История Кэтрин

...

Роды моей дочки прошли не блестяще. К сожалению, моя малышка появилась на свет быстро, как вспышка молнии. Врачи ошибочно сказали мне, что схватки еще не начались, хотя они все учащались. Я запаниковала. В итоге я родила сама, но мне было очень страшно, ужасно больно, и закончилось все разрывами третьей степени. Сразу после родов меня увезли в другую палату и час зашивали, а я чувствовала, что у меня украли золотые минуты, когда я могла бы держать дочурку на руках и осознавать, как она мне дорога.

К счастью, мой муж расстегнул рубашку и прижал малютку к себе, и я благодарна ему за это, но меня просто ограбили. Когда я наконец вернулась в палату, девочка лежала в колыбели, спеленатая, как красивая кукла. После полуночи муж (а вместе с ним, кажется, и весь персонал) отправились домой. Я провела ночь, не отрывая от нее взгляда. Адреналин и шок не давали мне уснуть, а боль не позволяла встать и взять ее к себе. Я проплакала шесть часов. Единственное, что я смогла сделать, – обложить ее мягкими игрушками и вспоминать то золотое время, когда мы были с ней единым целым.

Когда мы вернулись домой, меня не оставляло чувство, что нас разделили. В первую ночь я поставила ее колыбельку рядом с нашей кроватью, и все казалось мне неправильным. Каждый звук, который она издавала, пугал и разрывал сердце. Я не могла закрыть глаза, опасаясь, что она перестанет дышать. Меня одновременно переполняли желание защитить малышку и боязнь, что теперь, когда она не во мне, я не смогу этого сделать. Темнота, новая колыбель, одеяло – все как будто представляло для нее угрозу. Я понимала, что это иррационально, но ничего не могла с собой поделать.

Проходили недели, а Иви спала только у кого‑нибудь на руках. Если же она оставалась в кроватке одна, я не спала, прислушивалась к ее дыханию и буквально каждые 20 минут прикладывала руку к ее грудке, чтобы убедиться, что она дышит. Так мы провели первые два месяца. От недостатка сна я впала в депрессию. Я стала мамой, но при этом и неврастеничкой, которой постоянно кажется, что она недостаточно близка к ребенку и не в состоянии его защитить.

Сейчас, оглядываясь назад, я поражаюсь, почему мысль о совместном сне так долго не приходила мне в голову. Я знала, что это именно то, что нужно моей малышке. Но, по‑видимому, меня сбивали с толку бесконечные предупреждения о том, что это опасно. Мы промучились два с половиной месяца. Я плакала, она плакала, и этому не видно было конца.

Как‑то днем, совершенно обессиленная, я кормила Иви, лежа на боку (лучшее, что можно было сделать с моими швами), и – о чудо! – обе заснули. Мы проспали целых три часа, и во сне я не двигалась. Когда мы проснулись, я обнимала ее, а она меня. Я не вертелась, не крутилась, не подталкивала ее к краю кровати – ничего из того, чем меня пугали. Впервые за все это время я почувствовала себя спокойной и уверенной. За эти три часа наша связь с дочкой восстановилась!

Иви уже 10 месяцев. Она засыпает в своей кроватке, но потом перебирается поближе ко мне (обычно как раз ко времени ночного кормления). Пока все прекрасно.

Возможно, если нам повезет и появится второй малыш, со сном возникнут какие‑то проблемы. Но сейчас я открыто и уверенно рекомендую совместный сон всем родителям. Мне он вернул ту связь с дочкой, которая прервалась во время родов. Я надеюсь, что совместный сон будет для родителей одним из вариантов выбора, а не останется чем‑то полулегальным, к чему люди прибегают как к крайней мере.