Если человек не достиг определенных высот в чем‑то, он просто не ощущает потока

Опыт воспитывал в них инстинкты, позволяющие интуитивно понять, какие именно потенциальные ходы нужно воспринимать всерьез; они никогда даже не рассматривали менее многообещающие варианты.

Но если лучшие шахматисты не обладают лучшей визуальной памятью, если они не анализируют потенциальные результаты быстрее прочих, что же тогда выделяет их на фоне остальных игроков? Ответ может быть в большей степени связан с их способностью выполнять одну конкретную ментальную задачу, которая так же опирается на психологические сильные стороны, как и на когнитивные способности; эта задача известна под названием фальсификации.

В начале ХХ столетия австрийский философ Карл Поппер писал: природа научной мысли такова, что человек никогда не может по‑настоящему подтвердить научные теории; единственный способ проверить валидность любой конкретной теории – попытаться доказать, что она неверна; и этот процесс он назвал фальсификацией.

Эта идея проложила себе путь в когнитивную науку вместе с наблюдением о том, что большинство людей, в сущности, очень плохо справляется с фальсификацией – и не только в науке, но и в повседневной жизни.

Проверяя теорию, не важно, крупную или незначительную, индивидуум не начинает инстинктивно искать доказательства, которые ей противоречат; он ищет данные, которые доказывают ее правильность, и эта тенденция известна как «предвзятость подтверждения». Вот эта самая тенденция и способность преодолевать ее оказываются важнейшими составляющими шахматного успеха.

В 1960 году английский психолог (и, по совпадению, энтузиаст шахмат) по имени Питер Кэткарт Уэйсон провел остроумный эксперимент, чтобы продемонстрировать нашу природную склонность подтверждать, а не опровергать собственные теории. Подопытным сообщали, что им дадут последовательность из трех чисел, которая согласуется с определенным правилом, известным только экспериментатору. Перед ними ставилась задача выяснить, что это за правило, а делать это они могли, предлагая экспериментатору другие ряды из трех чисел и спрашивая, подпадают ли эти ряды под известное ему правило.

Ряд чисел, который давали подопытным, был достаточно прост:

2–4 – 6.

Попробуйте сами: каково будет ваше первое предположение? Какое правило может управлять этими числами? И какой другой числовой ряд вы можете попробовать предложить экспериментатору, чтобы выяснить, верна ли ваша догадка?

Если вы похожи на большинство людей, первым, о чем вы подумаете, будет правило «восходящий ряд четных чисел» или «каждое число больше предыдущего на два». Поэтому вы предложите ряд вроде такого:

8 – 10–12.

И экспериментатор говорит: «Да! Этот ряд чисел тоже подпадает под правило». И ваша уверенность растет. Чтобы подтвердить свою блистательную догадку, вы пробуете еще одну возможность, просто из усердия, примерно такую:

20–22 – 24.

«Да!» – восклицает экспериментатор. Еще один прилив дофамина. И вы гордо изрекаете свою догадку вслух: «Правило таково: четные числа, каждое последующее на два больше предыдущего».

«Нет!» – говорит экспериментатор.

Оказывается, речь идет о правиле «любой восходящий ряд чисел». Так что, верно, 8 – 10–12 действительно соответствует правилу, но точно так же ему соответствует 1–2 – 3 или 4 – 23 – 512. Единственный способ выиграть в этой игре – предлагать такие ряды чисел, которые докажут, что ваша любимая гипотеза неверна, – а ведь именно этого каждый из нас по самому своему устройству старается избежать.

Вы можете говорить себе, что никогда не попадетесь на подобный трюк; вы будете осторожнее. Что ж, вероятно; но если так, то вы принадлежите к меньшинству человечества.

В исследовании Уэйсона только один из каждых пяти участников был способен определить истинное правило. И причина, по которой все мы так плохо справляемся с подобными играми – это склонность к предвзятости подтверждения: гораздо приятнее найти свидетельство, которое подтверждает правильность того, во что вы верите, чем наткнуться на доказательства, которые это опровергают. Так зачем приниматься за поиски разочарований?

Оказывается, предвзятость подтверждения – это большая проблема для шахматных игроков.

Опираясь на находки Уэйсона, два исследователя из Дублинского университета, Мишель Каули и Рут Бирн, проинтервьюировали две группы шахматистов, все они были членами Ирландского шахматного союза. Одна группа состояла из довольно опытных новичков, чей рейтинг колебался примерно в районе 1500, а другая группа была составлена из экспертов, чьи рейтинги варьировались от 2000 до 2500.

Шахматистам предлагалась к анализу середина шахматной партии, а потом их просили выбрать наилучший следующий ход и, делая это, пересказывать на микрофон свой мыслительный процесс: какие ходы они обдумывают; как, по их мнению, могут отреагировать противники на каждый возможный ход; как они сами отреагируют на каждое возможное действие – то есть изложить вслух тот самый процесс, который осуществляет каждый хороший шахматист за доской. После этого Каули и Бирн использовали программу шахматного анализа под названием Fritz, чтобы выяснить, насколько точен был анализ каждого игрока.

Неудивительно, что опытные игроки анализировали свои позиции точнее, чем новички. Удивительно было то, в чем именно они проявили себя лучше. Если сказать одним словом, то они были более пессимистичны.

Когда новички находили ход, который им нравился, они обычно становились жертвой предвзятости подтверждения, видели только те возможные пути, по которым этот ход привел бы к успеху, игнорируя возможные ловушки. И напротив, эксперты, унылые, как ослик Иа, с большей вероятностью распознавали ужасные последствия, поджидающие за каждым углом. Они были способны фальсифицировать свои гипотезы – и поэтому избегали смертельных ловушек.

Когда я спросил Шпигель об этом дублинском исследовании, она сказала, что согласна: шахматному игроку полезно быть несколько пессимистичным относительно последствий любого отдельно взятого хода. Но когда речь идет о шахматных способностях человека в целом, сказала она, лучше быть оптимистом. Это как ораторские выступления на публике, объяснила Шпигель, – если не будешь капельку чересчур уверен в себе, подходя к микрофону, можешь считать, что попал в беду. В шахматах неизбежны разочарования, говорит она.

– Не важно, насколько хорошо ты играешь, – говорила она мне, – все равно никогда не перестаешь делать глупые, дурацкие ошибки, за которые после хочется себя убить.

И поэтому залог успеха в шахматах отчасти состоит в ощущении уверенности, что ты обладаешь всеми силами и способностями, чтобы выиграть.

Я видел этот феномен в действии в тот день, когда посещал шахматный клуб Marshall вместе с Элизабет Шпигель и ее учениками. В то утро перед партией Юрия Лапшуна, которую он проиграл Джеймсу Блэку, Лапшун играл с еще одним учеником IS 318 – Шоном Суинделом, хрупким афроамериканцем из восьмого класса, который носил в ухе бриллиантовую сережку‑гвоздик.

Рейтинг Шона в то время был около 1950 очков, и когда Шон узнал, что в пару с ним назначили игрока, чей рейтинг превышал его собственный более чем на 500 пунктов, он почувствовал себя обреченным.

В игре Шону достались белые, что дало ему маленькое преимущество первого хода, и позже он говорил мне, что первой его мыслью было: «Что мне пользы в том, что я играю белыми!» А вот Джеймс Блэк, наоборот, вступил в игру с Лапшуном, абсолютно убежденный в том, что он сможет побить международного мастера. Эта вера могла показаться глупой и дерзкой, но оказалось, что она имеет под собой все основания.

Date: 2015-09-24; view: 415; Нарушение авторских прав