Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Султан Валад. Бедняки, пьяницы, шлюхи, сироты, воры Он отдает золото и серебро преступникам





 

Сентябрь 1248 года, Конья

Бедняки, пьяницы, шлюхи, сироты, воры… Он отдает золото и серебро преступникам. После той жуткой ночи мой отец очень переменился. Все говорят, что от горя он лишился рассудка. Когда отца спрашивают, что он делает, он рассказывает историю Имр-уль-кайса[33], царя арабов. Его все любили, он был очень богат и хорош собой, однако в один день, ни с того ни с сего, отказался от благополучной жизни, надел одежду дервиша, бросил все свои богатства и с тех пор до самой смерти бродил по свету.

— Вот что бывает, когда теряешь любимого человека, — говорил отец. — Царская внешность обращается в пыль, и на свет выходит суть дервиша. Теперь, когда Шамса больше нет на свете, меня тоже нет. Я больше не учитель и не проповедник. Я — воплощение пустоты. Вот моя фана, вот моя бака [34].

Как-то в нашу дверь постучал рыжий торговец с очень лживой физиономией. Он сказал, что в давние времена в Багдаде был знаком с Шамсом Тебризи. Потом, понизив голос до доверительного шепота, он поклялся, что Шамс, живой и здоровый, прячется и медитирует в ашраме в Индии, ожидая подходящего времени для своего возвращения.

Казалось, отец обезумел. Он спросил торговца, чего тот хочет за благую весть, и тот бесстыдно заявил, будто мальчиком хотел стать дервишем, но, поскольку жизнь пошла иначе, он хотел бы получить хотя бы кафтан такого знаменитого человека, как Руми. Едва услышав это, отец снял бархатный кафтан и вручил его торговцу.

— Отец, зачем ты отдал свой дорогой кафтан проходимцу, если отлично знаешь, что он врет в каждом слове? — спросил я, как только рыжий торговец ушел с нашего двора.

И вот что сказал мне отец:

— Думаешь, кафтан — слишком дорогая цена за его ложь? Нет, мой сын, будь уверен, если бы он сказал правду, если бы Шамс в самом деле был бы жив, я бы отдал за это свою жизнь.

 

Руми

 

31 октября 1260 года, Конья

Бежит время, и в конце концов боль сменяется печалью, печаль — молчанием, молчание — одиночеством, бесконечным и глубоким, как темный океан. Сегодня шестнадцатая годовщина того дня, когда Шамс и я встретились. Каждый год в последний день октября я стараюсь остаться наедине с собой, и мое уединение раз от раза все тяжелее. Сорок дней я провел, обдумывая сорок правил. Я помню их все, и в голове у меня постоянно мысли о Шамсе Тебризи.

Думаешь, что больше нет сил жить. Думаешь, что погас свет души и лучше навсегда остаться в темноте. Однако, когда вокруг сплошная тьма и глаза закрыты на мир, в сердце открывается третий глаз. И тогда понимаешь, что обычное зрение в противоречии с внутренним. Наши глаза не видят так ясно и остро, как глаза любви. После печали настает другое время и является совсем другой человек. И повсюду начинаешь искать любимого человека, которого уже нет нигде.

Видишь его в капле воды, видишь в высокой волне, в утреннем ветерке, очищающем воздух; видишь его в геомантийских[35]символах на песке, в крошечных камешках, что блестят на солнце, в улыбке новорожденного малыша и в собственном быстром беге крови. Разве можно сказать, что Шамса больше нет, если он везде и повсюду?

Каждый день, каждую минуту, медленно кружась в тоске и печали, я не расстаюсь с Шамсом. Шамс навсегда поселился в моей груди. Я храню в ней голос Шамса. От учителя и проповедника, каким я был когда-то, не осталось ни следа. Любовь поглотила все мои привычки и занятия.

Два человека помогли мне пережить самое трудное время — мой старший сын и святой человек по имени Саладин, который работает золотобойцем. Слушая, как он стучит молотком в своей маленькой мастерской, доводя до совершенства кусочки золота, я удивительным образом вспоминаю танец кружащихся дервишей. Ритм работы Саладина совпадает с тем священным ритмом, о котором говорил Шамс.

Тем временем мой старший сын женился на Фатиме, дочери Саладина. Сияющая и любопытная, она напоминает мне Кимью. Я стал учить ее читать Кур’ан. Постепенно полюбил ее, и она стала как бы моим правым глазом, а ее сестра Гедрийя — левым. Давным-давно моя милая Кимья научила меня одной важной вещи: девочки — такие же хорошие ученицы, как мальчики, а может быть, даже лучшие. Я организовал для женщин курсы духовного танца дервишей и посоветовал сестрам-суфиям продолжать эту традицию.

Четыре года назад я начал декламировать «Матнави». Первая строчка явилась мне поутру, когда я наблюдал явление первого утреннего луча солнца. С тех пор стихи буквально сыплются у меня с языка, словно сами собой. Я не записываю их. Мои первые опыты были записаны Саладином. Потом мой сын сделал копии. Благодаря ему стихи сохранились, потому что, по правде говоря, если бы меня попросили прочитать их наизусть, я бы не смог. Будь то проза или поэзия, слова неожиданно приходят ко мне во множестве, а потом так же неожиданно покидают меня, как перелетные птицы.

Когда я начал сочинять поэму, то понятия не имел, о чем она будет. Она могла стать длинной, могла стать короткой. Никакого плана у меня не было. Когда же я ее закончил, то опять замолчал. Так и молчу. И «Молчание» (Khamush) — одна из двух моих подписей. Другая — Шамс Тебризи.

Мир движется и меняется со скоростью, которую мы, смертные люди, не можем ни проконтролировать, ни осознать. В 1258 году под натиском монголов пал Багдад. Город, который гордился своими укреплениями и своей красотой, который провозгласил себя центром мира, потерпел поражение. В том же году умер Саладин. Мои дервиши и я устроили пышную церемонию, прошли по улицам с барабанами и флейтами. Мы радостно танцевали и пели, потому что именно так должен уходить в иной мир святой человек.

В 1260 году монголы стали слабеть. Их разбили мамелюки. Вчерашние победители стали побежденными. Все победители считают, что их триумф вечен. Все побежденные боятся, что их поражения вечны. И те и другие не правы по одной и той же причине. Все меняется, кроме лица Божия.

После смерти Саладина случилось так, что Хусам-ученик, который уже совсем взрослый и уверенно шагает по духовному пути, отчего его зовут Хусам Шелеби, стал записывать мои стихи. Именно ему я продиктовал «Матнави». Хусам скромен. Если его спросить, кто он такой, то он, не колеблясь ни секунды, ответит: «Я — смиренный последователь Шамса Тебризи».

Понемногу все мы переваливали сороковой, пятидесятый, шестидесятый рубежи, с каждым десятилетием ощущая себя все более полноценными, более совершенными. Надо идти, хотя конца пути нет. Вселенная постоянно и неутомимо движется, вращаются Земля и Луна, но что заставляет их двигаться? Это тайна. Понимая это, мы, дервиши, всегда будем танцевать, даже если никто не понимает, что мы делаем и зачем. Мы будем танцевать несмотря ни на что — несмотря на боль и горе, радость или удовольствие; будем танцевать в одиночестве или вместе, быстро или медленно, так как велит течение воды. Мы будем танцевать, как подскажет нам великая гармония. Постоянно изменяясь, круг остается неизменным. Правило номер тридцать девять: «Если меняются части, целое остается неизменным. Вместо одного негодяя, покидающего мир, на свет рождается другой. Вместо каждого доброго человека, покидающего мир, на свет рождается другой. Поэтому не только ничто не остается постоянным, но и ничто никогда по-настоящему не меняется.

Вместо суфия, который умирает, где-нибудь на свете является другой суфий».

Наша религия — это религия любви. Мы все соединены цепью сердец. Если одно звено рвется, в другом месте является еще одно звено. Когда умер Шамс из Тебриза, появился другой «Шамс» — другого возраста и под другим именем.

Имена меняются, приходят и уходят, однако сущность остается той же.

 

Элла

 

7 сентября 2009 года, Конья

Близко к его кровати стояло кресло, в котором она спала, когда ее вдруг разбудили необычные звуки. Элла открыла глаза и прислушалась. В темноте кто-то произносил незнакомые слова. Не сразу она догадалась, что на улице призывают к молитве. Начинался новый день. Однако у нее появилось ощущение, что этот день положит конец чему-то.

Спросите любого, кто слышит призыв к молитве в первый раз, и он скажет вам то же самое. Этот призыв и прекрасен, и таинственен. И все же есть в нем что-то жуткое, внушающее суеверный страх. Нечто похожее на любовь.

Именно из-за этих звуков Элла, вздрогнув, проснулась ночью. Несколько раз мигнув в темноте, она в конце концов уразумела, что мужской голос ворвался в комнату через открытое окно. Элла не сразу сообразила, что находится не в Массачусетсе. Просторный дом, в котором она жила с мужем и тремя детьми, остался в другой жизни — такой далекой и туманной, будто ее не было вовсе, как будто она была не ее реальной прошлой жизнью, а сказкой.

Да, это был не Массачусетс. Она находилась на другой части земли, в больнице города Конья, в Турции. И мужчина, ровное глубокое дыхание которого она слышала, был не ее массачусетским мужем с двадцатилетним стажем, а ее любовником, ради которого она убежала от мужа солнечным днем прошлого лета.

«Ты собираешься бросить мужа ради мужчины, у которого нет будущего? — задавали ей один и тот же вопрос подруги и соседки. — А как же дети? Думаешь, они когда-нибудь простят тебя?»

Элла включила настольную лампу и в теплом янтарном свете оглядела комнату, словно желая убедиться, что ничего не изменилось после того, как она заснула несколько часов назад. Она находилась в самой маленькой больничной палате, какую только видела в своей жизни; правда, видела она немного больничных палат. Кровать занимала почти все место. Кроме нее там были деревянный шкаф, квадратный кофейный столик, стул, пустая ваза, поднос с разноцветными таблетками и рядом книга Шамса, которую Азиз читал, когда они пустились в это путешествие: «Я и Руми».

Четыре дня назад они приехали в Конью и первые дни провели, ничем не отличаясь от обыкновенных туристов: осматривали памятники, музеи, археологические раскопки, пробовали местную еду и фотографировали все подряд. Все шло неплохо до вчерашнего дня. Когда они обедали в ресторане, Азиз вдруг упал, и его пришлось перевезти в ближайшую больницу. С того времени Элла находилась при нем неотлучно и ждала, сама не зная, чего ждать, надеясь, хотя надежды не было, и молча и отчаянно споря с Богом, который собирался отнять у нее любовь, подаренную так поздно.

— Любимый, ты спишь? — спросила Элла. Она не хотела беспокоить Азиза, но он был нужен ей бодрствующим.

Ответа не последовало, разве что изменился ритм его дыхания.

— Ты не спишь? — шепотом, но более громким, переспросила Элла.

— Не сплю, — медленно отозвался Азиз. — А ты почему не спишь?

— Утренняя молитва… — проговорила Элла, как будто это все объясняло: и ухудшение его здоровья, и ее страх потерять его, и безрассудство ее любви.

Азиз сел на кровати, глядя на Эллу немигающим взглядом. В легком свете лампы на фоне белых подушек его красивое лицо казалось мертвенно-белым, тем не менее в нем чувствовалась сила, а может быть, даже бессмертие.

— Утренняя молитва особенная, — прошептал Азиз. — Разве ты не знаешь, что из пяти молитв, которые мусульманин должен возносить ежедневно, утренняя — самая главная и самая искренняя?

— Почему?

— Полагаю, потому, что человек отрывается от снов, а ему это не нравится. Мы предпочли бы еще поспать. Вот почему в утренней молитве есть строчка, которой нет в других молитвах. «Лучше молиться, чем спать».

«И все же, наверное, для нас обоих лучше было бы спать, — подумала Элла. — Если бы только мы могли заснуть вместе». Она мечтала о легком, спокойном сне. О годах полного оцепенения, которые могли бы умерить ее боль.

Через некоторое время призыв к молитве стих. Когда замер последний звук, в мире стало нестерпимо тихо. Целый год они были вместе. Один год любви. Большую часть времени Азиз был достаточно силен, чтобы путешествовать, но за последние две недели его состояние явно ухудшилось.

Элла смотрела, как он вновь погружается в сон, смотрела на его спокойное и столь дорогое для нее лицо. Ей стало страшно. Тяжело вздохнув, она вышла из палаты. Прошла по коридорам, где стены были выкрашены в разные оттенки зеленого, мимо отделений, где выздоравливали и умирали люди, молодые и старые, мужчины и женщины. Элла старалась не замечать любопытных взглядов, однако белокурые волосы и голубые глаза делали очевидной ее чужеродность. Никогда еще она не ощущала себя настолько не на своем месте.

Через несколько минут Элла уже сидела посреди небольшого больничного сада около бьющего из земли источника. Там находилась небольшая фигурка ангела, а на дне сверкало несколько серебряных монет — символы чьих-то тайных желаний. Элла пошарила в карманах, но нашла только исписанные листки бумаги и половинку гранолы[36]. Оглядевшись, она заметила поблизости несколько гладких блестящих черных камешков. Тогда она подняла один из них и, закрыв глаза, бросила его в фонтан, беззвучно бормоча желание, которое, она знала, не сбудется. Камешек отскочил от стенки, ограждавшей источник, и, отлетев в сторону, упал прямо на колени каменному ангелу.

«Будь здесь Азиз, — подумала Элла, — он бы непременно усмотрел в этом некий знак».

Вернувшись через полчаса в палату, она обнаружила там врача и медицинскую сестру в платке. Азиз был с головой накрыт простыней. Он ушел.

 

Азиза похоронили в Конье, как и его любимого Руми.

Элла позаботилась о его похоронах, постаравшись не упустить ни одной детали. Она нашла место для захоронения — под большой магнолией на старом кладбище. Потом отыскала суфийских музыкантов, которые согласились играть на ней, и послала электронные извещения всем друзьям Азиза в разных странах с приглашением посетить похороны. Элле было приятно, что собралось довольно много людей, приехавших издалека, например даже из Кейптауна, Санкт-Петербурга, Муршидабада, Сан-Паулу. Среди них были фотографы-коллеги Азиза, его приемные дети, а также ученые, журналисты, писатели, танцоры, скульпторы, бизнесмены, фермеры, домашние хозяйки.

Церемония прошла тепло и радостно, на ней присутствовали верующие разных конфессий. Они праздновали его смерть, потому что знали: он сам этого хотел. Беззаботно играли дети. Мексиканский поэт раздавал pan de los muertos[37]а старый друг Азиза из Шотландии посыпал всех розовыми лепестками, как конфетти, чтобы никто не считал смерть чем-то таким, чего надо бояться. Некто из местных, старый согбенный мусульманин с пронзительным взглядом и широкой улыбкой на губах, наблюдал за церемонией, а потом сказал, что это было, несомненно, самое сумасшедшее действо, которое когда-либо видела Конья, если не считать похорон Мавланы много столетий назад.

Через два дня после похорон, оставшись наконец одна, Элла прогулялась по городу, разглядывая проходившие мимо нее семейные пары, продавцов в магазинах, уличных торговцев, старавшихся всучить ей хоть что-то. Люди во все глаза смотрели на американку с заплаканными глазами. Она была тут чужой. Собственно, она везде была чужой.

Вернувшись в номер, Элла сняла жакет и надела пушистый, персикового цвета свитер из ангорской шерсти, прежде чем выписаться из отеля и отправиться в аэропорт. Она позвонила Дженет, которая единственная из троих детей поддержала мать в ее решении следовать своим чувствам. Орли и Ави все еще не желали с ней разговаривать.

— Мама! Как ты? — с искренней озабоченностью спросила Дженет.

Элла улыбнулась, как будто дочь могла видеть ее. Потом произнесла едва слышно:

— Азиз умер.

— Ой, мамочка, я тебе очень сочувствую. Наступила короткая пауза, в которой они обе старались придумать, что бы еще сказать. Молчание прервала Дженет:

— Мамочка, ты вернешься домой?

Элла задумалась. В словах дочери она услышала непроизнесенный вопрос: вернется ли она в Нортгемптон к мужу и откажется ли от бракоразводного процесса, который уже превратился в клубок обвинений и обид? Что она собирается делать? У нее не было денег и не было работы. Однако она могла бы давать уроки английского языка, работать в журнале и даже, чем черт не шутит, когда-нибудь стать хорошим редактором.

На секунду прикрыв глаза, Элла представила себя радостной и уверенной в себе, какой она должна была стать в самое ближайшее время. Ей никогда еще не приходилось полагаться только на свои силы, но, как ни странно, одинокой она себя не чувствовала.

— Малышка, я очень скучаю по тебе, — проговорила она. — Скучаю по твоим брату и сестре. Ты приедешь повидаться со мной?

— Ну конечно же, мамочка… мы приедем… Но чем ты собираешься заняться? Уверена, что не хочешь вернуться?

— Я поеду в Амстердам, — ответила Элла. — Там есть миленькие квартирки с окнами на каналы. Мне хватит денег на такую. Еще нужно подучиться ездить на велосипеде. Не знаю… Не хочу строить планы, дорогая. Собираюсь жить одним днем. Посмотрим, что получится. Это одно из Правил, понимаешь?

— Каких таких правил, мама? О чем ты говоришь?

Элла подошла к окну и поглядела на небо неправдоподобно синего цвета.

— Это Правило номер сорок, — медленно произнесла Элла. — «Жизнь без любви никчемна. Не спрашивай себя, какую любовь ты ищешь, духовную или телесную, божественную или земную, восточную или западную… Одни деления приводят к другим делениям. У любви нет названий. Она то, что она есть, — чистая и простая. Любовь — вода жизни. Влюбленный — огонь души. Вся вселенная начинает кружиться иначе, когда огонь влюбляется в воду».

 

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора


[1]Хуцпа — наглость, дерзость, напористость (иврит).

 

[2]Джалаладдин Руми (1207–1273) — персидский поэт-суфий, автор лирического «Дивана», философских трактатов, поэмы «Месневи и манави», содержащих основные положения суфизма. — Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, прим. перев.

 

[3]Имя Шамс означает «солнце».

 

[4]Нафс — душа как источник животных страстей.

 

[5]Орден убийц, или Орден ассасинов (1096–1252), — объединение фанатиков-мусульман, убивавших крестоносцев, было основано религиозным и политическим деятелем Хасаном Ибн Саббахом.

 

[6]Аламут («Гнездо орла») — крепость Ордена убийц.

 

[7]Мактаб (мектеб) — начальная школа в странах Востока. (Прим. автора).

 

[8]Тафсир — толкование и комментирование Корана. (Прим. автора).

 

[9]Зикр — духовная практика, заключающаяся в многократном произнесении молитвенной формулы с именем Аллаха. (Прим. автора).

 

[10]Аттар Фаридаддин (Фарид-Ад-Дин) (1119-?) — крупнейший персидский суфийский поэт, автор многочисленных поэм и стихотворений.

 

[11]Ибн Араби Абу Абдаллах Мухаммад Ибн Али Ибн Мухаммад Ибн ал-Араби ал-Хатими ал-Таи (1165–1240) — исламский богослов из Испании, крупнейший представитель и теоретик суфизма.

 

[12]Ханега (ханака) — странноприимный дом с мечетью и кельями, обитель дервишей.

 

[13]Если Аллах пожелает. (Прим. автора.).

 

[14]Хадисы — жизнеописание пророка Мухаммеда, его деяния и высказывания. (Прим. автора.).

 

[15]Аль-Бистами Баязид (? - 875) — персидский мистик, идеолог крайнего суфизма. Проповедовал экстатический восторг и мистическую любовь к Богу, приводящие к слиянию с ним.

 

[16]Карим Абдулла-Джаббар (имя при рождении — Фердинанд Льюис Алсиндор-младший, род. в 1947 г.) — выдающийся американский баскетболист. Считается одним из лучших игроков в истории баскетбола.

 

[17]Кэт Стивенс (имя при рождении Стивен Деметр Гиоргиу, в 1978 г. изменено на Юсуф Ислам; род. в 1948 г.) — английский певец, автор песен и мультиинструменталист.

 

[18]«Ма’ариф» («Познания») — книга отца Руми, в которой он объединил свои идеи. Этот сборник, включавший в себя как традиционные толкования Корана, так и идеи суфизма, оказал большое влияние на Руми.

 

[19]Аль-Газзали (1058-?) — мусульманский философ, противник греческой философии, один из основоположников суфизма.

 

[20]Эйд — последний день Рамадана.

 

[21]Благословение. (Прим. автора.).

 

[22]Коран. Женщины, 38 (34). Перевод И. Ю. Крачковского.

 

[23]Саладин, Салах ад-Дин (Юсуф ибн-Айюб, 1138–1193) — султан Египта и Сирии, талантливый полководец, мусульманский лидер XII в. Основатель династии Айюбидов, которая в период своего расцвета правила Египтом, Сирией, Ираком, Хиджазом и Йеменом.

 

[24]Абу-т-Тайиб Ахмад ибн аль-Хусейн аль-Мутанабби (915–965) — персидский суфийский поэт, автор многочисленных поэм и стихотворений.

 

[25]Направление, куда смотрит мусульманин, когда творит дневные молитвы. (Прим. автора.).

 

[26]Кааба (араб, кааб — куб) — главное святилище ислама, прямоугольное сооружение высотой 15 м. В восточный угол Каабы вмонтирован заключенный в серебряную раму черный камень предположительно метеоритного происхождения. Кааба находится в центре главной мечети Мекки «Месджед аль-Харам».

 

[27]Авраамические религии — иудаизм, христианство и ислам, восходящие к патриарху Аврааму.

 

[28]Мастер танца. (Прим. автора.).

 

[29]Человек, знающий наизусть Коран. (Прим. автора.).

 

[30]Интерпретировать или комментировать текст Корана. (Прим. автора.).

 

[31]Факих — ученый; факир — суфий, проповедующий духовную нищету (Прим. автора.).

 

[32]Турецкая баня. (Прим. автора.).

 

[33]Имр-уль-кайс (500–540?) — создатель правил арабской метрики.

 

[34]Фана — уничтожение себя при жизни; бака — постоянство, которое приходит после уничтожения, высшая стадия жизни с Богом. (Прим. автора.).

 

[35]Геомантия — «гадание по земле» (грен.). В той или иной форме геомантия практиковалась с древнейших времен.

 

[36]Гранола — полоска из овсянки с добавлением орехов и изюма.

 

[37]Хлеб мертвых (исп.).

 

Date: 2015-09-22; view: 310; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию