Щучья голова

Жили‑были мужик да баба, у них была дочь, девка молодая. Пошла она бороновать огород; бороновала, бороновала, только и позвали ее в избу блины есть. Она пошла, а лошадь совсем с бороною оставила в огороде: пущай постоит, пока ворочусь. Только у ихнего соседа был сын – парень глупой. Давно хотелось ему поддеть эту девку, а как – не придумает. Увидал он лошадь с бороною, перелез через изгородь, выпряг и завел ее в свой огород; борону хоть и оставил на старом месте, да оглобли‑то просунул сквозь изгороду[128]к себе и запряг опять лошадь‑то. Девка пришла и далась диву: что бы это такое – борона на одной стороне забора, а лошадь на другой? И давай бить кнутом свою клячу да приговаривать:

– Какой черт тебя занес! Умела втесаться, умей и вылезать, ну, ну, выноси!

А парень стоит, смотрит да посмеивается.

– Хочешь, – говорит, – помогу, только ты дай мне…

Девка‑то была воровата.

– Пожалуй, – говорит.

А у ней на примете была старая щучья голова, на огороде валялась, разинувши пасть. Она подняла ту голову, засунула в рукав и говорит:

– Як тебе не полезу, да и ты сюда‑то не лазь, чтобы не увидал кто; а давай‑ка лучше сквозь этот тынок[129], скорей просовывай кляп‑ат! Я уж тебе наставлю.

Парень вздрочил кляп и просунул его скрозь[130]тын, а девка взяла щучью голову, раззявила ее и насадила на плешь; он как дернет – и ссадил х…й до крови; ухватился за кляп руками и побежал домой, сел в угол и помалкивает. «Ах, мать ее так, – думает про себя, – да как больно‑то у нее п…да кусается! Только бы х…й зажил, а то я сроду ни у какой девки просить не стану!»

Вот пришла пора; вздумали женить этого парня. Сосватали его на соседской девке и женили. Живут они день, и другой, и третий, живут и неделю, другую и третью; парень боится дотронуться до жены. Вот надо ехать к теще; поехали. Дорогой молодая‑то и говорит мужу:

– Послушай‑ка, милый Данилушка! Что же ты женился, дела со мной не имеешь? Коли не можешь, на что было чужой век заедать даром?

А Данило ей:

– Нет, теперь ты меня не обманешь! У тебя п…да кусается. Мой кляп с тех пор долго болел, насилу зажил.

– Врешь, – говорит она, – это я в то время пошутила над тобою, а теперь не бойся! На‑ка попробуй хоша[131]дорогою – самому полюбится.

Тут его взяла охота. Заворотил ей подол и сказал:

– Постой, Варюха, дай‑ка я тебе ноги привяжу, коди[132]станет кусаться – так я смогу выскочить да уйти.

Отвязал он вожжи и скрутил ей голые ляжки. Струмент у него был порядочный, как надавил он Варюху‑то, как она закричит благим матом, а лошадь была молодая, испугалась и начала мыкать сани: то туда, то сюда, вывалила парня, а Варюху так с голыми ляжками и примчала на тещин двор. Теща смотрит в окно, видит: лошадь‑то зятева, и подумала, верно, это он говядины к празднику привез, пошла встречать, а то – ее дочка.

– Ах, матушка, – кричит, – развяжи‑ка поскорее, покедова[133]никто не видел.

Старуха развязала ее, расспросила что и как:

– А мужик‑то где?

– Да лошадь его вывалила!

Вот вошли в избу, смотрят в окно – идет Данилка, подошел к мальчишкам, что в бабки играли, остановился и загляделся. Теща послала за ним старшую дочь. Та приходит:

– Здравствуй, Данила Иваныч!

– Здорово.

– Иди в избу! Только тебя и недостает!

– А Варвара у вас?

– У нас.

– А кровь у нее унялась?

Та плюнула и ушла от него. Теща послала за ним сноху; эта ему угодила:

– Пойдем, пойдем, Данилушка! Уж кровь давно унялась.

Привела она его в избу, а теща встречает и говорит:

– Добро пожаловать, любезный затюшка!

– А Варвара у вас?

У нас.

– А кровь у нее унялась?

– Давно унялась.

Вот он вытащил свой кляп, показывает теще и говорит:

– Вот, матушка! Это шило в ней было!

– Ну, ну, садись, пора обедать.

Сели и стали пить и есть. Как подали яишницу, дураку и захотелось ее одному съесть, вот он и придумал, да и ловко же: вытащил кляп, ударил по плеши ложкою и сказал:

– Вот это шило все в Варюхе было!

Да и начал мешать своею ложкой яишницу. Тут делать нечего, полезли все из‑за стола вон, а он приел[134]яишницу один и стал благодарствовать теще за хлеб, за соль.

Мужик, медведь, лиса и слепень [135]