Часть II. Обиталище драуга

Драуг обитал в своем кургане. Несмотря на то, что в Скандинавии бытовали различные формы погребения (согласно литературным источникам и археологическим данным, тела покойных кремировали, погребали в ладьях, под грудами камней или в христианских могилах), все же наиболее распространенным способом в сагах предстает захоронение в кургане. Курган состоял из погребальной камеры, сложенной из камней и покрытой бревнами, и насыпанного поверх нее высокого земляного холма.

Курган Кара Старого в «Саге о Греттире» представлял собой большой сруб с бревенчатым настилом, скрытый под земляной насыпью. В «Саге о Харальде Прекрасноволосом» упоминается курган «из камня и глины», «укрепленный бревнами». В «Саге об Олаве сыне Трюггви» Хакон ярл прячется от Олава в яме, засыпанной землей, наподобие кургана:

Раб [Карк] вырыл в хлеву глубокую яму. Он убрал землю прочь и положил сверху бревна. Тут Тора рассказала ярлу, что Олав сын Трюггви приплыл во фьорд и убил его сына Эрленда. Затем ярл влез в яму и с ним Карк, а Тора закрыла яму бревнами, насыпала сверху земли и навоза и загнала в хлев свиней. Хлев этот был рядом с большим камнем.

Хотя это и не настоящий могильный курган, но упоминание о стоящем рядом большом камне должно вызывать у читателя ассоциации с местом погребения: под такими камнями, согласно поверьям, обитали цверги (карлики) и различная нежить.

Иногда над курганами вспыхивает яркий свет, словно от множества гнилушек. Это сияние «окружает курганы и отмечает границу между мирами живых и мертвых» (Ellis-Davidson, Road to Hel, p. 161). Греттир видит такое зарево над курганом Кара Старого:

Как-то поздно вечером, собравшись идти домой, Греттир заметил, что на мысу, ниже Аудунова Двора, вспыхивает яркий огонь. […]

— У нас в стране, — сказал Греттир, — когда видят подобный огонь, говорят, что он идет от клада.

Бонд отвечает:

— Властелин этого огня таков, что навряд ли тебе будет польза допытываться.

Нередко погребальные холмы располагались по соседству с семейной усадьбой, а в англо-саксонских межевых грамотах курганы во многих случаях упоминаются в качестве межевых знаков, отмечавших границу земельных владений. По традиции, человек, наследующий участок земли, должен был перечислить поименно своих предков, владевших этой землей, и указать местоположение их курганов, — только после этого за ним признавалось право наследования. Возможно, в этом и состоит причина, по которой в исландской «Книге о занятии земли» с такой дотошностью указывается и описывается местонахождение могил покойных поселенцев.

Кроме того, со скандинавскими драугами ассоциируются определенные формы ландшафта, в первую очередь — лощина (hvammr), «короткая долина, окруженная горами, но с одного конца открытая в одном направлении» (Reidar T. Christiansen, "The Dead and the Living," in Studia Norvegica 2 (Oslo, 1946), pp. 88-89). Некоторые источники передают также поверье о «мертвецах внутри горы» — гора такого рода функционально отождествляется с курганом. Лощина — это пограничная полоса между горой и долиной, между усадьбой и погребальным холмом, между живыми и мертвыми. Окруженный высокими горами, он защищен от прямых лучей солнца; на протяжении нескольких недель в середине зимы на дне такой лощины совсем темно. Именно таким местом была Тенистая Долина, в которой бесчинствовал Глам из «Саги о Греттире».

Любопытно, что «возвращения покойников ожидали на Рождество или на Новый год, в пору древнего праздника Йоль, приходившегося на середину зимы» (Ellis-Davidson, The Restless Dead, p. 162). Нападения нежити начинались поздней осенью и учащались зимой, в то время года, когда ночи самые длинные. По-видимому, драуги умели также временно наводить темноту и в дневные часы или окутываться облаком тумана, чтобы подкрасться к жертве незаметно. По ночам же драуг таился в зыбком мареве тьмы и лунного света, наподобие того, что описано в «Саге о Греттире»: «Ярко светила луна, и густые облака то закрывали ее, то открывали». Подчас лунный луч, блеснувший во тьме, высвечивает голую кость или отражается призрачным светом в глазах драуга, что еще более усугубляет ужас происходящего.
Во многих сагах отражено «представление об умершем, который живет в могильном кургане, точно в доме, и ревностно охраняет свои сокровища» (Ellis-Davidson, Road to Hel, p. 90). Курган мыслился пиршественной залой мертвеца, как в «Пряди о Торстейне Бычьей Ноге», где Торстейна приглашают в «усадьбу» хаугби, уставленную пиршественными скамьями и полную пирующих воинов, или как Святая Гора, в которую «переселились» покойные родичи Торольва, Бородача с Мостра, — «внутри той горы горели большие огни, и доносился изнутри шум пиршества и гул голосов» («Сага о людях с Песчаного берега»).

В древнеанглийской поэзии средоточием пиршественной залы предстают сокровища и дары, вручаемые на пиру, — а в курганах обычно и впрямь хранились драгоценные сокровища: «Там была сложена груда сокровищ — золото и серебро, а под ноги ему поставлен ларец, полный серебра» («Сага о Греттире»). Несметные богатства в схожем контексте описываются также в «Пряди о Торстейне Погибели Хуторов» и в упоминавшейся уже «Пряди о Торстейне Бычьей Ноге».

Поэтому нежить в некоторых отношениях ассоциируется с цвергами-карликами: цверги владеют такими великими сокровищами, как ожерелье Брисингамен (которое они позднее уступили Фрейе), и обитают в недрах гор, под камнями или внутри больших каменных глыб. Многие имена из «Перечня карликов» в «Старшей Эдде», по-видимому, связаны с нижним миром смерти, холода и распада.

Сокровища, заключенные в курганах, неудержимо влекли к себе грабителей могил, о чем свидетельствуют как исторические данные, так и литературные источники. Во многих сагах подобные ограбления описываются в достоверных подробностях, как, например, в «Саге о Греттире»:

Греттир раскопал курган, и пришлось ему изрядно потрудиться. Он работает без передышки, пока не доходит до сруба. День к тому времени уже был на исходе. Он проломал бревна. Аудун заклинал его не заходить в курган. Греттир просил его подержать веревки.

— А уж я докопаюсь, кто здесь живет!

Спустился Греттир в курган. Там было темно и запах не из приятных.

Однако грабителю следовало быть настороже, ибо хаугби бдительно охранял свои сокровища и свирепо атаковал любого, кто нарушит его покой:

Греттир взял все эти сокровища и понес к веревкам, но в то время, как он шел к выходу из кургана, кто-то крепко его схватил. Он бросил сокровища, и они кинулись друг на друга и стали биться ожесточенно. Все разлеталось у них на пути. Могильный житель нападал свирепо. Греттир все пытался ускользнуть. Но видит, что от того не уйдешь. Теперь оба бьются нещадно. Отходят они туда, где лежат конские кости. Здесь они долго бьются, то один упадет на колени, то другой. Все же кончилось тем, что могильный житель упал навзничь со страшным грохотом. Тут Аудун убежал от веревок: он подумал, что Греттир погиб.

Помимо зубов, когтей и общей физической силы, хаугби, обороняющий свое жилище, мог пустить в ход также trollskap — злые чары, как поступает Агнар в «Саге о Золотом Торире» или описанный Саксоном Грамматиком в «Деяниях данов» злобный обитатель кургана Митотин (Mithothyn), который «наслал зловонное моровое поветрие и своими посмертными злодействами оставил по себе память едва ли не худшую, нежели теми, что вершил при жизни».

Более того, хаугби — не единственный обитатель кургана, которого следовало опасаться грабители. В некоторых сагах упоминается также мать мертвеца, которая «вооружена длинными когтями и поэтому описывается как ketta (кошка); она еще более ужасна, чем ее чудовищный отпрыск» (Nora K. Chadwick, "The Monsters and Beowulf," in The Anglo-Saxons: Studies in Some Aspects of their History and Culture Presented to Bruce Dickens, ed. Peter Clemoes. London, Bowes and Bowes, 1959, p. 178).

Часть III. Меры предосторожности: как защититься от «ходячего мертвеца»

Если хаугби, как правило, спокойно сидел в своем кургане, нападая лишь на тех, кто вторгался на его территорию, то драуг, напротив, то и дело выходил из могилы, нанося живым немалый ущерб. Страх перед злобной нежитью в Скандинавии был очень силен. Широко распространенные в эпоху викингов меры предосторожности, призванные помешать покойному восстать из могилы, кое-где применялись и вплоть до XX века.

…в домах, где сохранялся старый уклад, тщательно соблюдали [некоторые древние обычаи]: на грудь покойного помещали раскрытые ножницы, а под одежду подкладывали перекрещенные соломинки. Большие пальцы ног крепко связывали, чтобы покойник не смог сделать ни шагу. В подошвы втыкали иглы. Когда гроб выносили из дома, носильщики трижды поднимали и опускали его, всякий раз поворачивая головой в другую сторону, так чтобы образовался крест. Стулья или скамьи, на которых стоял гроб, опрокидывали, и все горшки и кастрюли в доме переворачивали вверх дном. Заупокойная молитва, которую священник читал при погребении, воспринималась как магическое заклинание, которое должно привязать покойника к могиле и не допустить его возвращения

H.F. Feilberg, "The Corpse-Door: A Danish Survival," in Folklore 18 (1907), p. 366.

Кроме того, в домах проделывали специальные «трупные двери» — отверстия в стенах, через которые гроб выносили ногами вперед. Затем их закладывали кирпичами, чтобы умерший не вернулся: верили, что беспокойный мертвец способен возвратиться только тем же путем, которым покинул дом. Ногами вперед гроб выносили для того, чтобы умерший не мог как следует разглядеть дорогу, по которой его несли к месту погребения (Ibid, pp. 364-369). Эти же меры предосторожности описаны и в «Саге о людях с Песчаного берега»:

Вот Арнкель входит в горницу, идет вдоль скамьи и заходит Торольву за спину; он просил никого не приближаться к Торольву, покуда ему не закроют глаза и не уложат как полагается. Затем Арнкель подхватил Торольва за плечи, но даже ему не хватило сил, чтобы сразу уложить его. Потом он обмотал голову Торольва покрывалом и убрал тело, как полагалось по обычаю. После этого он распорядился сломать стену за спиной Торольва и вытащить его наружу через пролом.

Date: 2015-10-21; view: 311; Нарушение авторских прав