После Фултона

Военно‑морской флот пригласил шестьдесят конгрессменов понаблюдать за предстоящими в Тихом океане на атолле Бикини атомными испытаниями. Когда журналисты спросили Трумэна, разделяет ли тот антирусские взгляды, президент сказал, что «ему нечего добавить». В отношениях с журналистами возникло неведомое прежде напряжение. Все чаще звучало: «Без комментариев». Как пишет современный историк, «издателям „Лайфа“ и сходной республиканской „Тайм“ было теперь абсолютно ясно, что Трумэн – человек средних способностей и выпавшая на его долю задача слишком велика для него». Жена сенатора Тафта сказала: «Трумэн – это ошибка». В газетах обсуждали его крепкие напитки и неистребимую любовь к покеру.

3 июня 1946 г. вернувшийся из Англии Леги утверждает, что американские и британские войска в Германии абсолютно неспособны остановить русское наступление на Запад. Черчилль полон горечи по поводу политики Эттли в Египте и решения «оставить Индию».

Язык, которым начала говорить американская дипломатия, уже резко отличался от корректности посланий военных лет. Отныне открытая воинственность стала господствовать в тоне американской дипломатии.

В возникавшей ситуации лишь наиболее хладнокровные среди американских государственных деятелей стремились сохранить трезвость мышления и сберечь «тропу мира» – советско‑американское взаимопонимание. Наиболее выдающийся из представителей рузвельтовской плеяды, оставшийся в правительстве, – Г. Уоллес писал Г. Трумэну через десять дней после речи У. Черчилля в Фултоне: «Многое из поведения Советов в последнее время объясняется их тяжелыми экономическими нуждами и их постоянным чувством отсутствия безопасности. События последних нескольких месяцев возвратили Советы к их господствовавшим до 1939 г. страхам капиталистического окружения». Уоллес предложил послать в СССР экономическую миссию. Трумэн категорически отверг эту идею. Намерение Вашингтона оказать экономическую помощь тому, кто своими жертвами сократил американские потери в мировой войне, исчезло вовсе.

К июню 1946 г. советский атомный проект стал развиваться быстрыми темпами. Началось производство металлического урана для первого советского реактора. Были подготовлены места для размещения реакторов, производящих плутоний, газодиффузионного завода по разделению изотопов и оружейной лаборатории. Как пишет Д. Холловэй, «Сталин и его коллеги не надеялись на помощь Соединенных Штатов в создании бомбы, ни на отказ Соединенных Штатов от своей монополии. Напротив, они ожидали, что Соединенные Штаты попытаются удержать свою монополию так долго, насколько это возможно и используют ее для давления на Советский Союз». Согласно широко дискутируемому тогда «плану Баруха», Советскому Союзу предлагалось отказаться от атомной бомбы и согласиться на создание мощного международного контрольного агентства до того, как Соединенные Штаты допустят контроль за своими собственными атомными бомбами и атомными установками.

Президент Трумэн тем временем держал в руках номер журнала «Кольерс» со статьей «Несчастливый год Трумэна». А мать прислала ему письмо с призывом «быть твердым». Леги со своей стороны призывал покончить с политикой умиротворения Советского Союза. В этой обстановке Бирнс «отказывался играть роль Рузвельта». А военные подготовили к июню 1946 г. план «Пинчер», рассматривавший атомную бомбу как «явное преимущество» в стратегическом военно‑воздушном нападении на Советский Союз.

Иран

В начале 1946 г. Генеральная Ассамблея ООН начала рассматривать вопрос о выводе советских войск из поделенного Москвой и Лондоном в 1941 г. на зоны влияния Ирана.

Понимая важность происходящего, госсекретарь Бирнс теперь отдавал свои речи для предварительного прочтения президенту Трумэну, от прежней самостоятельности «лихого ирландца» Бирнса не осталось и следа. Так Трумэн заранее одобрил речь Бирнса в Клубе зарубежной прессы 28 февраля 1946 г., в которой «атака» на политику СССР в Иране была неприкрытой. Стало также ясно, что Бирнс отходит от «кабинетной» дипломатии к публично‑массовому стилю. Он заявил, что Соединенные Штаты используют свое военное влияние для того, чтобы побудить другие страны «жить в соответствии с Уставом ООН».

Иран был готов к решению великих держав и не он диктовал условия. Иранский премьер Кавам провел три недели в Москве в феврале и марте 1946 г. и, казалось, что обстановка нормализуется. СССР пообещал вывести войска и выразил готовность к совместным нефтяным разработкам. Иран соглашался на некоторую долю автономии для иранского Азербайджана. В Тегеран Москва обещала послать самого вежливого из своих дипломатов. Кавам был особенно доволен разрешением нефтяных противоречий. Но Бирнс приказал ему даже не упоминать о нефтяных сделках при слушаниях в Совете Безопасности ООН.

Впервые после второй мировой войны в воздухе запахло порохом. Американский консул в Северном Иране ездил с инспекциями: как готовится уход советских войск. В здании госдепартамента была приготовлена большая карта Северного Ирана, и стрелы показывали движение советских войск. Трумэн открыто говорил, что не потерпит «советизированного Ирана».

Во время визита Кавама в Москву советские руководители произносили бравые речи, но практически всем наблюдателям было ясно, что Советский Союз испытывает значительные опасения. И правительство Соединенных Штатов в данном случае действовало исходя из (ложного) предположения, что СССР постарается захватить Иран, как минимум, удержаться в его северной части.

5 марта 1946 г. государственный департамент послал министерству иностранных дел СССР ноту, предупреждающую, что «Соединенные Штаты не могут оставаться индифферентными» к положению в Иране «. США угрожали силой по поводу событий в этом регионе, отстоявшем от США на расстоянии, почти равном половине экватора. Можно вообразить эффект, который имела бы советская нота, пытающаяся регулировать отношения США с Мексикой! Неопровержимо, и с этим согласны большинство американских историков, что СССР был настроен искать компромиссное решение.

Даже генеральный секретарь ООН Трюгве Ли советовал американцам предоставить инициативу советско‑иранским переговорам и не вмешивать ООН в решаемое дело. Не тут‑то было. Американские дипломаты только повысили тон. Советский представитель с ООН Громыко заявил, что СССР выведет войска к 10 апреля. Американцы оказывали невиданное давление на Тегеран, требуя от того жесткости в отношении СССР. Бирнс лично приехал в Нью‑Йорк и далеко не дипломатичным языком требовал ухода русских из Ирана. (Интересно, как американцы восприняли бы советское требование покинуть, скажем, Гуантанамо?) Находясь под невиданным психологическим давлением, Громыко покинул Совет Безопасности. Первый в череде случай.

Советский Союз высоко ценил свои отношения с союзником времен войны. В апреле 1946 г. советские войска покинули иранскую территорию. (Говоря объективно, это был результат советско иранской договоренности, а не давления США). Но американская дипломатия уже закусила удила. Эта акция Советского Союза стала подаваться, как «уступка американской твердости, которой ничто в мире не могло противостоять».

Этот кризис ускорил поляризацию по линии противостояния Запада и Востока. Это также был первый шаг в, с позволения сказать, соревновании США и СССР в среде развивающихся стран. Это был первый акт «холодной войны».

В день, когда кризис завершился соглашением в Тегеране – 4 апреля 1946 г., американский посол Уолтер Беделл Смит навестил Кремль. Сталин долго говорил об Иране. У него было лишь одно пожелание: правительство в Тегеране не должно быть настроено против Советского Союза. Он критически оценил жесткую позицию Америки, ее отказ отсрочить заседание Совета Безопасности ООН. «Если бы этого попросили Соединенные Штаты, советский союз всегда пошел бы навстречу». Он заверил посла Смита, что СССР не собирается покидать ООН. Сталин назвал речь о «железом занавесе» недружественным жестом. Россия никогда не позволила бы такой жест в отношении США. Смит спросил, полагает ли Сталин, что США и Британия находятся в сговоре? – «Да», –ответил Сталин.

Начинающуюся в Париже Мирную конференцию американцы (слова Бирнса, адресованные Бидо) готовы были покинуть. Если поведение русских им не покажется. При этом Бирнс спросил Бидо, министра иностранных дел Франции: «Чем руководствуются русские, требованиями безопасности или экспансией?».

Date: 2015-09-24; view: 450; Нарушение авторских прав