемые законы… Браво, Риди, ты решила уравнение. По-своему, но результат сходится.

— Ты ничего не понимаешь, ты все перепутал! — крикнула она.

— Я перепутал? Ты поручила убить человека, значит, будешь виновной. Это во-первых. А во-вторых, если все так просто, что достаточно убить одну из сестер, и у Рубина пропадет желание к другим, то почему, собственно, Делара до сих пор жива? Нужно было позволить ей умереть. Ведь это ты ее смертельно ранила?

— Я не хотела, чтобы она умерла! Это сука хотела! Я — нет!

— И поступила по-своему. А тогда Рубин, не имея возможности решить уравнение простым способом. — Раладан взял листок со стола, — поискал иной способ, Рида… Послушай меня внимательно. Ну, слушай! — настойчиво повторил он. — Твой план никуда не годится. Это сплошная чушь. Я не разбираюсь в Шерни, но два плюс два всегда будет четыре, и точно так же один плюс три… Понимаешь, что я тебе говорю? Она тебя обманула! Еще немного, и Ферен начнет распадаться из-за тебя.

Оба шалаша были пусты. К тому же разрушены, и притом так, будто в них свирепствовал медведь.

Раладан разглядывал то место, где просидела несколько дней разыскиваемая командой Ридарета, но ничего интересного не заметил.

Моряки бродили вокруг. Среди них был маленький уродец, когда-то браконьер. Он искал трупы, или делал вид, будто ищет, но ничего не нашел.

Ридарета опиралась о дерево возле ручья. Раладан остановился под другим.

— Как она выглядела, когда ты ее оставила? Была здорова?

— Почти. Но еще слабая, — коротко ответила она.

— Могла ходить?

— С трудом. Но могла.

Сунув руки за пояс, он покачивался на каблуках. Такая была у него привычка, когда он думал.

— Расскажи мне о ней, — поразмыслив, сказал он. — Есть что-нибудь, о чем стоило бы знать? Она тебе что-нибудь говорила? Что она собирается делать, куда идти? Как вообще выглядело это ваше… знакомство? — расспрашивал он.

— Зачем тебе все это?

— Не будь дурой. Я отправляюсь в Роллайну, — заявил он. — Может, ты знаешь что-то такое, что могло бы мне пригодиться?

— Нет.

— Вы сидели здесь несколько дней. Ты на нее блевала — прекрасно, это я уже знаю. А кроме того? Вы ни о чем не разговаривали, ничего не делали?

— Почти ничего.

Он ждал.

— Она ластилась ко мне. Подлизывалась, как последняя невольница. Ну, я с ней и поразвлекалась…

— Поразвлекалась?

Она пожала плечами.

— Я ее дрессировала… Приказывала, чтобы делала с собой разные вещи.

Надув губы, она смотрела на него так долго, что он отказался от дальнейших расспросов. Чтобы ни означали эти «разные вещи», он уже не сомневался, что Ридарета унижала и мучила пленницу самыми изощренными способами. Жаль только, что для него ничего из этого не следовало.

Она неверно истолковала его молчание. В последнее время они плохо друг друга понимали.

— Я не могла сдержаться, — словно оправдываясь, сказала она, — потому что если я не хотела ее убивать, то сука должна была что-то получить в утешение. Чтобы она не слишком меня кусала. Кого я могла отдать ей на растерзание? Моряков? Впрочем, я была не в настроении; я беременна, уже недель пять. Даже немного видно, не заметил? И все идет так же быстро, как и всегда, то есть я рожу где-то месяца через два. Все снова становится как раньше, может я опять научусь что-нибудь поджигать или… Пока я ничего не умею. Говорю потому, что когда-то ты спрашивал.

— Все эти твои настроения и беременности… — Он замолчал, не желая снова отмахиваться от ее проблем. — Если ты не можешь добиться выкидыша травяными настоями, то почему не пойдешь к какой-нибудь деревенской бабке?

Она не оценила его стараний, лишь наклонила голову и с жалостью посмотрела на него.

— Думаешь, я не пробовала? Она все из меня выскребет, только не то, что надо. А больно будет так, что этого даже я не выдержу. Сука умеет защищаться и мстить, она ведь хочет, чтобы Рубинчиков было много. Я даже пробовала сама разрезать себе живот, но едва не убила Неллса, и…

— Возвращаемся, и ты снимаешься с якоря, — решил он. — Высадишь меня в Дартане, недалеко от Роллайны. Времени прошло не слишком много, и если даже она раздобыла коня, то, скорее всего, у нее нет денег, чтобы то и дело покупать свежего, а кража — не такое простое дело для того, кто никогда этим не занимался. Я еще могу ее опередить. У тебя есть в команде кто-нибудь, кого можно взять с собой в большой город, так, чтобы не было стыдно? Умного парня с не слишком мерзкой рожей?

Она немного подумала.

— Найдется. Кстати, дартанец, — у тебя будет переводчик. И могу тебе дать еще девушку, гаррийку. Шлюха, но хорошо знает кинен, так что, похоже, смышленая. — Слепая Риди так и не сумела научиться хотя бы слову на чужом языке. — К тому же из тех, кто носил по-настоящему красивые платья. Дорогая шлюха, не для каждого. Вот только как-то раз…

— Лучше заткнись, Рида, — сказал он. — Никаких шлюх и вообще никаких женщин. В Шерере, кстати, остались хоть какие-то мужчины? На одном троне королева, на другом императрица. Три сестры и женщина-Рубин. Почему это не могли быть три брата? Я уже вижу, как вы все устроите. Если ты не развалишь Шернь, то дартанка и армектанка развалят, по крайней мере, Шерер. Возвращаемся на корабль.

— Хорошо, — с необычным смирением ответила она.

— А ты куда направишься? После того, как высадишь меня на берег?

— В Ним Айе, как мы договорились с Китаром.

— У тебя еще не прошло?

— У меня — нет. Но…

Она слегка прикусила губу.

— Но боишься, что у него прошло?

Она скривила рот и грустно кивнула:

— Я глупая, проклятая, и никогда у меня ничего не получается.

Разноцветные — лишь бы не красные, а чаще всего черные — маски, как узкие, так и широкие, уже несколько лет как стали столь привычными в больших городах Дартана, что трудно было выйти из дома, не встретив никого с закрытым лицом. Это сделалось почти модой, особенно в столице — городе, в котором билось сердце королевства, до этого бывшего самой богатой провинцией империи, — где каждому, занимавшему пост выше перекупщика, было что скрывать. Сплетни могли превратиться в хлещущие розги, а достоверные известия — в смертоносное оружие. Пьяницы в трактире, шепчущие сладкие словечки дочери хозяина, вовсе не обязательно хотели, чтобы в них узнали уважаемых городских урядников; стучавший в дверь публичного дома гуляка не желал показывать лицо, принадлежавшее офицеру алебардщиков королевы; две дамы, спешащие куда-то в полночь следом за слугами — тоже в масках, — наверняка имели причины прятать лица. Даже в столь невинном месте, как городской рынок, не каждый разбрасывавшийся серебром человек готов был выдать свою личность. Чьи-то глаза могли узнать задерживающего квартплату соседа, который почти морил голодом свою семью, не заботился о жене, а теперь покупал несколько локтей дорогого шелка, тесемки и ленточки, одним словом, материалы для пошива роскошного платья…

Близился вечер. В Роллайне уже три года не закрывали городские ворота, но в Королевский квартал после захода солнца никого случайного не пускали. Стены столицы состояли из двух кругов, внутри меньшего из которых находились самые богатые дома, важные учреждения, и прежде всего, естественно, прекрасный дворец дартанских монархов. Внешняя стена уже давно не имела оборонительного значения, обрастя домами и садами, — пеший легко мог преодолеть ее во многих местах. Предместья были открыты для всех. Именно там была сосредоточена большая часть населения Роллайны и решались многочисленные неофициальные дела. Там больше всего торговали, развлекались и изменяли.

Женщина в маске, которая, идя от предместья, поднялась по узким ступеням на вершину стены и спустилась с другой стороны (то был удобный короткий путь, соединявший внешнее и внутреннее кольца), тщательно заботилась о том, чтобы никто ее не узнал. Кроме обычной полоски материи с вырезами для глаз лицо ее закрывала вуаль из черного шелка, которую можно было откинуть в сторону или пристегнуть к верхней части маски; сейчас она была пристегнута. Женщина — а может быть, девушка, поскольку упругость движений и вся фигура свидетельствовали о молодом возрасте, — была одета очень просто; дорогая ткань, закрывавшая лицо, вообще не подходила к ее одежде, поскольку, похоже, превосходила ее в цене. На улицах еще было довольно оживленно; не обращая внимания на прохожих, девушка направилась к одним из двух ворот, ведших в Королевский квартал. Она успела перед самым закатом; двое скучающих солдат прохаживались туда-сюда вдоль стены, поглядывая на небо, но никого пока не останавливали.

Девушка прошла через ворота.

Роллайна, которую часто называли самым красивым городом Шерера, не везде, однако, выглядела таковой. Королевский квартал, многократно перестраивавшийся, был настоящим архитектурным кошмаром. Стародартанский стиль — изящные одноэтажные дома с остроконечными крышами — здесь вытеснило уродство. В тесноте столицы, где каждому хотелось иметь резиденцию, возводились чудовищные сооружения, словно из дурного сна — поднимавшиеся к облакам дворцы с внутренними двориками, на которых с трудом помещались носилки, с фундаментами самое большее пятьдесят на пятьдесят шагов, настоящие башни, изобилующие винтовыми лестницами и бесчисленными эркерами, обеспечивавшими для жильцов дома дополнительное пространство в несколько локтей, вездесущими балконами и висящими в воздухе террасами. Подобная мерзость распространилась, увы, по всему Дартану, а затем почти по всему Шереру. То, что в столице было необходимостью, в других местах стало модой. Забытый всеми рыцарь из провинции, который не мог и мечтать о доме в столице, строил похожий на своих землях, вообще не понимая, что делает и зачем, ибо он еще мог подсмотреть, как живут сильные мира сего, но думать, увы, уже был не в состоянии.

Ухоженная мощеная улица вела вдоль ряда именно таких домов. Женщина в городской одежде безразлично шла мимо них, направляясь туда, где поднимались к небу могучие башни королевского дворца, увековеченные в гербе столицы. Главная часть самого большого невоенного сооружения Шерера (ибо две старые армектанские крепости на севере, Тор и Ревин, все же были больше и мощнее) состояла из одного этажа, в стародартанском стиле, но боковые крылья уходили вверх, вмещая больше залов, коридоров и комнат, чем императорская резиденция в Кирлане. Шедшая по улице девушка со странной грустью в прекрасных влажных глазах смотрела на эти видневшиеся вдали башни, словно оставила там нечто, к чему никогда не вернется, некие приятные, но уже неосуществимые мечты, возможно, лишь теплые воспоминания…

Ибо так оно и было.

На дворе перед королевским дворцом наверняка поместилось бы намного больше, чем только одни носилки… Бывало, что там устраивали пиры. Солидная, хотя и очень красивая, по-дартански оштукатуренная белая стена окружала как двор, так и сам дворец, а также сад — особенный, запущенный, немного дикий, притворявшийся кусочком настоящего леса: там шумели дубы и сосны, поднимался холм, виднелось несколько песчаных оврагов. Среди папоротников лежал несобранный хворост, а на мягком мху покоились иглы и шишки… Неизвестно, кто придумал столь странный сад не сад, но идея была весьма удачной. В Роллайне — особенно в предместьях — имелись парки и настоящие сады, но кусочек леса могли позволить себе только правители.

Королева Эзена, княгиня Доброго Знака, поляны среди самой большой лесной чащи Шерера, очень любила этот лесок, ибо он напоминал ей о начале долгого пути, который ей пришлось пройти, чтобы добраться до тронного зала.

Перед воротами дворца стояли великолепно одетые, вооруженные алебардами и мечами стражники — то было уже не обычное войско, как перед городскими воротами. Королевская гвардия считалась лучше всего оплачиваемым подразделением Шерера, и многие говорили, что служащие в ней солдаты вполне этого достойны. Гвардия вела свое происхождение от личной стражи хозяев Доброго Знака; с тех пор как они стали охранять королеву, число их увеличилось, но требования не уменьшились, вследствие чего их все равно было слишком мало. Туда не принимали никого без соответствующего опыта и умений; гвардейцем мог стать только заслуженный солдат с определенным стажем в других, не столь элитных отрядах монаршего войска.

Лучшие среди этих людей, избранные среди избранных, заслуженные среди заслуженных, недавно погибли в схватке со стаей из четырехсот грязных детин. Несколько тяжелораненых выжили лишь затем, чтобы медленно подыхать, вися вверх ногами на суку. За них заплатили по двадцать золотых и позволили умереть на холодной траве в тени деревьев, видевших перед этим их поражение.

В воротах дворца движение не прекращалось почти никогда — может, в полночь, но уж точно не ранним вечером. Женщина в маске немного подождала, пока двор покинет большая группа людей, то ли просителей, то ли придворных, и приблизилась к одному из стражников. Тот прервал разговор с товарищем и выжидающе посмотрел на нее. С маской на лице — сколь бы обычным зрелищем ни была она на улицах дартанских городов — никто не мог войти во дворец. Солдат сделал два шага навстречу женщине.

— Дай потрогать, — странно сдавленным голосом проговорила она, протягивая руку и касаясь пальцами мундира гвардейца. — Может, это в последний раз…

Удивленный стражник открыл рот, но не успел ничего сказать, так как она опередила его словами:

— Я и королева, солдат. Только она или я.

Алебардщик окончательно обалдел. Неожиданно он нахмурился, неуверенно поднял руку, словно собираясь почесать затылок, отступил на шаг и спросил:

— Ваше бла… Жемчужина?

— Да, только никому ни слова. Мне нужно войти во дворец, но маску я не сниму. Знаю, — предупредила она всяческие сомнения. — Я не нарушу собственного приказа… Сюда должен прийти твой командир, а если не он, то ее благородие К. Н. Васанева. Никто другой. Если их не найдешь, то вернись и скажи мне.

— Да, Жемчужина.

Алебардщик знал фигуру, волосы, глаза, голос и манеру речи Черной Жемчужины. Правда, он не видел ее лица, но мог бы поклясться собственной головой, что его собеседница — она, и никто иной. Впрочем, она не просила его ни о чем, чего он не мог бы исполнить, даже напротив. Повернувшись, он сказал товарищам:

— Это к коменданту.

Быстрым шагом он направился через двор.

Женщина в маске отошла от ворот, в которые снова кто-то входил.

Ей пришлось ждать довольно долго.

Солдат тем временем почти бежал по дворцовым коридорам. Полученный от Черной Жемчужины приказ он не только мог, но даже обязан был исполнить, поскольку тот исходил аж из двух источников. «Если вернется госпожа Хайна, — сказал недавно комендант Охегенед офицерам дворцовой стражи, — меня следует немедленно о том известить. Немедленно!» — подчеркнул он.

Офицеры передали приказ подчиненным.

И теперь алебардщик, знавший значение слова «немедленно», мчался прямо к коменданту, миновав даже обычный служебный путь, поскольку в другой ситуации он доложил бы начальнику караула. Он был рад, что несет доброе известие: Черную Жемчужину королевы, когда надо суровую, но обычно улыбающуюся и милостивую, всегда справедливую к солдатам и готовую их защищать, любили все. Простой вояка радовался, что она уже вернулась из путешествия.

Хайна была первым гвардейцем королевы и ее личной телохранительницей. Она отвечала за безопасность монарха, и потому ей подчинялись как обычные невольницы-телохранительницы, так и военный отряд, несший службу в дворцовых казармах, а также стража, хотя непосредственным начальником алебардщиков был комендант Охегенед, немолодой уже громбелардец, верный и заслуженный солдат. Собственно, Черная Жемчужина имела право приказывать дворцовой страже исключительно через него, однако то была чистая формальность, как правило не соблюдавшаяся, особенно если учесть, что суровый вояка Охегенед прекрасно относился к руководству красивой и умной невольницы королевы, которая, со своей стороны, поддерживала с ним уважительные и дружеские отношения. Если она поручала что-то алебардщикам, то не столько присваивала его права, сколько попросту убавляла ему работы — именно так он это (впрочем, вполне справедливо) воспринимал. Тем не менее, если бы когда-нибудь два командира отдали противоречивые приказы, дворцовые стражники должны были подчиняться своему коменданту — он же самое большее мог объясняться перед королевой, почему не исполнил распоряжение Жемчужины.

У Н. Охегенеда, человека весьма влиятельного, командовавшего всего лишь пятью сотнями солдат и, несмотря на это, занимавшего постоянное место в военном совете рядом с великими и славными вождями королевства, никогда — не считая короткого отпуска — не оставалось времени на себя; он постоянно пребывал на службе. В любое время дня и ночи он был готов исполнить свои обязанности; он не имел права выйти из своей комнаты, не оставив в ней солдата, который знал бы, где искать коменданта, если возникнет такая необходимость. Спешившему от дворцовых ворот гвардейцу повезло, поскольку он застал коменданта у себя — но вместе с тем не совсем, поскольку комендант стоял полуголый, склонившись над кадкой с горячей водой. Симпатичная служанка с охапкой купальных полотенец сообщила, вернее, коротко и сухо доложила ему о приходе подчиненного, и он появился из соседней комнаты, весьма недовольный. Солдат доложил о том, с чем пришел. Комендант немного помолчал.

Date: 2015-10-21; view: 280; Нарушение авторских прав