Глава 6. Он уже собирался постучать, но посмотрел на часы: 8.38

Лосиный Ручей, 1992

Он уже собирался постучать, но посмотрел на часы: 8.38. Иен Брэннаган – не ранняя пташка, это совершенно ясно. Давид огляделся. Крошечный одноэтажный домик, вокруг него – веранда. Он видел такие дома на юге США. Вокруг был заброшенный садик с остатками белого частокола. Очень странно находиться здесь, за забором, совсем одному, когда вокруг ни одной живой души, которая составила бы тебе компанию.

Эта картина рассыпалась, когда перед ним, словно из‑под земли, виляя хвостом, появилась желтая собака. Давид всегда любил собак, но своей у него никогда не было.

– Неважный из тебя сторож, – произнес он, а потом понял, что это – просто очень крупный щенок. Он почесал ласковую псину за ухом, а та лизнула его голое колено.

Рядом с дверью стояли два плетеных стула. На одном из них валялась звериная шкура. Давид потрогал ее, а потом наклонился и вдохнул едкий запах. Странный запах – животного и дыма. Шкура карибу. Он знал этот запах, так пахли украшенные сапоги муклуки, которые он купил у какой‑то местной женщины.

Он сел на стул и стал ждать. Собака села рядом, тяжело привалившись к его бедру. Солнце уже нещадно палило, но в прохладе веранды бесстрастно пищали комары. Давид был уже весь искусан. Он всегда был лакомым кусочком для кровососущих насекомых. Одна врач‑дерматолог как‑то сказала ему – тогда, правда, он посчитал ее мнение непрофессиональным, – что из‑за гладкой смуглой кожи он выглядит очень аппетитно. Он потер изглоданные лодыжки, но от этого стало еще хуже.

Над головой пролетел самолет, направляясь на юг. Давид внимательно наблюдал за ним. И хотя он не любил летать, его охватило острое желание оказаться на этом самолете, – но тот улетал в цивилизованные края без него, оставляя лишь белый след в небе. Листья уже начинали скручиваться по краям. Осень на севере наступает рано.

– Какого черта? – Иен Брэннаган высунулся из окна. С утра он выглядел гораздо старше. – Старик, сегодня же воскресенье. Что ты здесь делаешь?

Щенок впал в безумное возбуждение, гоняясь за собственным хвостом по всей веранде.

– Я подумал, ты захочешь прогуляться или что‑нибудь в этом роде.

– Прогуляться?

– Ну да, зарядка, свежий воздух и все такое…

– Ты сошел с ума!

Голова хозяина скрылась в темном проеме окна. Но через несколько минут Иен появился, застегивая впечатляющую серебряную пряжку на ремне. Он был без рубашки. Худой, бледный, хорошо очерченный торс – и грубый выпуклый шрам от пупка по диагонали по всему туловищу.

– Боже, ну и кошмар! – вырвалось у Давида. – Что это было – трансплантация легких и сердца?

– А, шрам…

– Похоже на работу таксидермиста.

– О нет. Эти ребята хорошо здесь работают. Поймаешь любого зверя, и я тебя познакомлю с хорошим чучельником. Настоящий мастер.

– Я не люблю убивать животных. Но если бы охотился, кого здесь можно добыть?

– Выбирай, что хочешь. Баран Долла, горные карибу и козы – чуть выше в горах. А здесь поблизости – лось, росомаха, черный медведь, гризли, волк. Только имей в виду, что некоторые виды под охраной, нужна лицензия. Хотя здесь все легко можно устроить. Обращайся ко мне.

Они молча посидели какое‑то время. Иен выглядел больным. Мертвенно‑бледное лицо плохо слушалось, и было заметно, что он испытывает боль.

– С тобой все в порядке?

– Да, все о’кей, – Иен вздохнул и потер лицо руками. – Просто чудовищное похмелье. Но ничего, хорошая прогулка пойдет мне на пользу.

* * *

Воздух под деревьями был прохладный и неподвижный. Все казалось коричневым, кроме опушек, где зелень ярко сверкала на фоне темного полога леса. Они шли по лесу, который начинался прямо от дома Иена, уже больше часа. Давид хлопал себя, отгоняя комаров, а Иен казался совершенно невосприимчивым к укусам. Он снял футболку, и насекомые просто садились на тело. Кое‑где они роились черными тучами, лезли в глаза и нос, заставляя Давида в панике молотить по лицу. Он где‑то читал, что в сезон эти комариные тучи могли довести и человека, и карибу до безумия.

Уже почти выйдя на поляну, они заметили что‑то большое и коричневое. Огромный лось щипал траву у своих ног. Иен подал знак рукой, призывающий соблюдать тишину. Собака, Торн, тут же легла у его ног, положив морду между передними лапами. Они замерли и наблюдали, как этот гигант шел по своим делам. В холке лось был гораздо выше человека, а огромные рога в размахе были почти под два метра. Давид заметил, как Иен медленно поднимает ружье.

– Черт подери! – закричал Давид, отводя ружье в сторону. – Не нужно!

Торн кинулся к его ногам и зарычал, а лось повернул голову, элегантно балансируя своей тяжелой ношей. Секунду он стоял без движения, а потом быстро зашагал прочь, между деревьями, причем движения его казались очень легкими.

– Какие мы нервные! – раздраженно произнес Иен. – Так и до несчастного случая недалеко!

– Извини, но я же сказал тебе, я этого не люблю!

– Приятель, я не собирался его убивать. Просто пошутил. Мы бы не смогли его дотащить до дома.

– Да? А как я мог догадаться? – Давид подхватил свою сумку и вышел на солнце, но Иен окликнул его:

– Мы уже достаточно далеко забрались. Тут можно легко заблудиться. Давай возвращаться.

Торн как по команде кинулся к Давиду и, носясь кругами вокруг него, стал подталкивать назад, гавкая и пританцовывая у самых ног.

Этот эпизод обеспокоил Давида, и Иен тоже казался хмурым. Какое‑то время они шли молча. Давид надеялся, что его несдержанность не выйдет ему боком. Ему начинал нравиться Иен, хоть он и бывал иногда высокомерен и груб. Очень важно иметь хотя бы какого‑то друга. Иен был необычным, очень необычным для врача. Фактически – немного сумасшедшим. У него были серьезные проблемы. Возможно, со спиртным, а может, еще какие‑то. Он был заядлым курильщиком и часто бывал очень напряжен. Кажется, у него не было женщины.

Давид повернулся к нему и нарушил молчание:

– Иен, у тебя есть девушка или женщина?

– Да нет, вроде.

– Вообще никакого женского общества? Ты же в таких теплых отношениях с девушками из «Клондайка», – настаивал Давид. Он задавал себе вопрос, была ли Бренда…

– Ты имеешь в виду, трахаюсь ли я? – ухмыльнулся Иен.

– Ну да. Ты трахаешься?

– Не волнуйся, это место – настоящий рай для легкого секса.

– Я не имел в виду…

Иен решительно шагал вперед, Давид старался не отставать. Вороны громко каркали, когда люди проходили под их гнездами. Их крики мрачным эхом отзывались между деревьями. Они шли не по какой‑то тропинке – тропинок здесь вообще не было, – но Иен, судя по всему, хорошо знал, куда идти. Он знал дорогу домой.

– Если захочешь трахнуться, друг мой, не вздумай остановить свой выбор на нашей дружелюбной старшей медсестре.

– Ни в коем случае… – вырвалось у Давида. – Но почему ты предупреждаешь?

– Ты видел эти остренькие зубки? Они могут сильно потрепать твое мужское достоинство.

Давид остановился от удивления:

– Буквально или в переносном смысле?

– И то и другое.

– Бог ты мой!

– Со дня на день она начнет нацеливать на тебя свои торчащие сиськи.

Давид засмеялся:

– Звучит так, будто ты уже прошел через это.

– И клянусь, дорого бы дал, чтобы еще раз пройти!

Пытался ли Иен намекнуть, что Шейла – его территория? Как‑то не похоже.

– Оставляю ее тебе, – произнес Давид, чтобы убедиться, что он все понял правильно.

– Черт, нет! С Шейлой это не проходит.

– Ты против?

– Да ладно, ты все неправильно понял. Она может делать все, что ей заблагорассудится. Ко мне это не имеет никакого отношения. Между нами ничего не происходит, никаких отношений. Я предупредил тебя только потому, что очень легко попасть к ней на крючок, но потом всегда приходится платить.

– А это буквально или в переносном смысле?

– И то и другое, старик, и то и другое. Ты сам поймешь.

Они все еще шли по густому лесу. Давид двигался за Иеном и сосредоточил взгляд на его длинных худых ногах. Он пытался идти след в след, но их шаги не совпадали. Иен докурил сигарету и отшвырнул ее в сторону. Давид посмотрел на сухую хвою, покрывавшую землю. Наверняка так и начинаются лесные пожары. Он вздрогнул, услышав, как позади него треснула ветка, а потом послышался шорох ветвей и листьев. Медведь? Росомаха?

– Иен, погоди, – окликнул Давид и побежал его догонять. Ружье успокаивающе качнулось на плече Иена. Они мирно шагали рядом, но не в ногу.

– Этот шрам… Что это было? Это же не в драке?

– А, шрам… Он старый. Мне было тринадцать. Пытался спасти собаку… свою собаку из горящего дома и практически повис на штыре лестничных перил.

– Боже! Звучит жутко!

– Собака выжила, а… родители мои – нет, – печально добавил Иен.

– Прости, Иен, мне очень жаль!

Внезапно Торн, ворча, помчался в кустарник. Они остановились, и даже Иен выглядел смущенным. Спустя мгновение собака вернулась, гордо сжимая в пасти зайца.

– Молодец, малыш, – вполголоса сказал хозяин, потрепав щенка по загривку. Понятно, почему Иену не нужно было общество людей. Он довольно рано понял, кто лучший друг человека. Наклонившись, Иен внимательно рассматривал шерсть собаки.

– Черт, ты весь усыпан блохами! – воскликнул он.

Давид посмотрел на мертвого зайца. Блохи с его шкуры буквально сыпались во все стороны, но в основном на пса. «Мы все покидаем тонущий корабль, – подумал он. – Даже блохи. А вот Иен – остался…»

* * *

Пока приходилось только составлять списки операций, чему Давид был очень рад, хотя он и был хирургом. Оказалось, что операции здесь проводились лишь в случаях крайней необходимости, большинство же пациентов, нуждавшихся в хирургических вмешательствах, отправлялись самолетом в Эдмонтон или Саксатун. И не потому, что в больнице не было условий; тут была операционная с довольно современным оборудованием. Однако Хогг предпочитал избегать риска и ответственности и делал их как можно реже, но с максимальной выгодой. С приездом Давида Хогг явно надеялся расширить объем доступных населению методов лечения, но в новом враче он нашел хирурга, не желающего оперировать. Впрочем, если рассудить здраво, какой хороший хирург согласится работать в заштатном городишке у черта на куличках, да еще за такую зарплату?

Вместо операций Давид стал заниматься терапевтической практикой, принимая бесконечную вереницу рассерженных пациентов в своем кабинете – клетушке, которая больше походила на тюремную камеру. Весь персонал потешался, когда он заявил, что собирается посещать пациентов на дому. Они захихикали в ответ и отнесли это на счет его британской эксцентричности. К чему это, считали коллеги Давида, когда у большинства людей есть свои машины, а если нет, то такси или «скорая помощь» привезет больного в клинику, где им спокойно займутся врачи.

– Мы не хотим, чтобы это входило в привычку, – предупредил его Хогг. – Народ здесь и так испорчен.

– Ну, хоть несколько визитов в день, – настаивал Давид. – Я хочу видеть, как здесь люди живут, что они делают.

Хогг похлопал его по плечу и сказал:

– Делайте, что считаете нужным, молодой человек. Через денек‑другой вы все равно будете поступать так же, как и мы. Попомните мои слова!

Через несколько недель после того как Давид приступил к своим врачебным обязанностям, он отправился на свое первое «посещение на дому» на старом больничном «крайслере». Была середина сентября, и солнце, по‑прежнему яркое, уже не грело. Гравийная дорога лениво петляла среди сосен и елей. Милях в восьми от города Давид въехал на гребень холма и узнал вид, который был на открытке, присланной Хоггом. Он остановился и вышел из машины. У него захватило дух. Озера странной неправильной формы сверкали в огромной чаше долины Макензи. Сама река величественно несла свои воды в Северный Ледовитый океан. Вдали, на севере, начиналась бесплодная тундра, а на западе – покрытые снегом вершины гор, тянущихся в сторону Аляски. Человеческому глазу не под силу видеть так далеко, но, вероятно, оптическая иллюзия возникала из‑за кристально‑чистого воздуха. Казалось, было даже заметно, как закругляется земля, хотя, конечно, это невозможно, потому что со всех сторон был виден горизонт. Давид медленно поворачивался вокруг своей оси и внезапно почувствовал себя в центре мироздания. Его охватила эйфория.

Давид посмотрел вверх. Крупная, похожая на цаплю птица, с длинной шеей и мощным размахом крыльев, кружила над ним. Она поднималась все выше, и крылья ее вспыхнули ярко‑розовым цветом. Давид наблюдал, как птица исчезла в ослепительном свете солнца, и внезапно пришел в себя. Разочарованно вздохнул. Все‑таки что‑то есть в этом сложном и неправильном существовании. Возможно, проблеск надежды. Жизнь, несмотря ни на что, продолжается!

Он забрался в машину, немного посидел там, потом посмотрел на листок бумаги с описанием дороги, который дала Шейла Хейли. «Дорожный знак 12,5 миль, повернуть налево, через три мили, на развилке, свернуть направо, оттуда до хижины две мили».

– Тебе необязательно это делать, – сказала она Давиду. – Мы просто пошлем «скорую» и привезем его, вот и все. Кроме того, у старика есть внук, который…

– Я хочу поехать, – настаивал Давид. – «Спящий Медведь» звучит интересно. Я хочу увидеть это место.

– Ты действительно голубоглазое чудо, – Шейла смотрела на него, прищурив глаза. – Сними галстук. Выглядишь в нем просто смешно! Ты увидишь полуживого, побитого молью индейца, а не главу штата.

Последний отрезок дороги был практически непроходим. После получаса езды прямо сквозь чащу он наконец выехал на маленькую поляну, заросшую сосенками. Посередине стояла хижина из грубых бревен, с крышей из гонта. Во дворе то там то сям стояли полуразвалившиеся машины. На бельевой веревке висело какое‑то тряпье.

Давид вылез из машины. Вдруг откуда‑то появился старый индеец. Он держал охапку сучьев, вероятно, на растопку. Его длинные редкие волосы были связаны кожаными ремешками в два хвоста за ушами. Одежда, тоже из кожи, хотя и трудно сказать из какой, была черной и жесткой от долгой носки.

– Мистер Спящий Медведь?

– Зови меня Медведь. Все так зовут, – старик протянул грязную руку, замотанную в какие‑то лоскуты – наверно, раньше это были повязки.

– Я доктор Вудрафф. – Давид пожал руку и махнул в сторону хижины. – Я решил не заставлять вас ехать в город. Давайте зайдем, и я вас осмотрю.

– Та медсестра с волосами, как морковь, сказала, что ты приедешь. Тебе не было нужды ехать сюда. – Старик внимательно осмотрел своими близко посаженными глазами выглаженную рубаху и шелковый галстук Давида и, наверное, подумал, что он слишком чистенький, чтобы заниматься его болячками. – Я уже чувствую себя гораздо лучше.

– Но я проехал так далеко, чтобы встретиться с вами, – запротестовал Давид. – Позвольте мне хотя бы осмотреть вас. Больно не будет.

– Заходи, – пригласил Медведь, взмахнув свободной рукой, – я налью тебе кофе.

В доме было темно, и Давид затаил дыхание, когда увидел несколько пар глаз, уставившихся на него. Оскаленные пасти обнажили желтые клыки. Все происходило в полной тишине.

– Тихо, ребята, – успокаивающе велел Медведь.

Хаски, штук шесть или семь, мгновенно повиновались и снова легли на пол.

– Не обращай на них внимания, – смеясь, посоветовал Медведь, и Давид, осторожно переступив порог, вошел в дом.

– А почему же они не залаяли, когда я подъехал?

– Ха! – с триумфом воскликнул Медведь, очень довольный, что этим заинтересовались. – Я их так натаскал. А это очень непросто, я тебе доложу! Многие скажут, что заставить хаски замолчать можно только ударом поленом по башке. – Медведь радостно потер руки. – Если кто‑то попытается забраться сюда, пока меня нет, то его ждет чертовский сюрприз. Понимаешь, они кидаются без предупреждения.

Медведь указал на кресло‑развалюху, и Давид сел. Он пожалел, что не послушался рыжеволосую медсестру и не оделся попроще. Его приверженность к строгому соблюдению врачебной этики выглядела сейчас удивительно неуместной.

– А если человек пришел с добрыми намерениями? – спросил он. – Например, почтальон или если просто кто‑то заблудился?

– Почтальон? – переспросил Медведь удивленно. – У нас здесь нет почтальонов. – Он щедро насыпал кофе в две кружки. – Если кто‑нибудь настолько глуп, что полезет в мой дом без приглашения, не важно, друг он или потерялся, он станет хорошим кормом для моих собак! – Старик зловеще рассмеялся и налил кипяток из алюминиевого чайника в щербатые кружки. – Сказать по правде, здесь никто не ходит просто так, без причины. А причины могут быть самые разные, но только не мирно‑добрососедские.

Он, хромая, подошел к Давиду и вручил ему кружку дымящегося кофе. В кофе чувствовался привкус чего‑то сладкого и, несомненно, спиртного.

– У меня на заднице опухоль.

– Через минуту глянем.

Кофе был горький, но взбодрил Давида. Глаза привыкли к полумраку. В доме была всего одна комната. Тут стоял тяжелый деревянный стол, по обе стороны которого было по стулу; газовая печь с баллоном стояла вплотную к стене. Треснувшее зеркало висело на стене над керамическим тазом на деревянных ножках. Водопровода здесь, как выяснилось, не было. В углу – двуспальная кровать с витиеватой резьбой в изголовье. Все убранство напоминало Давиду музей под открытым небом, который в детстве ему очень нравился. В нем демонстрировалось, как жили люди в средние века.

Сам старик выглядел стопроцентным индейским вождем, таким, каким их изображают в вестернах. Длинный крючковатый нос, глаза под тяжелыми нависающими веками, косы… Единственное, чего не хватало, – головного убора из перьев и набедренной повязки. Давид восторженно его рассматривал. Можно ли попросить у старика разрешения его сфотографировать или это покажется бестактным? Если присмотреться, Спящий Медведь не очень походил на остальных индейцев, которых он здесь видел. Местное население было пониже, коренастее. Они были склонны к полноте, а лица у большинства были круглыми.

– Значит, вы живете здесь совсем один? – Старику на вид было далеко за восемьдесят, но его внешность не выдавала немощи.

– Конечно, – гордо ответил Медведь. – И не вздумай совать нос в мою жизнь или пытаться что‑то изменить. Ни в какие чертовы специальные учреждения я не поеду, говорю тебе точно!

– Ну, тогда давайте займемся опухолью на вашей заднице. Чтобы вы и дальше могли сами о себе заботиться.

– У меня есть внук, он меня иногда навещает. Привозит все, что мне нужно.

Медведь не мог снять штаны, и потребовалось время уговорить его наклониться над столом.

– Как же вы… ходите в туалет? – спросил Давид, потому что ему пришлось срезать засохшую ткань штанов, которая прилипла к гноящейся ране на ягодице.

– Я не хожу, – застенчиво ответил старик.

– А чем он занимается, ваш внук? – спросил Давид, стараясь не показать ужас, охвативший его при виде тяжелого состояния пациента.

– То тем, то тем, – уклончиво ответил Медведь. – Эй, ты испортил мои лучшие штаны!

– Бог ты мой, старина, как же вы с этим жили? – воскликнул Давид, когда вскрыл нарыв.

Спустя полчаса рана была вычищена и заклеена пластырем. Давид ввел старику внутривенно лошадиную дозу антибиотика. Медведь выглядел бледным и слабым. Давид уложил его в кровать и укрыл старым вонючим одеялом.

– Я не поеду ни в какую больницу, если ты это собираешься сказать. Обо мне позаботится внук. Он заедет.

– Но вам еще нужно делать уколы, да и сдать кое‑какие анализы, – возразил Давид. – Если и придется лечь, то всего на пару дней.

– Нет! И с места не сдвинусь! – Казалось, старик уснул, и Давид вышел посмотреть, что за тряпки висят на бельевой веревке. Там он нашел нечто, что раньше было парой штанов, и снял их с веревки. Когда он шагнул в хижину, собаки немедленно вскочили на ноги и злобно обнажили клыки. Хозяин спит и поэтому беззащитен. Давид не сомневался, что они могут убить его.

– Спокойно! – сказал старик с кровати, и собаки легли на места, не сводя с чужака светлых глаз‑бусинок.

– Вот какие‑то штаны. – Давид передал принесенную одежду и поправил подушку за спиной у больного. – Я привезу вам кое‑что из одежды, когда приеду в следующий раз.

Они сидели молча, старик шумно допил остатки из своей кружки.

– Ты почему здесь? – вдруг спросил он.

– Осмотреть вас, помочь…

– Нет, я имею в виду в этом месте, куда никто не хочет ехать, кроме тех, у кого есть веские причины, как у меня.

– Я… убежал кое от чего, – произнес Давид и оцепенел от собственного признания.

– Так я и думал, – сказал старик, ковыряясь в носу. – От чего именно?

– Маленький мальчик… Его зовут Дерек Роуз. Я плохо провел операцию, и теперь мне всю жизнь с этим жить. Поэтому я и здесь – пытаюсь забыть, что произошло.

Собаки вскочили и сгрудились около него, вели они себя гораздо менее враждебно.

– Все допускают ошибки.

– Но не там, откуда я родом.

– Что, повелители чертовой вселенной?

– Нет, но всегда надеешься, что ты выше таких ошибок. А если нет, не стоит этим заниматься.

– Где‑нибудь в заоблачном мире – может быть, а в реальной жизни такое случается сплошь и рядом, – он наклонился и похлопал Давида по руке. – Ты сможешь себя простить. Просто все должно идти своим чередом. И нужно снова садиться на лошадь, которая тебя сбросила.

– Вы так думаете?

– Я это знаю. – Он задумался на некоторое время, потом улыбнулся. – Как говорят, то, что должно прийти, то и приходит. Именно поэтому ты сейчас здесь, верно? Это твое искупление, попытка оставить прошлое позади.

Давид кивнул. Тут было много работы. Каждый рабочий день можно посвятить искуплению. Медведь передал ему кружку и жестом велел наполнить ее из бутылки без этикетки.

– А Спящий Медведь – ваше настоящее имя?

– Черт, нет! – ухмыльнулся старик. – Меня зовут… или звали… Арвил Дженкинс.

– Дженкинс? – Справившись с секундным замешательством, Давид сказал: – Думаю, кто‑то из ваших предков мог быть валлийцем.

Медведь захохотал так, что его верхняя вставная челюсть соскочила с места и бешено стучала о десны.

– Мой мальчик, ты сильно недооцениваешь мой возраст, – он продолжал посмеиваться, пытаясь справиться с зубным протезом и поставить его на место. – Когда я родился, нога белого человека еще не ступала на здешнюю землю. На самом деле я был первым европейцем в Лосином Ручье. Тут в то время было всего три жалкие лачуги.

– Европейцем? – повторил потрясенный Давид.

– Да, это так. Я родился и вырос в Уэльсе.

– Не может быть… Но ваше лицо… И…

– Кроме старожилов, никто этого не знает, и нет необходимости напоминать им о моем происхождении. Понятно? – Он сурово посмотрел на Давида.

– Конечно. Можете на меня рассчитывать. Я сам наполовину валлиец.

Спящий Медведь признался, что уехал из Уэльса, чтобы избежать каких‑то неприятностей, и прибыл на эту землю в 1934‑м. После нескольких лет тяжелых скитаний он наконец женился на индианке, которая подарила ему двоих сыновей. Давид слушал с восхищением и несколько раз не смог сдержать широкой улыбки. Этот, как он считал, стопроцентный индеец оказался валлийцем из Понтипридда, может, даже жил по соседству с семьей его деда.

– А как вы получили свое имя?

– Ну, знаешь, когда я приехал сюда, не смог сразу приспособиться к здешним зимам. У тебя это еще впереди, ты поймешь, что я имею в виду. И это при том, что сейчас условия – просто королевские: дома отапливаются, на машине можно быстро добраться, куда надо, а тогда приходилось топать пешком и морозить зад. Я потерял несколько пальцев на ногах. Просто не привык к таким зимам.

Давид бросил взгляд на изношенные ботинки старика и подумал о том, без скольких пальцев может обойтись человек в такой местности.

– Поэтому я всю зиму просидел в своей хижине, поддерживая огонь. Индейцы смеялись надо мной, но они были добрые ребята и приносили мне жратву и дрова.

– Так вы, значит, впали в спячку?

– Ну конечно! – с энтузиазмом воскликнул Спящий Медведь. – Так имя и пристало.

Он стал натягивать старые длинные штаны, прямо не снимая своих грубых ботинок, и тихо посмеивался, вспоминая что‑то свое.

– Но в конце концов вы привыкли к зимам?

– Ясное дело. Пришлось. Увидишь, каково это, когда переживешь свою первую зиму. Это уже очень скоро. К третьей зиме я был уже не один, а с женой, и ребенок был на подходе. Так что пришлось стиснуть зубы и выходить на охоту. Позже, когда тут вырос город, у меня был свой бизнес: я резал блоки льда на реке и перевозил их на лошадях в город.

Послышался шум машины, и собаки взволнованно вскочили.

– Чтоб меня бобер оплевал, чтоб мне ходить в лосином дерьме! Это ж мой внук приехал!

Он вскочил с кровати и кинулся во двор, забыв про боль и слабость. Низенький крепкий человек с длинными черными волосами вышел из сверкающего пикапа. Он подозрительно смотрел на Давида, но руку протянул, когда старик представил их друг другу.

– Это новый медик. Он порвал мои штаны, но вычистил там у меня все как надо! – Медведь суетился вокруг, как резвый подросток. – Он прямо сюда приехал, чтобы осмотреть меня.

Внук ничего не сказал, но уставился на Давида круглыми угольно‑черными глазами.

– Ну, мне пора, – сказал Давид. – Я вернусь и сделаю еще несколько уколов. Я научу вас самому себе делать уколы. Тогда можете оставаться дома. – Он сел в машину и уехал.

– Не забудь про штаны! – крикнул вслед Медведь.

* * *

Давид ехал назад по ухабистой дороге. Рукава рубахи были уже грязные, а спереди она была, наверное, безнадежно испорчена брызгами крови и гноя. Галстук телепался ненужной тряпкой. Он снял руку с руля и прошелся пальцами по волосам. Они уже отросли. На висках завивались темные кудряшки, он видел их краем глаза. Недавно появившиеся пряди седых волос как бы напоминали ему, почему он едет по этой пыльной дороге в старом раздолбанном «крайслере», вместо того чтобы оседлать свой сверкающий новый мотоцикл и кружить, избегая пробок, по улицам Бристоля. Но, по крайней мере, он продолжает работать, пытается наладить жизнь. Давид улыбнулся. Старый мудрый индеец был первым человеком, который почувствовал глубину его опустошенности.

Ему оставалось заехать еще по одному вызову в одном из так называемых предместий Лосиного Ручья. Довольно скоро слева от дороги показались серые блоки домов. Он смочил руки водой из бутылки и попытался пригладить непослушную шевелюру.

* * *

– Вы что, ничего ему не пропишете? – спрашивала молодая женщина, упираясь руками в необъятные бедра. Кожа у нее была тусклая, а волосы казались жидкими, будто их смазали жиром. Ее муж, как приклеенный, сидел у телевизора, смотрел бейсбольный матч и даже не повернул головы, чтобы взглянуть, кто пришел. Крики толпы фанатов, периодически подбадривающих команды, звучали странно и жутковато в замкнутом пространстве комнаты и не соответствовали жалкому существованию этих людей. Малыш кашлял. Кашель мокрый, слизистый, но температуры не было.

– Обычная простуда, – уверял Давид женщину.

– Вы не можете вот так просто уйти, ничего ему не назначив, – агрессивно настаивала женщина, буквально перекрывая выход своими широкими бедрами.

– Вот этот сигаретный дым, – Давид махнул, обводя жестом комнату, – вполне может быть причиной его кашля.

– Ерунда, – провозгласила женщина, не изменив своего мнения, а мужчина на диване чуть повернул голову в их сторону, не отрывая взгляда от экрана. Женщина ткнула пальцем в сторону Давида: – Он кашляет с самого раннего детства. Хогг говорил мне, что у него негодные легкие.

– Я не удивлюсь, – Давид попытался скрыть сарказм. – Давайте ему витамин С, детский аспирин, побольше гуляйте на свежем воздухе, и через несколько дней ему станет лучше. – Давид стал на колени и взъерошил жесткие волосики малыша. Будучи уверенным в своей правоте, он повернулся к отцу мальчика: – Почему бы вам не пойти с ним погулять? Сегодня такой чудесный день. Немного солнца пойдет ему на пользу.

Мужчина снова чуть повернул голову, но глаза ни на миг не отрывались от экрана.

– Что это значит? – запротестовала женщина. – Ты слышишь, Брент? Этот врач хочет, чтобы ты повел ребенка с больными легкими на свежий воздух! Как тебе это нравится?

Брент по‑прежнему не отвечал. Давид не мог понять, то ли тут что‑то затевается и мужчина сейчас вскочит в ярости, то ли он абсолютно апатичен и равнодушен сверх всякой меры. В любом случае на душе было тревожно.

– Это все, что я могу сделать для вашего сына. Думаю, остальное зависит от вас.

– Да вы ничего не сделали! – закричала женщина ему вслед, когда он быстро шел к машине. – Я вообще считаю, что вы – настоящая угроза для детей! – продолжала выкрикивать женщина. – Халатность, вот как это называется!

Две‑три женщины вышли узнать, что за шум. Садясь в машину, Давид почувствовал, как его шея начинает пылать от волнения. «Настоящая угроза для детей». Она была права! Он был готов капитулировать и покончить с домашними визитами. На самом деле его опыт практикующего терапевта был очень небольшим, а люди здесь, казалось, верили в чудесные пилюли и таблетки, которые сразу приведут их в полный порядок. Очевидно, доктор Одент был ходячей аптекой, поэтому он так любил заниматься частными визитами.

Давид завел машину, потом, поколебавшись, выудил из портфеля бланки рецептов. Курс антибиотиков не повредит мальчику, хотя и проку от них не будет. Но мысль о том, что придется снова стучать в ту же дверь и снова пройти через унижение… Выражение «белая шваль» всплыло в памяти, он даже произнес его вслух. Отвратительное выражение, но теперь он точно знал, что оно значит.

* * *

– Итак, мы опять за свое? – спросила Шейла.

Давид заметил, что у нее появилась привычка прислоняться к двери и скрещивать руки так, что грудь поднималась вверх. Гладкие белые холмы выпирали из ее сестринской формы. Улыбаясь, она высовывала язык и облизывала нижнюю губу.

– Что ты имеешь в виду? – Давид был не в настроении слушать ее колкости. Он сидел в ординаторской и пытался разобраться в историях болезней. У Спящего Медведя в карточке уже несколько лет не было никаких записей.

– Играем во врача.

Давид прекратил работу и раздумывал, как воспринимать эти участившиеся нападки, слабо замаскированные под остроумные, шаловливые замечания. Она, казалось, хотела добиться ответной реакции. Ее это явно заводило. Очевидно, выясняла, как далеко может зайти, пытаясь помыкать им. Давид на секунду поднял глаза и улыбнулся.

– Да вот, играю, – легкомысленно подтвердил он и снова стал перекладывать бумаги. Он явственно услышал голос матери, часто внушавшей ему в детстве: «Хулиганы хотят, чтобы ты боялся. Если не обращать на них внимания, им станет неинтересно и они переключатся на кого‑нибудь другого». Мать вбивала ему это в голову каждый день, и это был очень полезный совет.

Шейла все еще стояла в дверях. Давид бросил на нее быстрый взгляд:

– Что‑нибудь еще?

Ей не откажешь в бесстрашии. Ее взгляд ясно давал понять, что от нее так просто не избавишься.

– Знаешь что, – начала она, выдерживая паузу и вынуждая его смотреть ей в глаза. Он нетерпеливо пожал плечами. – Поаккуратнее выбирай выражения, а то подумают, что у тебя нет чувства юмора.

– Это чей тип юмора имеется в виду? – спросил Давид.

– Слушай. Тебе не повредит чуть расслабиться, не стоит быть таким неврастеником. Мы работаем бок о бок, и у нас свои методы работы. Не помешало бы влиться в коллектив.

– Неврастеником? – ровным голосом повторил Давид, вновь углубляясь в записи. – Так вот как вы меня называете?

Краем глаза он заметил, что Шейла перестала выпячивать свои груди, поднесла руки к волосам и убрала со лба пышную рыжую челку. Она зашла слишком далеко и сама это понимала.

– Не принимай близко к сердцу, – рассмеялась она. – Это именно то, что я имею в виду, когда говорю об отсутствии чувства юмора. Мы здесь держимся вместе. Ни один в этой больнице не лучше других.

– Так уж и ни один? – Давид снова взглянул на нее. Шейла смотрела прямо в глаза, ожидая ответного выпада. От напряжения у нее даже приоткрылся рот. – Мне кажется, у тебя здесь неограниченная власть над другими, – продолжал он. – Никогда бы не подумал, что ты считаешь себя такой же, как все. Ты так давишь на всех своей значимостью!

– Как хочешь, так и понимай, – фыркнула Шейла и пошла к выходу. Он криво усмехнулся. Чувство юмора?.. На чьих условиях?

– Чего ты от меня хочешь? – бросил он ей в спину, не ожидая ответа.

Шейла замедлила шаг, но явно не могла ответить прямо. Давид тяжело вздохнул: не нужно было ввязываться в перепалку. Возможно, он себе льстил, но у него было чувство, что все это имеет сексуальную подоплеку. По правде говоря, Шейла пугала его.

Вдруг Шейла вернулась в комнату:

– Слушай, думаешь, мир – такой огромный, да? Думал, можно приехать сюда и спрятаться? Я знаю, почему ты сбежал. Я это вычислила в момент, поэтому нечего быть со мной таким самодовольным. – Шейла переступала с ноги на ногу, лицо ее горело румянцем. Глаза сверкали нескрываемым удовлетворением.

У Давида перехватило дыхание. Черт подери!

– Ну и что? – хоть он и был шокирован, но старался говорить небрежно. Не было смысла что‑либо отрицать. – Что ты собираешься с этим делать?

– Ничего, – ответила она, улыбаясь. – Просто оставь свое зазнайство, свою лживую британскую непогрешимость. Принимая во внимание, что с тобой произошло, она совершенно неуместна.

Шейла подошла ближе, и ему стало неуютно оттого, что она возвышается над ним. Давид встал и посмотрел ей в лицо:

– Зазнайство? Непогрешимость? Шейла, я раздавлен! Поверь мне, я достаточно наказан за то, что сделал. Моя вера в себя полностью разрушена, и именно по этому больному месту ты меня все время бьешь.

Шейла не ответила. Она, казалось, понимала, что он прав, поэтому Давид просто продолжил:

– Я пытаюсь вычислить, в чем твоя проблема. Мужчины в целом, или только британцы, или врачи, или неудачники, или любой человек, чья квалификация выше твоей? А может, тебе просто не нравится мое лицо? Я стараюсь изо всех сил, пытаюсь овладеть профессией. Я не понимаю, чем я тебя так раздражаю.

Шейла осталась при своем мнении, но она явно была потрясена выдвинутым им обвинением.

– Нет, – наконец произнесла она. – Ты не раздражаешь меня ни в коей мере. Я слишком занята, чтобы меня раздражали временные доктора, люди, которые воспринимают это место как остановку в пути, как временное пристанище. Это моя вотчина, и я просто хочу быть уверена, что здесь все делается как следует.

«Это моя вотчина!» Да, воистину, она была большой рыбой в маленьком пруду. Где еще она смогла бы получить такую власть? Кажется, это одна из основных причин, почему она остается в Лосином Ручье. Давид плюхнулся на свой стул и выдохнул. Он устал как собака.