Глава 13. Как сообщила женщина, которая сидела за стойкой регистрации в маленькой гостинице «Счастливый старатель»

Лосиный Ручей, 2006

Как сообщила женщина, которая сидела за стойкой регистрации в маленькой гостинице «Счастливый старатель», где предоставляли ночлег и завтрак, ожидались снегопады.

– Зима устанавливается всерьез и надолго. А что нам остается делать? – Она склонила голову набок, ожидая, что он скажет что‑нибудь банальное о том, что предстоит пережить суровое испытание. Давид просто согласно кивнул. Она попросила его документы и стала тщательно переписывать данные из его паспорта. Долго смотрела на фото, потом подняла взгляд на него.

– А я вас помню! – радостно воскликнула она. – Давид Вудрафф!

– Прошу прощения, – растерянно произнес Давид, внимательно вглядываясь в лицо женщины. – Я бы тоже должен помнить, но боюсь, что не узнаю.

– Не переживайте, я приму это за лучший комплимент, – весело рассмеялась женщина.

– Кажется, я попал впросак, – смущенно заметил Давид.

– Вовсе нет… Я раньше работала в «Клондайке». Я Тилли. Это имя вам что‑нибудь говорит?

Давид уставился на нее. Конечно, он помнил Тилли. Она была стокилограммовой копией Ширли Темпль и очень хорошо к нему относилась, всегда искренне улыбалась. Она всегда его обслуживала по‑матерински заботливо, старалась учитывать все его пожелания по поводу блюд и напитков.

– Тилли… Я не могу поверить! – воскликнул Давид. – Ты потрясающе выглядишь!

Женщине, стоящей за пластиковой стойкой, было слегка за сорок, у нее была прекрасная фигура, очаровательное моложавое лицо и светлые кудряшки, собранные в легкомысленный хвостик.

– Как бы ты этого ни добилась, следует запатентовать свой метод! Ты будешь самой богатой женщиной в мире!

Тилли очаровательно зарделась. Она действительно была хороша. Гладкая чистая кожа, миниатюрный вздернутый носик, маленький пухлый рот, как у куклы.

– Это, конечно, не мое дело, но как ты этого добилась?

– Один славный доктор, который работал у нас тут некоторое время, подлечил меня. Я все время чувствовала усталость, и он выяснил, что у меня гипотиреоз – недостаточная активность щитовидной железы. Я стала принимать какие‑то препараты, и лишний вес просто ушел.

– Проклятье! Почему я этого не обнаружил! – с чувством произнес Давид. – Я упустил шанс стать настоящим героем. Может, у меня было плохо развито воображение в то время?

– Все у вас было в порядке, – ответила Тилли. – Просто вы никогда не обращали на меня особого внимания. – Помолчав, она добавила: – Вы многим очень нравились. Некоторые сильно расстроились, когда вы покинули нас так скоро. К вам привыкли… к характеру, привычкам.

– Да уж, к характеру, – улыбнулся Давид. – Привередливый, прихотливый до абсурда.

Тилли улыбнулась в ответ, не совсем понимая, что он имеет в виду.

– Я покажу вам комнату. – Она повела его по узкой лестнице на второй этаж. В темный коридор выходил целый ряд пластиковых дверей. Это произвело на него необъяснимо угнетающее впечатление. Однако, когда Тилли открыла дверь в номер, комната оказалась светлой и просторной, с огромной кроватью, над которой висел пурпурный балдахин. Тилли заметила, что Давид смотрит на него.

– Это моя лучшая комната. – Она подошла и любовно погладила бархат. – У меня иногда останавливаются молодожены. Они остаются довольны… кроватью.

– Это великолепно, Тилли! Я очень рад, что нашел тебя. Я хотел поехать в «Клондайк», но таксист никогда о нем не слышал.

– Он сгорел несколько лет назад дотла. Мистер Джордж был арестован. – Тилли расправила несуществующие складочки на красном покрывале. – Его посадили за поджог. Он не мог выплатить закладную. Нам всем искренне жаль его. Такое невезенье!

Давид изучал невинное лицо женщины. В этом весь Лосиный Ручей. Он забыл правила, по которым здесь жили люди, оправдывая себя перед лицом превратностей судьбы. Поджог – совершенно нормальный поступок, если не можешь заплатить ипотечный кредит. Человеку приходится делать то, что он должен делать. Давиду ужасно захотелось рассказать Тилли, зачем он приехал. Спросить ее мнение, для чего женщине, живущей здесь, беременеть и хранить тайну об этом годами. Может, Тилли даже знала что‑нибудь о Шейле и ее детях. Давид чувствовал, что она сможет понять его затруднительное положение и посочувствует ему. Но в то же время, с чего бы ей это делать? Она женщина и воспринимает жизнь с женской точки зрения. А тут обманутая женщина, мать‑одиночка, брошенная с двумя детьми‑близнецами… Он передумал; возможно, ему понадобится эта пурпурная кровать, чтобы переждать некоторое время.

– Когда подают завтрак? – спросил он.

* * *

Город изменился, вырос. Когда была построена автомагистраль, люди стали приезжать сюда толпами. Правда, большинство из них не задерживались надолго. Кроме нефте‑и газодобычи и промышленной добычи алмазов в последние годы получил развитие как эко‑туризм, так и его антипод – охота, рыбалка, ловля и разведочные работы, были и еще какие‑то, более мелкие занятия – в общем, новые бары были переполнены энтузиастами различных мастей. Они громко вещали о возвращении на юг с карманами, полными денег, бриллиантов или золота, и поднимали бокалы пива за ожидаемый успех.

Сейчас велись переговоры о трубопроводе, но теперь давали о себе знать новые законы о праве на землю. Процесс протекал медленно и болезненно, поскольку несколько местных племен не могли прийти к согласию ни между собой, ни с правительством, ни с нефтяными гигантами. Эти детали не волновали новичков, которые жили, еле‑еле сводя концы с концами в ожидании золотого дождя, который прольется на тех, у кого хватит выносливости дождаться.

Давид выслушал красочный рассказ Тилли обо всех переменах, потом, решив распаковать вещи позже, вышел из гостиницы, чтобы побродить по городу. Новые однотипные здания заменили старые развалюхи. Все было очень прагматично. Давиду не хватало идиотской грандиозности «Клондайка», который придавал улице дурацкий колорит Дикого Запада. Теперь возвели другой, большой и дорогой отель. Внутри он, скорее всего, был великолепен, но снаружи выглядел как большая коробка из‑под обуви.

Первый снег выпал и почти сошел, но было довольно холодно. Уже в 4.45 было почти темно. Магазины начинали закрываться, Давид быстро перешел улицу и вошел в торговый центр компании «Гудзонский залив», который теперь назывался просто «Залив», где купил себе длинное нательное белье и теплую куртку. Он был потрясен роскошью магазина, в котором раньше не продавалось ничего полезного, кроме пыльного кружевного белья для несчастных домохозяек. Потом Давид прошел вниз по улице к винному магазину и купил бутылку «Южной отрады».

Вернувшись в номер, он включил телевизор, открыл бутылку и налил себе в кружку хорошую порцию напитка. Затем снял туфли и развалился в розовом кресле. Спиртное тотчас подействовало: по рукам и ногам разлилось приятное тепло, а в голове зашумело. Давид попал на конец программы новостей. Кратко сообщалось об авиакатастрофе в Европе, как будто Европа была какой‑то маленькой страной где‑то там, недосягаемо далеко, как Тибет. Потом последовал нескончаемый поток рекламы. Давид безуспешно сражался с пультом дистанционного управления, когда кто‑то постучал в дверь.

– Доктор Вудрафф, к телефону. Боюсь, придется спуститься к стойке регистрации, – позвала Тилли через дверь.

Давид надел туфли и спустился вниз, встревоженно гадая, кто мог узнать, что он здесь. Тилли вручила ему трубку и тактично скрылась в служебном помещении.

– Давид Вудрафф слушает.

– Давид Вудрафф, – голос Шейлы невозможно было спутать ни с чьим другим, – тебе следовало проявить любезность и сообщить мне, что ты собираешься приехать.

– Я подумал, что первое, чего ты от меня ожидаешь, это чтобы я немедленно явился и взял на себя ответственность в качестве родителя. Как ты узнала?..

– Да, у тебя есть ответственность, – засмеялась Шейла. – Но тебе не было нужды приезжать. Я писала об этом в письме.

– Ну, я не привык следовать чьим‑либо указаниям. – Давид почувствовал, что волна враждебности по отношению к ней поднимается в нем, как нечистоты в забившейся сточной трубе. – Я здесь и хотел бы встретиться с детьми как можно скорее.

– Эй, притормози. Думаю, сначала нужно поговорить нам.

– Где и когда ты хочешь встретиться?

– Не в общественном месте. Что, если я приду к тебе? Так мы, по крайней мере, сможем поговорить наедине.

– Ты уверена, что хочешь так рисковать? И это после того, что тебе пришлось пережить, – уточнил он с сарказмом. – Ты ведь помнишь, не так ли… Изнасилование и одурманивание, конечно. Не будем забывать об этом. – Он стиснул челюсти, понимая, насколько глупо вести разговор на эту тему. Он ничего этим не добьется, абсолютно ничего.

– Прекрати говорить ерунду, – сердито произнесла она. – Я не боюсь тебя. Только трусы так поступают. – Она сделала паузу. – Послушай, – голос ее звучал мягче, – давай поговорим… как разумные люди.

– О’кей. Тогда у меня. Когда?

– А что, если прямо сейчас?

* * *

Она все еще была достаточно красива. Даже стройнее, чем он ее помнил. Необычно высокая грудь ее немного опустилась, но все еще была довольно впечатляющая. Волосы потускнели, в них стало больше оранжевого оттенка, а не рыжего. Пронзительные голубые глаза впали, веки глубоко и высоко очерчивали глазные яблоки. Как у Греты Гарбо. Подозрительное отсутствие морщин на лице и шее навело его на мысль, что она делала уколы и подтяжку. Возможно, работа преданного Хогга или Иена, если они живы и здоровы и все еще тут. Она выглядела намного младше сорока, хотя была приблизительно одного возраста с Давидом.

– Ты выглядишь… в добром здравии, – признал он, протягивая ей руку. В течение часа, прошедшего после их разговора по телефону, он принял еще пару порций «Южной отрады» и решил вести себя настолько радушно и цивилизованно, насколько это будет возможно.

– Да и ты неплохо сохранился, – она пожала протянутую руку и улыбнулась. – Тебе идет зрелость. Седые виски всегда выглядят у мужчин так сексуально, а волосы… – Она откровенно его разглядывала. – Хорошая стрижка. И никакого намека на пивной живот. Такого не найдешь здесь ни у одного мужчины твоего возраста.

Он подвинул ей розовое кресло, а сам сел на кровать.

– Ух ты! – воскликнула она, глядя на кровать. – Довольно аляповато, но сексуально. Только не забывай, что у тебя уже есть двое детей, которых нужно содержать.

– Твое чувство юмора не изменилось, – он галантно улыбнулся и указал ей на бутылку, но она отрицательно покачала головой. Себе он налил еще порцию. – Давай сразу приступим к делу. Я бы хотел встретиться с детьми как можно скорее. Откровенно говоря, я хотел бы увидеть их до того, как мы с тобой станем что‑либо обсуждать.

– Мой адвокат говорит, что я должна получать как минимум две тысячи долларов в месяц.

Он внимательно изучал ее напряженное выражение лица и гадал: неужели это все из‑за денег?

– Знаешь, я сбит с толку из‑за времени твоего появления. Прошло столько лет. Почему ты не прищучила меня раньше?

Шейла откинулась на кресле и скрестила стройные ноги. Она не сразу ответила, а стала изучать с нескрываемым интересом его рубашку, джинсы, ботинки.

– Мне не нужны были сложности, – наконец произнесла она. – Это все Миранда, она начала этот фарс, сгорая от желания узнать, кто ее отец. Но я не могу судить ее за это.

Давид поднес кружку к губам.

– Хорошая штука, – произнес он, разглядывая этикетку на бутылке и пытаясь таким образом потянуть время. Он буквально корчился от неловкости под ее испытующим взглядом. Он должен поговорить об этом. Это нужно сделать. Он глубоко вдохнул, понимая, что разговор будет трудным. – Я хочу, чтобы ты была в курсе. Я все‑таки не могу это принять. Я не знаю, что ты сделала, чтобы подстроить это, но должно быть какое‑то объяснение. У нас с тобой никогда не было никаких половых контактов.

– Я не могу поверить! – засмеялась Шейла. – Он еще будет говорить об отказе! – Ее восхищение было неподдельным, ей это очень шло. Резкие черты смягчились, и она смотрела на него почти сочувственно. – Бога ради, ты же врач! Если бы ты не отдал свою сперму добровольно, как я могла бы приложить к этому руку? Мне льстит, что ты считаешь меня волшебницей.

Она была абсолютно права. Какие бы предположения он ни строил, его отцовство было доказано.

– Я мог бы принять, что я отдал свою сперму, как ты выразилась. Но в какой ситуации, вот в чем вопрос? Вполне возможно, что ты подсыпала мне в напиток какой‑то наркотик на той вечеринке. – Еще произнося эти слова, он почувствовал, как они глупо звучат.

– Какой хитрый поворот, – Шейла улыбнулась и покачала головой. – Я опоила и изнасиловала тебя? Тщедушная женщина занесла мужика в бессознательном состоянии в трейлер, а потом совершила?..

– Оставь это на время, – прервал Давид, но она не слушала.

– И на кой черт мне это было нужно? Зачем, ради всего святого, мне понадобился именно твой ребенок?

Да, это тот вопрос, который он бесконечно задавал себе и не мог найти ответа. Она поменяла положение ног, и джинсовая юбка задралась, обнажив стройные бедра. Давид невольно глянул на них и увидел веснушки, достаточно темные, проглядывающие сквозь колготки. Он припомнил, как его поражало это обилие веснушек, которые вызывали у него отвращение. Все ее тело покрыто веснушками. Как только он вспомнил об этом, то вдруг с ужасом подумал: откуда он может знать такие подробности? Возможно, просто представлял себе ее обнаженное тело – бедра, ягодицы, спину – и вообразил, что оно все покрыто веснушками. Но опять же, с какой стати ему, даже в воображении, желать ее раздеть?

– Я расскажу тебе свою версию истории, если хочешь, просто, чтобы освежить твою память, – она на миг замолчала, давая ему возможность возразить. Но ему было очень любопытно послушать, какую именно сказку она состряпала.

– Мы вошли в твой трейлер, и я почувствовала себя очень странно. Сначала ты заставил меня ласкать твой член в машине, и признаюсь, я согласилась на это. Потом ты пригласил меня на чашку кофе, сказав, что я не могу вести машину в «таком состоянии». Я даже припоминаю, как ты три раза повторил, что настаиваешь на этом «как врач». Ты и сам был довольно пьян. Следующее, что помню, – я обнаженная лежу лицом вниз на кровати, под бедрами подушка, и ты трахаешь меня сзади. Ты был сильно возбужден, и он у тебя довольно большой, не так ли?.. – добавила Шейла, меланхолично глядя на его ширинку. – Я несколько раз просила тебя остановиться, но ты не слушал. В какой‑то момент ты даже пытался войти мне в задний проход, и я не знаю, насколько далеко ты зашел. У меня оба отверстия чертовски болели на следующий день. Даже горло саднило. И была такая мигрень, какой в жизни не было. Что это был за наркотик? Я думала, что знаю; у меня в аптеке есть медикаменты, различные препараты, которые используют при изнасиловании на свиданиях, но эта штука… Я понимала почти все, что происходило, но не могла противостоять этому.

Давид уставился на нее. Сначала он просто удивился ее непринужденному описанию изнасилования, будто она рассказывала о чаепитии, потом невольно содрогнулся, почувствовав тошноту. Нарисованная картина была настолько живой, а рассказ обо всем этом такой по‑детски безыскусный, что любой, кто его услышит, поверит ей.

– Боже мой, женщина! – прорычал он. – Ну у тебя и талант! История, как ты ее называешь, описана довольно реалистично!

– Вот я сейчас вспоминала, и мне кажется, что ты и сам был под воздействием какого‑то наркотика. Наверное, поэтому‑то ничего и не помнишь. Твоя выносливость потрясала. Ты был просто ненасытен. Не помню, чтобы меня когда‑нибудь еще так… обработали.

– И ты уверена, что помнишь именно меня в своем наркотическом угаре?

– Самое странное, – продолжала Шейла невозмутимо, – что, хоть ты мне и не особо нравился, я бы, наверное, переспала с тобой, если бы ты меня об этом попросил. Ты и вправду был довольно лакомым кусочком. Но ты действительно сделал это. Поэтому было трудно поверить, что ты отказался сделать мне аборт, – она покачала головой. – Ты, должно быть, теперь ужасно жалеешь об этом.

Да, она права. Нужно было плюнуть на свои принципы в тот раз, и, возможно, он не оказался бы теперь в такой странной ситуации.

– Я одного не могу понять, – сказал он, меняя тему. – Если ты действительно не хотела детей, почему ты не поехала и не сделала аборт где‑то в другом месте? Это наверняка было возможно.

Это ее внезапно разозлило.

– И у тебя хватает наглости об этом спрашивать! Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти! – она с трудом выбралась из кресла. Полулежа в кресле, она чувствовала себя беспомощной. Она мгновение стояла, сжав кулаки, потом подошла к окну. Яркие огни оживленной центральной улицы города, шум машин и людской говор – все это просачивалось сквозь тройное стекло окон ясно и резко. Она заговорила, стоя к нему спиной:

– Зачем тебе об этом знать? Это не твое дело.

– Хорошо, но я думаю, ты надеялась выйти замуж за того здоровяка, Рэнди Как‑там‑его. И ты слишком поздно выяснила, что он сделал вазэктомию.

Она засмеялась, как будто такое допущение было совершенно абсурдным. Отошла от окна и села на краешек кресла, пододвинув его к Давиду слишком близко.

– Ты просто не знаешь, о чем говоришь.

Давид продолжал гнуть свое:

– Так что насчет аборта? Если тебе была так противна идея родить ребенка, разве это был не выход?

На ее лице отразились какие‑то эмоции. Он был почти уверен, что она была сильно задета. Возможно, Шейла действительно любит своих детей, хотя из всех женщин, которых он когда‑либо встречал, она меньше всего подходила на роль матери. Однако в этой любви нет ничего странного. Большинство матерей любят своих детей.

– Я не стану отвечать на этот вопрос, – холодно сказала она. – Вернемся к вопросу о материальном обеспечении детей.

– Давай.

– Ты же хочешь, чтобы у них было все, чем родители обычно обеспечивают детей? – мило произнесла она. Она внимательно смотрела на него своими огромными глазами. – В конце концов, это твои единственные дети… Наши единственные дети.

– С чего ты взяла, что это мои единственные дети?

– Поверь мне, я достаточно много о тебе знаю. Я несколько раз разговаривала с твоей женой. Она довольно великодушно снабдила меня сведениями о тебе… как и я ее. В сущности, мы неплохо поладили.

Давид замер. Такое он никогда не мог себе представить! Изабель и Шейла обмениваются информацией! Вероятно, именно поэтому Изабель звонила Лесли. И хотя жена имела право говорить с кем захочет, он почувствовал себя преданным. Она была так чертовски уверена, что он ей врет, но и сама не была с ним откровенна. И позволила Шейле отравить свое воображение.

– Как ты смеешь вовлекать в это дело мою жену! – холодно проговорил Давид. Он отодвинулся, чтобы быть как можно дальше от этой женщины. Он хотел встать и налить себе, но она приковала его к месту своей близостью. Он чувствовал ее дыхание – теплое и ароматное. Ее мелкие, ровные зубы сверкали белизной, шея была молочно‑белая. Он представил, как обхватывает эту мягкую нежную шею руками и давит изо всех сил. Давид вдруг подумал, что, если бы когда‑нибудь занимался с ней сексом, ему бы наверняка захотелось причинить ей боль, стереть с ее лица эту самодовольную ухмылку, наставить синяков на ее конопатом теле. Эта мысль озадачила и удивила его. Судя по всему, эта женщина пробуждала в людях жестокость…

– Послушай, – она, вероятно, прочитала его мысли по лицу, потому что взмахнула руками, будто отгоняя его враждебность, – давай не будем спорить. К чему это? Все ясно, не так ли? Я буду вести себя вполне благоразумно. Думаю, будет славно, если ты познакомишься с близнецами, а когда решится вопрос с регулярными выплатами, можешь вернуться в Уэльс и жить себе дальше. Все, что я попрошу, – ежемесячный чек на разумную сумму… принимая во внимание, что ты довольно много задолжал за прошедшие годы. – Теперь она улыбалась, пытаясь помириться.

– Пока ни на что не рассчитывай, – ответил Давид. – Когда я увижу детей, я решу, принимаю ли я результаты анализов. Судя по фото, которое ты мне выслала, они на меня совсем не похожи.

– Не смеши меня! – возразила Шейла.

Она поднялась и стала надевать пальто цвета ржавчины. Пальто выглядело довольно дорогим, не из ближайшего магазина.

– У меня новый адвокат… В Инувике. Его зовут Майкл МакКриди. Можешь поговорить с ним. Он очень славный парень, – она вручила Давиду визитку адвоката.

Давид встал, чтобы проводить ее.

– Когда я смогу встретиться с детьми?

– Как насчет субботы? У меня будет время подготовить их. Приходи на ленч. – Женщина повернулась к нему в дверях: – Сделай одолжение, никому не говори, что мы тут обсуждали, да и вообще о том, почему ты здесь. Можешь сказать Тилли, что мы разговаривали о возможности твоей временной работы тут в будущем. Дело не в том, что я придаю большое значение общественному мнению, но будет лучше для всех нас, если мы избежим сплетен. Подумай о детях… пощади их чувства.

«Посмотрим, – подумал Давид, закрывая за ней дверь. – Она не запретит мне навести кое‑какие справки».

* * *

Было уже совсем светло, когда Тилли постучала в дверь. Давид заснул прямо в кресле, не раздеваясь. Когда он проснулся от настойчивого стука в дверь, то не сразу понял, где он и кто он. Нарушение суточного ритма организма в связи с перелетом и общее истощение свалило его с ног, способствовало этому и выпитое спиртное.

Абсолютная нереальность того, что он находится здесь, и того, что его ждет, утрата привычной размеренной жизни, распад брака… каким бы он ни был, – воспоминание обо всех этих проблемах просачивалось в его сознание, как тоненькая струйка песка в песочных часах, заполняя оцепеневшее пустое пространство ужасом. Он, шатаясь, двинулся к двери.

– Доктор Вудрафф, – позвала Тилли из‑за двери. – Я уже заканчиваю на кухне. Если хотите, приготовлю вам что‑нибудь на скорую руку.

– Нет, спасибо, Тилли. Я перехвачу что‑нибудь попозже, – ответил Давид.

За дверью помолчали.

– Но вы не выходили вчера на ужин… Не приготовить ли мне пару яиц и тостик с маслом? Я принесу прямо в номер.

Давид открыл дверь, Тилли глянула на его лицо и озабоченно нахмурилась.

– И чашку хорошего крепкого кофе? – добавила она заботливо.

– Да, спасибо. Но только кофе. – Давид потер подбородок – на ощупь как наждак, а глаза опухли так, будто он всю ночь плакал.

– С вами все в порядке? – Тилли шагнула к нему и положила крошечную ладошку ему на плечо.

– Ты очень добра, Тилли. Со мной не нужно особенно церемониться. Завтра утром я выйду вовремя. – Он замолчал и похлопал ладонью по маленькой руке. – Но чашка кофе спасет мне жизнь. И пожалуйста, зови меня просто Давид.