Глава 5. По блеску в глазах Чанса Фэнси поняла, что он собирается поцеловать ее, причем его поцелуй будет отнюдь не нежным

По блеску в глазах Чанса Фэнси поняла, что он собирается поцеловать ее, причем его поцелуй будет отнюдь не нежным. Но она была слишком ошеломлена, слишком увлечена и… любопытна, чтобы попытаться оказать сопротивление. Когда их губы соприкоснулись, Фэнси закрыла глаза и, стыдясь признаться в этом даже себе самой, почувствовала нечто похожее на упоение.

За годы замужества она не приобрела никакого любовного опыта и уж точно никогда не испытывала подобных эмоций. Никто не обнимал ее так, как Чанс! Он будто вторгся в нее, сметая все на своем пути. Он неистово прижимал ее к себе: грудью она ощущала его широкую, крепкую грудь, бедрами – мускулистые ноги, а губы… жадные, требовательные и опьяняющие.

Чанс не был деликатным, вел себя скорее грубо, но Фэнси, понимая, что это должно оскорблять ее, почему‑то не возмущалась. Охваченная страстью, она наслаждалась прикосновениями его рук, его жгучими поцелуями.

Чанс хрипло застонал и проник языком в теплый рот Фэнси. Он ощутил вкус кофе, и у него закружилась голова. Такого с ним никогда не было. Ведь она заставила его не только забыть обо всем на свете, а всколыхнула в душе чувства, которые он уже давно считал угасшими. Отчаянно пытаясь убедить себя, что с ним ничего не происходит, Чанс все больше терял контроль над собой. Однако вместе с желанием его захлестнула необъяснимая нежность к этой прелестной женщине. Больше не существовали ни вчера, ни завтра, остались ее податливое тело и восхитительные губы. Фэнси…

Чанс внезапно понял, что вплотную приблизился к роковой черте – он был готов поднять ее юбки и… Стиснув зубы, он сделал резкое движение и отшвырнул Фэнси от себя. Грудь его тяжело вздымалась, глаза потемнели.

– Если у вас и был долг передо мной, считайте, вы его заплатили, – резко сказал он, еще не совсем придя в себя от пережитых эмоций. – Женщина не может доставить мужчине удовольствие, если пытается сделать это из благодарности. – Его рот искривился в усмешке. – Даже вы, графиня.

Слова Чанса не сразу дошли до сознания Фэнси. Только через полминуты, сбросив с себя оцепенение, она поняла их смысл, и ее охватила ярость.

– Послушайте, вы, наглец, – сказала она, гневно сверкая глазами. – Как вы смеете утверждать, что я пыталась доставить вам какое‑то удовольствие? Кто вам вообще сказал, что я стану обниматься с таким отвратительным и низким человеком, как вы, причем для того, чтобы отблагодарить его?

– Попробуем еще раз, графиня? – Чанс усмехнулся. – Давайте, и тогда вы сразу поймете, что говорите вздор.

– Я не графиня, – процедила Фэнси сквозь зубы и дала Чансу пощечину, словно хотела стереть с его лица эту мерзкую усмешку. – Мой муж был бароном Мерривейлом, и я, следовательно, баронесса. Даже самой неотесанной деревенщине пора бы уразуметь это. – Она надменно улыбнулась, слегка приподняв верхнюю губу. – А что касается ваших последних слов, то они еще раз доказывают, что Джонатан был прав, когда однажды назвал вас ублюдком. Вы действительно жестокий, бессердечный негодяй, который не преминет воспользоваться слабостью женщины, если та попадет в его руки.

– Ну и выражения! А я‑то думал, в Англии все говорят красиво и изящно, – спокойно ответил Чане. Реплика баронессы доставила ему удовольствие, и он подумал, что спорить с ней так же интересно, как и целоваться, – причем намного менее опасно.

Фэнси глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Нет, Чанс невыносим, подумала она, решив, что выиграть словесный бой ей вряд ли удастся. Он настолько самоуверен и спесив, что даже самые резкие слова не действуют на него.

– Мы в Англии обычно говорим то, что думаем, – решительно съязвила она, стараясь казаться холодной и неприступной, – и вполне можем назвать человека негодяем, если он того заслуживает.

Чанс насмешливо поднял брови:

– Но сначала вы назвали меня по‑другому, графиня. Вы сказали, что я ублюдок.

– И я повторю это всем и каждому!

– Скажите, – Чанс устремил на нее веселый взгляд голубых глаз, – вы действительно так меня не любите?

– Не люблю? – переспросила Фэнси. – Пожалуй, это слишком мягко сказано – я ненавижу вас!

Чанс хотел что‑то ответить, и Фэнси уже ждала, что с его уст вновь сорвется насмешка, но в этот момент, к ее несказанной радости, из‑за деревьев показались Хью и Эллен. Судя по выражению их лиц, они слышали последние слова Фэнси. Почувствовав себя неловко, Фэнси улыбнулась.

– А, вот и вы, – радостно сказала она. – Вас так долго не было, что мы уже начали волноваться.

– Вот в чем дело. – Эллен поставила перед собой на землю небольшой чугунный котелок, доверху наполненный ягодами. – Мы хотели набрать побольше, вот и задержались. Знаешь, – она обернулась к Хью, и на ее лице появилась улыбка, – Хью сказал, что, когда они нас нашли, мы выглядели так, как будто побывали в гостях у медведя.

Напряжение начало спадать, и уже через несколько минут Чанс, Хью, Фэнси и Эллен сидели вокруг костра и завтракали. Поев, они начали собирать веши, чтобы отправиться в путь как можно раньше, пока не наступила жара.

Скоро все вошли в лес. Впереди всех двигался Чанс. Он шел довольно быстро, но, памятуя о том, что они с Хью не одни, часто устраивал привалы и незаметно пытался определить, на сколько еще может хватить Фэнси и Эллен. Несколько дней, проведенных в скитаниях и почти без еды, сделали свое дело, и сестры быстро уставали. В то же время они стремились не показывать, что им трудно, и Чанс вновь почувствовал к ним уважение. Хотя, подумал он с грустной улыбкой, баронесса ведь ясно сказала – она ненавидит его. Теперь они с Джонатаном будут всю оставшуюся жизнь обсуждать, какой он негодяй.

Чане немного замедлил шаг, и теперь впереди оказался Хью, за которым почти по пятам следовала Эллен. Фэнси тоже опередила Чанса, и он некоторое время наблюдал за ней сзади. Волосы Фэнси, заплетенные в длинную косу, почти достигали талии. При ходьбе коса слегка колыхалась, и Чанс был не в силах отвести от нее глаз. Какая очаровательная и опасная женщина, думал он. И как он ни сопротивлялся, она пленила его сердце.

К своему глубокому разочарованию, Чанс обнаружил, что воспоминания о поцелуе Фэнси не так легко выбросить из головы, а резкие слова и надменный тон баронессы не делали ее менее привлекательной. Даже говоря о своей ненависти, она продолжала оставаться для него заманчивой и желанной. Здесь, правда, был и иной мотив – Фэнси собиралась стать женой Джонатана. Вспоминая, что этот человек в свое время совратил его жену, Чанс думал, что вправе отплатить своему недругу тем же.

Чансу стоило больших усилий перестать думать о мести – речь шла не только о том, чтобы поквитаться с Джонатаном, но и о том, чтобы обладать Фэнси. Он признавал, что стремится овладеть баронессой, но ему было очень трудно отделить мечты о любви от планов мщения. Чанс не был уверен, что, если однажды ему удастся завоевать баронессу, он найдет в себе силы отпустить ее. Он нахмурился и решил, что ненавидит Фэнси так же сильно, как и она его.

Пожалуй, только Хью обратил внимание на то, что Чанс стал мрачным и вспыльчивым. Фэнси уже привыкла к плохо скрываемому презрению их спасителя и не рассчитывала на другое отношение. В то же время его поведение беспокоило ее. Почему он так расстроен? Ведь не она бесцеремонно схватила его за руку и стала страстно целовать. Видимо, Джонатан прав: Чанс на самом деле отвратительный, грубый и заносчивый человек, которому ничего не стоит оскорбить тех, кто находится рядом с ним. И нечего думать о нем! Но к неудовольствию Фэнси, ее мысли все время возвращались к Чансу, и она снова и снова переживала сладостный миг поцелуя.

Фэнси чувствовала бы себя более уверенно, если бы Чанса все время не было рядом. Но избавиться от его общества она не могла – день шел за днем, а они по‑прежнему оставались вчетвером. Сознание того, что именно Чансу она обязана своим спасением, смущало Фэнси. Ей казалось, что она обошлась с ним нелюбезно, и всякий раз, когда он возвращался на стоянку с подстреленной дичью или пойманной рыбой, помогал ей перебраться через какую‑нибудь корягу или ручей, ей было невыносимо стыдно. По ночам, ложась спать, она думала, что Чанс дает им все – одеяла, еду, а, кроме того, охраняет их сон. Угрызения совести мучили Фэнси.

Но наибольшие страдания причиняло Фэнси не чувство стыда или вины и даже не необходимость целыми днями видеть перед собой Чанса, а сны, в которых она предавалась с ним плотским наслаждениям. Как обидно и унизительно, что даже во сне Чанс возбуждал ее больше, чем покойный Спенсер! Ей очень хотелось, чтобы скитания по лесу, доставлявшие ей столько мучений, поскорее закончились, а Чанс Уокер навсегда ушел из ее жизни.

Фэнси вряд ли смогла бы оставаться спокойной, если бы рядом не было Эллен и Хью. Их жизнерадостность, неистощимая энергия и искренняя привязанность друг к другу помогали легче переносить все тяготы пути и отвлекали от грустных переживаний. Глядя на то, как они сидят возле костра, обмениваясь веселыми репликами и шутками, Фэнси радовалась: сестра полностью избавилась от непонятного высокомерия, с которым она встретила их спасителей.

Фэнси усмехнулась. Если судить по внешним признакам, то и Чанс Уокер кажется довольно симпатичным человеком. Он не только предупредителен и безукоризненно вежлив, но и красив, обаятелен. Порой Фэнси находила в Чансе что‑то такое, чего не хватало Джонатану, но она упорно отгоняла от себя эту мысль, признавая, впрочем, что Чанс очень привлекателен.

За все время пути Чанс и Фэнси ни разу не позволили своей взаимной антипатии привести их к открытому конфликту. Днем скрыть ее было довольно просто – всегда находились дела, мешавшие начать разговор. Но вечером было труднее. Фэнси всякий раз с ужасом думала о том, как они с наступлением темноты усядутся у маленького костра и окажутся совсем близко друг к другу. Чанс всегда садился напротив нее, и она как завороженная смотрела на его освещенное огнем лицо, широкий лоб, крупный нос и резко очерченный рот. В одежде из оленьей кожи, со спадавшими на плечи черными волосами, Чане очень напоминал индейца. Его голубые глаза, смотревшие вокруг с живым и неподдельным интересом, становились тусклыми и холодными, едва он переводил взгляд на Фэнси.

За эти дни сестры много узнали об Уокерах. Хью и Чанс оказались прекрасными рассказчиками, и их истории подолгу держали сестер в напряжении. Один из Уокеров был когда‑то пиратом, грозой морей. Другой полюбил дочь индейского вождя, но уступил требованиям родственников и женился на белой женщине. Еще один как‑то задушил пантеру голыми руками. Наконец приблизительно на восьмой день пути речь зашла и о том, какая трагедия приключилась у Сэма и Летти – их единственный ребенок оказался мертворожденным!

– Какой ужас! – воскликнула Эллен, когда Хью закончил рассказ. – Мистер Уокер, по‑моему, очень хороший человек, и его жена, должно быть, такая же замечательная. Представляю себе, каково это – столько лет мечтать о ребенке и увидеть его мертвым.

– Но самое неприятное даже не это, – сухо сказал Чанс, – а то, что наследником Сэма считается теперь его сводный брат и наш дражайший кузен Джонатан.

– Джонатан Уокер – достойный человек, – резко произнесла Фэнси, – и вам не подобает говорить о нем дурно, когда он не может возразить.

Чан с усмешкой взглянул на нее.

– Какой прекрасной женой вы будете для Джонатана, – заметил он. – Тут же бросаетесь его защищать, а негодяя, распустившего язык, пытаетесь поставить на место.

– Вы просто ее не так поняли! – воскликнула Эллен, с тревогой глядя на сестру. – Она совсем не то хотела сказать. Именно Джонатан пригласил нас в Виргинию, и было бы непорядочно в благодарность за все, что он для нас сделал, злословить о нем.

Фэнси отметила про себя, что Эллен не стала поправлять Чанса и говорить, кто на самом деле будущая невеста Джонатана. Она поступала так уже не в первый раз. Очевидно, подумала Фэнси, Эллен не хочет посвящать Хью и Чанса в свои планы. Вот еще один повод для беспокойства и тревожных раздумий.

На слова Эллен Чанс отреагировал совсем по‑иному, чем на реплику Фэнси.

– Возможно, я действительно не прав, – улыбнулся он. – Но клянусь, больше не скажу ничего плохого о человеке, который вас сюда пригласил.

– Спасибо, – кивнула Эллен. – А теперь расскажите, пожалуйста, о том, как вы ребенком попали от отца Хью к вашему дяде Эндрю. Мне кажется, это очень таинственная и захватывающая история.

Услышав ее просьбу, Хью едва не пролил кофе и виновато посмотрел на Чанса.

– Я не хотел рассказывать, правда, – извиняющимся тоном пролепетал он. – Просто вырвалось однажды в разговоре.

– Вырвалось? – с иронией в голосе переспросил Чанс. – Я смотрю, за эту неделю вы стали близкими друзьями, уже говорите о старых семейных историях.

Эллен покраснела и очень смутилась.

– Так получилось… – Она пыталась защитить себя и Хью. – Если бы мы не были все это время вместе, мы подружились бы позже. Пожалуйста, не сердитесь на Хью – он лишь хотел немного развлечь меня. Если вам и вправду неприятно рассказывать об этом, прошу, извините меня, и давайте поговорим о чем‑нибудь другом.

– Мне не неприятно, – спокойно ответил Чане, – но думаю, что говорить о моих родителях или, вернее, об их отсутствии сейчас неуместно, да и неинтересно. – Он бросил на Хью сердитый взгляд. – Я бы предложил тебе больше никогда не касаться этой темы.

Они заговорили о чем‑то другом, однако нежелание Чанса рассказывать о своих родителях только разожгло в Фэнси любопытство. Она решила при первой же возможности выудить из Хью все подробности этой истории. Ждать удобного случая пришлось недолго. На следующий день, когда солнце стояло в зените, а они искали тенистое место, чтобы переждать жару, Чане пошел на разведку, а заодно решил подстрелить что‑нибудь на ужин. Когда стоянка была наконец устроена, он скрылся в чаще, оставив Хью охранять женщин.

Первые несколько минут разговор явно не клеился.

– Знаете, – начала Фэнси, – меня очень заинтриговало, почему Чанс так упорно не хочет говорить о конфликте между вашим отцом и его двоюродным братом. Это было такой трагедией? – Она с интересом взглянула на Хью.

Тот ответил не сразу. После того, что вечером сказал Чанс, ему не хотелось ни о чем распространяться.

– Нет, – нехотя ответил он после недолгого молчания. – Просто Чанс принимает все это близко к сердцу.

Эллен подняла голову и бросила на Хью умоляющий взгляд.

– Пожалуйста, Хью, расскажите нам, как все было, – сказала она. – Мы очень просим! Неужели Чанс сам не знает, кто его родители? – с нетерпением спросила она, заметив, что Хью еще колеблется, но тут же смутилась. – Я, наверное, позволила себе лишнее.

– Нет. – Хью улыбнулся и покачал головой. – Как вы вчера сказали, мы живем сейчас не вполне обычной жизнью, то есть можем изменять по своему усмотрению стандартные нормы поведения. – Его лицо стало серьезным. – Вообще‑то люди уже много лет спорят о том, кто все‑таки родители Чанса. Почти все считают, что он незаконный сын моего отца, Морли, который почему‑то не хочет этого признавать. – Он покраснел.

– Так, значит, вы с Чансом братья? – Фэнси широко раскрыла рот от удивления. Хью задумался.

– Не знаю, – ответил он, помолчав. – Одно могу сказать твердо: пока отец не расскажет то, что ему известно, все так и останется тайной.

– Эта история больше похожа на небылицу, – сказала Фэнси. – Вы уверены, что Чанс действительно не знает, кто его родители?

– Единственный человек, кто, возможно, знает что‑то, – мой отец. – Хью поморщился. – Но он упорно отказывается говорить на эту тему. Если верить слухам, тридцать четыре года назад, в апреле, он неожиданно явился к своему двоюродному брату Эндрю с завернутым в одеяло ребенком. Этим ребенком был Чанс. Своих детей у Эндрю и его жены Марты не было, и они не стали задавать вопросов. А отец… отдал им ребенка и попросил присмотреть за ним, пока он все не уладит.

– Уладит? – переспросила Фэнси нахмурившись. – Что он имел в виду?

– Этого никто не знает. Отец так ничего и не сделал. Чанс вырос у Эндрю и Марты, и, насколько я знаю, они заботились о нем как о родном сыне. Пока были живы, разумеется.

– А они уже умерли? – спросила Эллен.

– Когда Чансу исполнилось десять, Марта осенью того же года умерла от лихорадки, – вздохнул Хью, – а Эндрю через шесть лет убили индейцы. Когда Чанс узнал об этом, он тут же отправился искать их. Совсем один, без чьей‑либо помощи. – В голосе Хью звучала гордость за старшего товарища. – Он выследил их, пришел в их лагерь и спросил, кто убил Эндрю. – Хью покачал головой. Казалось, он и сейчас не верит в то, что подобное могло произойти. – Вождь племени был настолько поражен храбростью Чанса, что указал ему на убийцу. Чанс тут же вызвал негодяя на поединок, и они дрались на ножах. И, – Хью улыбнулся, – судя по тому, что Чанс сейчас здесь, с нами, ему удалось отомстить за Эндрю.

– Он хладнокровно убил человека? – ужаснулась Фэнси.

Хью посмотрел ей в глаза.

– По‑моему, вы не совсем поняли, – произнес он. – После смерти Марты Эндрю заменял Чансу и отца, и мать – одним словом, стал для него всем. Эндрю был очень хорошим человеком, преподавал в школе, много знал, любил книги, ему нравилось заниматься с детьми, в том числе и с Чансом. Его отзывчивость поистине не знала границ. Он был готов обогреть и накормить любого, кто приходил к нему, даже индейцев. И вот такого человека, – голос Хью стал суровым, – зверски убили, а его школу сожгли. Индеец, которого вам так жалко, – убийца! Он убил человека, которого Чанс называл отцом. Скажите, мог ли Чанс не отомстить?

Фэнси не ответила. Нет, подумала она, отворачиваясь и глядя в сторону, Чанс не мог поступить иначе. Если кто‑то нападает на близких ему людей, он тут же встает на их защиту.

– И ему было всего шестнадцать лет? – Эллен взглянула на Хью широко раскрытыми от удивления глазами.

Хью кивнул.

На некоторое время воцарилось молчание. Почувствовав вскоре, что оно становится тягостным, Фэнси вновь заговорила.

– И все‑таки непонятно, почему ваш отец до сих пор не хочет ничего рассказать о том, кто настоящие родители Чанса, – задумчиво проронила она. – В конечном счете с того времени прошло уже немало лет, и, что бы он ни говорил, это не вызовет скандала. Даже если заявит, что Чанс его сын – все и так давно в этом уверены.

– А о матери Чанса что‑нибудь известно? – тихо спросила Эллен. – Есть какие‑нибудь предположения?

– Нет. – Хью покачал головой. – Все так и осталось тайной, а отец просто выходит из комнаты, если кто‑нибудь начинает разговор. Я думаю, он так ничего и не расскажет.

– Было бы неплохо, – раздался позади них громкий голос, – если бы ты тоже держал язык за зубами.

Из‑за деревьев показался Чанс.

Фэнси было так неудобно, что она залилась румянцем и не знала, что сказать. Первой нашлась Эллен.

– Пожалуйста, Чанс, не сердитесь на Хью, – умоляющим тоном произнесла она. – Это мы во всем виноваты, но, право же, мы совсем не хотели вмешиваться в ваши дела.

Чанс что‑то невнятно пробормотал в ответ, и разговор снова прервался. Между тем было ясно, что рано или поздно он возобновится – тайна Чанса заинтриговала сестер, и они горели желанием узнать все до конца. Вечером, когда они, как обычно, сидели у костра, Эллен, правда, нерешительно, вновь заговорила о том, что не давало покоя ни ей, ни Фэнси.

– Признаться, нам очень неудобно перед вами, Чанс, – сказала она. – Мы стали расспрашивать Хью о ваших родителях, не подумав о том, как вам бывает неприятно, если кто‑нибудь вдруг начинает говорить об этом.

Очарование Эллен подкупило Чанса.

– Дело не в этом, – дружелюбно отозвался он. – Я просто думаю, тема не особенно интересна.

– Ну что вы! – возразила Фэнси, и глаза ее блеснули любопытством. – Насколько я поняла из рассказов Хью, никто не знает, кто ваши родители. Фактически ваша жизнь началась с того, что отец Хью отдал вас Эндрю.

– Может, здесь и есть тайна, – Чанс пожал плечами, – однако все это уже давно в прошлом, и я, как, кстати, все Уокеры, предпочитаю больше не говорить об этом. В конечном счете, человек сам должен пробивать себе дорогу в жизни, не так ли? – Он с усмешкой взглянул на Фэнси, и ее сердце тревожно забилось. – Вот уже много лет, как я прекрасно обхожусь без родителей.

– Но все‑таки не забывай, – заметил Хью, что, кем бы ни были твои родители, отец так и остался в роду Уокеров паршивой овцой. Более того, я даже иногда думаю, что обязан этому случаю своим рождением.

– Что вы имеете в виду? – Эллен в замешательстве переводила взгляд то на Чанса, то на Хью.

– До появления Чанса отец катился по наклонной плоскости – пил, гулял и тратил все деньги на вино и женщин…

– Так, по крайней мере, говорят некоторые Уокеры, – заметил Чанс. – Но я не особенно верю.

– А после того как вы появились на свет, он изменился? – Фэнси удивленно подняла брови.

– Да, многие утверждают, что именно так и произошло. – Чанс вздохнул и помешал палкой тлеющие головни. – Если верить сестре Эндрю, тете Миллисент, с того дня Морли стал совсем другим человеком: больше не ходил по тавернам, а если и пил, то совсем мало. Более того, именно тогда он начал, не покладая рук работать на Сэма, не требуя никакого вознаграждения. Как и сейчас. – Чанс нахмурился. – Будто он чувствует за собой какую‑то вину и делает все, чтобы загладить ее.

– Верно, – со смехом добавил Хью. – Сэм часто вспоминает, как, вернувшись, домой из Англии, он вместо вечно пьяного бездельника Морли увидел трезвого и трудолюбивого человека, на которого всегда можно положиться. Ведь когда у Летти родился мертвый ребенок, Сэм увез ее в Англию, и они прожили там четыре года.

– Подумать только! – воскликнула Фэнси. – Так, значит, Сэм четыре года провел в Англии?

– Да. – Хью кивнул. – Если верить нашим семейным преданиям, Сэм неожиданно вернулся домой через два дня после родов. Увидев, что Летти убита горем, он тут же велел ей собираться, и они уехали в Англию. – Он взглянул на увлеченно слушавшую Эллен и столь же серьезно продолжал: – Сэм, правда, не хотел надолго оставлять Уокер‑Ридж, но его двоюродный брат Джереми сказал, что в колонии, где все будет напоминать Летти о неудачных родах, она вряд ли придет в себя. И вот тогда Сэм поручил вести дела одному из своих агентов, а сам стал жить как настоящий английский джентльмен. В конце концов, Летти понемногу оправилась, и они вернулись в Уокер‑Ридж.

– Не секрет, что Морли всегда очень уважал Сэма, – сказал Чанс. – Я часто спрашиваю себя: хотел ли Морли, отдав меня Эндрю и Марте, вернуться потом в Уокер‑Ридж, чтобы поговорить с ним?

Хью пожал плечами:

– Но если отец собирался поступить именно так, у него бы ничего не вышло, потому что, пока он отвозил тебя к Эндрю, Сэм успел вернуться домой и снова уехать. Отец не застал бы его. Он мог бы написать Сэму в Англию, но так как речь, очевидно, шла о какой‑то тайне, решил не делать этого – видимо, боялся, что письмо не дойдет.

– А когда Сэм, наконец, вернулся в Уокер‑Ридж, прошло уже четыре года и разговаривать было больше не о чем, – спокойно, словно подводя черту, произнес Чанс.

Не в силах сказать ни слова, Фэнси молча всматривалась в загорелое лицо Чанса, на котором застыло загадочное выражение. В глубине души она чувствовала жалость – правда, не к мрачному человеку, сидевшему напротив нее, а к маленькому мальчику, каким Чанс когда‑то был. Да, ему пришлось несладко. Как ужасно – не знать своих родителей, слышать вокруг бесконечные сплетни и пересуды!

Чанс, задумчиво смотревший на огонь, внезапно поднял голову и взглянул на Фэнси.

– Надеюсь, вы удовлетворили свое любопытство, – сквозь зубы процедил он. – И, графиня, мне бы не хотелось, чтобы вы испытывали сочувствие ко мне. Я совершенно не нуждаюсь в жалости таких людей, как вы.

Фэнси почувствовала, как зародившаяся в ее душе симпатия сменяется возмущением и желанием еще раз дать Чансу пощечину.

– Вы говорите о жалости? – Она с негодованием встала и поправила платье. – Боюсь, вы ошибаетесь. Если я к кому‑то и испытываю жалость, то не к вам, а к мистеру Уокеру и его жене. Судьба несправедливо обошлась с ними – их сын умер, а вы остались живы.