Готическая повесть 1 page

Когда английский король Генрих Шестой еще не достиг совершеннолетия{14} и регентом Франции был прославленный Джон, герцог Бедфордский, а Хамфри, добрый герцог Глостерский, – лордом‑протектором Англии{15}, в свое отечество из дальних странствий вернулся достойный рыцарь сэр Филип Харкли. Доблестно служа великому королю Генриху Пятому{16}, он стяжал почет, славу и уважение как за христианские добродетели, так и за рыцарские подвиги. После смерти своего государя он поступил на службу к греческому императору{17} и проявил мужество, отражая набеги сарацинов{18}. В одной из битв он захватил пленника знатного происхождения, грека, воспитанного воином‑сарацином, звали его М. Задиски. Обратив пленника в христианскую веру, рыцарь привязал его к себе такими узами дружбы и признательности, что тот решил никогда не расставаться со своим благодетелем. И вот после тридцати лет странствий и ратной службы сэр Филип почел за лучшее вернуться в родные края, дабы спокойно провести остаток дней и, посвятив себя богоугодным и милосердным делам, приготовиться отойти в лучший мир.

С ранней юности этого благородного рыцаря связывала тесная дружба с единственным сыном лорда Ловела, весьма достойным и образованным молодым человеком. Пребывая на чужбине, сэр Филип часто писал своему другу и первое время получал от него ответные послания. Из последнего письма он узнал, что старый лорд Ловел скончался, а сын, унаследовав отцовский титул, вступил в брак. С тех пор, однако же, от него не поступало более никаких известий. Сэр Филип приписывал это не забвению или небрежению, а лишь трудностям сообщения, знакомым в те века всем странникам и искателям приключений. Возвращаясь на родину, он положил себе привести в порядок домашние дела и тотчас поспешить в замок Ловел, чтобы узнать, как обстоят дела его друга. Он сошел с корабля в Кенте{19} в сопровождении Задиски и двух верных слуг, один из которых получил увечье, спасая жизнь своему господину.

Сэр Филип прибыл в родовое имение в Йоркшире{20} и узнал, что его мать и сестра скончались, а землями управляет комиссия, назначенная лордом‑протектором. Ему пришлось доказывать обоснованность своих притязаний, и, когда несколько старых слуг удостоверили его личность, всё имущество было полностью передано ему как законному наследнику. Лорд Филип вступил во владение поместьем, привел в порядок хозяйство, вернул старых слуг на прежние места, а тем, что привез с собою, поручил самые важные обязанности. Наконец, оставив своего друга управлять имением, он в сопровождении всего лишь одного давнего слуги отправился на запад Англии, где находился замок Ловел{21}. Хотя ехали они не торопясь, к вечеру второго дня слуга устал и занемог, так что не в силах был продолжать путь. На постоялом дворе, где им пришлось остановиться, несчастный с каждым часом слабел и на следующий день скончался. Сэр Филип был весьма удручен потерей и обеспокоен тем, что оказался один в незнакомом месте, но скрепя сердце похоронил слугу как подобает и, пролив слезу скорби над его могилою, продолжил путь в одиночестве.

По мере приближения к поместью своего друга он начал расспрашивать встречных, живет ли лорд Ловел по‑прежнему в замке своих предков. Он задал вопрос одному – тот не знал, другому – этот не мог сказать ничего определенного, третий ответил, что никогда не слышал ни о каком лорде Ловеле. Сэру Филипу показалось странным, что никто не знает о столь знатной особе в родных краях, где издавна жили предки лорда. Он подумал о переменчивости людского счастья. «Человеку разумному, – сказал он себе, – не на что полагаться в этом мире. Я потерял всех своих родных и многих друзей, а возможно, и всех до единого, однако буду благодарен за те радости, что мне остались, и постараюсь найти замену утраченным. Если мой друг жив, он разделит со мною мое достояние, его дети станут моими наследниками, а я буду пользоваться доступными ему благами. Но, возможно, моему другу выпали испытания, отвратившие его от мира: уж не похоронил ли он свою любезную супругу или милых сердцу детей и, устав от жизненных забот и треволнений, не удалился ли в монастырь. Что ж, по крайней мере, я узнаю, что означает эта безвестность».

Когда до замка Ловел оставалось не больше мили, он постучался в хижину у дороги и попросил глоток воды. Живший в доме крестьянин принес воды и осведомился, не желает ли его милость спешиться и немного подкрепиться. Сэр Филип изъявил согласие, ибо намеревался всё как следует разузнать, а уж потом направляться в замок. И он задал хозяину хижины те же вопросы, что и другим.

– О каком лорде Ловеле ведет речь ваша милость? – осведомился крестьянин.

– Тот, кого я знал, звался Артуром, – ответил сэр Филип.

– А! – сказал крестьянин. – Единственный сын, что оставался у лорда Ричарда Ловела, не так ли?

– Ты прав, друг мой, я говорю о нем.

– К несчастью, сэр, – промолвил крестьянин, – его нет в живых. Ненадолго пережил он своего отца.

– Что я слышу – нет в живых! Давно ли?

– Да, помнится, лет пятнадцать уже.

– Увы, – глубоко вздохнув, произнес сэр Филип, – прожить долгую жизнь означает лишь пережить всех своих друзей! Но, прошу, поведай мне, как он умер!

– Что знаю, то расскажу, сэр. С позволения вашей милости, слышал я, что он, оставив госпожу с ребенком под сердцем, последовал за королем в поход против мятежного Уэльса, и когда король разбил мятежников{22}, в первом донесении сообщалось, что ни один офицер не убит. Но вскоре прискакал гонец с иным известием: он передал, что несколько знатных особ получили тяжелые ранения, а лорд Ловел пал на поле брани. Столь печальная весть повергла нас всех в горе, ибо он был прекрасным джентльменом, добрым господином для своих слуг и отрадой для соседей.

– Да, это верно, – сказал сэр Филип. – Он был лучшим и благороднейшим из людей, моим дорогим другом, и для меня это великая утрата. Но что же несчастная леди Ловел, что с нею стало?

– С позволения вашей милости, говорили, будто она умерла от горя, только ее смерть поначалу скрывали, и мы узнали о ней достоверно лишь несколько недель спустя.

– На всё воля Божья! – промолвил сэр Филип. – Кто же унаследовал титул и поместье?

– Ближайший из родственников покойного, его имя сэр Уолтер Ловел, – ответил крестьянин.

– Я знал его когда‑то, – заметил сэр Филип. – Но где же он был, когда произошли все эти события?

– В замке Ловел, сэр. Он приехал навестить госпожу и решил дождаться возвращения милорда из Уэльса. Когда же пришло известие о смерти лорда Ловела, сэр Уолтер сделал все возможное, дабы утешить ее, – поговаривали даже, что он собирался на ней жениться, но госпожа была безутешна, и горе свело ее в могилу.

– Значит, сейчас в замке живет новый лорд Ловел?

– Нет, сэр.

– Так кто же?

– Его милость барон Фиц‑Оуэн{23}.

– Как же вышло, что сэр Уолтер покинул родовое имение?

– Да так, сэр, что он выдал свою сестру за господина барона и продал ему замок, а сам уехал и построил себе дом на севере, в Нортумберленде{24}, так, кажется, зовется тот край.

– Всё это очень странно! – воскликнул сэр Филип.

– Оно так, с позволения вашей милости, только больше я ничего про это не знаю.

– Премного тебе благодарен, друг мой, за эти сведения, но, видно, понапрасну отправился я в столь дальний путь, так и не встретив ничего, кроме несчастий. Истинно, вся наша жизнь – вечное паломничество!{25} Прошу тебя, укажи мне дорогу к ближайшему монастырю.

– Благородный сэр, – возразил крестьянин, – до него целых пять миль, а уже смеркается, и дорога туда скверная. Хоть я и бедный человек и не могу оказать вашей милости такой прием, к какому вы привыкли, но моя скромная хижина и всё, что в ней, – к вашим услугам.

– Благодарю тебя от всего сердца, мой честный друг, – ответил сэр Филип, – твоя доброта и гостеприимство могли бы служить примером для иных высокородных и благовоспитанных особ. Я принимаю твое любезное приглашение, но прошу, назови мне имя моего радушного хозяина.

– Джон Уайет, сэр, честный человек, хоть и бедняк, христианин, хоть и грешник.

– Чья эта хижина?

– Она принадлежит милорду Фиц‑Оуэну.

– Велика ли твоя семья?

– Жена, два сына и дочь, и все они почтут за честь услужить вашей милости. Позвольте подержать вам стремя, пока вы спешитесь.

Перейдя от слов к делу, он помог рыцарю спуститься с коня, проводил его в дом, окликнув жену, чтобы предупредить ее о госте, а уже затем отвел лошадь под убогий навес, заменявший конюшню. Сэр Филип, уставший телом и духом, был рад и такому приюту. А учтивость услужливого хозяина расположила к нему рыцаря. Вскоре Уайет вернулся в сопровождении юноши лет восемнадцати.

– Поторопись, Джон, – сказал ему отец, – да смотри, говори ни больше ни меньше, чем я велел.

– Хорошо, батюшка, – ответил юноша и, стремглав пустившись через поле, словно быстроногий олень, в одно мгновение скрылся из виду.

– Надеюсь, друг мой, ты послал сына не затем, чтобы угостить меня получше. Я солдат и привык к жесткой постели и грубой пище, и даже если бы это было не так, твои доброта и учтивость – лучшая приправа к самой простой еде.

– Сожалею, что не могу принять вашу милость так, как подобает! – воскликнул Уайет. – Но раз это не в моей власти, подождем моего сына, когда он вернется, я открою вам, какое поручение ему дал.

И они продолжили беседу, как собратья, от природы наделенные одними и теми же свойствами и дарованиями. Они без труда находили общие темы, хотя разница в образовании и сообщала одному естественное превосходство, а в другом порождала естественную почтительность к собеседнику, которой тот, впрочем, вовсе от него не требовал. Прошло полчаса, и юный Джон вернулся.

– Быстро же ты прибежал! – сказал отец.

– Не быстрей, чем всегда, – ответил сын.

– Ну так поведай нам, насколько ты преуспел.

– Рассказывать всё, как было? – переспросил Джон.

– Всё, – подтвердил отец. – Мне нечего скрывать.

И Джон, сняв шапку, начал свой рассказ:

– Я поскорее побежал прямо в замок и как раз смотрю, мне навстречу идет молодой мастер{26} Эдмунд, ну, я и доложил ему, как вы велели, что благородный джентльмен приехал издалека повидать лорда Ловела, своего друга. А так как он много лет провел в чужих краях, то не знал, что его друга нет в живых и у замка другой хозяин, когда же услышал безрадостные известия, то весьма опечалился и расстроился, и теперь нуждается в ночлеге, дабы отдохнуть перед возвращением домой. Ему пришлось остановиться в нашей хижине, но мой отец подумал, что наш господин разгневается, коли ему не доложат про заезжего джентльмена, а еще пуще, ежели узнает, что человек с положением вынужден ночевать в нашем доме, где ему не найти подобающего приема и угощения.

Тут Джон умолк, переводя дух, а его отец воскликнул:

– Молодец! Исполнил поручение как надо, теперь расскажи, каков был ответ.

Джон продолжил:

– Мастер Эдмунд распорядился дать мне пива, сам же отправился доложить о том, что узнал от меня, нашему господину. Он пропадал недолго, а когда вернулся, то произнес: «Джон, скажи благородному страннику, что барон Фиц‑Оуэн приветствует его и заверяет, что, хотя лорда Ловела нет в живых, а у замка другой хозяин, друзья покойного всегда будут здесь желанными гостями. Милорд также надеется принять его в своем жилище на всё время, что достойный джентльмен пробудет в наших краях». Ну, я и побежал прямиком домой, чтобы поскорее исполнить поручение.

Сэр Филип упрекнул старого Уайета за подобный знак уважения.

– Тебе следовало, – сказал он, – предупредить меня о своем намерении, прежде чем сообщать барону о моем приезде. Я предпочитаю остаться у тебя и собираюсь наградить тебя за доставленные хлопоты.

– Прошу вас, сэр, не говорите так, – ответил крестьянин. – Для меня нет гостя желаннее. Я не хотел обидеть вас и послал в замок лишь потому, что не сумею принять вашу милость как подобает, да и недостоин такой чести.

– Жаль, что ты считаешь меня столь изнеженным, – сказал сэр Филип, – я воин и христианин, а Тот, Кого я признаю Господом своим, посещал дома бедняков и умывал ноги своим ученикам{27}. Но оставим этот разговор. Эту ночь я решил провести в твоей хижине, а завтра отправлюсь к барону и поблагодарю его за радушное приглашение.

– Ну что ж, коли ваша милость соизволит остаться здесь, так тому и быть! Джон, сбегай в замок еще раз и уведоми нашего господина.

– Не стоит, – возразил сэр Филип, – уже почти стемнело.

– Не беда, – ответил Джон, – я и с завязанными глазами не собьюсь с пути.

Тогда сэр Филип поручил передать от своего имени барону, что не преминет засвидетельствовать ему свое почтение завтра утром. Джон умчался во второй раз и вскоре вернулся с известием, что барон также выражает свое почтение и будет ждать сэра Филипа к себе завтра. Сэр Филип дал юноше золотой{28}, похвалив за быстроту и исполнительность.

Он с величайшим удовольствием поужинал с семьею Уайета свежими яйцами и ветчиною. Собравшиеся за столом возблагодарили Создателя за Его дары, смиренно признавая, что недостойны и малейшего из Его благодеяний. Из двух чердачных помещений лучшее отвели сэру Филипу, а вся семья устроилась во втором – хозяйка с дочерью на кровати, а отец с двумя сыновьями на чистой соломе. Постель сэра Филипа была удобнее соломы, но все же заметно уступала его обычному ложу, тем не менее славный рыцарь спал в хижине Уайета столь же крепко, как если бы почивал во дворце.

В ту ночь его посетило много странных и бессвязных видений. Ему приснилось, будто он получил письмо от своего друга лорда Ловела с просьбой навестить его в родовом замке. И вот лорд Ловел встретил его в воротах, хотел обнять гостя, но, как ни старался, ему это не удавалось. Тогда он обратился к сэру Филипу с такою речью: «Хотя я умер пятнадцать лет назад, но по‑прежнему распоряжаюсь замком, и никто не войдет в эти ворота без моего дозволения; знай же, это я пригласил тебя и рад здесь приветствовать, на тебя вся надежда нашего рода». Сказав так, он позвал сэра Филипа за собою, проводил его через множество комнат и вдруг исчез, а сэр Филип, полагая, что все еще следует за лордом Ловелом, очутился в страшной темной пещере, где нашел доспехи своего друга, обагренные его кровью, и услышал тяжкие стоны, словно исходящие из‑под земли. И тут будто невидимая рука поспешно вывела его наружу, на пустырь, где люди огораживали арену для поединка двух бойцов. Протрубила труба, но ее заглушил голос, возвестивший: «Остановись! Нельзя открывать это раньше времени. Терпеливо жди исполнения воли Небес». Затем он очутился в собственном доме, где в самой дальней комнате вновь увидел своего друга живым, во всем блеске юности, таким, каким знал его когда‑то. Он бросился к нему – и проснулся.

За занавесками сияло солнце, и сэр Филип, видя, что уже наступил день, сел на постели, припоминая, где он находится. Образы, явившиеся ему во сне, отчетливо сохранились в его памяти, но рассудок старался их развеять. Нет ничего удивительного, думал он, ни в том, что история, которую он услышал, породила видения, потревожившие его в забытьи, ни в том, что все они так или иначе касались его несчастного друга. Солнце слепило глаза, птицы услаждали слух своим пением, побеги жимолости перевешивались через окно, лаская чувства сладким ароматом. Сэр Филип оделся, помолился, спустился вниз по узкой лестнице и вышел на порог хижины. Во дворе он увидел жену и дочь хозяина, усердно занимавшихся ежеутренними делами: одна доила корову, другая кормила домашнюю птицу. Он попросил молока, которым, вместе с ломтем ржаного хлеба, утолил свой голод. Потом сэр Филип решил прогуляться по лугу, ибо Уайет с сыновьями уже отправились в поле. Но вскоре его окликнула добрая женщина и сообщила, что слуга барона пришел проводить его в замок. Он простился с женой Уайета, пообещав заглянуть к ним еще раз на обратном пути. Дочь крестьянина привела его лошадь, он вскочил в седло и поехал рядом со слугою, доро́гой расспрашивая того о семье господина.

– Давно ли ты живешь у барона?

– Десять лет.

– А что, добрый он господин?

– Да, сэр, а также добрый супруг и отец.

– Есть ли у него дети?

– Три сына и дочь.

– Сколько им лет?

– Старшему сыну пошел семнадцатый год, второму шестнадцатый, третий много моложе, да еще милорд воспитывает вместе с сыновьями нескольких юных джентльменов, двое из которых его племянники. Он держит в доме учителя, который занимается с ними разными языками, а что до физических упражнений – здесь им нет равных: стрелок учит их обращаться с арбалетом{29}, особый человек обучает верховой езде, другой – владению мечом, третий – танцам. Ко всему прочему они состязаются в борьбе и беге, такие сильные, просто не налюбуешься, и ловкие на загляденье, – наш господин ничего не жалеет для их образования.

– Поистине, – сказал сэр Филип, – он делает все, что подобает доброму родителю, и это внушает мне величайшее уважение к нему. А что юные джентльмены, выказывают они способности к учению?

– О да, сэр, – ответил слуга, – юные джентльмены, сыновья милорда, блестящие юноши, но, говорят, есть один юноша, который всех их превосходит, хотя он всего лишь сын бедного крестьянина.

– Кто же это? – спросил рыцарь.

– Некий Эдмунд Туайфорд, сын жителя нашей деревни, превосходнейший юноша, лучше не найти, и столь приятного нрава, что никто не завидует его счастью.

– Какому счастью?

– Ну как же, сэр, года два тому назад наш господин по просьбе сыновей принял его в свою семью и учит его всему наравне с родными детьми. Молодые господа любят его без памяти, особенно мастер Уильям, его ровесник. Говорят, он будет сопровождать молодых господ в военных походах, для которых милорд их потихоньку готовит.

– Чем долее я тебя слушаю, тем более растет мое уважение к барону, – сказал сэр Филип. – Он замечательный отец и превосходный господин, умеет находить достоинства в безвестности, отличать их и вознаграждать. Спешу воздать ему должное.

Беседуя таким образом, они приблизились к замку. На лугу перед ним их взорам предстала компания юношей с арбалетами, упражнявшихся в стрельбе по мишени.

– Вот, – заметил слуга, – это, как изволите видеть, наши молодые джентльмены.

Сэр Филип остановил коня, желая полюбоваться на них, и услышал возгласы:

– Эдмунд – победитель! Приз – Эдмунду!

– Надо взглянуть на этого Эдмунда! – сказал сэр Филип.

Он спрыгнул с лошади, отдал поводья слуге и направился на луг. Юные джентльмены подошли к рыцарю засвидетельствовать свое почтение. Извинившись, что помешал им, он осведомился, кто победитель. В ответ юноша, к которому он обратился, сделал знак другому, и тот с поклоном выступил вперед. Сэр Филип смотрел на него столь долго и внимательно, словно забыл о всякой учтивости. Наконец он опомнился и спросил:

– Как ваше имя, молодой человек?

– Эдмунд Туайфорд, – ответил юноша. – Я имею честь служить сыновьям его милости барона Фиц‑Оуэна.

– Не вы ли, благородный сэр, – спросил юноша, к которому поначалу обратился сэр Филип, – тот чужестранец, которого ожидает наш отец?

– Да, сэр, это я, – последовал ответ, – и как раз собираюсь засвидетельствовать ему свое почтение.

– Простите, сэр, что не проводим вас, – мы еще не закончили свои упражнения.

– Милый юноша, – произнес сэр Филип, – не нужно никаких извинений, соблаговолите лишь назвать свое имя, чтобы я знал, кто был со мною столь любезен.

– Меня зовут Уильям Фиц‑Оуэн, этот джентльмен – мой старший брат, мастер Роберт, а другой – мой родственник, мастер Ричард Уэнлок.

– Прекрасно, сэр, благодарю вас. Прошу, ни шагу далее, ваш слуга держит мою лошадь.

– До свиданья, сэр, – сказал мастер Уильям. – Надеюсь, мы будем иметь удовольствие видеть вас за обедом.

Юноши вернулись к своим состязаниям, а сэр Филип сел на лошадь и направился дальше; он вошел в замок с глубоким вздохом, рожденным грустными воспоминаниями. Барон встретил его с величайшим почтением и учтивостью. Он коротко перечислил важнейшие события, случившиеся в семействе Ловел за время отсутствия сэра Филипа, говоря о покойном лорде Ловеле с почтительностью, о нынешнем – с братской любовью. Сэр Филип, в свою очередь, в немногих словах поведал о своих приключениях в дальних краях и горестях, постигших его в отчизне. Сокрушаясь об утрате всех своих друзей, он не забыл и верного слугу, коего лишился в пути, и признался, что готов был отринуть сей мир и укрыться в монастырской обители, но его удержала мысль о людях, полностью зависимых от него, нуждающихся в его присутствии и помощи, а также надежда, что он сможет быть полезен еще многим. Барон согласился с его мнением, что человек, остающийся в миру, приносит несравненно больше пользы ближним, нежели тот, кто удалился от мира, пожертвовав свое достояние Церкви, служители коей не всегда распоряжаются им наилучшим образом{30}. Затем, сменив предмет разговора, сэр Филип поздравил барона, столь счастливого в своих детях, похвалил их наружность и манеры и горячо одобрил заботы об их образовании. Барон, польщенный похвалами, высказанными от чистого сердца, слушал рыцаря, преисполняясь родительской радостью.

Тогда сэр Филип перешел к расспросам об Эдмунде, который всем своим обликом произвел на него весьма благоприятное впечатление.

– Этот мальчик – сын здешнего поселянина, – сказал барон, – необыкновенное достоинство и благородство манер выделяют его среди равных ему по происхождению. Он с самого нежного возраста пользовался всеобщим вниманием и любовью и был желанен повсюду, кроме отчего дома: там, казалось, даже достоинства вменялись ему в вину, ибо крестьянин, его отец, терпеть не мог сына, обращался с ним сурово и наконец стал грозиться выгнать его из дому. Эдмунд же, бывало, выполнял разные поручения моих домочадцев, и благодаря им я в конце концов обратил на мальчика внимание. Мои сыновья настойчиво просили меня принять его в нашу семью. Два года назад я так и поступил, рассчитывая, что со временем он станет их слугою, однако его редкая одаренность и приятный нрав побудили меня определить ему более высокое положение. Возможно, многие осудят меня за то, что я даровал ему столько милостей и держу в доме как товарища своих детей; что же, его достоинства покажут, прав я или нет, покровительствуя ему, но я верю, что нашел в нем преданного слугу моим детям и благодарного друга нашей семьи.

Сэр Филип от всего сердца одобрил великодушие барона и также пожелал принять участие в судьбе этого превосходного юноши, чей облик въяве обнаруживал все достоинства, стяжавшие ему любовь товарищей.

В обеденный час молодые люди предстали перед хозяином замка и гостем. Сэр Филип заговорил с Эдмундом, задал ему множество вопросов и получил разумные, почтительные ответы; его расположение к юноше возрастало с каждою минутой. После обеда молодые люди удалились со своим наставником, чтобы продолжить занятия. Сэр Филип погрузился в раздумья, из которых его через несколько минут вывел барон, осведомившись, не желает ли он поделиться плодами своих размышлений.

– Всенепременно, – был ответ, – ибо вы вправе узнать их. И вот о чем я думал: чем больше наши потери, тем больше мы должны лелеять то, что удалось сохранить, и стараться возместить утраченное. Милорд, мне весьма понравился юноша, которого вы зовете Эдмундом Туайфордом. У меня нет ни детей, ни иных наследников, мне не на кого излить мою любовь. Многие желали бы снискать вашу милость, я же смогу позаботиться об этом многообещающем юноше не в ущерб другим. Отдайте его мне!

– Быстро же ему удалось завоевать вашу благосклонность, – заметил барон.

– Признаюсь вам, – сказал рыцарь, – первое, что в нем тронуло мое сердце, барон, это сильное сходство с человеком, который был моим дорогим другом, – сходство и в облике, и в манерах. Своими достоинствами он заслужил более высокое положение, если вы уступите его мне, я усыновлю его и введу в свет как своего родственника. Что вы скажете на это?

– Сэр, – ответил барон, – ваше желание благородно, а я слишком привязан к молодому человеку, чтобы стать помехою его благополучию. Правда, я намеревался сам обеспечить его будущность, но, вверив его вам, я сделаю для него больше, ибо ваши великодушие и расположение, не ограниченные другими обязательствами, со временем, возможно, позволят Эдмунду достичь наивысшего положения, какого он только заслуживает. У меня лишь одно условие: он должен сам сделать выбор, ибо, если он не захочет оставить мой дом, я не стану принуждать его.

– Вы рассудили верно, – согласился сэр Филип. – Я и сам не взял бы его на других условиях.

– Решено, – сказал барон. – Позовем сюда Эдмунда.

За юношей послали слугу. Он явился без промедления, и барон обратился к нему с такими словами:

– Эдмунд, ты должен быть вовеки благодарен этому джентльмену. Заметив в тебе некоторое сходство со своим другом и видя твое примерное поведение, он настолько проникся к тебе расположением, что пожелал усыновить тебя. Я же не могу позаботиться о тебе лучше, нежели вверив ему твою судьбу, поэтому, если ты не станешь возражать, он возьмет тебя с собою, когда отправится домой.

Эдмунд слушал барона и менялся в лице: выражение нежности и благодарности уступило место глубокой печали. Почтительно поклонившись барону и сэру Филипу, он после некоторого колебания ответил так:

– Я всецело сознаю, сколь обязан этому джентльмену за его благородное и щедрое предложение, и не в силах передать чувства, вызванные его добротою ко мне, крестьянскому сыну, о котором он узнал лишь благодаря незаслуженно лестному отзыву вашей милости. Я буду вечно ему признателен за необычайное великодушие. Но вам, мой досточтимый господин, я обязан всем, даже хорошим мнением этого джентльмена, – вы первый заметили меня в безвестности, а после вас я почитаю ваших сыновей своими добрейшими и дражайшими благодетелями, ибо они обратили на меня ваше внимание. Мое сердце навеки принадлежит этому дому и этой семье, и заветнейшее мое желание состоит в том, чтобы посвятить жизнь служению вам. Но если вы знаете за мною тяжкие провинности, заставляющие вас отлучить меня от вашей семьи, если вы вверяете меня заботам этого джентльмена, дабы избавиться от меня, – я подчинюсь вашей воле, как подчинился бы любому вашему приказу, будь это даже смертный приговор.

В продолжение всей этой речи по щекам Эдмунда текли слезы, и оба его благородных слушателя в конце также прослезились, проникнувшись чувствами юноши.

– Дорогое дитя! – воскликнул барон. – Ты растрогал меня своей преданностью и благодарностью. Я не знаю за тобой никаких провинностей и не желаю избавиться от тебя. Я думал оказать тебе услугу, подвигнув принять предложение сэра Филипа Харкли, который и может, и хочет позаботиться о тебе, но, если ты предпочитаешь служить мне, я не расстанусь с тобою.

При этих словах Эдмунд упал перед бароном на колени и обнял его ноги:

– Милорд, мой господин! Я ваш слуга, всегда им буду и не променяю вас ни на кого из смертных, прошу лишь позволить мне жить и умереть, служа вам.

– Вы сами видите, сэр Филип, сколь трогает сердце этот мальчик, – сказал барон. – Как мне расстаться с ним?

– Не стану вас долее упрашивать, – ответил сэр Филип. – Вижу, что моя просьба неисполнима, но оттого лишь еще более уважаю вас обоих: юношу – за благородное сердце, а вас, барон, – за истинное великодушие. Да хранит Господь вас обоих!

– О сэр! – воскликнул Эдмунд, пожимая рыцарю руку. – Не сочтите меня неблагодарным, я всегда буду помнить вашу доброту и молить Небо, чтобы Оно вознаградило вас за нее. Имя сэра Филипа Харкли навсегда запечатлено в моем сердце рядом с именами моего господина и его родных.

Сэр Филип поднял юношу с колен и обнял его, говоря:

– Если тебе понадобится друг, вспомни обо мне. Ты можешь рассчитывать на мое покровительство до тех пор, пока будешь его достоин.

Эдмунд ответил низким поклоном и удалился. Глаза его были полны слез от избытка чувств и благодарности. По его уходе сэр Филип сказал:

– Я думаю, что, хотя сейчас юный Эдмунд не нуждается в моей помощи, в будущем моя дружба может ему пригодиться. Меня не удивит, если, обладая столь редкими качествами, он однажды столкнется с завистью и наживет себе врагов. Из‑за этого он может лишиться вашего благоволения, и в том не будет ни вашей, ни его вины.

– Весьма признателен вам за предостережение, – отозвался барон, – однако, надеюсь, этого не случится. Но если я когда‑нибудь расстанусь с Эдмундом, то отправлю его к вам.

– Благодарю вас, барон, за любезный прием, – ответил рыцарь, – и желаю всего наилучшего вам и вашей прекрасной семье. А теперь позвольте проститься с вами.

– Неужели вы не останетесь в замке на ночь? – осведомился хозяин. – Вы здесь столь же желанный гость, как и в былые времена.

– Ценю вашу доброту и гостеприимство, но этот дом полон печальных для меня воспоминаний. Я вошел под эти своды с тяжелым сердцем, здесь ему не станет легче, но я всегда буду вспоминать вас, милорд, с чувством глубочайшего уважения и молите Бога, чтобы Он хранил вас и множил дарованные вам милости!

Церемонно откланявшись, сэр Филип покинул замок и направился к Уайетам в мыслях о превратности человеческой судьбы и о переменах, которые нашел в замке.

По возвращении в хижину он застал всё семейство в сборе. Сэр Филип сказал, что хотел бы снова остаться на ночлег в их доме, и его слова встретили с радостью, ибо, проведя прошлый вечер за беседой с ним, Уайеты хорошо узнали своего гостя и его общество было им приятно. Сэр Филип поведал крестьянину о том, как лишился в дороге верного слуги, и заметил, что хотел бы найти ему замену для обратного пути. Юный Джон просительно посмотрел на отца, и тот с одобрением взглянул на него в ответ.

Date: 2015-10-21; view: 387; Нарушение авторских прав